Ирина Прокофьева. Человек и живая, разумная Природа в дилогии К.Ф. Зиганшина «Золото Алдана»

Имя Камиля Зиганшина вошло в уфимскую литературу в 80-е годы XX столетия с появлением в печати первых его произведений: рассказа «Лохматый» (1986 год) и повести «Щедрый Буге» (1988 год). Вслед за ними были опубликованы «Маха, или история жизни кунички», «Боцман», «Таежные истории», в 2006 году вышел в свет роман о старообрядчестве «Скитники», а в 2010 году его продолжение – роман «Золото Алдана». Два последних произведения вызвали широкий резонанс, дилогия о старообрядцах была высоко оценена как литературной критикой, так и российскими писателями.

Первые события в дилогии датированы 1816-м годом, а последние – пятидесятыми годами XX столетия: хронология романов включает более ста тридцати лет жизни старообрядческого скита в таёжной глухомани. Пространственные координаты романов не менее грандиозны: они охватывают просторы России от реки Ветлуги до берегов Охотского моря.

Человек и Природа – два равновеликих образа романа «Скитники», произведения, в котором уфимский прозаик, с одной стороны, говорит о силе и величии духа человеческого, а с другой – о гармонии и красоте живого, разумного природного мира, наполненного Божьим дыханием. Весь роман можно условно разделить на две части, границей между которыми является глава «Рождение Корнея». Первая часть – это история Варлаамских скитников и их борьба с суровой природной стихией, требующей от носителей «первородной веры» стойкости и мужества, смирения и терпения; вторая – история гармоничного сосуществования природы и человека, человека, умеющего слышать и понимать окружающий его мир.

В самом начале романа «Скитники», в рассказе о старце Варлааме, К. Зиганшин формулирует ключевую мысль произведения, которую он будет развивать на протяжении всего текста. Она звучит как афоризм: « <…> Через Природу создатель, одухотворяя человека, пробуждает в его душе любовь и совестливость». И таких ёмких, афористичных высказываний в романе немало.

Создать образ живой, думающей и чувствующей Природы помогает автору приём антропоморфизма. Наделяя Природу качествами человека, автор подчёркивает: постигая тайны Природы, человек постигает Бога. Поэтому Никодим слышит призыв о помощи молодой осины, которая «ранена», переломлена упавшей на неё старой елью. А скитники внимают «шёпоту начавшегося мелкого въедливого дождика»; шуму «сатанеющего ветра»; видят «угрюмую тайгу»; «одряхлевшие» горы, перешёптывающиеся между собой; «нахмурившуюся», «строптивую» реку, «грозно поблёскивающую», превращающуюся в «обезумевший поток» и «подхватывающую добычу»; «гостеприимно зеленеющую траву»; «уснувшее» озеро и многое другое.

Почему же не каждому открывается благодатная красота Божьего мира? Потому что больна душа русского народа и поражена она страшными недугами: пьянством, азартом, ленью, воровством, завистью и отсутствием национального самоуважения; истоки же этих болезней искать нужно, по мнению старцев Константина и Варлаама, в никоновском расколе. «Вестимо, своеволие и непослушание на Руси от Никона пошло! С той поры наш народ больно слабостям подвержен стал. О будущем не мыслит, страха Божьего не ведает. <…> Это всё – происки антихриста…». И хотя «терпение – одно из ценнейших качеств нашего народа», в нём, «пожалуй, и горе» его, убеждены старцы.

Чтобы сохранить веру свою в чистоте да святыни свои не отдать на поругание, отправились в дорогу девятнадцать послушников. Тяжела стезя, выбранная ими, но силён дух приверженцев истинной веры. Первый скит был отстроен ветлужскими иноками и их супружницами (которые были даны им Богом в дороге) в Забайкалье и, казалось бы, ничто уже не разрушит привычного хода жизни, привычного бытования скитников в труде и молитве. Но пришла беда: случайно набрёл на скит служивый люд, «государевы чины», и в один миг разрушен ход отлаженной тридцатилетним трудом жизни. И теперь уже дальше в Восточной Сибири, в Кедровой пади, поднимают старообрядцы новый скит.

Потрясает мужество и сила старолюбцев. Там, где у других поселилось бы в сердце отчаянье, нет места ни ропоту, ни унынию. Величественны картины дикой, непроходимой, суровой природы, с которой столкнулись скитники на пути в Кедровую падь. «Чем ближе к истокам, тем строптивее, норовистее становилась речка, вскоре она превратилась в череду водопадов. Упругие, лоснящиеся потоки низвергались со ступенчатых уступов, ударялись о скальное дно и иступленно бушевали в выбитых за многие столетия каменных котлах, сотрясая своим рёвом округу». Не пустила дальше путников строптивая река, пришлось пробиваться скитникам волоком вдоль крутого берега. «Чтобы выбраться на пологий участок, пришлось до вечера затягивать лодки в верховье ключа, стекавшего по расщелине, а потом уже с утра следующего дня потащили их по каменному плато до обширного снежника, заполнявшего котёл между скальными грядами. Одна из скал в этой гряде напоминала циклопическую голову плоско-лицевого идола. Он смотрел на измученных людей, скривив рот в злорадной ухмылке». Суров нрав Природы, но есть в путниках то, что помогает им выдержать все испытания, то, что сильнее мускулов, считает писатель, – это Дух человека, в чьём сердце живут вера и Бог. За упорство вознаграждены старообрядцы.

Подробно описан К. Зиганшиным быт, уклад жизни скитников. Они следуют раз и навсегда заведённым правилам: общиной руководит наставник, ничто не происходит в ней без его разрешения; дети почитают родителей своих (например, даже помыть полы должна спрашивать дозволения дочь у матери своей); каждый день проходит у членов общины в труде (полевые работы, заготовка съестных запасов и дров, изготовление домашней утвари, выделка кожи, рукоделье, корчёвка деревьев, сбор мёда у диких пчёл и др.) и в молитве, а у детей в учёбе («обучали грамоте и Слову Божьему»), работе и игре (городки, лапта, катание на салазках, постройка лабиринтов в снежных пещерах); охотятся жители скита на дичь и зверьё только в случае крайней необходимости, без нужды не убивают тварей бессловесных и то с благословления наставника; всеми неукоснительно соблюдаются посты; в брак вступают скитники только с приверженцами своей же веры или теми, кто принимает её и проходит обряд переправы (переход в староверство); каждый раз, возвращаясь с дальней дороги, первым делом в бане смывают старолюбцы с себя скверну, очищая от неё тело своё, затем рассказывают обо всём, что случилось с ними в дороге, наставнику и т. д.

Каждое действие скитников продиктовано их знаниями, наблюдательностью, умением понимать подсказки самой Природы, желанием обустроить и украсить свой быт. Так, чтобы определить место для постройки избы, «раскладывали на земле куски толстой коры и через три дня смотрели – если под корой пауки да муравьи – плохое место, если дождевые черви – подходящее». «<…> Все семьи имели отдельные жилища. В каждой избе по два окна на лицо и по одному сбоку. Лицевые окна и карнизы украсили резными узорами. Их рисунок ни на одном доме не повторялся. <…> Между всеми постройками для защиты от снежных заносов крытые переходы. Сами дома покоились на высоких подклетях. Неподалёку летники, амбары. У крайних изб торчали две смотровые вышки. Посреди поселения красовался молельный дом <…>».

Образу жизни скитников, нравственным заповедям, которым они следуют, противопоставлен город, казачий острог. Естественный природный мир символизируют в романе скитники, а воплощение блуда, пьянства, сквернословия и алчности – «душные города». Такое противопоставление традиционно для русской литературы, особенно классической. Именно город, казачий острог, в которые вынуждены идти скитники за солью и утварью, несут чистому и непорочному люду дух сомнения, болезни и смерть. Второй поход боголюбивых скитников (Изота, Колоды, Елисея) закончился смертью Колоды – он попал в промоину в реке, и его затянуло под лёд; двух других обледеневших путников подобрали эвенки, выжил только Елисей.

Через два года снарядили ещё один поход в острог, оттуда в скит пришли болезнь и мор. Но не только извне, из большого мира приходит смерть к хранителям «первородной веры», её приносит и «бунт» сомневающихся в целесообразности затворничества. За это «оступившегося» скитника ждёт Божья кара: наказаны Колода, забывший о духе смирения и случайно убивший человека; Лука, задумавший нарушить ход жизни скитников и перестать «хорониться от мира». Именно поэтому, на наш взгляд, мотив чистой и непорочной веры в романе уфимского писателя сопряжён с мотивами испытания и наказания человека за отступничество от неё.

Но невозможно полностью отгородиться староверам от окружающего их мира. Нельзя в суровом крае не откликнуться на чужую беду и самим обойтись без помощи коренных народов Восточной Сибири. В этом крае царит закон взаимовыручки, замечает автор.

Подробно воспроизведена в «Скитниках» картина жизни (нравы, обычаи, верования) эвенков. Неслучайно писатель за близость к Природе, бесхитростность, детскую наивность и умение быть благодарными называет этот народ «непорочными людьми». Отражённый в тексте этнографический материал демонстрирует знание К. Зиганшиным быта и менталитета эвенков – доверчивых и искренних детей Сибири.

Тесно переплетены в тексте произведения две линии: жизнь эвенкийского стойбища и староверческого скита. Осиктокан, дочь эвенка Агирчи, самоотверженно выхаживает Елисея – чужака, случайно найденного в тайге. Когда Елисей поправится, он сделает для себя удивительное открытие: «<…> Эвенкийки, вопреки бытовавшему в скиту представлению, одевались красиво и опрятно. Все в длинных шароварах. Юбки широченные, на шее непременно ожерелье из серебряных монет. На ногах лёгкие летние унты, сшитые из оленьей замши и украшенные изящным орнаментом. На первый взгляд женщины кажутся необщительными и даже замкнутыми. На самом деле они, впрочем, как и мужчины, весёлые, гостеприимные люди; доверчивые и преданные друзья». Настоящее, глубокое чувство соединяет судьбы Елисея и Осиктокан. После перехода в старообрядчество молодая эвенкийка получила имя Ольга и обвенчалась с любимым. Став жить в скиту, много она «полезных новин» принесла в его быт: «научила баб делать сухари из высушенной крови, натапливать жир впрок, выпекать хлеба из муки сусака», шить из шкур оленей зимнюю одежду, мягкие оленьи сапоги.

Подробно об образе жизни эвенков, их гостеприимстве, умении быть благодарными узнает читатель во время посещения скитником Корнеем (сын Елисея) эвенкийских стойбищ Агирчи и Сапкара. Особо выделяет автор в этих главах произведения образ молодого слепого охотника Хыгды, сына Сапкара, который становится первым среди эвенков, решившим принять православие. Сапкар долго бранил сына за неразумность его поступка, ведь русский Бог далеко, а духи тайги рядом. Но сам «тайком, перед важным делом, крестил себя двумя перстами: коли местные духи оплошают, глядишь, Бог подсобит». Так легко, подчёркивает автор, уживаются в сознании и душе эвенков язычество и православная вера.

Немало ярких характеров (Варлаам, Константин, Елисей, Никодим, Маркел, Колода, Лука и другие) создаёт в своём романе К. Зиганшин. Всех их отличает чистота духовных помыслов и крепость веры. Но особо выделен среди них Корней. И прежде всего своей природной любознательностью, жаждой поиска и странствий, потрясающей наблюдательностью и умением чувствовать, понимать окружающий его мир. С самого раннего детства Корней не такой, как все, и это неслучайно, ведь он сын эвенкийки и старообрядца Елисея, внук Никодима, – первого настоятеля скитников, закончившего свою жизнь отшельником и пустынником. Именно Корнею старец передаёт свои знания о лечебных свойствах трав и секреты врачевания.

С главы «Рождение Корнея» начинается, как мы уже отмечали, новая история в романе «Скитники», в которой воспеваются мудрость и величие Природы. Эта часть романа – яркие, динамичные и лаконичные рассказы о разумности и гармоничном сосуществовании всего живого в Природе. Каждая глава («Лютый», «Снежок», «Барсук», «Беркут», «Златогрудка», «Горное озеро», «Косой», «Перелом», «Свора») – каждый раз открытие ещё одной стороны удивительного живого Мира.

Героями этих глав, наряду с человеком, становятся твари Божьи, наделённые душой и чувством благодарности. Казалось бы, все эти истории ближе к сказке, а не к были, но так велика вера писателя в одухотворённость всего живого, что полностью растворяешься в притчах автора о Человеке и Природе.

Так, мы вместе с Корнеем, который сломал ногу и вынужден несколько суток без движения провести на берегу озера, следим за тайными, сокровенными изменениями, происходящими ночью в окружающем мире: «Когда из-за холма выполз круглый, с ямочками на щеках, медовый лик луны, Корней, неплохо видевший в темноте, стал различать в её призрачном свете шныряющих в прибрежной траве крепко сбитых лесных мышей. <…> А вот с вершины громадной ели сорвался сероватый лоскут. <…> Близость белки приободрила парня <…> Немного погодя до Корнея донёсся плеск воды, хруст сочных водорослей, аппетитное чмокание. Это забрели в заводь лоси. <…> Где-то вдали, на другой стороне озера, загоготали гуси. <…> Мрак стал рассеиваться, в воздухе замерцал свет пробуждающегося утра».

Для писателя Человек и мир вокруг него – единое целое. Поэтому сначала Корней помогает попавшим в беду бессловесным тварям (спасает рысёнка, лосёнка, птенца беркута, оставшихся без родителей), а затем они являются ему на выручку. Например, беркут Рыжик приводит к молодому скитнику, который решил искупаться в горном озере, а потом остался у него в «плену», долгожданных спасителей. А рысь Лютый, прикинувшись подранком, помогает Корнею заманить в западню волков и расправиться с целой волчьей стаей.

В романе «Скитники» прослеживается интересная мысль, что не только душа человека – арена вечной борьбы Добра и Зла, Бога и Дьявола, но и зверь лесной может забыть о разумных законах Природы – и тогда в нём побеждают тёмные силы. Появляется в тайге новый вожак волчьей стаи Смельчак, он поистине наделён дьявольскими способностями: умом, смекалкой, деспотичностью, гордыней, жестокостью, умением подчинить себе членов стаи, заставить их жить «по закону “как хочу, так и ворочу”». И совсем другим будет рисовать автор уже состарившегося и одинокого волка. У когда-то сильного и безжалостного вожака в конце жизни во взгляде «сквозили испуг, тоска, чувство беспомощности».

Скитники, коренные народы Восточной Сибири, тайга, лесное зверьё и птицы – образные пласты романа, с помощью которых К. Зиганшин создаёт в своём произведении суровую, но прекрасную страну, в которой человек живёт в гармонии с окружающим миром, сохраняет чистоту своей души, постигает тайны Природы и заповеди Бога. Всё вышесказанное позволяет отнести, вслед за С. Замлеловой, первую часть дилогии к жанру утопии. Критик считает, что «по жанру “Скитники” – это утопия. Могут возразить, что «утопией» принято называть изображение вымышленной страны, в то время как существование староверческих общин не вызывает ни у кого сомнений. Но затерянные в тайге общины так же недоступны для глаз большинства читателей, как недоступен Город Солнца Т. Кампанеллы или остров Утопия Т. Мора. В то же самое время Камиль Зиганшин не скрывает своей симпатии к староверам, и жизнь в старообрядческом скиту показана им как образец общественного устройства. Автор создал мир, изолированный от зла». Нельзя не согласиться с этой точкой зрения, высказанной С. Замлеловой в статье «О диких степях Забайкалья…», которая предварят дилогию («Скитники», «Золото Алдана»), опубликованную в Казани в 2012 году. Приведём ещё один довод, доказывающий, что текст писателя близок к жанру утопии. Последняя дата в романе «Скитники» – 1935 год, хотя события в тексте продолжаются до пятидесятых годов XX столетия. Революция, гражданская война, коллективизация, война прошли, не задев и не изменив уклада жизни староверов. Именно революция, о которой рассказывают Корнею эвенки, по мнению молодого скитника, ещё один раскол, который вновь разъединил, разбив на два враждебных лагеря, русский народ, великую Россию. И всё же старообрядцам удалось остаться в стороне от социальных катаклизмов, удалось спасти и сохранить истинную веру, затеряться и спрятаться в глухой тайге.

В «Золоте Алдана» мы не увидим мир прежним. В нём уже не будет той гармонии, которая воцарилась в финале первой части дилогии: его разрушит и расколет надвое братоубийственная гражданская война. Для того чтобы рассказать об этом, автор «повернёт» время вспять и вернёт читателя в 1922 год. В то время, когда человек, прошедший через испытания и потери, через кровь и смерть, будет вновь искать опору, которой и станут любовь, смирение, обретение веры. Труден Путь к Богу, ведь это – путь преодоления зверя в самом себе, очищения, возрождения человеческого в человеке.

И ещё одно наблюдение С. Замлеловой, на наш взгляд, абсолютно верно: «Продолжением и развитием “Скитников” стал роман “Золото Алдана”, далёкий от жанра утопии и приближающийся, скорее, к жанру авантюрного романа. Вместе с тем, в “Золоте Алдана” автор предпринимает попытку охватить всю историю России, связать в единую цепь далёкие и внешне не связанные события, предложив читателю свой взгляд на причины роковых событий в нашей стране».

Переход от утопии к авантюрному, приключенческому роману ведёт писателя к эклектичному, «разорванному» сюжету. Это происходит, скорее всего, потому, что автор во второй части дилогии стремится сохранить не только прежних, знакомых читателю персонажей – скитников, но и ввести новых героев – белогвардейских офицеров и казаков, осевших в возрождённом ими вместе с Лешаком монастыре, прошедших переправу, то есть переход в «первородную веру». И это чудесное преображение, хотя и объясняется писателем, всё же выглядит в романе несколько искусственным и слишком поспешным. Тем более что в этот процесс, связанный с внутренним изменением новых действующих лиц романа, «включен» Лешак – герой, с которым читатель знакомится ещё в «Скитниках», и чья душа всегда была в плену у алчности и золотолюбия. Возможно, К. Зиганшину удалось бы сохранить целостность сюжета в «Золоте Алдана», если бы он остановился только на рассказе о судьбах белых офицеров и казаков, чьим мужеством, преданностью России писатель искренне восхищается.

Данью уважения к убеждениям спасителей России, белогвардейскому движению, является вставная новелла, в которой говорится о походе русского генерала Пепеляева (реальное историческое лицо). События этого трагического похода записывает один из его участников, а позже член новообразовавшейся старообрядческой общины. Он приходит к выводу: «С горечью приходится признать, что наш жертвенный героизм, огромное желание спасти Россию от безбожья и анархии не смогли противостоять организованности и классовой ненависти рабочих и крестьян, воодушевлённых обещаниями скорого счастья. Мы исполняли свой долг, и десятки тысяч офицеров отдали жизнь, не задумываясь о том, что возможен и трагический исход борьбы». Борьбы в мире, который болен безбожием и алчностью.

Мы думаем, что в названии второй части дилогии – «Золото Алдана» – писатель «зашифровал» метафорический подтекст. Да, алчность управляет миром, подталкивая человека к братоубийственной войне и разрушению, но всё же персонажей, которые остались равнодушными к золоту или преодолели и избавились от власти жёлтого Дьявола, в романе гораздо больше. И губит золото, как в «Скитниках», так и в «Золоте Алдана» «большой» мир, который находится за пределами старообрядческой общины. Но не залежи жёлтого металла – богатство сурового и глухого края, истинное достояние его – Человек. Вот как об этом пишет сам автор: «Всё же великая тайна – Человек! Его суть и предназначение подчас сокрыты под таким множеством наслоений, несущественного, что он об этом главном и не догадывается. В этом смысле человека можно сравнить с извлечённым из земли самородком. Достаёшь неприглядный, грязный комочек, а отмоешь в воде – и заблестит, как солнышко». Душа Человека – самородок, в которой за всем наносным и порой тёмным нужно разглядеть главное – его светлое начало.

Но если даже Лешак обрёл веру, то как (пусть только на время) забыл о ней истинный её приверженец – Корней, попав по влияние чар городской красавицы. Тем более что даже в период лагерных испытаний продолжают жить в этом герое всё та же сила духа и смирение. Они и помогают выжить ему в сталинском лагере. Там Корней встречает заключённых, которые точно так же, как он, не скрывают, что они верующие люди. Это православный батюшка Илларин и татарин, мусульманин Шамиль. Именно последний говорит Корнею о том, что «Всевышний для всех людей один».

Путь скитаний белых офицеров и казаков, их приход в монастырь и обретение веры, жизнь староверческой общины – это замысловатое переплетение исторической правды и художественного вымысла. В конце второй части дилогии начинаются настоящие чудеса...

Если описание видений Корнея в «Скитниках» были оправданы – полёты героя в прошлое символизировали связь времён и крепость веры – то беседа Сибирича с Изотом воспринимается, скорее, как сказка или легенда. В финале романа звучит мысль о том, что староверы являются хранителями святыни – пряди волос Христа, которая должна быть сохранена для второго пришествия Спасителя, а пришествие должно состояться, конечно же, в таёжной Впадине, в том самом месте, где обустроилась община. И ожидать его будут и те, кто хранил веру свою сто тридцать лет, и только что пришедшие к Богу общинники. В этой части романа Изот попадает в «заповедное», особое место, где может слышать Сибирича, где происходит извержение вулкана, встреча с пещерниками (нагими и полуслепыми из-за отсутствия солнечного света староверами, живущими в пещерах рядом с Впадиной); и, наконец, самое главное – Изот находит ларь, настоящую святыню, в которой хранятся локон волос Сына Божьего и пластина, вызывающая видения.

Но вместе с этим есть, на наш взгляд, в «Золоте Алдана» эпизоды, возвращающие нас к «Скитникам». Это эпизоды наказания и спасения Корнея (волки отгрызли ему ступню, но, ампутировав ногу, удалось вернуть к жизни героя); сцена пожара в скиту (юноша Капитон, вдохновлённый примером Аввакума, хотел сжечь себя в бане, а сгорел весь скит). В этих фрагментах возвращается дух первой части дилогии: писатель изображает людей, преданных вере, сильных и мужественных.

Художественное полотно дилогии населено в основном мужчинами. И, пожалуй, единственным цельным женским образом в «Золоте Алдана» является образ Дарёнки – жены Корнея, который упоминается ещё в «Скитниках». Эта героиня наделена автором не только внешней, но и природной, внутренней красотой. Не случайно её избирает община настоятельницей после смерти наставника старца Григория, отмечая её знания и начитанность, стойкость и мудрость. Она твёрдо принимает все испытания, выпавшие на её долю: измену мужа; сама поднимает детей, оставшись одна; ухаживает за старыми родителями, скрашивая их старость; ведёт хозяйство. И ни сразу мы не слышим в романе жалобы или ропота из уст этой героини. Даже в сцене прощения Корнея и его возвращения в отеческий дом одной только ремаркой писатель передаёт боль кровоточащего сердца Дарьи. «Корней, обводя взглядом горницу и родных, произнёс:

– Вы не ведаете, как мне хорошо! Лишь узнал, что прощён, воспарил в небеса и такую радость и благость там вкусил – выразить невозможно. Только много страдавший, может такое почувствовать.

Дарья, не дослушав, резко повернулась и вышла». Вся душевная боль героини выражена в последнем предложении приведённого нами примера из текста.

Прежним остаётся во второй части дилогии образ сурового таёжного края. Всё так же нелегко бороться человеку за выживание в нем. И вновь К. Зиганшин знакомит читателя с бытом эвенков и якутов. Образ жизни последних отличается от бытовых традиций эвенков, но роднит эти два народа то, что они – дети Сибири, сохранившие душевную чистоту и наивность.

Нельзя не сказать об образности и лёгкости языка произведения К. Зиганшина. Автор использует в тексте устаревшую лексику, диалектизмы, народные пословицы и поговорки, загадки. Писатель живописно, ярко и точно выписывает картины природы, природы, которая мыслит и чувствует. Журналист Е. Воробьёв замечает, что К. Зиганшин – художник, «тонко чувствующий природу, проникший во многие нюансы ее бытия и умеющий передать это сочным, живым словом <…>», художник, который продолжает в «Золоте Алдана» традиции «Угрюм-реки» В.Я. Шишкова. Такой же точки зрения придерживается А. Филиппов: «Удивительные картины живописной природы, прекрасное знание животного мира, повадок зверей, умение показать это не в какой-то застоявшейся статичности, а в прямом единении с жизнью и человеком – вот те основополагающие мотивы, которые делают интересным и привлекательным творчество Камиля Зиганшина, притягивающее к себе всеобъемлющей доступностью сочного, красочного литературного языка».

В. Распутин, В. Ганичев, М. Карим, Р. Бикбаев считают, что дилогия «Золото Алдана» – несомненная удача писателя, настоящее достижение как современной уфимской, так и российской литературы. Это произведения, которые возвращают читателя к прозе С. Залыгина, Ч. Айтматова, В. Распутина, В. Астафьева и В. Белова.

Из архива: январь 2014 г.