Ася Асеева. Плачидо Дон

В конце прошлого года на Первом канале прошла премьера семисерийного фильма Сергея Бондарчука «Тихий Дон», пролежавшего на заграничных полках почти 13 лет. Правда, возникает вопрос: а Бондарчука ли это фильм? Сама история этого произведения заставляет заподозрить, что мы увидели не то или не совсем то, что хотел показать нам автор «Войны и мира», «Судьбы человека», «Они сражались за Родину». Уже на перестроечном Пятом съезде Союза кинематографистов многие коллеги предъявили Сергею Бондарчуку претензии: зачем нужен еще один «Тихий Дон», когда уже есть фильм Сергея Герасимова? Сам Бондарчук, обосновывая свою идею, как-то сказал: «Мало кто знает, что еще в рукописях этот роман у Шолохова назывался «Казачьи война и мир». «Войну и мир» я уже снял. Так что все логично…». Правда, этот грандиозный замысел он собрался реализовать, как показало время, слишком поздно. К тому моменту, когда фильм пошел в производство, начался распад Союза, — первые съемочные дни пришлись на путч 91-го года. Фильмы Бондарчука никогда не были малобюджетными, и «Тихий Дон» с его батальными сценами требовал денег, которых уже не было. Поэтому когда одна итальянская киностудия предложила совместный проект, Сергей Бондарчук, согласившись, незамедлительно приступил к работе. Дал согласие и на условие контракта о том, что актерский состав должен быть интернациональным, уступив главные роли в фильме заморским актерам: Григория Мелихова играл британец Руперт Эверетт, его отца Пантелея — итальянский сириец Фарид Мюррей Абрахам, Аксинью — француженка Дельфин Форрест.

Бондарчук снял 10 серий за 11 месяцев, а еще за 6 — полностью смонтировал фильм. Но права режиссера на фильм нигде зафиксированы не были, в итоге из-за банкротства итальянской продюсерской фирмы фильм был арестован, и все 160 тысяч отснятых метров пленки легли в банковский сейф.

Съемки фильма «Тихий Дон» были величайшей авантюрой, закончившейся смертью режиссера, — в Россию так и не был возвращен окончательный авторский вариант, только отснятый рабочий материал (скорее всего, не весь). Вот из него-то и были составлены 7 небольших серий для российского зрителя. В качестве режиссера этой российской телеверсии выступил Федор Бондарчук, сын мастера. Он смонтировал картину и помимо работы над озвучиванием (фильм был снят на английском языке) и созданием спецэффектов еще и доснял несколько незначительных сцен (например, некоторые пейзажи). Именно этот сборный вариант непонятно чьего производства мы и посмотрели в ноябре 2006-го. Как заметил актер, сыгравший роль Петра Мелихова, В. Гостюхин, «набирали картину из лоскутов». Что ж, задача перед сыном режиссера стояла действительно трудная — воссоздать здание фильма отца из доставшейся в наследство груды деталей. Федор Сергеевич объяснил свой подход так: «Здесь можно было делать картину про страну, про народ, про казачество на фоне любви, а можно и про любовь на фоне изменений в стране. После изучения архивов отца, касающихся «Тихого Дона», мне кажется, что для него главной была история Григория и Аксиньи. И он снимал историю любви».

Это «кажется» объясняет многое. Только вот зрителям, судя по многочисленным отзывам, показалось несколько иное, — и это иное вступает в противоречие с «кажется» Бондарчука-младшего. Возможно, душою фильма должна была стать именно любовь. Но российский зритель, наблюдая за историей главных героев в течение 7 серий, так и не увидел этой любви. Взаимоотношения главных героев фильма Аксиньи (Форрест) и Григория (Эверетта) больше походили на вынужденную дружбу двух надменных одиночеств, попавших в стан варваров-недочеловеков (местность и российская актерская группа). Может быть, дело в том, что актер Эверетт, известный «в миру» как мужчина нетрадиционной ориентации, просто не смог сыграть страсть к женщине, и потому он так вял и холоден с Аксиньей? А может, они вообще не поняли специфики любви диких казаков (само слово «казак» — жупел для европейца!)? Глядя на бесстрастную и деревянную игру актеров, казалось: обменяйся они своими ролями, европейский эффект был бы большим. Да и озвучивание внесло свои странности — Максим Суханов глухим бурчанием только усугубил аутизм «горячего казака» Григория, тогда как Марина Зудина своими криками с придыханием (пародия на Быстрицкую) наделила испуганную Форрест чуждым ей темпераментом.

Впрочем, нарекания вызывает игра большинства актеров. Пантелей колоритного Мюррея Абрахама мало напоминал отца-деда-главу казачьего дома, а походил на шута, старичка-сатира или невменяемого цыгана, — не спас и голос Сергея Гармаша. Но если иностранцы, не понимающие в принципе особенностей казацкой и вообще российской души, могут быть условно прощены, то неестественность российских актеров поначалу не находит объяснения. Испуганный Степан-Щербаков, говорящий как человек, перенесший паралич, и в то же время лихорадочно бодрая Дарья-Андрейченко, — даже утопившаяся весело…

Почти все актеры фильма не жили жизнью своих героев, а изображали эту жизнь. Естественен и органичен в фильме был актер Лапиков, здесь дух был не отделен от плоти, — возможно, оттого, что играл он на языке оригинала. И отчасти понятной становится психологическая зажатость наших актеров, вынужденных говорить свои роли на английском языке, а потом и дублировать самих себя, подстраивая русскую речь под темп заученной английской, которая искажала мимику и тормозила естественную эмоциональность игры. Но остается странное ощущение, что дело не только в этом. Игра почти всех наших актеров несколько схематична. И бог с ними, с иностранцами, но своих-то актеров мы знаем и видели, на что они способны в кино. И не верится, что такой ас-режиссер, умеющий, можно сказать, вынуть душу из актера, не смог одушевить свой фильм. Индивидуальные актерские способности остались невостребованными, использованы только их внешние данные.

Возможно, что так и было нужно спонсору-заказчику, которого не интересовала живая и душевная игра наших актеров, потому, что герои «Тихого Дона» не должны были предстать перед западным зрителем более человечными, чем позволяет общепринятый европейский стандарт.

В фильме масса обыкновенных «ляпов», — начиная с пустых ведер Аксиньи, с которыми она поднимается от реки, и ее же простоволосости, непредставимой для казачки, выходящей на улицу (говорят, что Бондарчук не смог заставить Форрест повязать платок, — видимо, актриса считала свои волосы единственным своим достоинством), — кончая немецким пулеметом времен Второй мировой и совершенно не донским говором героев (чем были обижены донские казаки после просмотра).

Но если казаки вообще не узнали в фильме настоящего донского быта тех времен, то российский зритель не узнал знакомого ему с детства романа-эпопеи о трагических страницах истории нашей Родины. Вместо потрясений страны и личных трагедий на зрителя изливается бессмысленно бродящая, воюющая, пьющая и разряженная под казаков хаотичная масса, перемежаемая умиротворяющими донскими пейзажами. Фильм — сплошное действие, ни проблеска мысли, одно беспричинное следствие, расписной лубочный вариант семисерийного клипа а ля рюс.

Нашему зрителю такое смотреть нелегко. Как нелегко укрыть этим лоскутным целлулоидным одеялом имя такого режиссера, как Сергей Бондарчук. Вместо художественной трагедии «Тихий Дон» мы увидели трагедию режиссера, — а вернее, трагедию российского кино в эпоху перемен. И вычислить, какова доля вины в провале самого режиссера, актеров, сына, который занимался монтажом того, что попало ему в руки, невозможно. Можно только пожалеть, что Сергей Бондарчук не взялся за экранизацию «Тихого Дона» раньше, когда ругаемое сейчас Госкино давало деньги под самые разные проекты и, в отличие от современных капиталистических продюсеров, не вмешивалось в процесс, выступая цензором только в финальной стадии. А финал этой истории можно было предвидеть заранее, вспомнив хотя бы басню дедушки Крылова про представителей трех стихий, впряженных в одну повозку. Деньги в роли хозяина всегда тянут туда, где свободное творчество гибнет — как погиб фильм «Тихий Дон» режиссера Сергея Бондарчука.

Из архива: январь 2007 г.