Юрий Горюхин. Трудно быть Алексеем Германом

Лебединая песня

Алексей Юрьевич Герман скончался 21 февраля 2013 года, премьера его последнего фильма «Трудно быть богом» состоялась 27 февраля 2014-го. Премьера, наверное, планировалась в день годовщины, но, похоже, что-то не сошлось. Долго описывать историю создания, драму съёмок и непростые взаимоотношения участников процесса смысла нет – уже тысячу раз всё описано. Важно лишь упомянуть, что, по словам Германа-младшего, фильм перед кончиной Германа-старшего был полностью готов и нуждался лишь в переозвучке. Примерно то же самое говорил Бондарчук-младший про предсмертный «Тихий дон» Бондарчука-старшего, но об этой коллизии чуть позже.

Итак, почти пятнадцать лет работы (производство началось в 1999-м) и три часа без трех минут результата. Справедливости ради заметим, что Герман вовсе не рекордсмен по продолжительности съёмок: так выдающийся мультипликатор Юрий Норштейн начал снимать свою «Шинель» ещё при развитом социализме в 1981 году и всё продолжает работать над великим произведением Гоголя. Меж тем премьера «Трудно быть богом» без всяких натяжек стала самым ожидаемым событием для интеллигенции всех ипостасей вне зависимости от её (интеллигенции) географического расположения. Видимо, такое ожидание поспособствовало, не побоимся этих слов, прокатному успеху. Для фильмов формата а ля артхаус отбить миллион из двадцати – несомненный успех.

Но по существу: стала ли эта работа для Алексея Юрьевича классической лебединой песней? Неважно, что я напишу об этой картине потом, сейчас утверждаю: стала. И добавлю для разъяснения: в отличие от «Тихого дона» Сергея Бондарчука, потому что Герман закончил творческий путь квинтэссенцией своего этого самого пути, а у Бондарчука (или всё же это был не Бондарчук? – расспросить бы сына Фёдора в комнатке с полиграфом) вышло нечто «нетрадиционное».

Реакция

Не надо было быть Пифией или Кассандрой, чтобы предсказать реакцию зрителя. Во-первых, «трудно было» всем – трехчасовую черно-белую эстетику Германа тяжело переносили и яйцеголовые киноведы, находившиеся как бы на работе, и обыватели с попкорном, находившиеся на просмотре как бы после работы.

Лично я был свидетелем следующего.

Одинокие парочки яйцеголовых на выходе из кинозала устало вытирали батистовыми платочками пот со лба и то ли спрашивали, то ли утверждали, то ли уговаривали друг друга: «Гениально?..» Зрителей с попкорном на выходе не было – они уже после первых кадров оставляли свои картонные ведёрки, набитые солёным пенопластом, и бежали на свежий цветной воздух, где экскременты не хлюпали под ногами и кишки не вываливались из вспоротых брюх. Если это кого-то удивило, то очень странно, потому что, такая же реакция была и на «Хрусталёва» с «машиной», а не раз показанный по телеканалам «Лапшин» тоже доводил до иступлённых эстетических споров живших до этого в полной гармонии супругов.

Думаю, точнее, всего лишь ссылаюсь на различные публичные высказывания Алексея Юрьевича и его верной супруги и помощницы Светланы Кармалиты, создатели фильма прекрасно знали будущую реакцию «народа». Герман как обычно советовал «народу» (Тарковский, кстати, тоже любил давать этот совет): если вы чего не поняли, смотрите фильм ещё раз, и ещё раз, и ещё – ведь толстую многоумную книгу вы перечитываете неоднократно?

Так-то вроде бы так. Но кто нынче перечитывает мудрые книги? Простенькие-то книжки-малышки уже при первом чтении бросают на середине. А по поводу «ещё и ещё раз», то в сетевых отзывах некоторые маньяки пишут, что действительно после третьего просмотра, ощутили многократный и продолжительный катарсис, но кто проверял этих маньяков? Собственное высказывание они обычно сами опровергают уже во втором абзаце своего блога.

Ну и реакция, вызывающая улыбку: «Ничего этот Герман не оставил от замечательных наших братьев Стругацких!» Понятно, что братья-фантасты для шестидесятников фигуры культовые, потому как одни из первых мужественно показали строителям коммунизма фигу в кармане. Но, положа руку на сердце, никакой другой ценности они не представляют, поэтому повторюсь, ничего, кроме улыбки, эти претензии к Герману, а до него – к Тарковскому, не вызывают, ну и добавлю, что это всего лишь моё частное мнение – не надо меня, господа адепты, подкарауливать в темном переулке с арматурой.

Что хотел

Ключевой вопрос любого творческого акта: что художник-творец хотел до нас, зрителей-читателей-слушателей, донести своим произведением? Ну и как бы по умолчанию предполагается невнятный ответ, и чем ответ невнятнее, тем искусства в произведении художника как бы больше, потому что всё на подсознании, свыше продиктовано, в астрале, одним словом. Но, тем не менее, нудно повторим скрипучим голоском: что хотел Алексей Герман сказать своим «трудным богом»? Да, наверное, всё то же, что и в предыдущих фильмах: мир гадок, люди мелки и в основном мерзавцы, идти в этом мире некуда, одно развлечение – фиксировать прикольные безобразия и коллекционировать перекошённые рожи собратьев по разуму. Раньше Алексей Юрьевич использовал для этого свои детские, юношеские и зрелые впечатления, в конце жизни воспользовался чужими фантазиями. Для чего это ему понадобилось – я про чужие фантазии – не ясно, но есть одно вольное предположение, о котором ниже. По поводу же центральной темы творчества Германа – мизантропии, то не он первый и не он последний несёт проклятия этому миру. Отметим, что до «бога» мизантропия Алексея Юрьевича была локальной и касалась лишь страны проживания, родины то есть, а в «лебединой песне» достается уже всему человечеству, хотя у Стругацких замаскированные под всемогущих благородных донов космолётчики тоже с русскими именами. Ну и в пику творческой мизантропии советско-российского Иеронима Босха от кинематографии хочется сказать о некотором несоответствии жизни и художественной реакции на эту жизнь.

Что было не так в вашей судьбе, Алексей Юрьевич? – да простит мне читатель (не панегирик же сочиняем) такую некорректность обращения к ушедшему. Сын известного писателя, материально обеспечен, всю жизнь занимался тем, чем хотел, снимал в своё удовольствие фильмы, которые да, иногда клали на полку, но ведь потом с триумфом доставали, награждали, извинялись. Неужто жилы пришлось тянуть на подёнщине, чтобы семью прокормить? Ведь даже прогнуться ни разу не заставили – снять какую-нибудь «Малую землю» на «Целине» к примеру. Откуда такая претензия к окружающим, пафос презрения с эстетикой выгребных ям? Мировоззрение – скажете, как вы умели, через губу – философия, экзистенциализм? Да что-то не приметил, в лучшем случае – рефлексия на ситуацию и, видимо, глубокая психологическая травма в детстве или какая-нибудь падучая, как у Достоевского. Ведь нет у вас бытия, определяющего это ваше художественное сознание, либо оно было таким тайным, что осталось неведомым даже для близкого круга.

Ну и, наконец, вольное предположение. С кем борется великий художник после того, как наборется с враждебным, ничего не понимающим, миром и с капризным, полным противоречий alter ego? Совершенно верно – с другим великим художником. Имя этого другого уже прозвучало – Андрей Тарковский.

Тарковский перекроил «Пикник на обочине» братьев-фантастов как захотел? Ну и мы брательников переделаем, чтоб им пусто было!

Андрей Арсеньевич любил забавляться с дождями, ветрами и прочими многозначительными непогодами? Значит, у нас дождь будет лить беспрерывно, а журчащие ручейки превратим в бесконечную хлюпающую жижу!

У него там, в «Сталкере», мизансцены в какой-то серой промзоне? Так наш интерьер будет настолько серым, что мышь на этом фоне не разглядишь, а средневековый инопланетный город будет настолько гадок, что промзона «на обочине» Елисейскими полями покажется.

Что там дальше: Кайдановского под придурка загримировал, ребенок у них дефективный, жена не поймешь чего? Разве это уроды? Вот мы сейчас вам покажем уродов так уродов!

Зритель с половины фильма уходил? У нас уйдет на второй минуте!

В общем, если приглядеться к картине Германа, так чем не пародия на «Сталкера» Тарковского?

Техника

То, что Алексей Герман всегда был своеобычен не то, что ни для кого не секрет – это общее место в рассуждениях о его творчестве. Для чего он снимал в черно-белом цвете можно только гадать: предположим, сразу отсекал не своего зрителя – кто сегодня просто так пойдет на картину без цвета, объема, с неразборчивым многоголосием? Возможно, опять для того, чтобы оператору и художнику жизнь мёдом не казалась – работать без цвета намного сложнее. А бедный звукорежиссёр? Ведь неразборчивая полифония – любимый приём Германа. А помрежи? Кажется, именно они отвечают за подбор актёров? Конечно же, Алексею Юрьевичу нужен был никем не мятый пластилин! Кроме Ярмольника и ещё нескольких профессионалов, в фильме снимаются сплошь люди случайные, главным критерием отбора которых, по всей видимости, была «инопланетная» внешность. Вообще, маститые художники любят работать с первозданным материалом, иногда у них потом выходят шедевры, как случилось с «Историей Аси Клячкиной, которая любила, да не вышла замуж» Андрея Кончаловского, иногда жалкое зрелище, как случилось с продолжением Аси Клячкиной – «Курочкой Рябой» – все того же Кончаловского. Был бы фильм Германа лучше или хуже, снимайся в нём только профессиональные актёры, – не знаю. Знаю лишь, что без базы данных, без предыдущих проб найти на улице персонаж, уговорить сниматься, научить делать то, что нужно капризному до умопомрачения Алексею Герману, чрезвычайно сложно и трудно.

Создается впечатление, что помимо внутренней сверхзадачи картины, всегда была внешняя сверхзадача – «трудно» сделать всем вокруг: актёрам, вторым режиссёрам, гримёрам, техникам и т. д. Для иллюстрации цитата:

«Мы могли репетировать неделю и снимать один кадр, потом ещё неделю или дней десять репетировать – и опять все ради одного кадра. И так было всю дорогу. Помню, как-то репетируем третий день – одно и то же, одно и то же. Ко мне подходит Света Кармалита и спрашивает: «Юра, как думаете, можем снимать?» Я говорю: «Да, конечно, можем. Вчера ещё могли». А она: «Что вы, Юра, материал ещё совсем сырой!» Надо отметить, что репетиция у Германа была как съёмка. Каждый раз все были в костюмах, загримированы, если нужен был дождь или пожар, у нас всегда работало четыре пожарные машины, две бригады пиротехников, две бригады спецэффектов».

Нет, нет, я не за то, чтобы снимать великие фильмы как сериальное мыло, за один день. Но чувство меры должно быть, так же как и уважение к другим творческим людям, работающим на общее дело. Ведь они не рабы, не твари бессловесные. Но о тирании в искусстве скажем в другой главке, сейчас о технике. Кадр: нагромождение, жуткая теснота, все что-то делают, мельтешат, беспрерывно говорят, камера не держится, уходит вниз, в сторону, зритель взбешён и раздражён.

Раздражение зрителя и было конечной целью режиссёра? Если так, то Герман справился со своей задачей. Правда, можно было бы вывести зрителя из себя проще, дешевле, эффективнее – например, минут десять скрести какой-нибудь железкой по стеклу. Ещё раз: я не против многосложной техники съёмки, многослойной озвучки картины, не против авторской композиции кадра. Я, дурак такой, не вижу цели, оправдывающей все эти замороченные, выматывающие всех и вся вокруг, средства! Ну ни ради же банального мудрствования вслед за Стругацкими: «За серыми всегда приходят чёрные!»?

Общий психоанализ

Как было обещано, несколько слов о гениях и злодействах. Сколько мы, почитатели, готовы отдать на откуп нашим творцам? Тарковский – да, да, опять Тарковский – ставит ультиматум своим продюсерам: сцена сожжения дома в «Жертвоприношении» должна быть переснята ещё раз, иначе он отказывается от картины. Ему выстраивают новый дом, не декорацию, которую никто бы не отличил от дома, а настоящий новый дом и сжигают ещё раз. Гений? Ну, наверное. Но ведь можно предположить, что денег, потраченных на возведение этого дома, потом не хватило какому-нибудь молодому режиссёру на малобюджетный дебют, и европейский кинематограф лишился другого гения? «Другие нас не интересуют», – как-то ответили еврейские правозащитники из США Владимиру Познеру на недоумение по поводу их невнимания к угнетённым в Стране Советов других национальностей. Наши гении ответят так же?

Но назад или вперёд к Алексею Юрьевичу? Все мы помним его приверженность к свободе, демократии, либеральным ценностям. Но сдается мне, что приверженность эта была умозрительной и абстрактной. Ничто так не убеждает в своей правоте, как чужая цитата: «Например, один актёр был утверждён на роль, ждал её шесть лет, специально не брился, отрастил себе бороду до пояса. А когда дело наконец дошло до сцены с его участием, Алексей Юрьевич передумал и взял на роль другого актёра. А ведь мы уже под того, первого, и разрубленную голову сделали».

Да, я прекрасно понимаю, что без угнетения не были бы построены пирамиды, без злодейств великие архитектурные памятники, без унижения человеческого достоинства не взметнулись бы ввысь соборы и т. д., но сегодня меня почему-то не устраивает положение вещей, когда одному объявленному гением художнику всё, а другому – не объявленному – не то, что ничего, он ещё пресмыкаться обязан перед объявленным!

Эпилог

В конце фильма, в эпилоге то есть, Алексей Юрьевич ласково подтрунивает над нами, неразумными зрителями:

– Тебе нравится эта музыка? – спрашивает мальчик у старика.

Старик молчит.

– А у меня от неё живот сводит, – говорит мальчик.

Играющий на заунывной космической дудочке черно-белый дон Ярмольник уезжает на черно-белой телеге в черно-белую даль.

Мне нечего добавить к искромётной шутке Германа, разве что опять чего-нибудь процитировать, титры, например: «Особая благодарность Алексею Кудрину и Михаилу Прохорову».

Вот тебе и ё-мобиль…

Из архива: июнь 2014г.