№1.2024. Талгат Сагитов. Дуновения памяти

Продолжение. Начало в № 11 2023 года.

Перевод с башкирского языка Азамата Сагитова

Уфа II

Университет

...Мой путь лежит в Уфу. Нравится история, близка литература. Сцена тоже привлекает. Однако в народе профессия артиста до сих пор воспринимается несерьёзно: «Ты всё поёшь, когда работать начнёшь?» – и представление такое было, и, соответственно, отношение. Ещё Шаляпин вспоминал: везет его кучер да расспрашивает: «А чем ты, барин, занимаешься?» – «Я пою». – «Дык, когда хорошее настроение, и я могу спеть. А кем работаешь-то?» За 100 лет ничего не изменилось. К тому же в Уфе не было института по подготовке актеров, лишь училище искусств давало профильные знания. Не слишком обдуманная мысль, не слишком определенное желание и бытовавший стереотип того, что человек с золотой медалью должен не в училище, а в вуз поступать, сразу заставили меня откинуть мысль об актерском будущем. Пойду в университет, который открылся всего два года назад (точнее, преобразован на базе педагогического института), на историко-филологический факультет... Гуманитарное направление определилось само собой…

По приезде в Уфу я сразу навестил Хумайру-апа. У нее два сына – Дамир и Айрат. Замечательный езнэ (зять) по имени Загит – пилот, летает на вертолетах, родом из Благоварского района. Разговаривал на западном диалекте башкирского языка: «Мы – башкиры. Обрати внимание только на название моего села – Баштирма, что означает «башкирская юрта». Общаясь, я узнал ещё одну впечатлившую меня информацию. Автор учебника «Башкорт теле» («Башкирский язык»), по которому мы учились в школе, Ахтям Мансуров, оказался младшим братишкой матери моего Загита-езнэ, то есть его родным дядей. Довелось увидеть и его самого: седоусый, как подобает большому учёному, интеллигентен, почтителен, одет в подчеркивающий фигуру чёрный костюм, в белоснежной рубашке с запонками на манжетах. Как раз гостил у Хумайры-апа. И, надо же, настоящий живой автор, живой учёный уделил мне, деревенскому юноше, глядевшему на него во все глаза, своё внимание, расспрашивая меня, конечно же, о своём учебнике. Его сын, Гизяр Ахтямович Мансуров, как и отец, выбрал путь науки – стал доктором сельскохозяйственных наук, преподавал в институте, придумал программу о садоводстве, готовил телевизионные передачи для садоводов и сам же их вел. И по сей день мы с благодарностью срываем и смакуем плоды фруктовых деревьев – яблонь, груш, сливы, ирги, посаженных подвижником биологии у нас на даче в селе Кляшево.

Летом 1959 года семья тёти проживала на пятом этаже дома на углу улиц Социалистической (ныне – Мустая Карима) и Достоевского. В квартире на три хозяина они вчетвером занимали одну из трёх комнат, площадью в 15–16 квадратных метров, с ними проживала ещё одна девочка-помощница. И мне тоже место нашлось...

В прекрасное летнее утро я направился в университет, на улицу Фрунзе, дом 32. Недалеко возвышалась высокая 180-метровая ретрансляционная башня Башкирского телевидения, начавшая свою работу полгода назад – с 1 января. В двух кварталах от неё располагалось величественное здание. Портал с красивыми колоннами, похожими на мощные, толстые, слоновьи ноги (слона я видел в книгах и в кино), надежно защищает от ветра и дождя крыльцо с большой лестницей. Ступени из камня – это, наверное, и есть гранит. Войдя в вестибюль, испытал некую робость. И здесь величественные гладкие колонны, белые с красными прожилками, по-видимому, мраморные. Гладкий-прегладкий блестящий пол, можно больно упасть, поскользнувшись, если не быть осторожным. Поглаживая глянцевые колонны, я снова помечтал: «Эх, как было бы здорово здесь учиться!» Приняв мои документы, сказали: «Твой аттестат мы из министерства заберем сами, у нас много таких медалистов».

Позже узнал, что здание главного корпуса университета, раскрывшего свои двери в 1957 году, спроектировали братья-архитекторы Самигулла и Барый Калимуллины. Выходцы из Мечетлинского района были первыми архитекторами из башкир. Барый Калимуллин – доктор искусствоведения, член-корреспондент Академии строительства и архитектуры СССР, профессор, заслуженный архитектор России – выступил инициатором открытия архитектурного факультета в Уфимском нефтяном институте.

На узкой улице от университета до телецентра тротуаров практически нет. С левой стороны улицы в овраге на склоне горы притулились разномастные бревенчатые дома. Эти дома ещё долго простоят, пока не придёт время установить памятник Салавату Юлаеву, отлитый осетинским скульптором Сосланбеком Тавасиевым. Тогда более восьмисот домов разберут, снесут, расселят их жителей, расчистят огромную территорию под красивую площадь. В народе об этом даже сложилась интересная байка. Иностранные туристы, приезжающие на экскурсию к памятнику Салавату Юлаеву, восхищаются и изумляются окружающим видом, подходя к памятнику, замечают не совсем обычное действо. То и дело какие-то люди, карабкаясь на постамент-курган, где установлен памятник, целуют копыта и подковы богатырского коня. На вопрос туристов: «Что это вы делаете?», получают ответ: «Мы таким образом выражаем свою благодарность. Если бы не решили этот памятник здесь установить, мы бы всё ещё ютились в ветхих домах и не получили бы красивые, современные квартиры». Только это будет через несколько лет, а мне пока нужно готовиться к экзаменам.

До экзаменов остается совсем мало времени. Первый экзамен назначен на понедельник 3 августа. Каждый день я хожу в республиканскую библиотеку, что на углу улиц Ленина и Пушкина (в этом здании сейчас располагается главный корпус Уфимского института искусств). Между делом наступил день моего рождения. К возвращению из библиотеки Хумайра-апа накрыла праздничный стол, и мы немного посидели. Тётушка с самого детства разговаривала со мной как с взрослым, при этом стараясь дать мне почувствовать, что я на самом деле взрослый, серьёзный человек. Уже назавтра, 1 августа, в субботу я снова сидел в библиотеке. Занимаясь с книгами, я неожиданно почувствовал сильные боли и жжение в районе живота. Хватаясь за стены, постоянно останавливаясь, я кое-как добрёл до дома. Хумайра-апа сразу вызвала скорую. Они посмотрели и сказали: «Острый приступ аппендицита, нужна операция». – «Какая операция? Послезавтра экзамен!» Врачи настаивают: «Операция. И немедленно». Соглашусь с ними – год потеряю. Чем тогда этот год буду заниматься? За это время мир может претерпеть разные изменения, возникнут дополнительные сложности. Чтобы не терять год, рискнул же после пятого класса сразу пойти в шестой класс русской школы – и успешно. «Может, этот “приступ” всё же пройдет потихоньку? Нет, на операцию не пойду. Пройдет, если на то будет воля Аллаха». Хумайра-апа несколько растерялась. Сказала бы: «Не ходи на операцию», а вдруг хуже станет? Скажет: «Ложись в больницу», – так ведь тоже думает о вынужденной потере года. Затем она нерешительно сказала мне: «Не знаю, туганым (братишка), в данном случае решать тебе самому». Решил пока не ехать в больницу, потерпеть немного, может, всё изменится в лучшую сторону. Вот станет хуже – придется ехать.

Ухудшений не было, даже наоборот, постепенно дело пошло на поправку. Несмотря на то, что утром в понедельник всё ещё чувствовал себя нехорошо, я пошёл на экзамен. Не помню, как и на какую тему написал сочинение на башкирском языке. Помню только, как держась за живот, водил ручкой по бумаге. Какие парни и девушки приехали поступать, из каких мест, взрослые или ещё молоко на губах не обсохло – я увидел только тогда, когда пошел сдавать очередные экзамены. Вот тот, в солдатской форме, серьёзный, деятельный парень, представился Робертом из Кармаскалов. Костлявый, с широким лбом и прищуренными глазами, вернувшийся после армейской службы в Германской Демократической Республике Эдуард – из Дувана; из Наримана – Радик, произносящий слова с буквой «ҫ» (дёмский говор), рассказал, что у него сердце справа (послушали, действительно, биение чувствовалось с правого бока): несмотря на такую необычность организма всё равно пришлось отслужить положенный срок; причесанный под Хади Такташа – уроженец Кушнаренковского района Радиф; плотного телосложения, невысокого роста, свойственного таким людям с высоко поднятой головой, знающий себе цену Рим Янгузин – окончил с золотой медалью интернат в городе Ишимбае; а тот – уфимец Шамиль Гумеров – к своим 18 годам прочитал все тома (55!) сочинений В. И. Ленина.

Экзамены проходят спокойно. Последний – по английскому языку. После моего ответа три преподавателя-экзаменатора что-то обсуждают между собой на английском. «Эх, понять бы, сколько хотят поставить?» Знакомые мне слова «два» и «три», кажется, не проскользнули в их речи. Слава Аллаху, двойку не поставили (что ни говори, а немного-то язык я знаю!). И вот я – студент Башкирского государственного университета! В группе БР (башкирско-русская) 11 девушек и 9 юношей из четырнадцати районов. Оказалось, что в вузах обучение сразу в сентябре не начинается: студентов направляют в колхозы на помощь при сборе урожая, завершении осенней подготовки к предстоящей зиме.

Нашу группу уже 1 сентября направили в село Вакиярово Кигинского района. Те края мне были совершенно незнакомы. Есть ли жизнь там, за Уфой, а если есть, так ли солнечно, как у нас? – подобные мысли иногда возникали в моей голове. Всё-таки это север. Выяснилось, что есть. Около пяти утра выгрузились на станции Сулея. На платформе увидели, что этим поездом прибыло много разных групп. Прохладно, сидим ждем, когда развезут по колхозам. Кто-то сказал, что рядом с нами ожидает башкирско-русская группа 2-го курса. И надо же, студентом именно этой группы оказался заинтересовавший меня в 10-м классе Т. Сагитов, статьи которого часто публиковались в газете «Ленинец». Тайфур Сагитов. Белорецкий парень. Познакомились, прекрасно пообщались. Среднего роста, плотного телосложения. Голодное детство и тяжёлая болезнь отразились на его лице. Плохое зрение, рот, губы прооперированы, на одно ухо туговат. Однако его жизнелюбия и жизнерадостности хватало на всех. Было трудно не заметить в нем упорство и въедливость. Когда с детства постоянно достается, получаешь от жизни только тумаки да подзатыльники, такие «подарки» формируют готовность в любую минуту защитить себя, при надобности и грубостью ответить. В то же время юноша сумел научиться доказывать своё, вырасти и стать настоящим человеком – таким мне запомнился Тайфур при первой встрече. Вот так сблизились два «Т. Сагитовых». Можно сказать, что вся наша жизнь прошла бок о бок, вместе. О нем ещё не раз вспомним. Одно могу сказать сразу – его творчество было весомым, значительным; много романов, повестей, рассказов, очерков, публицистики подарил он читателям. Тайфур неустанно тренировался, чтобы всегда оставаться в хорошей физической форме, всякий раз был в числе победителей и в игре в шахматы, и в соревнованиях на руках, сейчас называемых армрестлингом; в разгадывании кроссвордов из журнала «Огонёк», который чаще других попадал в наши руки, тоже удерживал пальму первенства.

Как уже говорил, машина отвезла нас в Вакиярово. В колхозе нам давали различную работу. Ребята больше скирдовали солому, девушки трудились на зерновом току. Месяц совместной работы в колхозе дал хорошую возможность поближе познакомиться с одногруппниками, с которыми предстояла совместная учеба в последующие пять лет. По крайней мере, мы скоро узнали, кто чего стоит. Достойно справились со своей первой студенческой задачей. Теперь – вдохновенно учиться... Совершеннолетие подводит каждого человека к новой ступени жизни, когда необходимо самостоятельно определиться и приступить к построению своей будущей судьбы. К моменту подхода к этому возрасту человек уже должен сформироваться, выработать характер, воплотить в себе такие понятия, как знание и разум, совесть, чувство ответственности и сознательность. Одну из задач, возлагаемых на плечи молодёжи, и, может, даже самую главную, я начал претворять в жизнь: получение профессии, которую самостоятельно выбрал, для чего, собственно, и поступил учиться. Милостью Аллаха исполнится ещё одно важное предназначение молодости: найти свою половинку – свою любовь, создать семью. Убеждён, что и найду, и создам...

Учёба-то началась. Да есть одно неприятное обстоятельство: в общежитии мне, как и многим первокурсникам, не выделили место. Пока ходил и думал, как быть, наткнулся на объявление: «Объявляется новый приём в хоровую капеллу университета. Желающие студенты приглашаются на прослушивание». Объявление как объявление, но среди студентов ходит слух, что «артистам» капеллы дают места в общежитии. Среди прочих я тоже решил попытать своё счастье. Пришел, а там целое море, бесконечная вереница желающих, видимо, все нуждающиеся думают, что они достаточно «одарены», чтобы попасть в капеллу и заполучить заветное койко-место. У пианино молодой мужчина – руководитель хоровой капеллы Анатолий Львович Легкота – каждого приглашает и прослушивает. Многих передо мной он проводил словами: «Хорошо, спасибо». Счастье улыбнулось мне – мой голос, музыкальный слух, чувство ритма, судя по всему, соответствовали необходимым требованиям. Я стал бас-баритоном хоровой капеллы. Но что было ещё важнее – я получил место в общежитии! В двухэтажном бревенчатом общежитии № 2 по улице Тукаева, 79. (Сегодня это место – пересечение улиц Октябрьской революции, Сочинской и проспекта Салавата Юлаева.) Здание старое, угол нашей комнаты на первом этаже постоянно был сырым и влажным, покрывался конденсатом, а зимой – инеем. Во многих местах разбухла или даже отпала штукатурка. Чтобы прикрыть этот неприглядный вид, на стену повесили старенькое одеяло. Расставленные вдоль стен кровати никогда не придвигались к ним вплотную. Сырость могла навредить здоровью. Главное же – есть место в общежитии! Есть, где переночевать, а если надо, то и покушать приготовить. Поэтому на двухчасовые занятия в капеллу я бегаю три раза в неделю с большим удовольствием.

Занимаясь в капелле, многое узнал. Я открыл двери в мир классической музыки, познакомился с сочинениями известнейших композиторов, сумел понять сущность многоголосного пения, познал радость волнения при выходе на артистическую сцену, пусть даже и в составе большого коллектива. Больше всего нам нравилось исполнять арию героя Яго «Клевета» из оперы «Севильский цирюльник» итальянского композитора Дж. Россини. Сегодня, едва заслышав эту арию в исполнении нашего всемирно известного земляка Ильдара Абдразакова, я возвращаюсь в свои студенческие годы, в капеллу... Затмив всё вокруг чёрными тучами, сотрясая небо звуками грома, сверкают молнии, одна за другой. Темно, страшно. И вдруг среди общего шума возникает мощная, пронизывающая тебя насквозь музыка. Сильный голос запевает: «Клевета... вначале сладко...», вызывая у тебя предчувствие беды. Чтобы всё это прочувствовать, пережить, надо петь в сообществе большого профессионального коллектива.

Кто же был в этом профессиональном коллективе – в хоровой капелле Башкирского государственного университета? Наш уважаемый руководитель Анатолий Львович Легкота – заслуженный деятель искусств Республики Башкортостан, в любые морозы ходивший в шортах и футболке, прозванный «моржом» за купание в проруби, в беседе с журналистом газеты «Вечерняя Уфа» в 2006 году, перечислил целый список. Будущие доктора наук, профессора Салават Касимов, Октябрь Валитов, Роберт Баимов, Риф Аюпов, Баязит Галимов, Борис Ахметшин, Венера Ибрагимова, Касим Юсупов, Идрис Фахретдинов, Карим Ишбаев; кандидаты наук: Анвар Маматов, Юрий Калашников, Ахмет Янгалин, министр культуры Талгат Сагитов, поэт Сафуан Алибаев. Даже наш знаменитый певец Рамазан Янбеков пел в капелле. Какое яркое созвездие: и в капелле, и в науке, и в общественной жизни, и в духовном мире нашего народа!

За нашей группой БР-1 в главном корпусе закрепили аудиторию № 303. Старостой назначили Баимова Роберта Нурмухаметовича, успевшего до армии поработать в школе: преподавал физику и математику. Это был отличный староста. Немало усилий он приложил, обучая нас, деревенских мальчишек и девчонок, жизни: студенческой, университетской, городской. Видимо, каждый смог прочувствовать его заботу и внимание – сначала его избрали секретарем комсомольской организации факультета, а позднее университета. В группу попал великовозрастный Гайнетдин Базиков, который долго служил в армии – нёс сверхсрочную службу. Ему было уже 35 лет – в два раза старше нас. То ли в силу возраста, то ли по какой другой причине он ходил в кирзовых сапогах, фуфайке, стёганых брюках и солдатской шапке, вечно с кислым лицом, сторонился группы, не участвуя в нашей общей студенческой жизни. Вероятно, велико было его желание выучиться, раз он упрямо, не расставаясь со своим полупустым солдатским вещмешком, ходил на занятия, чтобы добыть хоть какие-то знания.

В комнате жили с одногруппником Анасом Биккузиным из Абзелиловского района. Вспыльчивый, обидчивый, тем не менее впоследствии мы подружились. Сложная и трудная была у него жизнь, даже студентом умудрялся отправлять кое-какие деньги своей матери в деревню, которая практически оставалась без присмотра и заботы. До самого завершения учебы мы делили нашу трапезу. Он был настоящим другом. Закончив учёбу, всего несколько лет успев поработать в школе, покинул свою прекрасную семью и этот мир, уйдя в вечность.

Занятия длились парами – один урок шёл два часа. К этому тоже понемногу привыкли. Лекции доктора филологических наук, профессора Гали Галиевича Саитбатталова, уроженца Кугарчинского района, поначалу казались немного странными. Первый час пары он со всякими подробностями рассказывал, что происходит в Уфе, в руководстве республики, в мире науки, искусства, в кругах интеллигенции, кто кому кем приходится – другом, сватом, братом, почему именно так решился тот или иной вопрос. Поначалу слушали с любопытством, позже с улыбкой, но потом поняли: рассказывая обо всём на конкретных примерах, профессор по-своему готовил нас, деревенских детей, к предстоящей жизни, объясняя, что она одновременно и простая, и сложная, формировал правильное восприятие, помогая нам найти своё место в будущем. Второй час проходил уже в соответствии с заявленной темой занятия...

Вот Амир-агай Чаныш. Амир Идрисович. Фронтовик. Кандидат наук. Педагог. Заведовал кафедрой. Едва не попал под репрессии. Был исключен из Союза писателей, позднее обратно восстановлен. Уезжал в Среднюю Азию и преподавал там. Многое видел, многое испытал, может быть, поэтому и немногословен. Будет руководить моей дипломной работой.

С доброжелательной улыбкой обучает нас понимать поэзию спокойная, сдержанная Ханифа Шакуровна Зиннатуллина, автор множества учебников, выпущенных начиная с конца 20-х годов, в сложный период перехода нашего алфавита с арабской графики на латиницу, а затем на кириллицу. «Обратите внимание, какой образ, какое явление – муравей ползёт из Европы в Азию...» – в данном случае мы изучаем цикл стихотворений Мустая Карима «Европа – Азия».

В аудиторию заходит Вахитов Анур-агай Хисматович. С упоением слушаем интересные лекции по курсу башкирского народного творчества немногословного, сурового на вид педагога. «В мифологии Албасты – демонический персонаж в образе старой женщины. У неё светлые распущенные волосы и длинные, практически до земли груди. (Здесь, сдерживая себя, стараясь не засмеяться, бросаем взгляды на девушек.) Ходит она, закинув свои груди за плечи, и если человек во сне задыхается, то значит, она перекрывает дыхательные пути спящего, положив свою грудь на его лицо…» Тогда ещё ему не было и тридцати лет, казавшийся нам взрослым, солидным, наш преподаватель одновременно готовился поступать в аспирантуру, писал стихи, создавал и стал родоначальником нового жанра – сказа – в башкирской литературе. На самом-то деле, не казался, а был солидным.

Сидим в аудитории. Из коридора доносится скрип штиблетов. Это наш преподаватель по арабскому языку Закир Шакиров – отец будущего первого секретаря обкома КПСС Мидхата Шакирова. Высокий, седоусый, спину держит прямо, одет в замечательный костюм-тройку, на ногах скрипучие башмаки. Объясняет новую тему. На наши вопросы: «Вот в этом месте мы не всё поняли», – по обыкновению отвечал: «И ладно, вам это не понадобится». Взрослым людям свойственно болеть, поэтому у Закира Шакирова был «сменщик». Тоже Закир. Одет также аккуратно, с бабочкой, и костюм у него – тройка, и усы такие же седые. Ростом только пониже, сам чуть потолще. Фамилия – Аюханов. Человек, который в своё время учился в Каирском университете в Египте, работал до Октябрьской революции в журнале «Шуро», попав на острый карандаш Шайхзады Бабича, «удостоился» наряду со многими выдающимися людьми того времени пародии в произведении «Китабеннас». Должно быть, у обоих Закиров метод обучения был схожим. Когда мы говорили, что «недопоняли чего-то», и этот Закир-агай успокаивал: «Ладно, это вам не нужно». Когда говоришь: «Преподаватель Шакиров объяснял это следующим образом», он отвечает: «Он не всё знает». На слова: «Преподаватель Аюханов говорил так-то», Закир-агай Шакиров реагировал аналогично: «Он не во всём разбирается». Тем не менее арабскую письменность читать научились и даже экзамен сдавали.

В дополнение к арабскому изучали старотюркский язык. Этот предмет преподавал Абдулла-агай Баязитов – простой, открытый, дружелюбный человек. Хорошо преподавал. Во всяком случае, практическую пользу от этого я извлек. Когда работал в комсомоле, подоспело время празднования 50-летия со дня образования башкирского комсомола. Дата создания вроде бы известна – 15 октября 1920 года, но могла быть неточность – необходимо разобраться. В республиканских библиотеках, архивах ничего не нашлось. Надо ехать искать в Москву, Ленинград. Только кто же из ученых, знающих старотюркский язык, поедет – у них нет времени на такие вещи. Решили направить меня. Четыре дня просидел в Ленинграде, три дня в Москве. В итоге – нашел. Оказалось, 18 октября. Я и сейчас пролистываю библиотечные книги на старотюркском языке, написанные на основе арабской графики. Если бы мы в полной мере изучали старотюркский – общий язык всех тюркских народов, мы бы могли гораздо больше и глубже узнать историю, язык, культуру, духовное и языковое богатство всего тюркоязычного мира. На протяжении многих веков история этих народов фиксировалась именно на этом языке. Национальная интеллигенция постоянно обменивалась новостями с родственными народами. В письме, направленном В. И. Ленину 20 февраля 1923 года, Заки Валиди, хорошо знавший и глубоко понимавший эти вопросы, говоря об алфавите и литературном языке тюркоязычных народов, подверг сомнению утверждение вождя об их необходимости в отдельности для каждого тюркского народа.

Постепенно позитивные изменения происходят. Латинская графика сначала присутствовала в учебниках английского, немецкого языков, расширилась благодаря использованию компьютеров и интернета. Для желающих изучать историю по источникам, написанным латинской графикой, – это хорошая основа. Арабскую графику, письменность, язык основательно изучают на кафедре восточных языков БГУ, там же есть группы по изучению иранского и китайского языков. Есть все возможности проникнуть в глубины истории ученым, людям науки, да и просто интересующимся. Если посмотреть шире, у нас уже тогда преподавали башкирский язык и литературу, русский язык и литературу, арабский, старотюркский, старославянский языки. Учись – только успевай. Если раньше утверждали, что башкирская литература (до 1957 года) была представлена только одним романом – «Фундаментом» Сагита Агиша, то в результате разоблачения культа личности и реабилитации репрессированных стало возможным вернуть широким слоям народа десятки крупноформатных произведений, лежащих под спудом жемчужин – творческих работ «возвращенных» писателей. В большом количестве они влились в духовный, культурный мир нашего народа. Мы начали прилежно изучать все эти произведения.

Наша учёба идет своим чередом, занятия и хор не пропускаем, начались походы в театры. Изучаем жизнь, стараемся развить вкус, обогатить душу, понять искусство, почувствовать эмоциональную силу, идеи, которые хотел донести автор до зрителя, принимаем их, берём на вооружение. Помню, смотрел спектакль драматурга Фатхи Бурнаша «Молодые сердца». Период Первой мировой войны. На фронт провожают мужчин. Мамы, жёны, молодые девушки, возлюбленные. Рыдания, слёзы, стенания, причитания, протянутые друг другу руки, плач гармошки, оцепенение, обмороки, пронзительные крики, мольбы... Крики кучеров: «Но-о, скотинка!» – разделяет всех то ли на время, то ли навсегда. Наблюдая, затаив дыхание, за представлением, когда от увиденного комом в горле встали слёзы, внезапной молнией промелькнула мысль, пронзившая мозг, разорвавшая сердце: «А мама ведь, наверное, так же провожала отца». Вероятно, именно в этот момент я осознал в полном смысле слова, что значит остаться «вдовой». А поняв, был потрясен. Вдова – это не просто одной воспитывать детей, устраивать быт, да и вообще обеспечивать материальный мир семьи. Вдова – значит жить с неполученной, непроявленной нежностью, без любви, без светлых глаз, ласковых улыбок, манящих жестов, без ощущения счастья от биенья зарождающейся под сердцем живой души, без удовлетворенности, где выполняешь предназначенную природой всем женщинам судьбу – приумножить человечество, дарить детей. Такое моё восприятие усилили поэтические строки Рафаэля-агая Сафина:

…Пляшут вдовы –

Платок от плеча до плеча,

То роняя слезу,

То вовсю хохоча…

…Только кто же им вернет

Мужей, женихов!

Кружит в зале с подругами

Молодость вдов…   (перевод В. Цыбина)

Моя мама овдовела, когда исполнилось ей всего-то лишь 29 лет...

Поэт заканчивает стихотворение пожеланием «никогда бы больше не увидеть такого». Да, хорошо бы не увидеть, но...

И первый, и второй семестры завершил хорошо: троек нет. На зимних каникулах мама сказала: «Талгат, прямо напротив больницы землю выделили, милостью Аллаха, построим себе дом. Я оформлю делянку, и летом срубим избу». К возвращению на каникулы делянка уже ожидала в горах, в 35 километрах от села. На выделенном лесном участке необходимо повалить отмеченные лесником деревья, очистить от сучьев, из стволов срубить пятистенок, а что сгодится на другие вещи – сложить отдельно. Мама сказала: «Наймем три-четыре человека, и ты с ними поедешь в лес». Мой лепет, что я не смогу организовать работу, о которой и представления не имею, не сумею заставить слушать себя плотников и исполнить дело быстро и качественно, не удостоился с её стороны даже взгляда. «Тебе ведь скоро восемнадцать лет, найдешь способ. Риф занят, с работы отлучиться не может, поедешь ты», – прервала меня мама, не обращая внимания на моё растерянное состояние.

В июле во время сенокоса в деревне людей для такого дела найти, конечно, трудно. Но всё-таки трое согласились: двое – любители хорошо выпить, а третий – в меру. Согласились, должно быть, зная, что в лесу при рубке сруба без спиртного всё равно не обойтись. Провожая в лес, мама несколько встревоженно сказала: «Ох, сынок, команда у тебя, пожалуй, не слишком надежная». Проведя целый день в дороге, только к вечеру добрались до места. Рассупонив коня, сложив вещи и инструменты, мы сели ужинать. Настроение у работников приподнятое, улыбаются, говорят: «Ну, давай, вытаскивай пол-литру». Вытащил. Смакуя, с удовольствием опустошили бутылку и требуют нести ещё. Я ответил: «Нет больше, всё». – «Как нет, нам столько дней предстоит работать, а ты только одну бутылку привёз?» – наседают на меня. «Есть ещё, но для последующих дней. На сегодня же – всё», – прозвучал мой решительный ответ. Они повздыхали, посокрушались. Увидев мою твёрдость, наверное, вспомнив и мою маму, не стали дальше настаивать. Все бутылки я успел спрятать в разных местах леса на случай, если не успокоятся и кинутся искать.

На следующее утро закипела активная работа – они валят деревья, очищают от сучьев и коры, я на лошади оттаскиваю бревна в одно место, помогаю поднять, уложить их, короче, на месте не сижу. Вечерами за ужином мастера положенное «откушают» и, довольные, укладываются спать. Работа шла без остановки. И за неделю всё завершили. Выехали к ночи и в 5 часов утра 31 июля возвратились в Макарово. Я был горд собой: к своему 18-летию успел принять активное участие в серьёзном деле и результативно его завершить. Радовался, что достойно прошел «взрослое» испытание к своему совершеннолетию. Что ни говори, а срубить сруб – значит выполнить большую часть одного из трёх мужских дел на земле – построить дом. Вспомнилась одна притча. Один путешественник во время странствия встретил группу людей, переносящих камни. На вопрос: «Что вы делаете?», первый угрюмо ответил: «Не видишь, что ли, – камни таскаем», второй буркнул: «Зарабатываем на еду», третий, утерев пот со лба, улыбнулся и ответил: «Дом строим, дом». Именно с таким настроением – строителя дома – вернулся я в деревню. И впоследствии каждое дело в жизни старался делать только с таким настроением. По словам моих современников, так и получалось.

Каникулы закончились. Мы собрались в университете. И в этом году едем в колхоз – Айское отделение Салаватского совхоза «Лагеревское», расположенное на Кигинской земле. (В следующем году нас ожидает поездка в совхоз «Турналинский».) Через месяц вернулись, и я занял положенное место в общежитии. На этот раз здание «классом выше», расположено на улице Кирова (на Тукаева закрыли из-за полуразрушенного состояния строения). Помещения просторные, сухие и теплые. В комнату вдобавок падает солнечный свет. Двор общежития просторный. С удовольствием раскалывая свезённые туда чурбаки, топим этими дровами общежитие. А какая радость жить в самом центре города!

На отчетно-выборной конференции комсомольской организации университета меня избрали членом комитета комсомола. Кроме того, направили делегатом на отчетно-выборную конференцию Кировской районной комсомольской организации города Уфы. Я был признателен Роберту Баимову, понимая, что эти события произошли благодаря его инициативе и настойчивости. Как-то само собой получилось, что Роберт стал моим наставником. Меня определили в сектор культуры. Проводим различные вечера, распространяем среди студентов билеты в театры, ходим в культпоходы, готовим концерты к памятным датам. Постепенно я вливаюсь в культурную среду, многие вещи начинаю видеть по-новому.

Как-то раз поручили быстро найти, уговорить и привлечь к одному концерту Рамазана Янбекова. Где же искать уже тогда достаточно известного певца и с какой стати он должен петь на университетском концерте? Он ведь, сказали, учится на биофаке – найдешь. Я отыскал его, певец оказался старше на восемь лет. Получив ответы на все свои вопросы, в конце разговора Рамазан спросил: «А сколько платить будете?» Я удивился: за что надо платить, когда предстоит петь на сцене родного университета, в котором ты учишься? Не думал, не гадал, не предполагал, что желающих пригласить его на концерты петь бесплатно пруд пруди. Пришел Рамазан, не нарушил слова, данного – не Талгату, нет, а члену комскомитета университета. Спел. Бесплатно... После этого мы ещё много раз встретимся и по работе, и просто так. И в больницах тоже... До самой его смерти...

Как делегат конференции комсомольской организации Кировского района я оказался вовлечен в решение политических проблем всесоюзного и даже мирового масштаба. В октябре 1961 года состоялся ХХII съезд КПСС. На нём были приняты исторические решения – вынести тело Сталина из мавзолея и похоронить у Кремлевской стены. Приняли новый устав КПСС и программу партии. Задачей программы определили быстрое строительство коммунистического общества. И на весь мир как квинтэссенция прозвучал лозунг – «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». Конференция – я впервые принимаю участие в форуме такого масштаба – проходит интересно, с задором, по-молодёжному энергично, постепенно приближаясь к своему завершению. После небольшого перерыва, который, как мне показалось, затянулся, неожиданно объявили, что слово предоставляется делегату ХХII съезда КПСС, председателю Президиума Верховного Совета БАССР Файзрахману Загафурановичу Загафуранову. Прихрамывая (следствие полученных на войне ран), на трибуну поднялся взрослый, степенный мужчина. Он подробно рассказал о съезде, о его решениях, о культе личности Сталина, новом Уставе и партийной программе. После этого выступления на трибуну вышел один из делегатов, который призвал от имени молодёжи одобрить решения съезда, отметил необходимость активного участия в их реализации и внес предложение переименовать самую красивую улицу Уфы, убрав из её названия имя Сталина. На съезде в Москве принято решение о строительстве коммунистического общества. Вот, пусть и улица станет Коммунистической. Мы, делегаты, поддержали это предложение дружными аплодисментами, приняли соответствующее решение и направили его в вышестоящие органы.

Таким образом, в Уфе появилась Коммунистическая улица. Когда же у театра оперы и балета демонтировали статую Сталина, в этом сквере появилось пространство и для установки памятника выдающемуся композитору Загиру Исмагилову, и для скульптурной композиции и музыкального фонтана «Семь девушек», обретших свое место уже в двадцать первом веке. Конечно, Коммунистической улицу мы быстро сумели назвать, а коммунизм, объявленный съездом, так и не смогли построить. При рассмотрении такого важного вопроса хоть бы кто вспомнил слова, давно высказанные Мифтахетдином Акмуллой: «Прибавь к шести единицу – десять не получишь, и день не переменится с ночью, хоть и часы запустишь вперёд». Впрочем, откуда им знать творчество Акмуллы, которого сами же обрекли на неизвестность?..

Разговоров, рассуждений, мыслей о коммунистическом обществе становится всё больше. На занятиях по истории КПСС, политэкономии, марксистско-ленинской философии, недавно внедренного научного коммунизма мы проводим диспуты, спорим, пытаемся понять, представить себе коммунизм. А какое общество будет после коммунизма? Раз в соответствии с учением марксизма-ленинизма эволюция общества развивается по спирали, каждая новая ступень приносит общественную формацию более высокого уровня, что же тогда будет после коммунизма? Когда общество, развиваясь по спирали, будучи в постоянном движении, придет к коммунизму, на этом же жизнь не может остановиться? Конечно, преподаватели пытаются объяснить общими словами, и сами тоже ищут ответы на возникающие вопросы, но наука ещё не успела разработать стройную теорию – чётких и ясных ответов мы не слышали... Улица Коммунистическая появилась при моём участии. Любопытно, кто, когда, какие люди, партии, организации, власти изменят в будущем название улицы на иное?

На одном из перерывов мы вышли, чуть задержавшись в аудитории после занятия. Коридор переполнен студентами. Бурлят, обнимаются, поздравляют друг друга, слышатся крики «ура!». Что произошло? В этот момент подбежала Люда Алексеева из группы «А» и бросилась мне на шею: «Талгат, наши в космосе!» Не было предела нашей искренней радости. Гордость распирала за страну. Годы спустя случилось быть в Саратовской области на месте приземления Юрия Гагарина, возложить цветы к обелиску. И ещё к одному обелиску-памятнику довелось мне принести цветы – к месту гибели Юрия Гагарина и Владимира Серегина – трагедия произошла недалеко от города Александрова Владимирской области... Что только ни передумал, ни прочувствовал я в тот момент...

Услышав на следующей перемене крики: «Девочки, смотрите, Марат идет!», студентки нашей группы прилипли к окнам. А там по улице Фрунзе в сторону телецентра вышагивает молодой человек. Высокий, статная фигура, голову держит прямо, строгий взгляд, приветливое лицо, лёгкий шаг. Это Марат Рафиков из Куюргазов, один из первых дикторов Башкирского телевидения. Яркая личность, сумевшая завоевать уважение народа и внимание женской половины, если использовать сегодняшний термин – звезда экрана. Спустя несколько лет он стал пропадать из эфира, сначала временами, потом чаще, а позже и совсем исчез. Жаль.

На почёетной доске филологического факультета на четвертом этаже вывесили мою фотографию с надписью: «Сагитов Т. Н. БР-2. Отличник-общественник».

В вестибюле университета, как и в прошлом году, стали появляться объявления. Студенты из такого-то района в такой-то день и час приглашаются сделать коллективный снимок в фотоателье на углу улицы Коммунистической и Социалистической (оказалось, что это традиционное место для всех). На первом курсе каждую неделю бегал посмотреть – не приглашают ли уроженцев Макаровского района? Нет, никто не собирал. И на втором курсе – скоро уже наступит Новый год – нет нашего района. Вдруг подумалось: может, организатора нет? Значит, тогда надо самому попробовать. Направил нескольких ребят-земляков расклеить объявление в других институтах и техникумах. Собрались, сфотографировались, а потом пошли в ресторан(!), с которым я предварительно договорился. Сколько земляков тогда перезнакомилось, начало между собой общаться, и в будущем, при необходимости, поддерживать, помогать друг другу. С того момента при появлении различных вопросов стало естественным обращение земляков ко мне, чтобы узнать мнение, получить совет, уточнить организационные моменты. А я и не отказывался.

В феврале 1961 года произошло событие, взволновавшее весь университет. Его причина – наша студенческая группа БР-2 и английский язык. Многие из нас в деревне не изучали иностранный язык, кто-то, может, учил немецкий, поэтому английский язык давался с трудом. У нас вел предмет преподаватель Диаров, худощавый, жилистый, лицо испещрено морщинами, деревенского вида, да и одет был тоже по-деревенски. Тщательно готовясь к занятиям, старается обучить нас английскому языку. Старается будто, но при этом создается такое впечатление, что человек не имеет понятия о педагогике, методике преподавания, этике вузовского преподавателя. На каждом занятии он насмехался над студентами, называя «дерёвней» (да, конечно, мы – деревенские, но он-то придавал этому слову оскорбительный смысл), ругал «тупыми», «безголовыми», с упоением предаваясь этому процессу. На уроках мы всё чаще стали пресекать его от подобных словоизлияний и во время перерыва по 20 минут пытаемся ему объяснить несоответствие его собственного поведения, сначала мягко, а потом уже и настоятельно требуем перестать унижать деревенских детей, изменить и методы обучения, и манеры. С нами – мнение группы в основном высказывали Роберт Баимов, я, Мухамметхай Ахметов (впоследствии стал кандидатом филологических наук, работал старшим преподавателем университета) – педагог вел себя заносчиво и упрямо. Мнение выражали именно мы, так как по этому предмету у нас было «отлично» и мы не страшились ни дисциплины, ни преподавателя. Диаров не поддавался никаким увещеваниям, и в конечном итоге мы обратились в деканат с просьбой заменить преподавателя. Деканат отказал, отрезав, что «заменять некому, преподавать будет Диаров». В преддверии зимних каникул, договорившись всей группой, мы решили, начиная со следующего семестра, прекратить посещение занятий английского языка...

По расписанию во вторник вторая пара – английский язык. Мы все разошлись, кто куда. Диаров, увидев пустую аудиторию, вышел и в холле наткнулся на меня.

– Где группа? – его первый вопрос.

– Не знаю.

– А почему ты не на занятии?

– Не хочу.

– Как не хочешь?

– Я не хочу ходить на ваши занятия.

Кажется, до него дошло. Когда мы собрались на третью пару, в аудиторию пришли представители деканата и комскомитета университета. Уже понятно, что произошло дальше: опросы, объяснения, запугивания, выявления, угрозы. «Такого никогда до сих пор не было! Сейчас прогремим на все вузы! А если обком услышит? Это же равносильно бунту! Чрезвычайная ситуация!»

Должно быть, и в самом деле подобного никогда не было. И обком всё же узнал. Нас даже не в комскомитет, а в партком вызвали. Очередь дошла до ректора. Рассерженный ректор Шайхулла Хабибуллович Чанбарисов, поругав нас, ткнул в меня: «Сагитов, пойдешь на занятия?» – «Не знаю, как остальные, а я на занятия к Диарову не пойду». «А ты, Баимов?» – «Не пойду». Я понял, почему он начал именно с нас. Сагитов – член комскомитета, а Баимов – уже авторитетный человек в университете, секретарь комсбюро факультета. Мы ведь должны быть опорой ректората. Видно, подумал: «Начну с Сагитова, он молодой, сдастся быстро, согласится, а Баимов, как более опытный, поймет, что к чему, и тоже согласится». Но – нет. Одного за другим спрашивают: «Будете ходить на занятия?» Отвечают: «Нет». «Имейте в виду, будут жертвы, жертвы будут». И снова ответ: «Нет».

Вскоре нам определили нового преподавателя. В глазах большей части студенчества мы превратились в «героев». Мы победили в борьбе за свою честь, достоинство, репутацию, выступив против унижения и издевательств над собой. Правда, к сожалению, с «жертвами»: двум нашим одногруппникам – К. С. и Н. Х. – пришлось всё же взять академический отпуск, но на следующий год они вернулись к учёбе. Самое главное – мы не испугались, боролись, сумели добиться исполнения своих справедливых требований. После всяких разбирательств – даже на общем факультетском собрании – этот случай постепенно забылся.

Студенческая жизнь идет своим чередом. В одном из перерывов студенты из городских переживают: «Эрнест Хемингуэй умер». Я слышал его имя, но ни одного произведения не знаю. Стало стыдно... В Берлине за одну ночь построили стену и разделили восточную и западную части города... На перемене мой одногруппник Камиль Сиразетдинов поймал меня с новостью: «Эй, Талгат, знаешь, а ведь обнаружили Орхоно-Енисейские надписи. Понимаешь ли ты, что это значит?» Нет, тогда я это ещё не понимал. Позже мне станет ясно, какое удивление и даже потрясение вызвали эти записи у мировых историков, заставили по-новому взглянуть на историческое развитие общества, особенно на востоке Евразии, на историю тюрков. Содержание выдолбленных (клинописных) надписей на каменных поверхностях (вместе с их фотографиями), расшифрованных ещё в 1893 году датским лингвистом Вильгельмом Томсеном и изданных в 1899 году по заданию Академии наук Российской империи академиком Вильгельмом Радловым под названием «Атлас Древностей Монголии», очень долго добиралось до нас. Объемлющая история кочевых народов: войлочная империя, империи Куль-Тегина, Туньюкука, Бильге-Кагана, Истемихана. Позднее я понял значимость этих открытий. Читая изданную в 1965 году книгу в стихах Ирины Стеблевой «Поэзия тюрков VI–VIII веков», раскрывавшую древний дух и историю тюрков. Изучая имеющийся в моей библиотеке атлас В. Радлова, изданный в 1995 году ТИКА – Турецким агентством по сотрудничеству и координации с подробным предисловием, написанным профессором Института Востока РАН Дмитрием Васильевым и председателем агентства ТИКА профессором Ахметом Бижаном Аржиласуном... Этому способствовало и моё участие в феврале 1996 года в Москве в научно-практической конференции, посвящённой 1450-летию Первого Тюркского каганата, инициированной тогдашним главой Республики Алтай Валерием Ивановичем Чаптыковым и проведённой в соответствии с указом Президента России Бориса Ельцина, который поддержал эту инициативу. Поддержка эта была необъяснимой.  Ведь конференция, по сути, явилась официальным признанием того факта, что Турецкий каганат был первым со всеми положенными атрибутами государством на территории современной Российской империи. Что подтолкнуло к этому шагу первого Президента России? Может, хотел продемонстрировать всем, что современная Россия – демократическое государство, а не коммунистический режим, и потому мнение каждого народа, каждого сословия, каждого племени, да, что там – каждого человека особенно ценно, не затирается и не забывается? Или тонкий политический расчет: через несколько месяцев будут выборы Президента России – и тогда пригодится всё...

Как бы то ни было, научно-практическая конференция прошла в приподнятой атмосфере, где-то даже в эйфории. Во время общего ужина в ресторане праздничное настроение ещё больше поднял наш кураист Ишмурат Ильбаков. Исполнив протяжные башкирские народные мелодии, а продемонстрировал он самые лучшие, кураист перешел на танцевальные и своей игрой, буквально согнав с мест, заставил плясать всех сидящих в зале, а потом, словно говоря: «Будет, так пусть будет», «Хотели увидеть – теперь уж смотрите», стал подряд без перерыва играть русские и европейские мотивы, которые ещё сильнее раззадорили танцующих. Таким экспромтом наш Ишмурат показал не только своё высочайшее исполнительское мастерство, но и раскрыл для всех широчайшие возможности башкирского народного инструмента – курая, и в целом духовный и культурный уровень развития башкир и башкирского искусства.

Один мой одногруппник Камиль Сиразетдинов рассказал мне об Орхоно-Енисейских надписях. Другой мой одногруппник Мухамметхай Ахметов из Кигов защитил диссертацию на тему «Глагол в языке Орхоно-Енисейских памятников», став кандидатом филологических наук. Начав преподавать в университете, он с головой погрузился в эту тему, твёрдо встав было на путь большого учёного, но жизнь его оборвалась рано. Заставив горевать нас, тосковать по себе...

А мы, студенты эпохи физиков и лириков, наперегонки бегаем на литературные вечера, поэтические праздники, регулярно проходящие либо в университетском зале, либо в большом зале заседаний Совета министров, либо в доме политпросвещения областного комитета КПСС на улице Ленина (сейчас это здание Национального молодежного театра имени Мустая Карима). Встречаемся с живыми писателями, поэтами, слушаем их стихи и рассказы, покупаем книги, встаем в очереди для получения автографа автора. Почётное место моей библиотеки занимают книги с автографами Назара Наджми «Земля и песня», «46-й солдат» Хакима Гилязова, «Доверие» Рафаэля Сафина.

В актовом зале университета устраиваем различные вечера, смотры, праздничные концерты. Вот Эдуард Рахманкулов из соседней группы поёт эстрадную песню «Огонёк, огонёк». Удивляя зрителей, на сцену на костылях выходит Искандер Мигранов. Настоящее ошеломление ещё впереди – певца, блестяще исполнившего народные песни, окунают в шквал восторженных аплодисментов. В будущем он сделает операцию и сможет ходить, опираясь только на трость. В родной деревне Аркаулово на весь Салаватский район будет признан авторитетным педагогом. Может быть, меня он не знает и не признает, но я его следа не потерял. Посреди сцены в группе солистов университетского ансамбля народного танца по-молодецки кружит беркутом мой интернатский друг Вали Баймуратов, а вместе с ним – мой будущий друг, учёный, государственный и общественный деятель Мидхат Мамбетов. Рядом с ними на сцене вытанцовывают худощавый Зиннур Ураксин (станет академиком) и Раид Миндибаев, будущий государственный и общественный деятель. Чуть позже со сцены выступит начинающий поэт Сафуан Алибаев: сначала порадует всех своими стихами, а потом блестяще исполнит песню...

На глазах у всех рождается учёный. На одном из семинаров обсуждали повесть Гайнана Амири «Мурадым», опубликованную в журнале «Агидель». Самые основательные, продуманные, аргументированные мысли высказал Роберт Баимов. Наш учитель Анур-агай Вахитов, выслушав его, посоветовал: «А ты, Баимов, напиши статью об этом в “Агидель”». Роберт написал. Очень скоро её опубликовали. У статьи «Мурадым заставляет задуматься» был сильный резонанс. О ней долго шёл разговор в разных кругах. Это был первый, замечательный шаг, который выведет Роберта Баимова в интеллектуальный элитарный научно-литературный мир: член-корреспондент Академии наук РБ, доктор наук, профессор, заведующий кафедрой, писатель.

Летние каникулы 1962 года были для меня и памятными, и поучительными. В свои 20 лет я впервые летел на самолёте. Из уфимского аэропорта, который размещался тогда в центре города между нынешним проспектом Октября и улицей Рихарда Зорге (в конце того же лета аэропорт переместили на его нынешнее место) в Свердловск. Сестра мамы с семьей жила далеко на севере, даже севернее Ивделя, в поселке, располагавшемся почти на границе области. Город Ивдель, как и окружающие его редкие поселки, был очень своеобразным. В болотистой тайге разбросаны разные колонии и тюрьмы. В большинстве из них сидели убийцы-рецидивисты, которых прозвали «полосатыми».

В конце 20-х годов в селе Бурмантово разместили один из отрядов системы НКВД, в котором служил мамин зять Харис-бабай. Поскольку мама с сестрой очень давно не виделись, мы и решились их навестить. В тех краях дорог в нашем понимании нет. От Ивделя до Бурмантово едешь по «лежневке» – дороге из толстых досок, уложенных на забитые в болото в два ряда столбы по ширине колес автомобиля. Чтобы встречные машины могли разъехаться, каждые 5–10 километров в виде полукруга устроены «карманы». В деревне, где жили родственники, сделана такая же «лежневка», никаких тропинок нет, на улице «тротуар», сколоченный из досок. Если отойти в сторону от «проезжей» дороги, видны бараки «полосатых». Внутри территории, огороженной колючей проволокой, что-то делают, ковыряются. Завидя прохожего, пытаются завести разговор, шутить, улыбаются (как это вообще возможно в таких условиях?!). Меня их обращения, улыбки и шутки пугают, приводят в замешательство. Тогда ещё я не был знаком с нашумевшей повестью Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича», которая будет опубликована только к осени в журнале «Новый мир». Увиденное здесь производило очень сильное впечатление на неопытного, психологически неокрепшего человека. Было очень сложно всё это лицезреть, хотя я понимал, что здесь они отбывают наказание за содеянное. Такая же ли участь ждала политических заключённых, отправленных «на перевоспитание» в ГУЛАГи? Выходит, что такая же. Одна и та же оценка, один подход, одна позиция и одна та же мера наказания применялась и к реальным преступникам, и к попавшей под подозрение умной интеллигенции, которая в своем великом Отечестве была и совестью, и честью, и гордостью страны. Мне хватило одного раза издалека увидеть изнанку жизни страны. Бог ты мой, нашей с вами страны…

А в деревне население поселка состояло в основном из сотрудников НКВД и членов их семей – мои дядя и тётя, как и везде, мерно вели свою жизнь. Ведь человек должен где-то жить, где-то работать. Им вот предназначено жить и работать здесь.

Учёбу на четвертом курсе я начал с тяжкими воспоминаниями от летней поездки. Мы вчетвером попали в лучшее общежитие – Роберт Баимов (Кармаскалы), Эдуард Сафиуллин (Дуван), Анас Биккузин (Абзелил) и я, Талгат Сагитов (Макарово). Второй этаж, комната 54. Мы уже два года вместе варились в одном житейском котле: всё нам понятно, вся жизнь протекает на наших глазах. Самый активный из всех – Роберт – всегда учится на отлично, серьёзно занимается литературной критикой, тянется в науку, бывает в различных редакциях, часто навещает родителей. Эдуард и Анас с головой окунулись в мир литературы, которую должны прочитать студенты филологического факультета. Я тоже стараюсь учиться должным образом. Изредка навещаю «Сеу»-бабая. Как же у них хорошо и приятно: свой дом, свой сад, везде кипит жизнь, веселый шум голосов детей и непоседливых внуков! Дневавший и ночевавший у них мой троюродный племянник, студент мединститута Гани рассказывал, что если он неделю – 10 дней не показывался, то от «Сеу»-бабая ему приходили письма. «Почему не показываешься? Что случилось? Обиделся на что-то? Немедленно появись у нас», – коротко, по-военному приказывал он. К нему присоединяется двоюродная сестрёнка Зайтуна. «Я тоже если длительное время не показывалась у них, ко мне в общежитие, нагрузившись домашними заготовками, приходила Мархаба-апа, не обращая внимания на свои больные ноги». «Что случилось? Не заболела ли?» – покормив, расспросив меня о делах, обязательно строго добавляла: «Давай, приходи к нам, надолго не пропадай!» Так и шла жизнь. Спустя 60–70 лет, 24 сентября 2021 года, когда приезжали в деревню Кулгунино праздновать 90-летний юбилей народного писателя Башкортостана Нугумана Мусина, мы весь вечер провели дома у Гани, вспоминая этих замечательных людей, скучая по тем временам. Какими же они были доброжелательными людьми, с каким большим сердцем!

Мой поход в гости к Талипу-бабаю – они жили на проспекте Октября в однокомнатной кооперативной квартире, рядом с бывшей гостиницей «Россия» – превращался в большой праздник. «Посмотри, кто к нам пришел?!» – радостно восклицал седовласый, высокий, крепко сбитый, в сверкающей белизной рубашке дядя. Настроение поднимается: кажется, что здесь тебя, только тебя одного и ждут. Бабушка начинает печь вак-беляши, готовит ураму. А Талип-бабай, показывая на разложенные на столе листы бумаги, рассказывает: «Вот, сижу, пишу письмо в Совет министров». На мой недоумевающий взгляд поясняет: «О необходимости посадки вишневых деревьев вдоль дорог в Башкирии. Вишня не капризна, сама по себе растет, за ней не нужен постоянный уход. Со временем распускающимися белыми цветками, а потом ярко-красными плодами она бы украсила нашу республику. На Украине же растет, пусть и у нас будет!» – так он, сам этого не подозревая, давал мне уроки гражданской ответственности, патриотизма, заботы о стране.

Посещение Хумайры-апай вообще сродни возвращению домой. Едва только увидев меня, Загит-езнэ радовался так, что было слышно во всех трёх комнатах квартиры: «Хумайра, Хумайра, иди сюда, Талгат пришел!» Загит-езнэ всегда был открытым, отзывчивым человеком, улыбка не сходила с его лица. Очень его любили и в авиаотряде. Каждый праздник он радовал коллег, смолоду выступая с разными фокусами. Радушная улыбка, искренность, с которой он встречал, вселяла в меня уверенность в том, что я здесь очень дорогой для всех человек. В целом строгая папина сестра всегда была приветлива со мной, верно, видела во мне своего старшего брата – Нигматуллу.

...Сказал – строгая, а правильнее было бы серьёзная, требовательная. Жизнь с её перекатами крепко научила тётю и серьёзности, и требовательности, и строгости. В 1935 году в возрасте 11 лет она уехала из Старо-Саитово учиться в 5-й класс в Макарово, а это – в 45 километрах от дома. Оттуда уехала в Уфу в педагогическое училище, где, по её словам, в учёбе всегда старалась быть первой, питалась же тем, что приходилось, участвовала в самодеятельных кружках, была признанной танцовщицей. Во время войны учительствовала в Ишеевской, Ахмеровской школах Макаровского района. Работала заведующей учебной частью в школе Урман-Бишкадака. Судьба привела её завучем Новокизгановского детского дома Бураевского района. «Во время учёбы в институте одновременно работала воспитателем в детском доме имени Шагита Худайбердина», – рассказывала тётя.

Наш авторитетнейший писатель Нугуман-агай Мусин в октябре 1996 года опубликовал в газете «Башкортостан» статью «Минуты жизни дорогие». Думаю, будет уместно процитировать пару отрывков из его статьи. «...Здесь я увидел фотографию Хумайры-апа, которая танцевала с известным сейчас поэтом Абдулхаком Игебаевым. Интересно, если подумать. Оказывается, были времена, когда Абдулхак лихо отплясывал на сцене. Нашему поколению, кто знает Абдулхака-агая, в самом деле, трудно, невообразимо сложно представить, что он когда-то “сошел со сцены”. Но задор есть задор, мастерство есть мастерство, а молодость есть молодость. Танцевал Абдулхак-агай, лихо танцевал». Второй отрывок: «...В октябре 1951 года тётя Хумайра участвовала во Всесоюзном смотре коллективов художественной самодеятельности рабочих и служащих и исполнила танец «Бишбармак» на заключительном концерте фестиваля в Большом театре. На концерте присутствовал Сталин с членами Политбюро. После концерта Сталин вместе со своими соратниками подошёл поздравить всех участников концерта и, увидев стоящую рядом Хумайру в башкирском национальном костюме, обнял и поцеловал её. “Что бы сейчас ни говорили о Сталине, для меня тот момент был большим счастьем”, – признавалась Хумайра», – подытоживает писатель.

Рассказывая о прожитом, тётя всегда с благодарностью, с неиссякаемой теплотой вспоминала учительницу биологии из училища – Фатиму Мустафину. Известную дочь башкирского народа, видного государственного и общественного деятеля Фатиму Хамитовну, долгие годы проработавшую министром образования. Старшую подругу и наставника, общение с которой продолжалось всю жизнь... Один раз довелось увидеть слёзы своей тёти. Хумайра-апа  признавалась: «Когда дети немного подросли и у них появилось, как я думала, взрослое понимание жизни, стала рассказывать, какие трудности пришлось мне пережить: в каких лохмотьях приходилось ходить, как, будучи постоянно голодной, с радостью доедала чьи-то объедки, лишь бы выучиться, стать человеком; упорно продолжая идти вперёд, достигла этой цели, невзирая ни на что». В этот момент младший сын Айрат перебивает со словами: «А-а-а, теперь я понял, почему тебе по вкусу остатки нашей еды. Ты с детства приучилась доедать объедки, вот тебе и нравится. Ты это любишь», – добавил он. «Как же я плакала от обиды и беспомощности. Я же все силы прикладывала, день и ночь им растолковывала, что такое благодеяние, что такое доброта, что нужно стремиться вырасти хорошими, достойными людьми. Откуда такая бесчувственность, такое непонимаение, такая нравственная слепота и глухота? Я же о прошлом рассказываю для примера, чтобы научить их. Почему они понимают меня совсем не так, как мне хотелось? Или при жизненном достатке и сытом желудке наши слова ничего не значат, не слышны совсем?»

Бегу на комсомольскую работу. И там многому учусь. Однажды один из членов комскомитета с физико-математического факультета – в те годы, кажется, даже был заместителем секретаря – мой земляк Баязит Галимов раскритиковал работу секретаря комскомитета М. Салихова: работает неправильно, работает плохо. На заседании комскомитета никого не оставило равнодушным такое заявление 20-летнего деревенского паренька, со временем ставшего доктором философских наук, профессором, первым проректором университета. Во время бурной дискуссии он, оставшийся практически в одиночестве со своими доводами, не сдался и как-то очень хладнокровно продолжал предъявлять свои аргументы.  Я был поражен, завидовал и даже восхищался им. Ведь мне тоже двадцать лет. Но я на эти деяния не обратил внимания, а если и обратил, то смог бы так же проанализировать, сформировать, сформулировать своё чёткое мнение и через призму критики суметь донести его до остальных? А у него хватило и разума, и ответственности. Видимо, учебно-воспитательная работа в Ишимбайской школе-интернате была хорошо поставлена. Во всяком случае Баязит, и без того, видно, крепкий характером, в интернате ещё сильнее закалил его, ещё больше укрепил свой дух, научился говорить правду, рассуждать, сказанного слова держаться... Вскоре секретарь комскомитета покинул свою должность, и на его место пришел другой.

Четвертый курс внёс в мою жизнь ещё одну новизну. Т. Сагитов – который Тайфур – в студенческие годы постоянно крутился в редакциях, время от времени печатался в газете «Ленинец» («Ленинсы») и даже имел публикации в «Совет Башкортостаны». В последний год возглавлял башкирскую редакцию радиожурнала «Народные таланты», созданного на общественных началах при музыкальной редакции госрадиокомитета. В передаче, выходящей  раз в две недели, в соответствии с её названием, находили отражение народные таланты – исполнители художественной самодеятельности. При этом редактор получал гонорар – очень ощутимую сумму для студента. Тайфур давал мне задания: сходить туда, написать про того, рассказать о том коллективе; и я, в соответствии с заданиями, готовил ряд материалов. Однажды он сказал: «Я перехожу на постоянную работу в “Ленинец”, хочу здесь оставить тебя вместо себя», – и, не откладывая, повел меня в радиокомитет «на смотрины». Сначала познакомил со старшим редактором музыкальной редакции Шавкатом Масагутовым – кудрявым, коренастым мужчиной, в очках с большой оправой и толстыми стеклами (видать, очень плохо видел), с кислым лицом – в народе говорят «желчный пузырь лопнул» (вероятно, донимали боли в области почек). Потом дальше повел. Вошли в кабинет  с табличкой «Г. Гузаиров». Человек, сидевший там, обернулся и так на меня посмотрел большущими глазищами, что я застыл на месте. Что уж он тогда сказал, от страха и волнения я ничего не смог понять. Выйдя от него, Тайфур сказал: «Всё, тебя утвердили, сказали, пусть работает». Гузаиров Гарифулла Валеевич, один из организаторов башкирской печати, в своё время возглавлявший газеты: «Кызыл Башкортостан», «Юный строитель», «Ленинец», «Кызыл тан», в этот период работал председателем Башкирского радио и телевидения. Интересное совпадение: как и Гарифу Валиевичу, мне будет суждено работать в тех же местах (ГТРК, газета «Башкортостан») и на тех же должностях. Когда, будучи уже ветераном, он пришел в телерадиокомитет, я рассказал ему о своих страхах при собеседовании, выделив, что «в тот момент я так напугался Вашего взгляда». Он засмеялся, затягиваясь сигаретой, и с улыбкой спросил: «Интересно почему?» И в самом деле, а почему я испугался? Такого замечательного, доброжелательного, открытого человека. Видно, я испугался не его, а должности, которую он занимал. Тогда я, конечно, не понимал, что человек и должность – это два разделяющихся понятия...

Работать в «Народных талантах» мне понравилось. Разработав план действий – его необходимость подсказал мне опытный редактор русскоязычного издания Владимир Кашиц, – определяешь свои задачи. Ищешь, находишь, выезжаешь, знакомишься с людьми, коллективами, которых можно было бы представить радиослушателям, отбираешь и готовишь материал. В завершение программы ещё и своё имя, Талгата Сагитова, как редактора называешь. Пять лет назад в программе «Пионерская искра» говорил: «Ведущий – Талгат Сагитов», а сейчас – редактор! Мне это дело было по душе. Слова «редактор», «студия», «звуковой режиссёр» и другие, услышанные пять лет назад, теперь уже прочнее вошли в мой лексикон. Работал с удовольствием, но один осадок остался...

Как-то при выходе из телецентра ко мне с просьбой подошел один молодой человек, заранее разузнавший, что я являюсь редактором передачи «Народные таланты». Постарше меня, среднего телосложения, мышцы бугрятся на руках, при улыбке блестит вставной железный зуб. Чувствуя некоторую неловкость, он всё же высказался: «Я – строитель. Дружу с девушкой. Очень сильно её люблю. Нельзя ли какую-нибудь песню в вашей программе поставить для неё от моего имени?» – «Не могу сказать, может быть. Мне надо уточнить. – ответил я ему. – Какую-то определенную песню?» – «Да, в этой песне есть такие строчки: “Ну-ка, дорогая, правду мне скажи, для меня ли только родилася ты?”» Было видно, как он волнуется, вспотел даже: казалось, что именно сейчас решается вся его дальнейшая жизнь. Конечно, надо будет поставить запрошенную песню. Задача не кажется  неразрешимой. Тем более и цель благая преследуется. На глазах всего света человек хочет сделать признание любимой в своих чувствах. Попросив его обождать, пошёл к старшему редактору. Объяснив ему ситуацию, предложил включить эту песню в программу. Кратким отказом старший выпроводил меня: «Нет!» – «Почему?» – «Нет, нет! Всё, иди давай!» Видели бы вы лицо парня, когда я передал отказ редактора: как говорят поэты, на глаза навернулись слёзы, небо свалилось на голову и целый мир рухнул. Я попытался обнадёжить его: «Завтра ещё раз попробую переговорить, может быть, удастся уговорить».

На следующий день я снова повторил эту просьбу старшему редактору – уже и как свою просьбу тоже. На этот раз сквозь толстые стёкла очков бесчисленными молниями в меня вонзились презрительные взгляды Шавката Месягутова, а изо его уст извергнулся поток доселе мне незнакомых «цветистых», бранных слов, прерываемый громким разъяренным дыханием. Я не понял причину такой бурной реакции. Долго потом размышлял, в чём могла быть причина. Возможно, он после обучения в 30-е годы в московской консерватории в составе группы, направленной Газизом Альмухаметовым, вернулся на родину и не смог задержаться на большой сцене, был разочарован, ожесточён; и я со своим вопросом попал в неподходящий момент. А может быть, это была одна из песен, которую он сам или его жена – заслуженная артистка РСФСР, солистка башкирской оперы Мадхия Ахмедьянова, терпеть не могли; или был нелюбимый автор (песня Абрара Габдрахманова «Скажи, дорогая»), или исполнительница, прекрасно  её исполнявшая известная певица Нажия Аллаярова, я не знаю. Вообще, интересно, от чего зависит позиция человека: согласие или отказ, участие или равнодушие, ссылка на отсутствие знания, компетенций или желание немедля вскочить и броситься помогать? То ли от данного при рождении характера, то ли от настроения в  определённый момент, или же от воспоминаний, выскочивших из сундучка памяти, которые могут как вознести тебя до небес, так и моментально озлобить?  И не поймешь ведь этого. А в этой ситуации для доброго дела не требовалось никаких усилий, напряжения ума, траты дополнительного времени.

Ближе к вечеру тот парень вернулся. На ответ: «Не получается», – он вперился в меня взглядом: «Почему?» Как и я, он  тоже не может понять. (А через годы на радио даже появится специальная передача, передающая и приветы, и песни по персональным заявкам радиослушателей!) Выдумываю причину: «Гонорарный фонд иссяк». С надеждой в голосе парень уже лезет в карманы: «Да я сам заплачу, сам!» – «Нет, здесь строгий порядок, деньги с людей брать не полагается», – с трудом выкрутился я. Боже, какие лживые объяснения приходится находить, чтобы сохранить лицо организации, где трудишься,  не допустить у людей плохих мыслей о руководстве, в то же время и чтобы человека окончательно не обидеть. Ушёл восвояси тот парень. Но не из моей памяти. От меня не ушёл. В народе говорят: «Сожаления преходящи». Не спорю. С той встречи прошло 58 лет, а сожаление до сих пор не ушло. К тому сожалению у меня прибавилось одно пожелание: «Эх, юноша, был бы ты счастлив в жизни, всех тебе благ!»

Мамины слова, сказанные мне в 6-м классе: «И-и, дитя моё, на твоём пути будет ещё много Роз...», – часто находят подтверждение на городских улицах, университетских аудиториях и в целом в студенческой, молодежной среде. В самом деле, куда ни посмотри – целое море цветов, и роз среди них тоже предостаточно – ослепнуть можно. Такие прекрасные, разноцветные, изящные, грациозные, стебли высокие и короткие, гладкие и колючие, бывают такие прилипчивые, что от рук не оторвешь; а венчают их бутончики – пышные и акуратные, большие и маленькие, круглые и овальные, взлохмаченные и ровно уложенные. Кто-то наполовину приоткрыл свои лепестки, кто-то раскрыл во всю ширь, некоторые сквозь прищуренные глаза и лёгкую улыбку словно спрашивают: «Заметил меня?» Мне чудятся немые призывы: «Посмотри же на меня», «Не отводи глаза в сторону, разве я тебе не нравлюсь, не отворачивайся», «Я же здесь». И посмотришь – не будешь же ходить с закрытыми глазами, обязательно кинешь взгляд. Восхищаешься, радуешься и среди них ищешь свою единственную, только тебе предназначенную. Проходить мимо с закрытыми глазами тоже не получится. Эти цветы, собрав соки с земли-матушки, солнца и неба, огня и воды, впитав их, наполнив ими свою сущность и характер, своими особенными ароматами щекочут нос, занимают сознание, бередят душу, заставляя биться сердца сильнее и чаще. Будет вернее раскрытыми глазами выбирать свой цветок! Теперь это уже не деревенские девчушки, с которыми вместе играли в детстве и учились в школе, а какие-то незнакомые, зовущие, отвергающие, загадочные, с непонятной, притягательной сущностью цветы – «розы». Они встречались и на моём пути. С одними общался на различных вечерах да танцах, с другими на комсомольских мероприятиях. Был случай, когда моя замечательная, очень красивая, жизнелюбивая, оптимистично настроенная, уважаемая мною двоюродная сестра Роза-апа, из глухой деревушки Кулгунино сумевшая поступить и окончить Московский лесотехнический институт, а потом вернулась в Уфу и активно влилась в культурно-политическую жизнь республики, познакомила с одной из представительниц такой «флоры». Л. Б. работала на фабрике, заочно училась, жила в Нижегородке с матерью и двумя сёстрами в собственном доме. Не знала ни башкирского языка, ни жизни башкир, не могла понять и их менталитета. И всё же с ней мы достаточно долго встречались.

Однажды моя девушка предложила: «Давай встретим Новый год вместе. У нас дома». Неожиданное, несколько необычное предложение. «И что мне там делать вместе с твоей матерью и сёстрами?» – спросил я. «Их не будет, вдвоём только встретим», – ответила она. До сей поры мы праздновали Новый год, дружно собираясь группами, с песнями, шутками, с бокалами в руках, а потом выходили на главную ёлку республики – на Советскую площадь. Встречали шумно, весело. А так... Только вдвоём, да ещё у них дома... Неожиданно откуда-то из глубин памяти вспомнилось мамино предостережение: «Эй, дитя моё, смотри, дружи как полагается. Чтобы не пришлось вдруг жениться от безвыходности». А всё же как это – встречать Новый год вдвоём? Когда что-либо ещё не знаешь, всегда возникает любопытство.

Всё же я решил согласиться. Пошел. Встретила. Весь дом изнутри разглядеть не удалось, так как он был поделен на комнаты. По узкому коридору прошли в комнату, в которой планировалось посидеть. Полумрак. Интересно, чудно, немного тревожно. Стол празднично оформлен. В центре, кажется, в вазе – крупные красивые яблоки. Такую гору яблок зимой я никогда ещё не видел. Тихо играет музыка. Пригубили вино, потанцевали. Только почему-то скучно. Начало казаться, что именно таков и есть мещанский уклад жизни, о котором я читал в книгах. Настроение падает, и в голову начинают лезть различные мысли: «Зачем я согласился? Разве так встречают Новый год? Нет, надо домой уходить, в общежитие». Только как же уйти, не уронив достоинства молодого человека, не выглядеть в глазах подруги враз оробевшим мальчиком? Какую найти причину?

Во время танца до моего слуха вдруг донёсся кашель из соседней комнаты. «Что, дома есть кто-нибудь ещё?» – «Не обращай внимания». – «Но там же кто-то есть?» – «Да, там только мама», – ответила девушка. Как здорово! Сама судьба посылает мне причину, благодаря которой я смогу спокойно удалиться. «Ты же говорила, что дома никого не будет». – «Не обращай внимания, из своей комнаты она выходить не будет». – «Раз ты не сдержала уговора, я возвращаюсь в общежитие», – свалил я всю вину на девушку. Верно, нехорошо. Но так уж хотелось уйти из этого дома, что я даже не стал искать иных причин, несмотря на все её просьбы посидеть ещё немного. Ни наступившая темнота, ни улицы Нижегородки, ни позднее время не остановили меня. Вернувшись в общежитие, я вместе с одногруппниками с радостным настроением встретил 1963 год.

Завершился ещё один семестр. По всем предметам пятёрки, а значит, будет повышенная стипендия. Продолжаю выпускать передачу «Народные таланты», и там регулярно платят. Своих ближайших соседей Эдуарда и Анаса пытаюсь привлечь к наполнению передач разными сюжетами, даю задания, но то ли сами не верят, что смогут написать, то ли ленятся. Скорее, второе. Жаль. Неужели опасаются, научившись, заиметь привычку писать?

Интересуемся событиями в стране и в мире. Привыкаем и к «временному» повышению цен на мясо-молочные продукты. Слава Аллаху, Карибский кризис благополучно разрешился. На годы нашей учёбы пришлось, как называла его интеллигенция страны, время «оттепели» и её конца, когда раздражённый Н. С. Хрущёв в пух и прах разнёс творчество советских художников во время посещения выставки на Манежной площади в Москве. Удивило, что Фидель Кастро больше месяца гостил в СССР – такой срок мог понадобиться для длительного лечения. Наша соотечественница Валентина Терешкова первая из женщин покорила космос, что вызывало гордость и за сам факт события, и за мощь нашей страны.

Во втором семестре 4-го курса всех отправляют на длительную педагогическую практику. В основном из нас готовят учителей. На мою долю выпала поездка в Абзановскую средную школу Зианчуринского района. Знаю, что это очень далеко, на юге республики, граничит с Оренбургской областью. В Башкортостане в 1956 году с целью укрупнения ряда административных единиц восемь районов были упразднены и присоединены к другим. Среди них был и Абзановский, примкнувший к Зианчуре. Значит, село Абзаново ещё только семь лет назад называли районным центром. И там я буду проходить практику в школе. Как же туда доехать, на каком транспорте? Мне сказали, что необходимо добираться поездом. «Туда же поезда не ходят». «Не ходят. Но всё-равно поедешь на поезде. Есть два варианта. Первый из них – сначала поездом доедешь до Куйбышева (ныне Самара), затем в Оренбург, а оттуда в сторону Челябинска до станции Саракташ. От станции до Абзаново будет уже совсем недалеко, километров 40–50. Второй вариант – едешь на поезде до Челябинска, оттуда – до Оренбурга, до той же станции Саракташ, остальное ты знаешь», – такое мне дали разъяснение.

Выбрал второй вариант. По пути пришлось заночевать в городе Кувандык. Такое тогда расписание было у поезда. В сильнейший мороз я добрался до Саракташа и стал искать транспорт до Абзаново. Немного погодя, кто-то сказал: «Вон тот трактор едет туда». В санях у него даже лежала охапка сена. Вот только мало этого для сохранения тепла. Чтобы не замерзнуть, легко одетому франтоватому студенту пришлось пробежать за санями практически половину пути. В Абзаново меня разместили в квартире заведующего сельской библиотекой Гиззата Бакирова, очень приятного человека. Школа была большой, и педагогический коллектив состоял из уважаемых, серьёзных, образованных людей, впервые в жизни на несколько месяцев я стал членом такой сплоченной команды. Что ни учитель, то личность: директор школы Шарип-агай Юлтимеров, Мидхат Байназаров, Давлет Магадеев, Анас Карабулатов. Как я успел узнать, кто-то из них раньше работал в РОНО, кто – в райкоме комсомола, кто – директором школы. Меня встретили тепло, с широкой душой и радушной улыбкой. Первые мои шаги в учительстве были сделаны благодаря их благословению, при их поддержке. Привлекали меня и к участию в концертах, с которыми коллектив педагогов ездил по окрестным деревням. Обычно режиссёр поручал мне вокальные выступления.

В будущем судьба ещё сведёт меня с этими людьми. С Давлетом – Давлеткиреем-агаем Магадеевым даже довелось вместе потрудиться в одном коллективе – в редакции газеты «Башкортостан». Ветеран Великой Отечественной войны Давлет-агай заочно обучался в Башкирском государственном университете, когда я проходил у них практику в Абзаново. Возможно, тяга к знаниям и осознание того, что в наше время необходимо стать дипломированным специалистом, привели его в университет. Он окончил его в 40 лет. Спокойный, когда требовалось, красиво затягивал протяжные народные песни,  грамотный, основательный журналист, был удостоен Государственной премии республики имени Салавата Юлаева за работу по редактированию башкирского текста Корана-Карима.

Однажды Давлет-агай спросил меня: «Талгат, а ты помнишь, какие песни ты пел на концертах в Абзаново?» – «Не помню». – «Ты исполнял “Ирендык”, “Ялсыгул”, “Песню косаря” Масалима Валеева и Гайнана Амири». Надо же, вот и я сошел за певца (вот она – капелла!), когда исполнял песни небольшого диапазона. Я ощущал помощь педагогического коллектива, видел в нем опору, из меня они сумели слепить уверенного в себе учителя русского языка и литературы. Я многому там научился, а вот о тех краях мне мало что было известно.

Сегодня Абзановская школа носит имя славного сына своей земли, активного деятеля башкирского национального движения, пламенного борца за автономию, председателя Башкирского ЧК Сулеймана Мурзабулатова. В своё время он, несогласный с решениями ЦИК России и Совета народных комиссаров, отменивших российско-башкирское соглашение, в 1920 году возглавил Бурзян-Тангаурское восстание, после поражения которого кончил жизнь в заключении. В деревне никто не рассказывал об этом легендарном человеке, так как на то время Сулейман Мурзабулатов ещё не был реабилитирован. В своих знаниях о его единомышленниках – моих односельчанах Карамышевых – после того как наш учитель Зуфар-агай вернулся к родовой фамилии, я тоже тогда ещё далеко не продвинулся. Такие вот неведомые связующие нити между Абзаново и моей родной деревней откроются мне со временем.

Основная для отдыхающего на летних каникулах студента работа – заготовка сена. В горах. В один из дней утром я встал и поехал копнить сено верхом на лошади. Добравшись, привязал коня и начал свою работу. Перехожу с одной поляны на другую, сгребаю сено в низинах. Перейдя на очередную, смотрю – на том конце поляны метрах в 15–20 в полный рост стоит медведь и разглядывает на меня. От неожиданности такой встречи и я в него упёрся ответным взглядом. Спустя несколько секунд он развернулся и скрылся в лесу. Я, конечно, часто слышал: «Медведь летом не нападает на человека, он в это время бывает сытым». Видимо, поэтому, когда косолапый ушёл в лес, я «расхрабрился»: «Раз зверь ушел, поработаю ещё немного». И всё же, собрав пару покосов в копну, я пошел к лошади: «Не надо шутить, вернусь домой». Когда я подошел, мой конь не мог спокойно устоять на месте, бился, пританцовывая. Не успел я схватить свой свиток, развязать уздечку и взобраться в седло, как конь галопом с места рванулся вскачь. Я еле успевал уворачиваться, чтобы не удариться о встречные ветки, пока конь нёсся сквозь чащу к большой дороге. Пытаюсь оттянуть уздечку, чтобы вывести его на лесную тропинку, а он знай себе по прямой несется, что есть сил. Рядом, невидимый для нас, бежал хозяин леса. Животное это чувствовало каждой клеточкой своего тела. Только приблизившись к большаку, конь начал успокиваться и слушать, наконец, мои «команды», даваемые поводьями. Оставшиеся до деревни 18 километров мы добирались спокойно, не торопясь. Восхищаясь красотой природы, мощью и величием Урала, необъятностью мира, вбирая в себя эти непередаваемые ощущения. Я сохранил на всю жизнь эти прочувствованные впечатления, величественные проявления нашей матери-земли – в своём сознании, в своём сердце, в своей душе...

Успел летом, объединив вернувшуюся на каникулы молодежь и изнывающую без работы (раз в деревне нет колхоза, то нет и сезонных работ), подготовить и поставить пьесу. «Эх, Талгат, уезжаешь, опять мы будем шаляй-валяй время проводить?» – с сожалением проводили меня ребята в Уфу на пятый курс...

И снова книги, книги. Через них ты знакомишься с миром, познаешь его, как будто начинаешь понимать его. Испокон веков в каждой стране: богатая она или бедная, в холодных или тёплых краях, на каждом континенте стремление к достойной жизни сопровождается чертами человеческого характера, такими вечными, никогда не стираемыми с лица земли понятиями, как любовь – ненависть, восхищение – презрение, дружба – вражда, зависть – предательство, лицемерие – измена, рождение – смерть, радость – горе, война – мир, дела – действия. Во все времена, везде, непрерывно. Книги – отражение жизни. Там мы находим и историю, и прогноз на будущее, выискиваем достойные подражания примеры. У меня была привычка – читая, я ставил себя на место героев: как бы я поступил в той или иной ситуации, что бы предпринял, как думал и действовал: как они, несколько иначе или в корне по-другому? Я обращал внимание на черты характера героев, лучшие их качества стараясь развить у себя и использовать на всём своём жизненном пути. Слова из эпоса «Урал-батыр»: «Благодеяния пусть будут твоим движителем, происхождением будь Человеком», А. П. Чехова: «В человеке всё должно быть прекрасно...», Сервантеса: «Ничто не дается так дёшево и не ценится так дорого, как вежливость...» – стали для меня жизненным кредо. Бесконечная благодарность книгам за их разъяснения: насколько важны внимание, благосклонность и уважение к людям, скромность и терпение, отношение к старым, малым и женщинам. Качества, являющиеся движущей силой высокой нравственности, культуры, толерантности общества.

Всё прочитанное я впитывал как губка и в некоторой степени мой сложившийся характер – плод книжного воспитания. Обращали внимание на это, видимо, и другие. Известный поэт, лауреат премии Салавата Юлаева Ирек Киньябулатов посвятил мне своё стихотворение, назвав его «А ты со всеми по-людски». И мой земляк, уважаемый Якуб Кулмый, и Радиф Тимершин, и народные поэты Татарстана Роберт Миннуллин и Радиф Гаташ, Равиль Насибуллин, Фаик Мухамедьянов; талантливые представители молодого поколения, лауреаты премии Шайхзады Бабича – Зульфия Ханнанова, Лариса Абдуллина; лауреат премии Салавата Юлаева Салават Абузаров; и журналисты, и мои сослуживцы, готовившие статьи к моим юбилеям, – все, как один, в первую очередь уделяли внимание моим человеческим качествам.

Помню, как в студенческие годы наш уважаемый педагог, учёный, писатель Анур Вахитов, чуть поигрывая толстым, тяжёлым портфелем, взглянет на меня из-под очков и спросит вдруг: «Откуда у тебя, Сагитов, такое европейское воспитание?» При другой встрече мог задать схожий вопрос: «Знаю двух человек, воспитанных на европейский манер: ты и Ахмет Сулейманов. Откуда они у вас, у деревенских мальчиков?» Оказалось, те же вопросы он удивленно задавал и нашему выдающемуся учёному, академику Ахмету Сулейманову: «Вы двое... как... откуда?..» Впоследствии мой ровесник Ахмет ещё сложит эти слова в шутливые поэтические строки и подарит мне.

Есть люди, которые по-разному воспринимают вежливый, уважительный разговор. Однажды известная тележурналистка Шаура Гильманова задала вопрос: «Талгат Нигматуллович, не боитесь, что Вашу вежливость примут за слабость?» Что ей сказать, подчиненные мои решения исполняли точно и в срок. К чему тогда нужно демонстрировать жёсткость?

Второй случай. Когда я работал заведующим отделом культуры обкома КПСС, меня вызвал секретарь обкома Д. А. М., который как-то услышал мой разговор с людьми искусства и литературы, и начал мне выговаривать: «Как ты разговариваешь: “А что, если Вы попробуете сделать это иначе?”, “Мне думается, Вам лучше обратить внимание на это”, “Не забудьте посмотреть этот источник”?! Ты же обком! Так и так сделайте, вот так напишите – твёрдо и категорично надо сказать!» Он поучает, а я вспоминаю другое, связанное с этим. Как-то наш знаменитый певец Магафур Хисматуллин пришел на приём к этому деятелю, когда тот занимал меньший пост. Должно быть, в приёмной прождал довольно долго. В комнате – слово за слово. Вероятно, хозяин кабинета начал горячиться: «А ты кто такой, чтобы со мной здесь так разговаривать!» Магафур-агай вскочил: «Вы, оказывается, даже и не знаете, кто я такой? Выйдите на улицу и спросите первого встречного. Вам разъяснят, кто такой Магафур Хисматуллин. Если и после этого не поймёте – поезжайте в Казань. Там поспрашивайте. Может, тогда дойдёт!» – и ушёл... Я же требования секретаря обкома не стал выполнять, остался самим собой. Мне кажется, что если кто-то воспринимает вежливое, внимательное, доверительное отношение к людям как мягкотелость – раз возникает такой вопрос, есть ведь носители таких мыслей, – то ни эта ли самая человечность была одной из главнейших сил, которые помогали мне успешно справляться с серьёзными задачами, когда я занимал самые различные должности? Думаю, что это именно так.

...И снова Уфа. Последний пятый курс. Через год мы все разъедемся. Постепенно готовлю себя к тому, чтобы поеду учителем в сельскую школу. Собираю разнообразную литературу: художественную, научную, биографическую, справочники, информационные сборники. Понимаю, что просто информация – это ещё не есть знание, но верю, что владение ею дает надёжную стартовую ступень к нему. В этом году в комскомитет не избрали – всё-таки выпускной курс. Три года был, достаточно. Читаю книги, выпускаю в эфир очередные «Народные таланты». Недостатка в деньгах не испытываю, получая повышенную стипендию и гонорар за передачи. В общежитии готовим еду на двоих с Анасом. Большей же частью ходим в недавно построенную столовую № 46. Начали задумываться о дипломных работах. Я решил писать по литературе. Определилась и тема – «Поэзия Хакима Гилязева». Мой руководитель по диплому – Амир Чанышев.

В конце ноября в общежитие заглянул мой односельчанин, старший товарищ – Рамиль Валеев. Работает на заводе, заочно учится в университете, часто навещает нас, нередко и ночует. Собрались в столовую. Рамиль говорит: «Давай вначале навестим мою двоюродную сестрёнку, потом пойдём покушаем. Это здесь, по пути, в общежитии училища искусств». Со стороны Белой почти вплотную к университету стояли четыре двухэтажных барака. В своё время были переданы под студенческие общежития: один – университету, два – сельскохозяйственному институту, одно – для училища искусств.

Мы зашли в комнату, в которой жили семь девушек. С койки из-за шкафа встала и встретила девушка, завернутая в ярко-жёлтый, цвета пушка двухдневного цыплёнка халат, и поздоровалась с Рамилем. «Фарзана, – сказал она, протягивая мне руку. – Только что из бани, поэтому вот в халате». Сели вместе играть в карты. Плотная, как спелое яблоко, девушка показалась озорной, даже проказливой. Настолько азартно играет в карты, даже подруги вслед за ней пробуждаются, взбадриваясь. Почему-то мне захотелось коснуться бумазейного халата и нежно погладить, как гладят вылупившихся цыплят. Провожая нас возле дверей, она бросила на меня такой взгляд, что едва успела закрыться дверь, как Рамиль ткнул меня в бок: «Засёк?» Не знаю, что он заметил и чего не заметил я, только девушку эту я уже видел однажды. В прошлом году, когда я приходил навестить свою односельчанку Марьям Султанову (будущего заслуженного работника культуры Российской Федерации, Республики Башкортостан, известного хорового дирижёра). Может быть, тогда, год назад, для неё был период набухания готовых раскрыться почек. А сегодня срок наливного яблочка. Может быть, это и есть моя судьба?

День нашего знакомства сразу запечаталился в памяти. 25 ноября 1963 года. Пригласил её в университет на танцы. Согласилась. Через неделю, 5 декабря, снова встретились в их общежитии по очень серьёзному поводу, чтобы вместе с друзьями-земляками отпраздновать День сталинской Конституции. А там и новый, 1964 год наступил. Конечно, встречали в большом кругу вместе с друзьями в превосходном настроении, с воодушевлением и надеждой.

В новом году заметно чаще стал ходить в театры, на концерты, мероприятия, танцы... Каждый вечер лишь после закрытия дверей училищного общежития я возвращаюсь в своё... Иногда по утрам я будил детей фразой из какой-то книги: «Вставайте, сэр, вас ждут великие дела». Однажды Салават приоткрыл глаз и ответил: «Дела подождут, Этий». И я тогда, безрассудно увлекшись своей землячкой Фарзаной из Кузяново, махнув рукой, доверил всё заветному выражению «дела подождут».

Никак не могу взяться за дипломную работу, хотя уже часть материала собрана. И всё же руководитель дипломной работы, перехватив меня, сказал, что пора приступать к работе, а то можно и опоздать. Посоветовал встретиться, познакомиться и переговорить с самим Хакимом Гилязевым. Следуя совету, пошел к Хакиму-агаю. Известному поэту, главному редактору журнала «Агидель». Автору десятка книг. Заявился домой к мастеру пера, прославившему себя поэмой «Сорок шестой солдат» как талантливого, романтического, пламенного публициста и патриота. Домой к воину-офицеру, получившему тяжелейшие ранения во время Великой Отечественной войны.

К счастью, он был дома. Строгий, ни тени улыбки, прищур проницательных глаз. Узнав, зачем я пожаловал, пригласил войти. Разговаривали обстоятельно. «Хм, а ты же, получается, первый исследователь моего творчества. Подарю-ка тебе свою первую книгу. Ага, кажется, последний оставшийся экземпляр», – сказал он, подписывая экземпляр своей первой 52-страничной книги 1947 года выпуска «Огненная молния»: «Сагитову, с уважением дарю свою первую книгу. Х. Гилязев». Первую книгу. Последний экземпляр. Эта книга в моей библиотеке стала первой с автографом автора. Я вернулся домой окрыленный. Позже мы неоднократно общались, он как-то по-отечески ко мне привязался, советовал много хорошего, возлагая на меня большие надежды.

Пытаюсь взяться за диплом, да никак не могу уйти в него с головой. Вместо этого каждую свободную минутку провожу с Фарзаной. Бывая в её общежитии, познакомился с большой плеядой будущих деятелей искусства и культуры. На моих глазах прошло становление творчества таких личностей, как Рифкат Исрафилов, Фатых Иксанов, Файзрахман Ярышев, Загир Валитов, Нурия Ирсаева, Танзиля Хисамова, Рамзия Хисамова, Ахат Хусаинов и многие другие. Возможно, посещая их общежитие, незаметно и я стал своим для них. Годы спустя, Файзрахман признавался: «Мы постоянно поколачивали ребят из университета, сельскохозяйственного института, которые приходили к нашим девчатам. Тебя только мы не тронули. Может, почувствовали, что ты станешь нашим министром культуры?»

Как-то раз Роберт Баимов сказал, что меня завтра приглашают в обком комсомола. Туда? Зачем? «Возможно, речь пойдет о будущей работе, приглашают познакомиться, прощупать тебя», – получил его ответ. Пошел. Обком размещался на Советской площади в здании Дома промышленности на четвертом этаже. Мне дали заполнить объективку – анкету (личный листок по учету кадров) и повели по кабинетам. Кто есть на месте, тот со мной беседует, потом пишет свое мнение на отдельном листке. Очень запомнился один разговор. Инструктор спрашивает: «Есть у тебя девушка?» – «Есть». – «Учится или работает?» – «Учится в училище искусств». – «Сильно нравится?» Я от такого вопроса напрягаюсь, краснею, хмурюсь. Здесь ведь надо отвечать честно. Это ведь обком. «Нравится, сильно», – с трудом выдавливаю я. Написал своё мнение на листке, вложил в папку и сам лично повёл меня к следующему. Чтобы по дороге не мог прочесть его отзывы. И всё же, спустя годы, я прочитал. Написано единственное слово: «Подойдет». И подпись. Когда я рассказывал при встрече на улице об этом эпизоде своей жизни профессору БашГУ, доктору юридических наук Марату Мутаровичу Утяшеву, он рассмеялся: «Именно так я спрашивал и так написал?» А что ещё можно было спросить у 21-летнего парня, который нигде не успел ещё поработать, по сути, кандидата-практиканта?

(Продолжение следует)