№3.2024. Светлана Чураева. Звёзды и прах

* * *
Человеку свойственно мнить себя хозяином жизни и даже порой владыкой других. Это чувство живёт глубоко в организме: «Я – Бог. Я – демиург. Я –
Творец».

Особенно если, действительно, удаётся что-то творить. Ведь так очевидно: другие земляне – львы, орлы, куропатки, рогатые олени, молчаливые рыбы… – бесконечно повторяют опыт родителей. Совершают «печальный круг» вслед за солнцем, вслед за сменой ночи и дня,чередованием сезонов. А человек стремится вычертить вертикаль – куда-то вверх. Сделать то, чего не было.

Неодолимая жажда творчества заставляет двигаться в путь, изобретать рецепты пирожных, модные стрижки, строить корабли и ракеты. Писать романы. Снимать кино.

И тогда человек счастлив, ощущает себя бессмертным.

И в то же время в нём живёт постоянный ужас – перед жизнью, перед смертью, перед тем, кто стоит напротив, и тем, кто может подкрасться сзади… А вдруг всё вокруг – лишь иллюзия, жизнь – только эхо слов и поступков, отражённых от непробиваемой оболочки вечного одиночества? И небеса пусты, и всё суета, и с печального круга не сойти никому.

«Я закрою глаза – мир исчезнет. С другой стороны: вдруг кто-то моргнёт – и исчезну я?» – эти две взаимоисключающие детские мысли мчат по головокружительной амплитуде всё искусство из века в век.

Да, по большому счёту, и всю историю. Как только отдельному индивиду приходит в голову, что он – повелитель вселенной, тысячи людей обращаются в прах. Но штука в том, что и его ждёт та же участь. Поскольку человек, как известно, не просто смертен, «иногда внезапно смертен, вот в чём фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер…»

«ВОТ В ЧЁМ ФОКУС!»

С напоминания об этом – что человек, сколько бы ни мнил себя Богом, беззащитен и уязвим – начинается и роман «Мастер и Маргарита», и фильм. В книге, как все помнят, успешный, самоуверенный Берлиоз считает, буд-то ведёт словесный поединок с прохожим, доказывая: человек управляет и вселенной, и собственной жизнью. А на деле его собеседник забавляется с писателем-бюрократом, демонстрируя читателю и третьему участнику сцены, Ивану Бездомному: достаточно незначительной лужицы масла, и голова, только что полная победительных планов, скатится в дорожную грязь.

И в фильме сразу о том же – любовно налаженный быт в элитном доме с консьержем, с портретом самодовольного хозяина на стене разрушается мгновенно и грубо. И даже не понятно, откуда пришла беда, чья невидимая рука держит яростный молоток, крушащий мебель, рояль, коллекцию дорогого фарфора… Несколько минут – и в жизни критика с фамилией, производной от «золота бедных» – латуни, появляется чудовищный беспорядок.

«СТАЛИН УМЕР»

«Сталин умер», – констатирует мой брат, если у меня в квартире не убрано. Это значит – порядка не стало. Беспорядок – зло. На порядке и власти держится бытие – лестница, по которой нужно постоянно карабкаться. Залез на ступень – и получил власть над тем, кто ниже. Чем выше лезешь, тем больше власть. Но стоит сменить ракурс, и видна иллюзорность всей конструкции.

Вот Понтий Пилат – сильный мира сего – уязвим до смешного: сидящий в дорогой одежде в роскошном дворце среди бесчисленных слуг, наделённый огромной властью, не властен над банальной мигренью. Да, у стоящего перед ним избитого в кровь бродяги нет шансов против наместника великого кесаря – мы видим не поединщиков, а жертву и палача. Но осуждённый внезапно говорит прокуратору разбитыми в кровь губами: «…сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает». А какая жалость во взгляде приговорённого к казни, которую всемогущий Пилат не смог отменить

Тщедушного бродягу священники в Иерусалиме отправляют на крест не из личной неприязни, а за то, что он угрожает установленному порядку и власти.

И тут же литератора судят коллеги в тех же имперских интерьерах за то, что он, не вписываясь в систему, тем самым мешает ей. Писатель просто поворачивается и уходит, вызывая возмущённые крики коллег. Он – свободен.

Свободен – в тюрьме, в тисках карательной медицины – от страха. Вся иерархия, вся власть, весь порядок, весь грандиозный языческий мир, где воспеваются мощь, величие и красота человека, в книге и в фильме держатся на трусости и предательстве. На насилии, вызванном той же трусостью, – если ты не сожрёшь ближнего, слопают тебя.

Редактор Берлиоз не боится смерти, но боится начальства в Союзе писателей. До бесчувствия боится Лиходеев, боится иуда Алоизий, боятся Каифа и страшный Майгель, заикается от ужаса народный артист Бенгальский…

В фильме достроены декорации, показывающие булгаковское время. Не настоящая сталинская Москва, а результат грандиозной стройки, так и не завершённой в реальности. Некий обобщённый Город, воздвигнутый без любви и без Бога, на страхе и подчинении. И дана история не самого Булгакова, а обобщённого литератора, создающего причудливую игру отражений – абсолютно как в жизни: когда не понятно, кто демиург и автор, кто лишь персонаж и статист. Мастер в фильме смиренно признаётся: «Есть идея для новой главы, а дальше я не загадываю…» Его лицо то напоминает Булгакова, а то неожиданно – Пастернака. Причём ни того, ни другого не пытали в застенках и не сажали в психушку. Зато пытали и сажали многих других, кто воплощён в безымянном Мастере.

Противостояние сильного и слабого: карательной системы и писателя, Пилатуса и Га-Ноцри, маленького мальчика и расстреливающих его из рогатки «красных дьяволят»… Противостояние страха и любви, тленного и бессмертного… В фильме, как в романе, много боёв и глобальных, и местного значения – когда десант Сатаны на территории предвоенной Москвы расправляется с разномастным жульём, с чинушами всякого калибра, считавшими себя хозяевами столицы.

Лишь два персонажа не вовлечены ни в спор, ни в противоборство, возможно, потому их имена и вошли в заглавие книги – Мастер и Маргарита. Они – изначальные, вечные муж и жена – «одна сатана» – две половинки целого, воплощение любви. Они всегда заодно.

И Воланд не противостоит никому. Сам никого не карает, сидит, смотрит на условных москвичей – любопытный путешественник, зритель. В фильме – ещё и главный читатель.

Это важно: Сатана – никогда не творец.

Он – внимательный читатель романа, напоминающий охваченным гордыней гражданам: истории противоборств не кончаются со смертью участников, окончательный счёт будет объявлен за гробом. (Даже атеисту – «Каждому – по вере его»! – трудно оспорить: результаты многих побед после смерти героев обращаются в прах.) Не случайно, одна из самых ярко выделенных сцен – сцена бала – череда «победителей»: королей, владык, богачей, достигших при жизни успеха, но кончивших преисподней. И ещё: кроме дворца прокуратора, кроме «Дома драмлита», кроме особняков и «домов скорби» есть некий труднодостижимый Вечный дом, о котором грустит в конце книги бывший поэт Бездомный. И который обретают Мастер и Маргарита.

«Мастер и Маргарита» – фильм далеко не семейный. И разговор в нём ведётся по-взрослому, без упрощений – не о добре и зле, не о «плохих и хороших», а о земном и вечном. О том, как выжить, как спастись в мире, далёком от совершенства. И как сохранить этот мир – несовершенный и хрупкий, но любимый, – чтобы он не взлетел на воздух, как взорвался в финале фильма фантастический страшный город, построенный на гордыне, насилии и страхе.

БЕЗ «СОВРАМШИ»

Взаимодействуя с «Мастером и Маргаритой», невозможно халтурить. Видимо, отсюда шлейф суеверий про «мистику» – про различные каверзы, «насылаемые» «сатанинским» романом на постановщиков. Да, вполне вероятно: как начинается халтура и трусость, против которой изначально и замышлялась книга Булгакова, появляется «воландовская» чертовщина. За «соврамши» отрывается голова.

Ходившая со мной в кино молодёжь, почти не воспринимающая российский кинематограф как таковой, на выходе выдала про актёрский состав: «Умеют же, когда захотят». Безупречно играли все – даже в полуминутной роли.

В отзывах много претензий к свите Воланда. Видимо, каждый, читая, представлял нечто своё. Но в кино – как в романе – это абсолютно инфернальная шайка: безжалостная и глумливая. Кто-то ждал милоты от кота, однако перечитайте Булгакова, взявшего адских персонажей из диссертации друга булгаковской семьи отца Глаголева: Бегемот – один из опаснейших и свирепейших демонов. Какая уж тут милота…

Как хороши: Берлиоз – ректор «Щуки» Евгений Князев, барон – Алексей Гуськов, Лиходеев – Марат Башаров, Бездомный – Андрей Стеклов. Верник, Ярмольник, Дмитрий Лысенков, Яна Сексте, Валерий Кухарешин… – все выдали суперкласс.

А где и как нашли на роль Га-Ноцри неприметного голландца Ааарона Водовоза, о ком в русскоязычном интернете и нет ничего? За несколько минут экранного времени он полностью отыгрывает одну из центральных ролей в паре с почти двухметровым датчанином Класом Бангом, Понтиусом Пилатом.

Пожалуй, даже многих ругателей фильма зацепила главная троица – Евгений Цыганов, Юлия Снигирь и Аугуст Диль. Насколько, к примеру, навсегда теперь Скарлетт О’Хара – это Вивьен Ли, настолько, считаю, Мастер, Маргарита
и Воланд – Цыганов, Снигирь и Диль. Кстати, что касается фирменной булгаковской мистики – её предостаточно. Фильм, снятый в 2021 году, начал разговаривать со зрителем 2024 года на злободневные темы. Можно было упрекнуть его создателей в желании «хайпануть на повестке» – но «повестка»-то появилась позднее!

«ТАЛАНТЛИВЫХ ВЕЛИКОЕ
МНОЖЕСТВО»

Когда вышел на экраны «Титаник» Джеймса Кэмерона, моя подруга, культуролог, сказала: «Ни за что не пойду смотреть!» Мол, масскульт, «для толпы». Не Тарковский. Говорю: «Там полно слоёв, каждый увидит собственный фильм, вынесет что-то своё, в том числе высоколобая публика». Но подруга упёрлась, проявив скорее твёрдость лба, чем его высоту. И вот на экранах – «не Тарковский», Булгаков. Дико популярный в позднем СССР, потом оттеснённый в литературу для юных, вставленный в программу для школьников.

«Мастер и Маргарита» собирает залы, за месяц пройдя отметку в полтора миллиарда рублей кассовых сборов и продолжая двигаться дальше.

И не важно, догонит ли фильм «холопов» и «чебурашек» – он стал настоящим событием, подобно которому, на мой взгляд, в российском кинематографе пока не случалось. Это – отечественный «Титаник»: безупречно профессиональный, рассчитанный на максимально широкую аудиторию, глубокий и многослойный.

Напоминающий о том же, о чём говорят самые кассовые кэмероновские фильмы – о гордыне, вызванной научным прогрессом, об уязвимости отдельного человека и общества в целом. И – о том, что всё, построенное без любви, тонет в океане или в огне. А написанный портрет любимой – не тонет. И рукопись влюблённого мастера – не горит.

Странны упрёки любого произведения искусства в массовости. Ведь чем важнее послание, тем важнее его донести до максимального числа респондентов. Тем универсальней нужно суметь сформулировать – «и эллину, и иудею». Соответственно – чем больше высказывание, тем больше у него число истинных почитателей. И оно со временем только растёт, в отличие от популярности, навеянной модой.

У написанного в 1605 году романа «Дон Кихот» общий тираж полмиллиарда. Гомер, Данте, Шекспир и несколько иже с ними… Из русских вошли в мировую культуру – Толстой, Достоевский. Чехов? Не Пушкин, он – наше всё, для своих.

Фигуры настолько великие, что от них не убудет – сделают ли по их произведениям комикс, блокбастер, разновидность Барби, очередную постановку, экранизацию, оперу. Будут ли печатать на бумаге, записывать на пергаменте, передавать с помощью сигнальных флажков или прямым электрическим импульсом в мозг. Их читают, экранизируют, ставят – их послание людям живёт.

Пресловутая толпа может даже Сервантеса не читать, но всегда в любом виде узнает худую фигуру с копьём и упрямой бородкой. Речь идёт о такой литературе, что впиталась в кровь и плоть человечества, подобно вину и хлебу причастия.

Забавно, от советских писателей миру остались, если не брать в расчёт миллиардную аудиторию китайских читателей, обожающих «Как закалялась сталь», пожалуй, две основные книги – «Тихий Дон» и «Мастер
и Маргарита». Может быть, и по-жиже шекспировских гамлетов, но остальные ещё локальней. Даже Иван Денисович Шухов – сколько фанатов сходу назовут
его номер: «Щ854»? Даже нобелевский «Живаго»…

«Я знал, конечно, Булгакова по “Дням Турбиных”, он казался мне, по моим тогдашним понятиям, писателем не без возможностей, – писал сосед Михаила Афанасьевича, обласканный властью Евгений Иосифович Габрилович. – Даже талантливым. Но в те годы талантливых было вокруг великое множество, и спустя года три выяснилось, что они не очень талантливы, а потом – что совсем не талантливы».

Поражённый опубликованным романом «Мастер и Маргарита» Герой Социалистического Труда Габрилович нашёл в себе смелость изумиться «тому, что, в то время как этот человек писал свою “Маргариту”, я жил с ним рядом, за стенкой, считал его неудачником, не получившимся и, встречаясь с ним на балконе, говорил о том, что кого-то из братьев писателей обругали, а кто-то достиг похвал, и о том, что Союз писателей мог бы работать лучше, и о погоде, и даже внушал ему, как надо писать. Как надо нынче писать! О, эта вздорность утоптанных поучений, эти звёзды и прах писательской судьбы!..»

Парадокс: слепой Гомер бомжевал по дорогам Греции, Сервантес сидел в тюрьме, Данте умер в изгнании, Толстого предали анафеме, Чехов и Булгаков скончались нестарыми в муках… Шолохов написал великий роман в юности, а позже – ничего равного по масштабу. Совписатели в тепличных условиях вслед за золотым и серебряным веками в русской литературе смогли выдать в лучшем случае латунный.

Материал неплохой, но слишком уж податлив и пластичен. Из него делают «элитную дверную фурнитуру», «элитную сантехнику» – так же звучит, как «комнаты в коммуналке для советской элиты» из фильма «Мастер и Маргарита» 2024 года.

«ОБИЖАТЬСЯ НЕЛЬЗЯ»

Наверное, «век латунный» случился, поскольку: «Роман требует жертв. А большой роман больших жертв» – слова из того же локшинского фильма. И там же: «Если настоящий писатель замолчит, то погибнет» – как творческая единица. А если не замолчит, то в условиях травли рискует погибнуть как существо из плоти и крови. «Бал мёртвых», – сказал на экране Мастер о коллегах-писателях, жрущих в три горла, пьющих дорогое шампанское под чутким присмотром сотрудников госбезопасности.

Ни одной из приведённых цитат и ещё многого другого в книге Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» нет. И, видимо, по этой причине фильм вызвал неприятие и гнев у правоверных булгаковцев. «Много отсебятины!» – возмутились они. – «Киношники покусились на святое!» Но ведь чувства верующих нельзя оскорбить, ибо любое оскорбление несоизмеримо мало с истинной любовью и верой. «На критиков и палачей обижаться нельзя» – не поспоришь с режиссёром Михаилом Локшиным и сценаристом Романом Кантором, вложившими эту фразу в уста своего героя.

Создатели фильма – верные булгаковцы. Они не только сохранили основные постулаты учения Мастера, а растолковали их. Сделав фильм-проповедь, но проповедь талантливейшую. Всякий талантливый проповедник ориентируется на паству. Авторы обратились к той пастве, что пришла в кинотеатр с попкорном. И к той, что пришла предубеждённой и нахмуренной, с установкой «Булгакова экранизировать нельзя», со своей священной книгой в груди.

Они умудрились не просто экранизировать великий роман, а вступить с ним в живой диалог. В живой – в фильме нет и крошки мертвечины или фальши, к которым приучил нас российский кинематограф. Ни одного манекена на экране! Везде настоящая кровь и плоть. Настоящее вино, настоящий хлеб. Безупречная правда и точность.

И разобранный на цитаты Булгаков начал вновь говорить афоризмами, «булгаковскими» по духу, неотличимыми «на зуб» от прижизненных.

При этом в фильме много прямых цитат, знакомых миллионам читателей с детства, и даже целых кусков текста, зачитанных вслух. Так малышам читают в хороших семьях главные книги в воспитательных целях. Вот команда Локшина и посадила молодёжь у экрана, заманив красивой картинкой, – и давай им впрямую читать Булгакова. Страницами!

«Я тебе сказку расскажу», – шепчет главная героиня испуганному ребёнку в начале фильма. В романе так же. Маргарита, устроив погром в доме Драмлита, невидимая, точно и коротко объясняет всё о себе: «Была на свете одна тётя. И у неё не было детей, и счастья вообще тоже не было. И вот она сперва много плакала, а потом стала злая...»

Булгаков писал для массового читателя – ему было важно донести свою весть до самых разных людей. Поэтому в его книге полно цепляющих афоризмов.

Как там? – «В числе человеческих пороков самый страшный – трусость…» Странно, как можно выросшим на Булгакове бояться чьего-то неосторожного отношения к роману. Или – хуже того – бояться даже в кинотеатр пойти: снова ведь всё испортят. Не испортили. А наконец-то создали конгениальное произведение.

Не постраничную трусливую иллюстрацию – как бы музейный экспонат не задеть ненароком! – а отважный, хулиганский, мудрый, весёлый и страшный фильм. Точь-в-точь как роман Мастера, Михаила Булгакова.