№4.2024. Талгат Сагитов. Дуновения памяти

Продолжение. Начало в № 11 2023 года.

Перевод с башкирского языка Азамата Сагитова

В 1985 году книга С. Кудаша «Стихи и поэмы» была выдвинута на соискание премии С. Юлаева. На очередном заседании комиссия по премии С. Юлаева собирается рассмотреть вопрос о том, какие из представленных произведений будут вынесены на народное обсуждение. До заседания комиссии двое заведующих отделами обкома КПСС в кулуарах разъясняли, что кандидатуру С. Кудаша на дальнейшее обсуждение выносить не стоит, не надо, и при голосовании не следует забывать о том, что высокопоставленные партийные товарищи возражают против этого. Я тоже как член комиссии высказал своё мнение: если члены комиссии – а они уже сегодня могут примерно оценить – твёрдо уверены в возможности присуждения премии поэту, лишь только тогда его имя можно включать в список соискателей и предлагать на всеобщее обсуждение. И только в таком случае. Если же есть сомнения и после народного, общественного обсуждения высокая награда не будет присуждена и на этот раз (а эта попытка была уже третьей – Т. С.) – мы можем спровоцировать инфаркт у возрастного поэта. Видевший, переживший многое (и многих) деятель был исключен из списка для дальнейшего обсуждения.

На итоговом заседании комиссии премию 1985 года решили присудить двоим: певице Флюре Кильдияровой – за исполнение и пропаганду народных песен и Ильясу Ямалетдинову – за изготовление высокохудожественных деревянных изделий и развитие искусства народных промыслов. После утверждения в областном комитете решение комиссии будет доведено до широкой общественности. Таков порядок. Не успело завершиться заседание, как редакторов трёх республиканских газет – А. Исмагилова, Н. Каменева, Р. Дашкина – и меня – председателя Госкомитета по радиовещанию и телевидению пригласили в кабинет секретаря обкома Т. И. Ахунзянова. Тагир Исмагилович: «Лауреатов будет трое. Всё понятно?» Я ничего не успел понять, а три редактора дружно кивнули головами: «Понятно». Возможно, они что-то услышали до этого и, работая в одном здании, успели поделиться меж собой. «Третьим будет Сайфи Кудаш», – внес ясность секретарь. «В прошлом году во время празднования 90-летнего юбилея творчество поэта прошло всестороннее обсуждение. Были даны только высокие оценки. В связи с этим при выдвижении на премию в этом году было признано нецелесообразным обсуждать то, что уже сделано в прошлом году». А мы-то, члены комиссии, спорим меж собой, призываем друг друга принимать решения, основываясь только на положении о премии, на том, чтобы не нарушать правил, старались быть справедливыми. Тем временем секретарь обкома вручил фотографии лауреатов. «Эти две фотографии должны быть одного размера, а фото Сайфи Кудаша сделайте крупнее, чем у них». Газеты фотографии и решение опубликуют только в завтрашнем номере, а телевидение и радио должны продемонстрировать фотографии и обнародовать «постановление» комиссии о новых лауреатах уже сегодня.

Удивительно, но даже вручение народному поэту премии Салавата Юлаева произошло как-то не по-людски. Невозможно спорить с мнением, что премия получена в нарушение существующих правил, какими-то обходными путями, просто по воле группы людей, которые не захотели поинтересоваться мнением общества (возможно, «боялись» его узнать). Иногда партийные деятели даже не задумываются о том, как своими необдуманными шагами, принятием неверных решений, насильственным их навязыванием населению дискредитируют саму правящую партию. А жаль! Не они ли привели к всеобщей беде партию, великую страну, которую называли Советским Союзом, эти маленькие «неправильные» действия?

Довелось бывать и в квартире Гали-агая Ибрагимова – писателя старшего поколения. Прославившийся романами о войне, о колхозной жизни, повестями, рассказами, очерками писатель жил в маленьком мезонине бревенчатого дома на улице Цюрупы. Увидев, в каких условиях живет писатель-фронтовик, мы приложили все усилия, чтобы литератор получил благоустроенную квартиру, который в тот момент, забыв о существовании целого мира (когда этот мир позволял такое), самозабвенно трудился над романом «Кинзя». Слава Аллаху, вместе с Зульфаром-агаем нам удалось решить квартирный вопрос именитого прозаика Гали-агая Ибрагимова, который открыл новую страницу в башкирской литературе – страницу исторических романов. Его панорамная эпическая трилогия «Кинзя», написанная на основе глубокого изучения исторического периода, фактов, условий и обычаев быта;  богатое воображение автора, его смелые гипотезы, предположения, красочное описание исследуемого времени позволили фундаментальному творению занять центральное место в душе народа, стать его любимой книгой.

Вместе с Зульфаром-агаем занимаемся жилищными вопросами других писателей. При этом слышим как слова благодарности и надежды, так и упреки. Много квартир выделили в историческом центре города – на улице Пушкина. Претендентов тоже всегда много. Есть две большие хорошие трёхкомнатные квартиры, но и между ними есть разница – одна больше на 3–4 квадратных метра. Её думаю предложить Роберту Баимову – учёному, писателю, радуясь, что мой друг будет жить ближе к университету, где работает. Вторую – Рашиту Султангарееву. Однако вышло по-другому. Роберт: «Ты знаешь, что дом, где мы сейчас живем, в двух шагах от работы Юзум (его супруги). Это очень удобно и для семьи, и для Юзум. Спасибо, не будем переезжать». А Рашит Султангареев – бóльшую квартиру в этой ситуации дали ему – с присущим ему озорством, хитростью, улыбкой часто при встрече говорил: «Спасибо тебе, Талгат!», при другой – «Спасибо Роберту, отличную квартиру мне устроили».

Очень известный, почтенный уфимский драматург, чьи пьесы с успехом проходили на сцене, заявил: «Моему сыну, учёному, работающему в университете на кафедре химии, необходимо расширить свою квартиру». – «Вряд ли получится, агай». – «А ты сам в какой квартире живешь?» – «В двухкомнатной». – «Вот видишь, в двухкомнатной. И мой сын имеет такое же право». – «Наверное, имеет. Только я свою квартиру смог получить после нескольких лет самостоятельной работы. И отец не помогал. Он погиб в бою». Не ожидая такого сурового ответа, драматург, слывший своенравным, обомлел. «И как же быть тогда?» – «Я буду от души радоваться вместе с Вами, когда университет, где работает ваш сын, выделит ему по заслугам двухкомнатное или даже трёхкомнатное жилье. Вы же знаете, многие писатели не то что однокомнатной квартиры, угла и даже шалаша не имеют». Я подумал, что он сейчас распалится, вспыхнет, но ошибся – понял всё правильно.

Квартиру в двухэтажном доме барачного типа по улице Репина в Черниковке, где раньше проживал Равиль Бикбаев с семьей, решили предложить молодой, энергичной, талантливой писательнице, переехавшей из Сибая. «Далековато будет, нет ли в центре чего?» – с какой-то надеждой вопрошала поэтесса. «Нет, пока на данный момент такой возможности нет». – «Ну, как же, вон ведь старшие получают!» – «Аллах даст, станешь старшей, тоже получишь», – пожелал ей я. Слава Аллаху! Стала она и старше, и старшей – талантливым писателем, народным поэтом, активным участником государственной жизни – и Башкортостана, и России. Народный поэт – Гульфия Юнусова.

Союз писателей Башкортостана ведет повседневную работу: проводятся заседания секций, комиссий, семинары, собрания. Видимо, чтобы глубже втянуть меня в литературную атмосферу, помочь вникнуть в образ мыслей писателей, мне поручали писать заготовки выступлений и докладов. Большая нагрузка выпадала при проведении у нас Дней литературы и искусства братских народов и взаимных поездок к ним. Такие масштабные мероприятия готовили совместно с отделом культуры областного комитета КПСС, Министерством культуры. Незабываемы Дни литературы и искусства Башкортостана, прошедшие в Казахстане, Каракалпакии, Чувашии и Якутии, и ответные мероприятия этих республик, проведенные у подножия нашего Урала в Башкортостане. Во время таких праздничных встреч часто размышляешь о могуществе, силе, необъятности, единстве и согласии нашей страны, гордишься ею. Мустай Карим, выступая в Каракалпакстане сказал: «В детстве один парень передавал через меня записки одной девушке. Та девушка с ответом тоже не задерживала. Как узнал потом, я был почтальоном их любви. А теперь, уже в зрелом возрасте, на мою долю выпало такое же счастье. Я и вся наша делегация привезли вам – нашим каракалпакским братьям и сестрам – большую любовь башкирского народа. Примите, пожалуйста!» Не звучат ли слова аксакала, в которых выражается уважительное, братское отношение друг к другу всего советского народа, как единая цель, как некая молитва, в которую истово веришь?

Однажды Нугуман-агай Мусин, вспомнив мои приличные познания русского языка, спросил: «Талгат, а почему ты не берешься за подстрочник (дословный перевод)? Давай, переведи мой “Вечный лес”». «Надо же, с уверенностью предлагает свой великолепный роман, который мы читали с большим интересом и любовью. Время найти можно, заодно изучу творческую лабораторию писателя изнутри, тем более как секретарь знаю: Союз за такую работу платит». Я решился. Если появляется свободное время – сажусь за перевод. Летом Зульфар-агай на время отпуска отправил меня в Гагры. Иркэм с Азаматом уходят на море, я в комнате остаюсь работать. Так и прошел весь отпуск. Вернулся, практически закончив работу. И гонорар весьма кстати пришелся. Удалось залатать ряд дыр в семейном бюджете. Автору понравилась моя работа. Ещё два романа Нугумана-агая прошло через мои руки, а кроме того, ряд пьес, поэм и стихотворений некоторых наших писателей.

Доводим до ума свой небольшой домик на станции «Пионерская» у реки Дёмы. Моя супруга продолжает работать в Училище искусств. Время от времени Азамат напоминает, что хочет братишку. Правильно говорит. На некоторое время я приостановил расходование «дьявольской воды».

Однажды в десятом часу утра в дверях раздался звонок. Я предупреждал заранее, что в тот день приду на работу попозже. Открыв дверь, я увидел инструктора отдела культуры обкома партии Фарита Габитова. Давно знаем друг друга, по работе регулярно общаемся. «Пойдем, – говорит, – за тобой приехал, машина ждет внизу». Сразу понимаю, что решили подвинуть меня с этой работы. Почувствовала это и моя Иркэм, начала уговаривать, чтобы не соглашался, хотя и понятия не имела, что могут предложить: «Не меняй работу. Я ведь из-за твоей спокойной работы согласилась родить ещё ребёнка». Мне и самому ничего не хотелось менять. «Не причитай. Это не 1937 год, за мной не “воронок” прислали, а обкомовскую машину», – нарочито грубо сказал я и уехал с Фаритом. Завели к секретарю обкома Тагиру Исмагиловичу Ахунзянову. Он прямо сказал, что меня берут инструктором в отдел культуры: «Что думаешь?» Что думаю? Если бы два года назад меня взяли из комсомола прямо сюда, я был бы очень доволен, а сейчас? После того, как понял, что жизнь гораздо интереснее, богаче, разнообразнее, шире, причудливее? «Я бы хотел остаться на прежней работе». – «Почему?» – «До сих пор не понимаю, почему меня неожиданно выпроводили из комсомола. Начну здесь работать, вдруг мой малюсенький грешок, о котором и сам не знаю, по воле чьего-то настроения разбухнет, как тесто на дрожжах, и выдавит меня на обочину». – «Конечно, новая работа пугает, но за тобой останется и старая – за тобой закрепят работу с Союзом писателей». – «Нет, меня пугает не сама работа, а скорее всего одолевают сомнения в справедливом отношении ко мне». Помолчав немного, он ответил: «С Мидхатом Закировичем обговорено, назад дороги нет». Первый секретарь дал напутствие, и я начал работать инструктором отдела культуры Башкирского обкома КПСС.

Творческий секретарь Союза писателей Рафаэль-агай Сафин, почти ни во что не вмешиваясь, работал спокойно, тактично, не обижая, а наоборот, выказывая уважение людям. Прочно засел в памяти его громкий взрывной смех. Внезапно ты резко вздрагиваешь от громыхания то ли бубна, то ли там-тама, то ли большого колокола, расколовшего стоявшую доселе тишину, – это Рафаэль-агай начинает смеяться. Затем раскаты его смеха устремляются ввысь, поднимаясь над землей выше гор, доходят до небес и оттуда бурлящим водопадом, яростным потоком низвергаются вниз по течению и умолкают, достигая привольной долины. Резкий смех, напугавший поначалу, постепенно затягивает и тебя в свой поток. Рафаэль-агай был замечательным тамадой, хорошо пел, а если надо – мог искусно сыграть на баяне. С головой уходя в творчество, ни на что не жаловался наш поэт, и на здоровье в том числе – хотя даже летом носил унты; тянул лямку жизни в одиночестве, не обращал внимания и на временные перепады настроения. Известный поэт, не довольствуясь одними поэтическими строками, желая донести до людей свои мысли, душу, жизнь, окунулся в мир драматургии и написал замечательные пьесы. Исполняемая им песня «Кулуй кантон» до сих пор звучит в ушах, а песня «Янбика», впервые представленная в его спектакле, до сих пор живет в народе, став частью его души, лаская слух и задевая чувствительные струны сердца.

С Асгатом Масгутовичем Мирзагитовым работалось легко. Как говорят в народе, крупные, богатырского роста люди обычно по своей природе бывают человечны, сострадательны и доброжелательны. Асгат Масгутович по внешнему облику был как раз из таких. Осиротевший с детства башкир из Кандров в большую литературу попал через театр и занял своё прочное место в современной драматургии. Не знавший в детстве материнской ласки автор, став признанным писателем, написал посвященную всем матерям оду – драму «Седина моей матери» и прекрасную пьесу «Матери ждут сыновей». За последнюю драматург удостоен премии Салавата Юлаева. Периодически наш председатель правления, одновременно являющийся секретарем Союза писателей СССР, ездил в Москву и работал там месяцами. В повседневной работе он не жалел времени на воспитание молодых литераторов, укрепление и расширение Союза. Некоторые коллеги по перу, вкладывая разный смысл, говаривали: «Он же артист». Возможно, был и артистизм. Однако каждую свою роль Асгат Масгутович исполнял хорошо. И будучи председателем правления Союза, и занимая должность председателя Верховного Совета БАССР, где в какой-то момент возникло недопонимание с секретарем обкома Тагиром Ахунзяновым и пришлось с ним бороться. И в автографе к последней книге «Избранные пьесы», вышедшей в свет в 1988 году: «Брату Талгату – сколько лет мы, как тягловые лошади, вместе тянули груз литературы и искусства. Меня распрягли и выпустили в поле. Но всё же до самой смерти я буду ощущать себя в этой упряжке. А ты оставайся молодым и сильным. Навеки. Асгат Мирзагитов. 10 ноября, 1988 г.», чувствуется молодецкий дух. Литератору, который в раннем детстве не испытал родительской ласки, в зрелом возрасте нуждался в «нежных руках, способных заживить раны сердца», не насытившемуся душевным общественным теплом, оставалось быть в упряжке только один год. Когда я перешел в обком, мы продолжили совместную работу.

Областной комитет I.

Наш отдел – отдел культуры – самый малочисленный в обкоме – заведующий отделом и три инструктора. Руководила отделом колоритная личность – Клара Габдрахмановна Тухватуллина. Работники искусства и культуры, да и интеллигенция в целом, очень тепло приняли назначение во вновь созданный отдел опытного человека, прошедшего комсомольскую школу от инструктора до первого секретаря Областного комитета, который к тому же к своим тридцати четырем годам успела отведать и нелёгкую ношу министра культуры. К Кларе Габдрахмановне, успевшей завоевать большой авторитет, благодаря своей отзывчивости, трудолюбию, решительности, смелости, прямолинейности, деловитости, каждый нуждающийся мог напрямую обратиться за помощью, защитой, пониманием, советом, поддержкой. Партийный работник, всегда ставивший справедливость во главу угла, постоянно защищала, помогала и заботилась о людях культуры и искусства. Это была женщина с большим сердцем и открытой душой. Именно в период её работы при самом активном её участии в республике открыт Институт искусств, построены здания Русского драматического театра, Театра кукол, Училища искусств, цирка, организована труппа Башкирского цирка, начали сниматься художественные фильмы, появились дворцы культуры. В активной, неутомимой деятельности Клары Габдрахмановны надежной опорой был её муж – начальник нефтегазодобывающего управления «Уфанефть» Урал Насырович Уразбаев, отец которого – Насыр Рафикович Уразбаев – в своё время работал председателем Совета министров БАССР. Талантливого организатора, неутомимого труженика, красивую женщину, всеобъемлюще охватывающую своим вниманием искусство и культуру республики, находящуюся в гуще событий, решающую возникающие проблемы, внезапно для всех переводят на другую работу – в профсоюз. Даже после выхода на заслуженный отдых, с такими же, как сама, неравнодушными, деятельными подругами, она продолжала жить жизнью страны. Когда известный государственный и общественный деятель скончалась на 86-м году жизни, общественность с большими почестями проводила легендарную личность в мир иной.

Оказалось, меня пригласили работать в обком по её предложению. «Меня удивил твой неожиданный переход из обкома комсомола в Союз писателей. Я давно за тобой наблюдаю – хорошо работаешь, с писателями нашёл общий язык. Потом я стала выяснять: может, натворил чего, неверный шаг сделал, ошибку какую совершил? Отвечают, нет. Плохо работает? Тоже говорят: нет. И я попросила, как только появится вакансия, чтобы тебя направили в наш отдел», – рассказывала она после того, как я перешёл в обком. Со дня создания в отделе работает давно знакомый мне белорецкий джигит – Фарит Фатыхович Габитов. Вдумчивый, основательный современник, любящий, знающий и понимающий искусство, много потрудившийся для его развития, был предан отделу до самой ликвидации партийных органов. Мы в шутку говорили: «Сам отдел культуры открыл (1969 год), сам же его и закрыл (1990 год)». После упразднения КПСС он перешел в сферу кино, природные способности, трудолюбие, человечность возвели его до поста председателя Союза кинематографистов республики. Возможно, в стране не было председателя старше него. Ему было 85 лет, когда он оставил и любимую работу, и наш светлый мир. Третий наш коллега – Федянина Нина Федоровна, с которой вместе работали в комсомоле. После работы в партийных органах она долгое время успешно руководила республиканским детским фондом.

Не успел я и двух месяцев поработать, как студеный февральский день принес леденящее сердце известие: умер Рами Гарипов. Радеющий за свой народ, за свою страну, за свой язык, отстаивавший право творчества на родном языке Рами Гарипов. Несмотря на большой вал несправедливых обвинений в его адрес, поэт, ставший, по сути, народным (впоследствии это имя ему будет официально присвоено посмертно), был кумиром молодёжи, пробуждавшим национальное самосознание. За всё это официальные круги наклеили на Рами Гарипова ярлык «националиста». Почему? Потому, что, несмотря на запрет руководства телевидения, он тем не менее зачитал свои строки в одной из передач:

Башкир, царем не покоренный,

Склонит ли голову пред кем!?

Или потому, что заведующий сектором печати обкома КПСС в своей справке-докладной, написанной им сразу по окончании передачи на имя секретаря обкома, ничтоже сумняшеся назвал поэта за это выступление «националистом»? Почему, называя врагами и Заки Валиди с его соратниками, боровшимися за Башкирскую автономию, и писателей-интеллигентов, своими трудами поднимающих дух народа, и учёных-фольклористов, сказителей, старавшихся в послевоенные годы вернуть башкирскому народу его историю, – всех их объявляли националистами, а плоды их активной деятельности старались вытравить из народной памяти? Хотя уже после развенчания культа личности в пору «оттепели» Н. С. Хрущёва была объявлена свобода мысли и слова? Почему всё ещё висел дамоклов меч над головами тех, кто только помышлял об истории, чести, достоинстве и благополучии своего народа? Почему известное слово «националист» подразумевает лишь отрицательный, каверзный смысл, вдребезги способный разрушить судьбы людей, племен, народов, вплоть до их исчезновения? Для чего время от времени этот меч находит своё практическое применение? Чтобы отдельные этносы не забывались в своём желании распрямиться, встать вровень с остальными народами? В назидание другим? Даже в период распада страны в конце ХХ века, перехода к новой социально-экономической формации, даже в сегодняшнее, кажущееся относительно спокойным время? Как долго ещё этот меч будут пускать в дело? Когда уже его совсем уберут? И уберут ли?

А сейчас предстоят проводы поэта, своим творчеством овладевшего сердцами и умами тысяч людей. И если его внезапный уход не особенно взволновал официальные круги, то для народа, для молодой национальной интеллигенции – писателей, артистов, учёных, журналистов, тех, кто считал своими идеалы и ценности, в которые верил великий служитель муз и нёс их своему народу, смерть поэта стала взбудораживающим трагическим событием. После известия о кончине Рами Гарипова в обществе вдруг возникла напряжённая атмосфера, похожая на громкую тишину перед ожесточенной бурей. Власть притихла, словно желая узнать, что будет делать молодая поросль, идущая за Рами, а оглушённое молодое поколение никак не могло прийти в себя. Высшие органы власти приняли решение: ни во что самим не вмешиваясь, возложить на Союз писателей проводы поэта в последний путь. Однако у этого «милостивого разрешения» была и обратная сторона: в случае, если молодое поколение национальной интеллигенции выразит определенное недовольство или же во время панихиды случится что-либо противоправное, появится возможность прищемить нос их активным представителям, да и в целом, показав на дамоклов меч, укротить особенно строптивых, закрутить все гайки. Этого допускать было нельзя. После всестороннего размышления я поделился своими опасениями с Динисом Буляковым, Робертом Баимовым, Равилем Бикбаевым, Сафуаном Алибаевым, которые своим творчеством и активностью занимали лидерские позиции в среде молодых. Договорились провести по-настоящему достойные похороны, не допустив даже возможности каких-либо провокаций... И они, как умелые дирижёры, управляя тысячами пришедших людей, в соответствии с нашим решением обеспечили проводы большого поэта и человека в его вечный дом и с достоинством, и с горечью, и с гордостью, и с единением, душевно и сплоченно... И хотя ситуация была не совсем та, но я порадовался тому, какое же достойное поколение интеллигенции растет и крепнет...

Можно надеяться на хорошее будущее, если это поколение начнет упорно учиться общественным взаимоотношениям, экономическим знаниям, тонкостям дипломатии, изучать законы управления страной, государством, обществом. Если хватит умения и глубоких познаний, взвешенности, навыка семь раз отмерить прежде, чем один раз отрезать. К тому же, если на их пути никто не будет выстраивать сверхъестественные рукотоворные преграды – впрочем, они обязательно, непременно будут: хватило бы мудрости, знаниий, сил и решимости в их преодолении...

В преддверии третьей декады апреля наш маленький отдел оживился: все с нетерпением ждали, когда я стану отцом во второй раз. Каждый из них, первым узнав благую весть, стремится получить «һөйөнсө» (вознагражденье): беспрерывно названивали в роддом. Особенно активна в этом плане Клара Габдрахмановна... Что удивительно, но радостную весть из роддома первому довели до отца: 22 апреля у меня родился второй сын. 22 апреля – в день рождения нашего гения Ленина! Имя моего сына должно быть проникнуто патриотизмом, ласковым, со смыслом, звучать в рифму с именем брата – Азамата. Таким, как у нашего народного героя – Салавата! С благоволения Аллаха, наш сын не уронит чести нашего национального символа! Наоборот, понимая это, он должен будет делать всевозможное и невозможное, чтобы прославлять это имя своими добрыми делами...

А какая же это приятная, вдохновляющая сила – ощущение единства всего отдела, когда коллеги проявляют такую искреннюю заинтересованность, с такой добротой, с такой теплотой в душе! Спасибо нашему коллективу. Было бы повсюду такое взаимопонимание, такое единство!.. Самое удивительное в том, что никто специально не воротит нос от сплоченности, дружбы, однако во многих местах такого единства, увы, не хватает. Может, потому, что каждый вносит свой смысл в это понятие? А мы, сотрудники отдела, стараемся расширять и ещё сильнее укреплять дружбу между народами, образовавшими такое многонациональное государство, как Советский Союз. Мы ведем подготовку к предстоящим в Башкортостане Дням советской, украинской, казахской литературы. Изучаем жизнь союзных, автономных республик, их историю, культуру. С восхищением и чувством читаем стихи узбекской поэтессы Зульфии (спустя немного времени у нас появится своя Зульфия, чьи стихи будут читаться с неменьшим упоением), армянской поэтессы Сильвы Капутикян. Читая масштабное произведение Анны Антоновской «Великий Моурави» о грузинском герое Георгии Саакадзе, мы представляем себе кровавую борьбу этого гордого народа за освобождение от иранского господства, обретение им самостоятельности. Роман Ильяса Есенберлина «Кочевники», увлекающий в 500-летние глубины истории, начинающейся с ханов Кирея и Джаныбека времен распада Золотой Орды, их соплеменников, рассеянных по обширным степям, пустыням и долинам гор, окунул нас в атмосферу эпохи создания большого государства под названием Казахстан и защиты его от неисчислимых врагов. Роман Павло Загребельного «Роксалана» повествует об угнанной в рабство героине украинке Роксалане, которая, попав в турецкий гарем, становится любимой женой султана Кануни Сулеймана и сыграет важную роль, сильно повлияв на судьбу всей страны. Спустя почти пять столетий российские зрители ещё встретятся с Хюррем-султан в турецком сериале «Великолепный век»...

Близятся Дни советской литературы. После торжественного открытия мероприятия гостей разделят на группы и повезут по городам и районам республики для встречи с населением. Группу во главе с известным поэтом Андреем Дементьевым я запланировал направить на свою родину – в Ишимбайский район. Прославленная своей промышленностью и сельским хозяйством, родная земля знаменита и своим духовным богатством. 27 мастеров пера – больше всего в республике – взрастила она для башкирской литературы. Такую плодородную землю нельзя не показывать гостям. Я предложил горкому КПСС организовать ночлег не в гостинице, а возле склона горы у реки Урюк, там, где редко ступала нога человека. Первый секретарь Миннияр Газнанов против. Говорит, что есть такое понятие, как безопасность гостей. После моей навязчивой настойчивости обещал обсудить этот вопрос на бюро. Тем временем я, поговорив с председателем горсовета Владимиром Поляковым, сумел его убедить. Когда на бюро первый секретарь сказал: «Если во время полёта на вертолёте что-нибудь случится, нам придется отвечать», председатель горсовета ответил: «Если что-нибудь случится, отвечать уже не придется – мы ведь тоже будем с ними». Эта жёсткая, даже бессердечная логика всё решила...

И мы полетели на реку Урюк. На лицах гостей удивление и интерес. Настроение по-праздничному приподнятое. Однако не успели сесть ужинать, как всё небо затянулось тучами и начался проливной дождь до самого утра. Сильно похолодало. У костра, дрожа, греются украинец Михайло Шевченко, Александр Бакуменко из Молдавии, Людмила Рампортлова из Чехословакии, Фоусат Балкарова из Кабардино-Балкарии, проводят время в беседах с хозяевами. Известные в Союзе поэты Андрей Дементьев из Москвы и Игорь Шкляревский из Белоруссии, Роберт Баимов и я ведем неторопливую беседу под тентом в кузове грузовика. Выросший сиротой Игорь – если говорить его словами, человек «с тяжёлым характером», – ощутив даже в эту прохладную дождливую ночь душевное тепло нашей земли и её народа, раскрывается и делится своими сокровенными мыслями с главным редактором журнала «Юность» Андреем Дементьевым и с нами. Мы, организаторы, переживаем, что было ошибочным привозить почетных гостей в глухие необжитые места, волнуясь, чтобы они не заболели, одновременно желая, чтобы им понравились наши края. Напрасно терзались. На итоговой встрече с горожанами писатели-гости в своих выступлениях с благодарностью и восхищением говорили о красоте ишимбайской земли – великолепии её природы, приветливости и горожан, и селян, о широте души ишимбайцев, высокой нравственности и большой внутренней культуре хозяев, развитой экономике, подчеркивая, что встреча была организована творчески, на высочайшем уровне, а не в обычном русле. Словно для придания весомости сказанным словам, Андрей Дементьев снял со своей руки часы со словами: «На тебе, Талгат, в знак признательности на память от меня и Игоря Шкляревского», – ещё раз подтвердив искренность оценки впечатлений от пребывания гостей на ишимбайской земле.

1977 год изменил не только мою судьбу, но и привнес много нового в жизнь всей нашей страны. Изменен текст Государственного гимна СССР; Л. И. Брежнев, отправив на заслуженный отдых Н. В. Подгорного, избран главой государства – Председателем Президиума Верховного Совета СССР. А самое значимое: 7 октября после обсуждения всем советским народом принята новая Конституция СССР – «брежневская», по аналогии с так называемой «сталинской Конституцией». В этой Конституции официально закреплена руководящая роль КПСС в нашей стране и в нашем обществе. Мы, коммунисты, и без принятия этого пункта в основном законе чувствовали себя членами руководящей партии. Если в прежней Конституции была «диктатура пролетариата», то теперь – «общенародное государство». И самое главное – это Конституция развитого социализма. Начинали с социалистического общества: учили, что после социализма будет коммунизм; но, как выяснилось, уже был реальный социализм, где мы, оказывается, жили до этого момента, а теперь – будет развитой социализм. Коммунизм – ещё только предстоит в перспективе. Научные термины изменены, скорректированы, отточены, и только «коммунизм» всё такой же – не изменился и не приблизился. Мы, партийные работники, от имени рядовых членов партии, хотя и испытывали внутреннюю неловкость, готовили в Политбюро – боевой штаб ЦК КПСС – письма от имени организаций, предприятий, творческих коллективов, исполненные веры, надежды, благодарности, чувства верности. Хотя мы и чувствовали, что этого совершенно недостаточно, чтобы подтолкнуть страну вперед, но, вероятно, как и многие, смотрели на верховную власть, ожидая решений свыше.

В феврале 1978 года вышли в свет мемуары Л. И. Брежнева «Малая Земля», в апреле – «Возрождение», в ноябре – «Целина». Как только в центральной печати были опубликованы первые главы, весь советский народ, словно был заранее предупрежден об этих воспоминаниях, ждал их публикации, уже на следующий день стал высказывать своё мнение об этих мемуарах. В центральных газетах, в республиканских, областных, краевых изданиях. Высокую оценку дадут и те, кто прочитал, и те, кто ещё не успел. Ведь был же первый прочитавший, надежный, знающий, понимающий, мыслящий в интересах государства читатель, кто черным по белому изложил мнение, ставшее ориентиром для всех остальных. Очевидно, что в таком случае ошибки не будет. В сотнях изданий страны тысячи людей подхватывают высказанную мысль – оценку, повторяют и развивают её. Зная примерное содержание произведения уже можно было, не читая, говорить о достоинствах труда. Свидетельством правдивости отзывов стало скорое присуждение Ленинской премии Генеральному секретарю КПСС за написанные мемуары.

В своё время, можно сказать и не читая (вряд ли такая возможность была у многих), все критиковали Александра Солженицына. С точки зрения советской идеологии критика была совершенно справедливой. Я читал его повесть «Один день Ивана Денисовича», опубликованную в журнале «Новый мир» в 1960 году. Мне, человеку, воспитанному на примере литературы, созданной на принципах социалистического реализма, это произведение не понравилось. Я не мог воспринять «жизненную правду» этой повести, которую «демократы», «борцы за свободу слова, за права человека» начинали поднимать как знамя. На мой взгляд, правда жизни гораздо шире, глубже, многообразнее: и витиеватая, и суровая, и притягательная, и раздражающая, и простая, и сложная. Кто как видит, как понимает и как принимает. А повторять чьи-то отзывы, сходные к «востребованной» на тот момент политике, всё равно, что добавлять сырые дрова в огонь «правильной политики». Они не добавляют веры, не греют, не освещают, лишь щиплют глаза, будто едкий дым, вызывая слезы. Удовлетворение получишь, когда сам прочитаешь, поразмышляешь, сформулируешь и сделаешь выводы от прочитанного и они совпадут с официальным мнением.  Если же не совпадут – будет ох как трудно и мучительно. О многом может сказать лишение гражданства СССР выдающихся деятелей искусства, к примеру, Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской, чьи мысли сильно отличались от официальной государственной идеологии...

В конце года от Героя Социалистического Труда, ленинградского поэта Михаила Александровича Дудина поступило приглашение на 60-летний юбилей. Близкого друга юбиляра – Мустая Карима – дома нет, а представитель республики должен быть. После долгих раздумий в областном комитете на юбилей решили послать поэта Гайнана Амири, хорошо знакомого Михаилу Дудину. То ли невысоки были регалии, то ли недоставало авторитета, но наверху Амири решили усилить «приложением». И эту «ответственность» возложили на меня, инструктора обкома. Что ни говори, а слова «КПСС», «областной комитет» звучат внушительно, наверное, рассуждали они, и это придаст весомости делегации. Поехал, притом с удовольствием. Кому ещё достается такое счастье – присутствовать на юбилее великого поэта. Участвовали в торжествах, сфотографировались втроем, были гостями за праздничным столом. По возвращении мы получили хорошую оценку и одобрение руководства. В моём личном архиве как великая ценность хранится безымянное приглашение на юбилей талантливого поэта:

«Превратился голос в шорох,

В белом инее висок.

Годы... Годы... Кончен порох –

Переходим на песок!

Вот по этому самому поводу я и просил бы Вас прийти 17 ноября 1976 года в 9 часов вечера в ресторан «Садко» на маленький сабантуйчик. Ваш М. Дудин».

Дома, в республике, уже приближается 60-летие со дня рождения Назара-агая Наджми – прославленного поэта Башкортостана, широко известного в стране писателя, творчество которого полюбилось многим читателям...

Я начал с ним общаться ещё в Союзе писателей, бывало, он делился своими настроениями, а иногда даже потрясшими его вещами... Во времена моей работы в областном комитете существовал установленный порядок. Писатель, планирующий отпраздновать юбилей, обычно сам писал сценарий мероприятия и привозил его на согласование в обком. Назар Наджми, как и все, оставил мне на вечер готовый сценарий своего юбилея. Сценарий, безусловно, написан хорошо, но один момент меня смущал. На мой взгляд, он принижал себя и своё творчество, несколько раз поднимая вопрос: «Могу ли я называть себя поэтом, когда поэт – это Пушкин и Лермонтов, имею ли я такое право?» Когда мы встретились на следующий день, я сказал: «Не переборщили ли вы с этим размышлением, Назар-агай, надо ли так говорить? Вы ведь наш прославленный поэт». Он громко, звонко рассмеялся и сказал: «Хорошо, что у меня отличное настроение, было бы плохое, я бы тебе показал».

Вечер прошел просто замечательно. Мне показалось, что он принял во внимание сказанное мной. Вскоре юбилейный вечер прошел и в его родной деревне Миништы. Мне не случилось там быть. При встрече через несколько дней он сказал, что «в целом вечер прошел хорошо», и грустно добавил: «Знаешь, брат Сагит (он не Талгатом звал меня, а Сагитом), на вечере в нашей деревне я говорил на литературном языке – мы всё же башкиры! – выяснилось, что жители моего села это не очень воспринимают. Были даже те, кто прямо сказал, что было бы лучше говорить на своём, сельском наречии. Как же так? Почему это так?» – с горечью задавал он сам себе вопрос. Тяжело было в этот момент смотреть на Назара-агая Наджми, который всегда своим оптимистическим характером, бодрым, звучным голосом мог заполнить целый мир. Видимо, для него стало потрясением увидеть, как в башкирском регионе, в родной деревне крупного башкирского поэта, некоторые из соплеменников не жалуют (нельзя же сказать, что не понимают) башкирский литературный язык... А ведь Назар-агай никогда не скрывал, что он башкир. Наоборот, он гордился этим. Чтобы понять это, достаточно вспомнить одну лишь его поэму «Урал». «Быть башкиром – это не только принадлежать к нации», – утверждал поэт. «Дух народа – в крови народа, наследие народа, это высокое и святое чувство. Оно священно! И никто не вправе играть такими понятиями, как вздумается», – закреплял эту святость именитый литератор.

Вспоминается одно событие, подкрепляющее те слова Назара-агая. В день празднования 75-летия со дня рождения Мустая-агая Карима, после торжеств в Уфе гости по традиции направились в его родную деревню Кляшево. Добавило красоты участие в официальных мероприятиях и на встречах-концертах талантливого сына татарского народа, популярного и в Башкортостане, певца Хайдара Бигичева, который во время общего обеда рассказывал: «После концерта мне сказали: “Как красиво ты спел арию Салавата”, – наверное, и в самом деле я пел неплохо. Но я понял одно. Когда я исполняю эту арию, мне кажется, что, понимая всю её глубину, я не постигаю до конца её сущности, и, хотя исполняю её, прочувствовав каждой клеточкой своего тела, тем не менее не могу донести людям, слушателям всю её мощь, величественность, величавость, нежность, весь трагизм и оптимизм. Словом, чувствую, что не могу передать чувства народа, душу народа, дух народа. Я страдаю от этих мыслей. Чтобы исполнять арию Салавата, народные песни “Урал”, “Буранбай”, надо от рождения быть башкиром». Так созвучны эти слова мыслям Назара-агая Наджми! А народный поэт об этом говорил не как националист, потому что никогда им не был. Наоборот, бóльшего интернационалиста, чем он вряд ли можно было найти. Это был, может быть, иносказательный ответ поэта отдельным представителям братского народа, утверждавшим, что он татарин, лишь потому, что разговаривал на схожем татарскому диалекте башкирского языка...

В феврале 2018 года под завершение праздничного мероприятия, посвященного 100-летию со дня рождения великого поэта, прошедшего в Уфе в Башкирской государственной филармонии, дочь Назара-агая Алсу-ханум своё содержательное выступление на русском языке закончила, обращаясь к портрету отца, размещенному на экране сцены, на чистейшем башкирском языке: «Отец! Поздравляю тебя с днём рождения!» Выступление Алсу-ханум, пронизанное народным духом, её завершающие слова, по зову предков сказанные на башкирском языке, зрители приняли стоя, долго, восторженно аплодируя.

В беседе Нияза Магадеева и Зухры Кутлугильдиной с Алсу Назаровной Абдулнагимовой, опубликованной в журнале «Агидель» (№ 2 за 2018 год), Алсу-ханум вспоминает один разговор с отцом. «Председатель Союза писателей Татарстана уговаривал: “Возвращайся, Назар, к нам”. На что отец отвечал: “Что ты мне говоришь – возвращайся, ещё как-то можешь сказать – приезжай. Мой дед Нажметдин – башкир, бабушка Галима – татарка”».

Здесь же двоюродная сестра поэта Лена Гаделькарамовна добавляет: «Во время литературной встречи в Дюртюлях моего брата спросили: “У вас какой язык?” Ответ гласил: “Какой может быть – конечно, дюртюлинский”». Ни разу Назар-агай не сказал «татарский», а под «дюртюлинским» подразумевал диалект северо-западных башкир, именно так он себе это и представлял. Спасибо ему. Только его соотечественники, общающиеся на диалекте, прекрасно всё понимая, до сих пор не торопятся воспринимать это; к сожалению, очень мало тех, кто бы их подправлял и пояснял, да и те, что есть, пассивны.

Литературный язык, созданный на основе сбора, анализа, обобщения различных диалектов народа или нации, строго учитывающий внутренние правила языка, становится важным компонентом, показателем, подтверждающим, что нация – это нация. Естественно, после введения в общенациональный оборот литературного языка не исчезают диалекты: местные говоры различных родов и групп, составляющих нацию, остаются одним из основных способов общения людей, орудием повседневного жизнеобеспечения в своём регионе. Общий литературный язык с каждым из местных говоров сохраняет какие-то отличия, особенности, могут появляться и новые. С какими-то диалектами различия минимальные, а с другими могут быть ощутимыми. И языковеды, и учёные, и общественность, и пресса, и официальная власть должны постоянно, последовательно работать, совершенствовать литературный язык, чтобы он был как можно более общим, удобным для каждого диалекта.

Говорят же: после создания турецкого государства из осколков Османской империи глава государства Кемаль Ататюрк собирал учёных и целую неделю посвящал занятиям по истории, а вторую неделю – общетюркскому языку. И так на протяжении ряда лет. В качестве завещания он указал на необходимость изучения, внедрения, развития национального достояния, одну половину которого составляет язык, другую половину – история страны. Необходимость такого подхода существует и у нас. Иначе всегда найдутся те, кто будет пытаться противопоставить литературный язык и диалектный говор, порождать ненужную сумятицу. Больше всего чувствуют это башкиры родов Гайна, Уран, Биляр, Юрми, Казанчи, Балыксы, Иректе, Гэрэ, Йылан, Ельдяк, Танып, Унлар, Киргиз, Канлы. Наиболее активные представители братской республики, расположенной рядом с землями перечисленных родов, не жалея ни сил, ни времени, игнорируя истину, вываливают недействительную информацию на тех, кто говорит на западном диалекте, убеждают, что «они из татарской нации», пытаясь перетянуть их на свою поляну.

К сожалению, в силу разных причин в этих местах в своё время преподавание в школе было организовано на татарском языке (соответственно, по татарским учебникам), что-то из этого продолжается до сей поры. В 20-е годы прошлого века в условиях существующих различных экономических барьеров, идеологических воззрений, поисков, вероятно, непросто было создавать башкирский литературный язык. Скорее всего, платформа для создания литературного языка оказалась узкой и однобокой. В связи с этим, когда население, общественность осознают всю серьёзность этой проблемы в сегодняшних реалиях, расширение платформы формирования языка с учётом соотношения родов, по распространённости использования диалекта является давно назревшим вопросом. Как предлагают многие учёные, успешным шагом на пути к решению проблемы могло бы быть большее внедрение особенностей говора юрматинского рода в основы литературного башкирского языка. И было бы справедливым довести до граждан нашей республики содержательную суть учебников, основанных на истории, культуре, литературе башкортостанской земли.

А сколько кружили вокруг имени и личности Мустая Карима, пытаясь разыграть это, как козырную карту, и до сих пор не могут успокоиться. «Посмотрите письма, которые Мустай писал супруге, – они ведь на татарском языке». «Он в татарской школе учился, на татарском языке». Да, мы уже говорили, что, как и во всех тюркоязычных народах, в 20-е годы в республике обучение велось на татарском, а точнее, на общетюркском языке. Народ, тогда называющий себя «булгарами», после продолжительных споров собственной интеллигенции, учёных – «булгары они или всё же татары», только-только привыкает к этнониму «татарин». Отдавая все силы для увеличения численности этой нации, «татарами» сделали и мишарей, и тюменцев, и тептярей, и нагайбаков, сибирских и астраханских татар, кряшен. И те не возразили, промолчали, наверное думая, что это так. Да и время было подходящим: царское правительство всех мусульман России называло «татарами». После отмены в нашей стране одного из главных признаков принадлежности к башкирской нации – вотчинного права на землю, активизировалась работа по объявлению татарами всех наших соотечественников, живущих на северо-западе республики, где разговаривают на близком к старотюркскому языке, стараясь прочно закрепить данную мысль в сознании людей. Вдобавок сыграло на руку нашим соседям преподавание в школах на татарском языке.

А Мустай-агай, наша выдающаяся личность, и в СССР, и во всём мире известен как башкирский поэт, чем всегда и гордился. При этом не скрывал своего происхождения из тептяр, которые были и у татар, и у башкир, и у чувашей и рассматриваются в науке как сословие. Вероятно, наш уважаемый аксакал утомился, регулярно внося ясность в этот «щекотливый» вопрос (например, в газете «Башкортостан» от 14 октября 2010 года, опубликовавшей «Письмо односельчанину», написанное ещё в 1998 году, патриарх поэзии подтверждает, что «...на основании исторических сведений я убеждён, что происхождение наше, по сути, башкирское»). В Уфе на одном важном мероприятии, состоявшемся в конце прошлого века, приглашенный на него Президент наших соседей на глазах у всей аудитории обратился к поэту: «Скажем прямо, мы же оба тептяри». Многих удивил этот вопрос, поднятый статусным гостем. Как к этому относиться? Была ли это попытка сказать, что если из двух тептярей один признается в том, что он татарин, тогда второй тоже, получается, татарин? Или было желание, убедив выдающуюся личность, Героя Социалистического Труда Мустая Карима в его татарском происхождении, ещё больше обогатить и без того состоятельную, сильную культуру, литературу братского народа (в тот период в татарской литературе писателя такого уровня ещё не было)? Но ведь они в этом не нуждаются. Присутствовавшие в зале, кто с изумлением, кто с интересом, кто с видимым напряжением, ожидали ответа Мустая-агая, чьё лицо в этот момент изменилось и посерьёзнело. Мудрец – всегда мудрец: «Я с трибуны такими понятиями, “типтярлеком” не торгую», – был его ответ. А вот публично ставить вопросы подобного характера – могущие затронуть и политические, и межнациональные отношения – не укладывается ни в какие человеческие каноны. Что касается тептярства руководителя соседней республики, то учёные-историки по родословным выяснили, что он является потомком башкирского рода Гэрэ, обосновавшегося в Илишевском, Краснокамском районах Башкортостана и в Актанышском районе Татарстана. Об этом была информация в прессе, и первому Президенту Татарстана направлялись для ознакомления соответствующие документы. Но никто ему регулярно не напоминал, что он башкир. Он ведь себя знает как татарина, ощущает, чувствует себя татарином. Раз он так определился, то, конечно, татарин он и есть... Никто ни на что другое не претендует...

Разговор с Назаром Наджми в 1978 году, следуя дуновению памяти, незаметно привел к 2020 году. Вернёмся же обратно в те времена.

В 1978 году в республике произошло значимое событие. 16 февраля из Сибая в Уфу прибыл первый пассажирский поезд через Магнитогорск, Белорецк, Инзер, Карламан. Время в пути значительно сократилось, установились постоянные связи со ставшими близкими юго-восточными районами Зауралья. Как и в СССР, в Башкортостане принята новая Конституция («развитого социализма»). В Уфе перед зданием Башкирского академического театра драмы открылся памятник Мажиту Гафури. Не забыли мы и о нашем земляке С. Т. Аксакове – принято решение об открытии в Уфе его мемориального музея. Организовали и провели первый республиканский конкурс имени Юмабая Исянбаева среди кураистов, кубызистов и исполнителей горлового пения (узляу). Состоялся премьерный показ художественного фильма по трагедии Мустая Карима «В ночь лунного затмения» бурятского режиссёра Бориса Халзанова, снятого в землях Киргизии. (Фильм оставил прекрасное впечатление, хотя вместо нашего привычного «на-на», всадники погоняли лошадей звуками «чу-чу».)

Всё перечисленное внесло значительный вклад в укрепление межнационального согласия, воспитание уважения к нашей истории и настоящему, возрождение нашего духовного наследия. Особое место в этом ряду занял конкурс имени Юмабая Исянбаева, который, можно сказать, по крупицам собрал духовные ценности и представил их народу, завоевавал самую высокую оценку в сердцах людей, вызвав в нашем национальном сознании определенное оживление, пробудившее надежды. В 60-е годы на башкирском радио из исполнителей народных песен оставалось всего три-четыре кураиста, и те были артистами филармонии: Рахматулла Буляканов, Гиният Ушанов, Хамит Ахметов и Гата Сулейманов. Гата Сулейманов, чувствуя, что подобная ситуация обрекает наш народ на духовную пустоту, упадок духа, ведёт к трагедии, приложил все свои усилия для того, чтобы в 1971 году открыть в Уфимском училище искусств группу по подготовке кураистов, и начал учить молодёжь. Наряду с этим он нашел время руководить работой кружка игры на курае в сельскохозяйственном институте. И постепенно число кураистов-исполнителей стало увеличиваться. Ученики Гаты-агая, вернувшись в свои родные края, начали подтягивать к игре на курае местных ребятишек. Вклад этого мэтра трудно переоценить. На ставшем привычным в нашей повседневной жизни конкурсе имени выдающегося кураиста Юмабая Исянбаева стали появляться целые ансамбли исполнителей, сильно расширилась география, возросло количество участников... Рядом с Гатой Сулеймановым выросла величественная фигура Ишмуллы Дильмухаметова. В один ряд с ними встали педагоги Карим Дияров и Адигам Искужин. Засучив рукава, взялись за дело Сайфулла Дильмухаметов и Нажметдин Хасанов. Трудно было найти кубызистов, днём с огнём не найти было исполнителей горлового пения. О смычковом кубызе (кыл-кубызе), можно сказать, даже никто и не слышал. Немало наш отдел постарался, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки, и лёд постепенно начал таять. В такой серьёзной работе мы участвовали с большой радостью и энтузиазмом.

Как-то ко мне влетел окрылённый Тайфур Сагитов. «Талгат, мне поручили работу по переводу воспоминаний Л. И. Брежнева на башкирский язык», – ликовал он. Я тоже был рад за друга. Таким серьёзным поручением в Тайфуре сразу признавали и умение мыслить, и его мудрость, и литературное мастерство, и писательский слог, и его политическую зрелость, в данном случае – верили, что он справится с делом, несущим политическое содержание. А ты, будучи малюсенькой тенью имени главы государства, воспринимаешь это задание как некую возможную индульгенцию в будущем, как некий ключик, проще отпирающий многие двери и запоры.

Дом печати I

Журнал «Хэнэк»

Лето 1978 года. Законный отпуск. Но меня нашли и повели к секретарю областного комитета КПСС Тагиру Ахунзянову. Зачем, интересно? Будут предлагать новую работу? Какую, где? Иду, погруженный в свои мысли. Знаю, что в театре оперы и балета нет директора – туда, что ли, будут сватать? Вряд ли, это такая ответственная должность, театр – сам по себе сложный организм, коллектив – совокупность талантов: такую специфическую творческую организацию в народе ещё называют «террариумом единомышленников». Нет, не туда – у меня нет ни малейшей подготовки ни с точки зрения образования, ни с профессиональной стороны, ни нужного административного опыта. Слышать и знать отдельные слова: «опера», «балет», «оркестр», «бас», «баритон», «сопрано», «гармония», «синтез видов искусств» – ещё не значит быть специалистом. Увидев меня по дороге, заведующая отделом Клара Габдрахмановна успела сказать: «Мне шепнули, что тебе собираются предложить новую работу – не соглашайся!» – «Какую работу?» – «Не знаю, только ты не соглашайся», – продолжала она настаивать. «Как заведующий отделом не может знать, куда планируют перевести её инструктора?» – недоверчиво восклицаю я. «Так вот, не сказали, а ты бы поработал в отделе ещё немного». – «Не могу ничего обещать, не зная, что предложат», – едва успел ответить, как меня пригласили зайти в кабинет секретаря. Позже я понял: при реализации кадровой политики партийные органы об интересующем их человеке информацию получают от различных официальных органов, узнают мнение разных людей, и только затем принимают решение. Сбор досье ведется неторопливо, без афиширования. А до своего назначения ни близкие, ни коллеги, ни их руководители, даже сам человек не узнает, пока не наступит назначенное время... Вот такая кадровая политика...

Тагир Исмагилович Ахунзянов поинтересовался моими делами и сразу после этого: «Давай быка за рога. Предлагаем тебе работу главного редактора журнала “Хэнэк” (“Вилы”)». Услышав совершенно неожиданное предложение, я даже не заметил, как громко, от души расхохотался в кабинете высшего чиновника, нарушая всяческие правила приличия. Да, я слышал, что там уволили редактора. Но почему на мне остановились? Я не журналист, в печати моё имя не появлялось. Правда, и в комсомоле, и на нынешней работе немало докладов и выступлений успел написать. А сатира и юмор – вообще далеки от меня. «Раз так воспринял – из тебя получится редактор», – продолжил разговор секретарь обкома. «Ты соглашайся. Правда, машины у них нет и зарплата такая же, как здесь. Зато самостоятельная творческая работа, как говорится, в две руки одно дело. Что захочешь, как захочешь – так и делаешь. Я и сейчас временами скучаю по работе в газете “Кызыл тан”».

 «То, что работа самостоятельная – это хорошо, – думаю я. – Делать только то, что здесь велят, мне несложно; а что, если такая работа затянется на долгие годы? Со временем может показаться однообразной, начнет надоедать. Пойду! Там всё же самостоятельная работа».

«А что касается денег, – Тагир Исмагилович умеет приободрять, – можно ведь и гонорары получать, заработаешь». Я согласился, думая, что лучше «вилы» в руках держать, чем попасть на их острие.

При первой встрече с коллективом постарался высказаться в юмористическом стиле журнала: «Опыт редактирования “Хэнэка” у меня уже был – в десятом классе Макаровской школы выпускал стенгазету “Хэнэк”. Здесь того опыта может оказаться недостаточно, но, если вы придете на помощь, не исключено, что из меня получится главный редактор». Моя открытость, признание в отсутствии опыта, на мой взгляд, понравились коллективу. А какой здесь коллектив: единый, дружный, мастера пера – один другого талантливее! Один заместитель главного редактора Ангам Атнабаев чего стоит! Писатель своим творчеством, близким народу, полюбившийся одним даже своим внешним видом и манерами, с полным правом в будущем будет носить имя народного поэта. С большим чувством уважения и привязанности я вспоминаю сотрудников журнала: Сагита Сафиуллина, Альфреда Штабеля, талантливого поэта Радифа Тимершина, Нура Галимова, Гали Гатауллина, Хуснуллу Тулякаева, ещё совсем молодого Халила Ахтямова...

Проверка нового главного редактора, видимо, осуществляется коллективом беспрерывно. В те времена в стране проводились субботники, после которых коллеги в каждой организации собирались и подводили «итоги». Во время такого субботника около Дома печати ко мне подошел Радиф Тимершин и сказал, что собирает деньги на «итоговое заседание» и с меня причитается один рубль. Зная, что я не очень расположен к таким «массовым празднествам» (видимо, информация шла из Союза писателей), коллеги, направившие Радифа на разведку, наблюдая из окна седьмого этажа в ожидании результата его похода, стали свидетелями, как я вынул из кармана рубль и вручил ему. Уважаемый Ангам-агай Атнабаев радостно воскликнул: «Дал! Наш это человек! Свой человек!» Долго ходила эта история по коридорам Дома печати, вызывая улыбки. Здорово быть своим для хороших людей. Да и взращивать из своего человека главного редактора получается гораздо искреннее.

«Хэнэк» – уникальное издание. Там не только смешные рисунки, остроумные высказывания и юмор. Раз у вил есть зубья, значит, на них кто-то должен попадать, темные делишки должны выводиться на белый свет; а тех, кто заваливает порученное дело, нужно разложить по косточкам. В то же время нужно быть аккуратным, чутким, уметь оценивать справедливость обвинений, не обижать понапрасну людей, не дискредитировать невиновных. Нет-нет да находится некто среди «героев» «Хэнэка», который приходит в редакцию, скандалит, грозится подать на авторов в суд. Для разговора с такими оставляешь в запасе один-два факта, которые не нашли отражения в опубликованной статье. И этого бывает достаточно, чтобы остудить «праведный гнев героев», «уберечь» их от мысли судиться с редакцией...

В журнале я для себя определил направление, ввел жанр «политический фельетон», в котором планировал писать. В те годы в журнале «Крокодил» были популярны карикатуры на политическую тему творческой группы художников – Кукрыниксов: Куприянова, Крылова и Николая Соколова. Считая, что и в нашем «провинциальном» журнале международная тема найдет своих читателей, я начал писать политические памфлеты. По большей части на кончик пера попадали грубые манеры империалистических кругов на международной арене, резкие шаги, несущие угрозу миру. И президенты Соединенных Штатов Америки регулярно попадали в зону нашего внимания. В связи с этим вспоминается распространенный тогда анекдот. «...Американец спорит с русским: “Демократии в Советском Союзе нет”. Русский в ответ: “У нас-то она есть, а вот у вас её нет”. – “У вас нет. Вот я, – говорит американец, – у Белого дома могу встать и кричать: ″Долой Никсона! Долой Президента Никсона!″ – И со мной ничего не случится! А ты у себя так кричать не сможешь”. Русский говорит: “Я тоже могу выйти на Красную площадь и кричать: ″Долой Никсона!″ – и, знаешь ли, мне тоже за это ничего не будет”».

Вот так и я пишу в своё удовольствие, не думая о цензуре. А цензура в «Хэнэке» была ещё та: проверки сотрудником главлита, видно, было недостаточно, каждый номер перед публикацией везешь в сектор печати обкома КПСС. Там его просматривает инструктор или заведующий сектором. Спрашивается: зачем тогда нужен главный редактор? Как-то раз говорю заведующему сектором Мансуру Аюпову: «Спасибо вам, ребята. Отличную работу мне нашли. Коллектив готовит номер, вы, занимаясь контролем, всю ответственность берете на себя. А мне платите за то, что я два раза в месяц готовый номер журнала приношу в обком, показываю вам, несу обратно и отдаю в издательство на печать. Спасибо». Надо сказать, заведующий сектором при этом очень внимательно посмотрел на меня и... перестал требовать подготовленные номера журнала для предварительного просмотра. Видимо, доверился мне, понимая, что у меня не две головы. Разумно рассудил.

В республике я – заслуживающий доверия, надёжный человек. Поэтому, вероятно, и был включен в состав делегации Башкортостана, которая едет на празднование 30-летия Германской Демократической Республики. Если эти воспоминания попадут в руки молодого поколения, наверняка последуют вопросы: что за страна, где находилась и куда делась нынче? Когда фашистская Германия потерпела поражение в Великой Отечественной войне, страну разделили на две части: западную, где свои порядки установили наши союзники США, Великобритания и Франция. На востоке появилась Германская Демократическая Республика, где принялись строить социализм. Вот эта республика и встречала своё 30-летие передовым, развитым во всех отношениях государством. Развивавшаяся при помощи СССР, под его опекой страна, получившая мировое признание, состояла из 15 административных округов (областей), установивших дружественные отношения с 15 регионами Советского Союза, представителей которых и пригласили на большую церемонию. Сформировали «Поезд Дружбы», составленный из 15 вагонов от дружественных областей СССР по 30–35 человек в каждом. Нам предстояла очень содержательная поездка. Буквально два-три года назад в Хельсинки прошло совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе представителей 33 европейских стран, США и Канады, на котором было принято очень важное решение: границы, образованные в Европе по результатам Второй мировой войны, остаются неизменными. После войны это была ещё одна наша значимая победа на международной арене.

В ГДР делегация СССР едет как страна-победитель, как государство, надежно обеспечивающее мир во всём мире. Делегация Башкортостана состояла из таких победителей и ярких личностей: Герой Советского Союза Мансур Абдуллин, Герой Советского Союза Анвар Абдуллин, Герой Социалистического Труда Зикаф Даутов, ветераны войны Анвар Бикчентаев, Асгат Рахманов, профессор Яков Зайцев, государственный и общественный деятель Зайнаб Гареева. Вместе с моим земляком Зубаиром Зулькарнаевым мы без конца восхищаемя простотой, искренностью, отзывчивостью именитых людей, их знанием ситуации и стремлением держать на высоком уровне тонус всего коллектива, их терпеливостью и терпением. Приходим к выводу, что, видимо, эти прекрасные качества и являются основой, формирующей твёрдость духа, мужество, стойкость, демонстрируемую в течение долгого времени, отвагу, проявляемую в какой-то необходимый момент.

После торжественной встречи «Поезда дружбы» в Берлине делегации 15 регионов СССР разъехались по своим побратимам в 15 округов ГДР. Мы – Башкортостан – в Галле. Участвовали в красочных праздниках, юбилейных мероприятиях, масштабных торжествах, радовались успехам немецких друзей. Убежденные в том, что страна и впредь будет жить так же превосходно, мои коллеги, узнав, что я журналист, попросили меня написать статью о своих впечатлениях для главного издания округа Галле «Фрайхайт». Всю ночь писал. Написал. Я постарался донести до наших молодых немецких друзей-единомышленников, которые и сами без проклятий не вспоминали эту войну, верили сегодня в те же идеалы, что и мы; старательно укрепляли братские отношения, строили схожее общество коммунистического будущего, свои мысли, которые были во мне с самого детства, с той поры, как осознал, что расту без отца, свои мысли, чувства, воспоминания, скребущие душу, причиняющие боль, разрывающие сердце, и в то же время прочно занявшее место чувство уверенности в будущем и оптимизм. Там были такие строки: «Мой отец в годы Великой Отечественной войны погиб на поле боя. Отдавая жизнь за Отчизну, он верил, что в Советской стране его сын не будет чувствовать себя сиротой, и был твёрдо убежден, что и на родине Маркса и Энгельса восторжествуют идеи ленинизма». Уже ранним утром приехали и забрали мою статью.

Во время нашей поездки в ГДР мы познакомились и с резиденцией короля Пруссии Фридриха Великого в Сан-Суси недалеко от Потсдама (у меня сложилось впечатление, что и в Версале, и в Сан-Суси, и в российском Петродворце королевские резиденции построены по одному проекту), и со знаменитой Дрезденской картинной галереей, размещенной во дворце Цвингер. Посетили в центре Дрездена квартал разрушенных домов, принявший такой вид после ужасающих авиционных бомбардировок города нашими союзниками – Америкой и Англией – в феврале 1945 года (необходимости которых в этот период войны уже не было), и сохраненный в таком виде как историческая память в назидание потомкам. Кажется, будто порывистый ветер из каждого зияющего окна несёт немое предупреждение. Сегодня, может быть, и нет этих стен – безмолвных памятников, уж слишком сильно изменились времена. А вот мемориальный памятник «Битва народов», воздвигнутый в чистом поле в 1813 году в честь победы союзных стран  (Россия, Австрия, Пруссия, Швеция) над Наполеоном до сих пор стоит.

Нам на всю жизнь запомнилось, как мы побывали во дворце Цецилиенхоф в Потсдаме, где в июле – августе 1945 года проходила конференция глав государств антигитлеровской коалиции: СССР, США и Великобритании; осматривали помещения, в которых останавливались руководители стран, залы, где проводились переговоры. Что чувствовали, что переживали, о чем вспоминали, что, может, скорее хотели забыть наши герои, ветераны войны, с задумчивым видом разглядывая эти залы, из окон которых виднелась воздвигнутая рядом стена, разделившая Берлин на Восток и Запад? Когда Мансур-агай Абдуллин, давно успевший зарекомендовать себя опытным, талантливым педагогом, воспитателем, директором школы, кивая в сторону окна по-детски бесхитростными, наивными вопросами: «Талгат, эти наши?», «Они с нами?» – будто выражал общую мысль всех наших ветеранов. Про себя отвечал: «Нет, нет, вы – представители великого СССР – не напрасно защищали свою страну, недаром боролись за её свободу, не зря несли наши коммунистические идеи и ценности в страны восточной Европы. Спасибо вам, уважаемые, вы – наша гордость! Вы и сами видите это своими собственными глазами», – мысленно благодарил их я.

Мы завершили наше путешествие по стране, а моя статья до сих пор не опубликована. И потом не опубликуют. Я долго искал причину. Видимо, те строки, о которых я упомянул выше, не понравились руководителям газет – членам правящей в стране социалистической единой партии Германии (СЕПГ) (редактором был д-р Крюгер). Возможно, уже тогда начинали подгнивать их умы и сердца. Кто знает? Однако тот случай насторожил... Не мúнет и десяти лет, как выплеснутся наружу бродившие в братской стране внутренние процессы, течения, мысли, борьба мировоззрений. А ещё через 10 лет ГДР перестанет существовать как государство...

Вернувшись в приподнятом настроении, мы с энтузиазмом взялись за повседневную работу. В печатном мире время подписки на газеты и журналы – самое ответственное. Поэтому осенью в районах можно увидеть бригады в составе сотрудников редакции, артистов и лекторов. Первую командировку мы запланировали в Кушнаренково и Дюртюли. Совместно с замечательным парнем из нашей редакции, настоящим сатириком и юмористом Радифом Тимершиным составляем группу. Конечно, прежде всего мы берем Тимера-агая Арслана. Когда в афише увидят имя ветерана двух – финской и Великой Отечественной – войн, проникновенного и остроумного, популярного поэта, люди с удовольствием придут на встречи. Радиф деликатно поделился опасениями, не собьется ли Тимер-агай с пути при частых «горячих» встречах. Я пообещал укрепить его дух заранее. С собой также думаем взять приветливого, активно пишущего автора «Хэнэка» Миассара-агая Басырова, всегда стоявшего на страже правды, готового вмиг броситься на защиту, увидев любую несправедливость. Радиф вновь усомнился, не выйдет ли какая ситуация, если вдруг Миассар-агай внезапно взорвется. «И ситуация не возникнет, и он не вспыхнет», – ответил я ему.

По-своему памятной была эта поездка. Везде, где бывали – клубы, дома культуры переполнены людьми, радостные встречи, нескончаемые аплодисменты. По завершении, в традициях тех лет, небольшое застолье. На столе появляется вино, следом ставятся бокалы: их наполняют, поднимают за здравие; пиршество сопровождают песни и шутки. Как-то вечером я спросил у Тимера-агая: «Что-то не в настроении, агай?» – «Эй, Талгат, вот вы отдыхаете, смеетесь, шутите, наслаждаетесь. И мне бы хотелось также сидеть и смачивать губы». Вот, оказывается, что. Назавтра последняя запланированная встреча в деревне Сууккулово Дюртюлинского района. За ужином я, обращаясь к Тимеру-агаю, сказал: «Наша поездка успешно завершается, может, в связи с этим присоединишься к нам?» Мой коллега ожил, рот растянулся в улыбке, глаза повеселели. Долго и со вкусом сидели мы в этот вечер. Когда я сказал, что настало время всем разойтись, Тимер-агай попросил: «Давайте ещё немного посидим». Все понимают, что за разговорами рюмки снова будут наполняться, а раз наполняться, то и опустошаться. Миассар-агай, видимо, подустал и тихонько предлагает: «Талгат Нигматуллович, может, мне охладить его пыл?» – «Нет», – отозвался я. Вскоре мы спокойно разошлись отдыхать.

«Если хочешь узнать, кто есть кто, раздели с ним путь», – говорят в народе. Наша недлительная поездка превратила моё тёплое, благожелательное отношение к этим троим – Тимеру Арслану из Белебея, бакалинцу Миассару Басырову, уроженцу Янаульского района Радифу Тимершину – в большое уважение. Меня удивило, что и Тимер-агай, стоявший на страже Родины, и Миассар-агай, тоннами глотавший угольную пыль в шахте, и Радиф, вкусивший жидкий «бульон» послевоенного времени, несмотря ни на что сохранили веру в людей, внутреннюю детскую чистоту. Не прошло и нескольких месяцев, как в возрасте 64 лет Тимер-агай покинул бренный мир. Одна мысль немного успокоила меня в минуты переживаний от утраты: «Хорошо, что тогда взяли его на встречи с читателями, что в поездке мы разрешили ему нарушить “уразу”, спокойно сидели, общались. Можно принять это как исполнение последнего желания нашего непревзойденного поэта-юмориста». В книге «Между тремя огнями», которую он подарил мне, были такие слова: «Талгату, от агас (деревянного) Арслана. Тимер (железо) – оно же ржавеет». Поначалу удивился. Почему «деревянный Арслан»? Потом понял. Внимание надо обратить на «ржавеющее железо». Да, время не жалеет сил, чтобы покрыть железо ржавчиной. Той же ржавчиной оно обволакивает и память.

Всегда деятельный, бодрый Миассар-агай ушел из жизни, когда ему было всего 53 года. Уроженец Иглинского района поэт Ихсан Ахтамьянов в стихотворении «Памяти моего друга поэта Миассара Басырова», снабдив эпиграфом «Он ягоды любил собирать на лугах и полях», писал:

Лишь только ты смог

Отыскать бы этот луг,

Где ягоды рассеяны лишь для тебя.

Чтоб соловей был свой,

Своя елань вокруг –

Такое редко случается везенье.

И сколько сирых ягод тех осталось...

Изнывают сердца, вспоминая тебя...

Жалко, очень жалко. Ведь только-только Миассар-агай достроил свой дачный дом в «Акманае», нашёл «ягодную поляну» своей поэзии и начал упоённо, горстями собирать плоды творчества, как внезапно оставил «переполненные корзины», обрывая наши души. Через годы, в 1997 году, вероятно желая вернуть мне душевное успокоение, «ягоды», которые поэт успел в последние годы своей жизни собрать в лукошко – стихотворный сборник «Года – мои паруса», преподнесла мне в подарок дочь поэта Файруза-ханум. «Уважаемые Талгат Нигматуллович и Фарзана Фаткулловна! Этот новый сборник стихов отца я дарю вам первым. У него были те, кого он особенно уважал. Одними из таких редких людей были Вы. Думаю, его душа будет рада. С самыми добрыми пожеланиями Файруза. 6.03.97». Я же снова желаю: «Пусть душа твоя обитает в раю, Миассар-агай...»

...Через много лет я пришел в Дом печати и направился к лифту. Входя в заполненный лифт последним, сохраняя приличие, задаю вопрос: «Һыйырбыҙмы?» (Все ли войдём?) Однако этот вопрос можно услышать иначе: «Һыйырбыҙ мы?»  (Не коровы (Һыйыр) ли мы?) Радиф Тимершин с лёгкой улыбкой отвечает: «Һыйырһығыҙ, Талгат Нигматуллович, Һыйыр һығыҙ». Звучит как «помещаетесь», а в подтексте слышится: «Вы корова, Талгат Нигматуллович, корова вы». В лифте все притихли, кажется, смысл ответа дошел и до меня. Мой коллега из «Хэнэка» уловил и моментально обыграл произношение одной буквы в сказанном мной слове: правильно было бы «һыярбыҙмы?» (Поместимся ли?) Приняв его шутку, отреагировал: «Һыйырбыҙ шул, Рәдиф, һыйырбыҙ» (Да, коровы мы, Радиф, все мы коровы), на что все присутствующие в лифте от души рассмеялись. Радиф был очень талантлив. Только свой потенциал («не я выковал, от Аллаха достался»), тратил неаккуратно, невероятно щедро: без раздумий брался и за то, что надо, и за что можно было и не браться. Радиф оставил яркий след и в нашей литературе, и в печати, и в истории журнала «Хэнэк». Своё уважение ко мне он выразил стихотворением, написанным в честь моего 70-летия, что было напечатано в  журнале «Хэнэк»...

Во время работы в «Хэнэке» обком КПСС, давая понять, что он обо мне помнит и продолжает меня испытывать, регулярно подключал меня к разным делам. К 110-летию со дня рождения В. И. Ленина решено издать книгу, в которой будут собраны очерки, зарисовки, репортажи о жизни, работе, успехах, текущей деятельности колхозов-совхозов, носящих имя великого вождя. Включив в творческую группу, меня направили в Абзелиловский район, где было два хозяйства: «Заветы Ильича» и «Путь Ленина», о которых надо было написать. Ознакомившись с районом, хозяйствами, поговорив с колхозниками, руководителями, я написал статью «Молодые хозяева земли», которая наряду с материалами других журналистов была включена в книгу «Именем Ленина названы». А мои собеседники: Миллят Ташбулатович Хакимов, первый секретарь райкома партии, которому едва исполнилось тридцать лет, секретари парткомов колхозов Петр Пеннер и Геннадий Фролов, которым не было даже тридцати, показали себя настоящими хозяевами земли. В ближайшей перспективе Миллят Хакимов будет работать первым секретарем Баймакского райкома КПСС, затем займёт место заведующего отделом идеологии обкома КПСС. После прохождения инструкторской «школы» в аппарате областного комитета  Петр Пеннер возглавит Бирский городской комитет КПСС, а Геннадий Фролов – Шаранский районный комитет.

В апреле 1980 года в составе бригады обкома КПСС меня направили на проверку работы Сибайской городской партийной организации для подготовки вопроса на рассмотрение бюро. В субботу, завершив работу, приехал в аэропорт, чтобы улететь домой. Мне тут же сунули в руки телефон. «Вас ищут. Из обкома. Габриелов». Сергей Яковлевич командует – по прилёте в Уфу незамедлительно приехать в обком. «Что случилось, что за пожар начался?» – «Ничего не случилось, только дуй прямиком сюда, даже не заезжая домой», – предупредил заместитель заведующего. Я всё же заехал домой, переоделся и явился в обком. Не верится, но меня поджидали, глядя во все глаза. Встретив прямо на крыльце, тут же прямиком повели к Тагиру Исмагиловичу Ахунзянову. Пару лет лет назад в этом кабинете меня сильно удивили нежданным предложением. Что там ждет меня на этот раз? Лишь бы к добру.

Госкомитет

«Талгат, мы решили назначить тебя председателем Государственного комитета Башкирской АССР по телевидению и радиовещанию». Утверждение «решили назначить» уже не просто внезапное предложение, оно ошарашивает. «Вилляр Юмагулович переходит на другую работу. На этот пост рассматривали много кандидатур, – продолжил секретарь, – и из первых секретарей, и из опытных сотрудников идеологического фронта – остановились на тебе. С председателем Госкомитета СССР Сергеем Лапиным разговор уже состоялся. Они ждут тебя в понедельник к 9 часам. В тот же день, пройдя собеседование, получишь приказ и вернешься. Во вторник 30 апреля утвердим тебя на бюро».

29 апреля я выехал в Гостелерадио СССР. Встретили очень вежливо, провели по кабинетам. Прошёл все собеседования. Пообщавшись с председателем Комитета Сергеем Георгиевичем Лапиным – в будущем ему будет присвоено высокое звание Героя Социалистического Труда, – получил и его благословение, и приказ и направился в аэропорт. День – накануне праздника 1 Мая, билетов нет, каждый торопится вернуться в Уфу, самолётов не хватает. Я, благодарение Аллаху, кое-как сумел попасть в самолёт. Успел на бюро. Заседание бюро обкома прошло быстро: вопрос предварительно решён, согласие Москвы получено, уже и приказ издан, членам бюро остается только проголосовать и подписать заготовленный проект постановления. Уже после обеда повезли на Гостелерадио, чтобы представить меня коллективу. Людей собралось много. Нас встретили заместители по телевидению – Гата Шайхутдинович Имаев (периодически мы с ним пересекались), по радио – Раид Абдулхаевич Миндибаев (учились в одно время в университете, позднее работали в обкоме КПСС), директор технического подразделения РТЦ – Рахим Сафуанович Исмагилов, хорошо знакомый мне Виль Сагитович Каримов, делегированный на пост главного режиссёра телевидения после работы министром культуры. В зале знакомых лиц было немного – только сотрудники молодёжной редакции телевидения и радио, с которыми был знаком по комсомолу. Первая встреча прошла быстро. Вопросов и пожеланий не было, коллектив давно привычен к порядку назначения нового руководителя: это же креатура бюро обкома КПСС. Там они, наверное, тщательно всё изучили, нужные вопросы задали...

Поехал в «Хэнэк» попрощаться со своими коллегами, с которыми работал год и восемь месяцев. Я поблагодарил коллектив за доставлявшую удовольствие совместную работу, и они пожелали мне доброго пути. Всем немного взгрустнулось... На прощание  сотрудник, автор сатирических стихов Хуснулла Тюлякаев с сожалением сказал: «Эх, Талгат Нигматуллович, с вашим приходом мы только-только начали было приучаться к порядку, а без вас опять наши вожжи ослабнут?» «Хэнэк» устроил тёплые проводы. А как встретит меня коллектив из более 450 сотрудников, состоящий из трёх подразделений, являющийся у партии самой оперативной, влиятельной, с широким охватом и глубинным содержанием организацией, знающий себе цену, свои силы и понимающий свою значимость?

Большинство журналистов уже успело разъехаться по городам и районам для подготовки праздничного первомайского репортажа. Известие о том, что назначен новый председатель, долетело и до них. Главный редактор художественной редакции телевидения Раиса Семеновна Стрижкова, находящаяся в командировке в своём родном городе Ишимбае, тоже позвонила – кого назначили? Услышав ответ: «Какой-то молодой человек по фамилии Сагитов. Работал, говорят, в комсомоле», – с возмущенем сказала: «О боже, нам ещё только пионеров не хватало!»

Гата Шайхутдинович и Виль Сагитович предложили съездить на площадь Ленина и проверить готовность к проведению репортажа с городской демонстрации 1 Мая. Тексты давно готовы, рассмотрены, скорректированы, дополнены. На площади они обратили моё особое внимание на техническую готовность. Правильно ли установлена ПТС (передвижная телевизионная станция), верно ли определены места телевизионных камер, налажена ли связь, проходит ли сигнал на телевизионную башню, не вызывают ли проблем ветки деревьев, высотные дома? В первые же часы, привезя меня сюда, заместитель и главный режиссёр сумели мне показать всю сложность и напряженность новой работы. Во время осмотра Гата Шайхутдинович заметил: «Место этой камеры хорошо было бы немного изменить, иначе во время трансляции демонстранты будут показаны под очень острым углом». – «А что мешает это сделать?» – «КГБ не разрешает. Пытались объяснять, всё равно не дают. Может, если вы поговорите, тогда прислушаются». Назавтра с утра я пришел и, увидев представителя КГБ, обратился с этим вопросом. Полковник ответил: «Нет, это невозможно. Сдвинь камеру хоть немного – сразу начнёт мешать нашей работе. С наших точек наблюдения не будет виден весь торжественный президиум, камера частично закроет обзор. А мы отвечаем за безопасность каждого из руководителей республики». Я понял, что в этой сфере – только ли там! – лишь их правила являются тем законом, по которым ты должен жить и работать. Своевременно понял. Стояли ли в стороне, находились ли в центре событий, хоть через своих информаторов, но тихо, без пыли, без шума, видимо, потому, что мы не давали им повода, они видели и знали всё о нашей деятельности. Навряд ли это касалось только нас. Были ситуации, когда приходилось работать совместно.

Однажды в большом зале Совета министров, который сейчас называется колонным залом Министерства сельского хозяйства, в ходе выступления первого секретаря М. З. Шакирова произошло замыкание на том участке, где телевизионные камеры кабелями подсоединяют к электросетям: несколько секунд поискрило и перестало. Люди, заполнившие зал – а там собрались сливки общества, – даже понять ничего не успели. Безусловно, в таких случаях проводят соответствующий разбор. В каком состоянии находились подключаемые розетки, провели ли перед началом трансляции необходимые технические испытания кабеля и камер, кто их проводил, имеются ли протоколы, кто подписался – проверяют всё до мелочей. К такому важному совещанию – так-то не только к нему, а к каждому мероприятию, к каждой передаче, к каждой видео и киносъёмке – как и всегда, мы тщательно, со всей ответственностью, по-серьёзному готовились.

Запомнился ещё один случай. Как-то, должно быть, при трансляции празднования 1 Мая телезрители обратили внимание на то, что тембр голоса первого секретаря М. З. Шакирова, выступавшего с докладом, понизился, потом на секунду голос пропал из эфира, а позже вернулся к своему прежнему звучанию. Сразу начали серьёзное расследование. Почему, по какой причине это произошло? Мы знаем, здесь нет нашей вины, но всё равно надо разбираться. Наши сотрудники поехали в дирекцию городских электросетей получить справку: «Напряжение в городской электросети с такого часа такой минуты до такого часа такой минуты испытывало резкие колебания» – с трудом, но удалось получить (им тоже не хотелось быть виноватыми в такой ситуации). И эта справка стала оправдательным для нас документом. Надо сказать, что в обоих случаях сотрудники КГБ старались понять причины, выявить истину, а не просто найти виновного.

Однажды для выяснения одного вопроса, может быть, в 1985 или в 1986 году, ко мне в кабинет зашел представитель КГБ. «В какое время завершается ваша работа? До какого времени работает студия звукорежиссуры? Кто из ваших сотрудников считается хорошим звукорежиссёром?» Отвечаю на все вопросы. Лучшим звукорежиссёром на сегодняшний день считается Игорь Верещака. «А он до которого часа работает, не отстается ли на ночь?» Предчувствуя неприятное, сам начал задавать встречные вопросы: «Неужели он что-то нарушил? “Левые” деньги зарабатывает или ещё какими делами занимается?» Уже впоследствии мне поведали, что «они тайно, по ночам, используя телевизионную аппаратуру, записывают песни Юрия Шевчука и распространяют их среди молодёжи». Оказалось, и вправду так было. Хотя содержание песен пронизано высоким гражданским духом, но сама музыка песен в стиле рока тогда считалась грехом, нарушением.

Оказывается, в студии звукорежиссёров без моего ведома действительно велась подпольная работа. В изданной в 2017 году книге «По следам легенд уфимского рок-н-ролла» Наиль Махмутов так описывает: «Игорь Верещака... рискуя как минимум работой, подпольно делал по ночам первые студийные записи “ДДТ” в аппаратной Башкирского телевидения, которые с его лёгкой руки разлетелись по студенческим общежитиям города. Игорь поплатился-таки за это карьерой и был вынужден покинуть Уфу». Вот так. Однако судьбу ему не стали ломать и не препятствовали его творческой деятельности. Вскоре и Юрий Шевчук был вынужден уехать из Уфы и Башкортостана. В Ленинград. Там он вместе со своей группой «ДДТ» приобрел огромную популярность. Сегодня он народный артист и России, и Башкортостана. В России является широко известной личностью.

Что же касается КГБ, то он ведёт свою работу, да и должен её вести. У каждого есть своя маленькая тайна, без секретов нет ни семьи, ни нации, ни народа, ни страны. Поэтому и существует КГБ. В каждой стране, государстве – называется ли капиталистической или социалистической, демократия или диктатура, передовая или отсталая, идёт по пути развития или топчется на месте – имеются государственые тайны, соответственно, есть и должна быть «секретная» организация. Вот к каким выводам привел состоявшийся разговор с представителем этой организации перед демонстрацией 1 мая 1980 года на центральной площади Ленина в Уфе. Остается пожелать только одно: чтобы «неразглашаемые» сотрудники «секретной» организации, где бы они ни работали – вдали от Родины на международной арене, в близлежащих ли государствах, в столице своей страны или на местах, – были бы людьми, защищающими народ, честь и спокойствие Родины, искренне заботящимися о нашем Отечестве.

(Продолжение следует)