Михаил Чванов. Уфимский Чернобыль удалось предотвратить…

Памяти спасателей, погибших в Иркутской области в мае 2013 года при ликвидации ледовых заторов на реке Нижняя Тунгуска

В сентябре 1991 года, на изломе страны, на Уфимском нефтеперерабатывающем заводе на 150-метровой высоте надломилась дымовая железобетонная труба. Само по себе обрушение накренившегося 30-метрового обломка весом в 700 тонн с высоты 120 метров вызвало бы разрушительное землетрясение в 9 баллов. Падение же его на завод по заключению специалистов «неминуемо повлечет уничтожение одного из крупнейших в стране нефтеперерабатывающих заводов, что приведет к экологической катастрофе в миллионной Уфе, отравлению реки Белой, это может стать своего рода вторым Чернобылем».

Спасателям удалось спасти Уфу от страшной техногенной катастрофы. Политикам не удалось спасти от катастрофы страну, наоборот, они как бы старались, чтобы катастрофа была как можно страшнее.

 24 мая 2010 года я прилетел в Москву на 88-летие своего старшего друга, выдающегося полярного летчика, заслуженного летчика-испытателя, заслуженного испытателя космической техники, бывшего генерального испытателя вертолетов КБ Миля, многократного чемпиона мира по вертолетному спорту, некоторые рекорды которого до сих пор не побеждены и вряд ли будут побеждены в обозримом времени, Героя Советского Союза Василия Петровиче Колошенко. В начале 90-х годов прошлого века мы с ним и легендарным флаг-штурманом Полярной авиации Валентином Ивановичем Аккуратовым готовили поисковую экспедицию на Землю Франца-Иосифа по следам пропавшей без вести группы нашего земляка В.И. Альбанова из экспедиции ГЛ. Брусилова, но тому помешал развал Советского Союза, как до этого помешало нам осуществлению практически подготовленной экспедиции на вертолетах по меридиану через два полюса землетрясение в Спитаке, мы вынуждены были отдать на спасработы вертолеты, где они сожгли свои моторесурсы. Из-за заседания Всемирного Русского Народного Собора, на котором я, как член его Совета, вынужден был быть, я припоздал на торжество и приехал к Василию Петровичу, когда мамонты Авиации, Арктики и Антарктиды, в большинстве своем в преклонных летах и с букетом болезней, уже разъехались по домам.

– Ах, жалко, всего полчаса назад уехал мой ученик, Коля Гаврилов. Год назад мы были с ним на Северном полюсе. Он с ребятами из МЧС и бывшими офицерами ВДВ затевает поиски группы Альбанова на Земле Франца-Иосифа, что нам с тобой не удалось осуществить.

Кто такой Коля Гаврилов, я знал из автобиографической книги Василия Петровича «Ангел-хранитель», так как одна из ее глав была посвящена мне. Так вот в этой книге была глава и о Николае Федоровиче Гаврилове, заслуженном военном летчике, военном летчике-испытателе I класса, летчике-снайпере, за плечами которого было восемь с половиной лет войны в Афганистане, а потом еще не одна война, Герое России, генерал-лейтенанте авиации, начальнике Управления авиации ФСБ России.

На другой день в Подмосковье, в Переделкине, меня нашли матерый полярный волк, полковник МЧС Валерий Кудрявцев и другой полярник с немалым экспедиционным стажем Александр Чичаев. Они нашли меня не только потому, что в свое время, задетый за живое «Записками о путешествии по дрейфующим льдам Северного Ледовитого океана» В.И. Альбанова, широко известными за границей и названными там забытым в России шедевром русской литературы, я поставил себе целью попытаться размотать нить его судьбы, потому что не были известны даже места и время его рождения и смерти, а я, скорее на генетическом уровне, чувствовал, что он каким-то образом связан с Уфой, и оказалось, что он не просто связан, а родился в ней и какое-то время жил на нынешней улице Аксакова и учился в нынешней Аксаковской гимназии, и в результате я написал роман-поиск «Загадка штурмана Альбанова», но и потому, что мужики поставили себе целью осуществить не осуществленную нами экспедицию, попытаться выяснить судьбу четверых спутников, потерянных Альбановым на Земле Франца-Иосифа. Они нашли меня, чтобы попросить стать консультантом планируемой экспедиции. Они не могли спокойно жить при мысли, что где-то лежат не приданными земле останки наших соотечественников. И когда Русское географическое общество отказало им в скромном гранте, предпочитая шумные пиар-кампании, они стали готовить экспедицию на свои деньги, чтобы отправиться туда в свой единственный в году отпуск.

Костяк экспедиции составили бывшие офицеры спецназа ВДВ, за плечами которых была война, и спасатели аэромобильного отряда «Центроспас» МЧС, за плечами которых тоже была война, – профессионалы высочайшего класса, работающие на ликвидации последствий природных и техногенных катастроф не только в России, но и по всему миру. Но в глубинную Арктику со всем экспедиционным скарбом и поисковым оборудованием как-то нужно было попасть. На брошенный девиз «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» из книги «Два капитана» (потому что прообразом штурмана Климова в знаменитых романе В. Каверина послужил штурман Альбанов), который прозвучал как клич боевой трубы, откликнулись бывший офицер-десантник, генеральный директор ООО «Полярный мир», почетный полярник Олег Леонидович Продан и «Саша Григорьев» XXI века, ко всему ранее перечисленному – выдающийся полярный летчик, осуществивший первым на вертолете Ми-8 посадки на Северный, а потом на Южный географические полюсы, Николай Федорович Гаврилов, за плечами которого, как я уже говорил, была не одна война. В результате на погранзаставу Нагурское на Земле Франца-Иосифа экспедицию забросил военно-транспортный Ан-72, а дальше на исходные точки маршрутов поисковые группы забрасывали транспортно-боевые вертолеты Ми-8 ФСБ России.

Когда я кому-нибудь рассказываю об этой экспедиции, меня, увы, нередко, словно удар обуха топора в лоб, возвращает в нынешнюю прагматично-коммерческую действительность удивленно-снисходительный вопрос: «И что их туда потащило на свои деньги в свой единственный в году отпуск?»

Олег Продан, за плечами которого более полутора тысяч парашютных прыжков, в том числе десантирование на Северный полюс и десятки сложнейших полярных экспедиций, позвало жизненное кредо: «Сделать то, что другие до тебя не смогли!» Врач экспедиции Роман Буйнов, оставивший врачебную практику, поскольку на зарплату врача был не в состоянии прокормить пятерых детей, так ответил на этот вопрос: «Позвал поиск правильной жизни, когда все понятно: кто с тобой и с кем ты. А практически привел в экспедицию Леня Радун, мы познакомились в 1995 году во фронтовом Грозном – он был спасателем, а я – врачом. Повидали много (у Лени, кстати, много правительственных наград, в том числе и орден Мужества за Чечню). Так вот спустя 10 лет он пригласил меня в Арктику. Просто как человека, в котором уверен, ну и плюс мой врачебный опыт».

Ответ самого молодого члена экспедиции, спасателя Александра Унтила, в недавнем прошлом заместителя командира знаменитого 218 батальона спецназа ВДВ, спасшего от позора российскую армию в январе 1995 года, за 2 года 8 месяцев спецопераций на Кавказе не потерявшего ни одного солдата: «Когда я служил в воздушно-десантных войсках, у нас был закон – своих не бросать. Сколько человек ушло на задачу – будь то засада, налёт или разведывательно-поисковые действия, – столько же должно вернуться, и не важно, мертвые они или живые. Вытаскивать необходимо всех. Были случаи, что при спасении одного человека или при эвакуации погибшего товарища гибли другие, но никто никогда не ставил под сомнение непреложность этого неписаного закона братства и чести. Из истории Великой Отечественной мы знаем, что война не окончена, пока не захоронен последний солдат. Люди, которых мы сейчас ищем в Арктике, – в своем роде тоже солдаты. У них был свой фронт, пали они за то же, за что погибнут их потомки на различных полях брани – за укрепление мощи и славы России, расширение её границ, за Великий Северный морской путь, в открытие которого они внесли свой вклад. Путь, который оказался таким незаменимым для Советского Союза во время Великой Отечественной войны, который спас тысячи жизней. Найти их для нас – дело чести и смысл жизни, пусть страна сейчас и живет другими ценностями».

Экспедиция через 95 лет после полярной трагедии сделала сенсационные находки: дневник и останки одного из членов группы Альбанова, экспедиционные вещи, но, по-моему, главная ее заслуга в том, что она вообще состоялась! Что нашлись люди, которые не могли спасть спокойно при мысли, что где-то лежат не преданными земле их соотечественники.

Владимир Кудрявцев, вложивший душу в подготовку экспедиции, на Землю Франца-Иосифа не смог полететь – по семейным обстоятельствам. Роман Буйнов в письме мне так характеризовал его: «Человек, стремящийся к разумному риску, без которого жизнь считает пресной. Энергичен и напорист в достижении целей. Коммуникабелен и деликатен. Умеет мотивировать коллектив на выполнение задач в сложных условиях экспедиционной деятельности, фанат моря, особенно если преодолевать его приходится на почти игрушечных яхтах. В 2008-м мы пробивались через льды Карских ворот почти трое суток, на нашей с ним яхте сломался винт у двигателя. По ситуации шли то на буксире, то только на парусе между льдов. Вообще он авантюрист в самом хорошем смысле этого слова. С ним экспедиция раскрашивается дополнительными красками. В 1999 году он был заместителем руководителя морской арктической экспедиции МЧС России на парусно-моторных судах на архипелаг Новая Земля. В сложнейших условиях был пройден путь более двух тысяч миль. Отрабатывались вопросы по дальнейшему совершенствованию технических средств связи. Проведены подводные погружения с целью поиска поморских судов в губе Крестовой и заливе Мелкий. Проведены работы по апробированию технических средств подводного поиска и подводного снаряжения. Открыта и восстановлена памятная плита 1880 г. Вилему Баренцу. И, главное, был открыт остров с координатами Ш-75°46?25 N; Д-58?40?Е. Вячеслав Васильевич был один из тех, кто впоследствии добился, чтобы острову было присвоено имя Андрея Рожкова, спасателя МЧС, который погиб за год до этого при спуске под дрейфующие льды при испытании нового спасательного оборудования в районе Северного полюса».

Боже мой, эта трагическая весть тогда как-то пролетела мимо меня, все эти годы Андрей Рожков был для меня живым! Я не могу сказать, что с ним был хорошо знаком, наша встреча была единственной и короткой. Это было где-то в конце 80-х годов. Прилетев в Москву по своим издательским делам, я позвонил другу, известному горновосходителю, мастеру спорта международного класса по альпинизму Михаилу Петровичу Конькову, несколько лет до того опально жившему недалеко от Уфы, в Миньяре, одному из начинателей спортивного скалолазания в Башкирии.

– Если тебе удобно, в 5 часов я буду на выходе из метро на Добрынинской, – отозвался Петрович. – У меня там пятиминутная встреча с одним альпинистом. А там поедем ко мне.

– Андрей Рожков, – представил Петрович молодого человека. – За плечами десяток сложнейших восхождений. Только что вернулся с пика Коммунизма, где руководил французско-советской экспедицией.

– Михаил Петрович сказал, что вы руководили первоспуском в глубочайшую пещерную систему Урала – пропасть Кутук-Сумган – за год до того, как в ней погибли спелеологи московского университета. Мне никто толком не мог объяснить, как это было?

– Они выбрали для экспедиции опасное время. Они поднимались по веревочной лестнице уже в последнем 70-метровом колодце и уже видели вверху небо, как на них обрушился сверху водопад. Было 31-е марта, из-за резкого потепления началось буйное таяние снегов, и поток обрушился в пропасть, на лету превращаясь в лед, и они вмерзли в этот лед.

Прощаясь, мы молча пожали друг другу руки, чтобы, как оказалось, в этой жизни больше не встретиться, хотя позже наши пути-дороги не раз пересекались. Мне запомнилась глубокая печаль в его глазах, хотя, протягивая мне руку, он широко улыбался. Я только недавно узнал, что друзья его между собой за глаза звали «печальным спаниелем».

Через несколько лет имя Андрея Рожкова я услышу во время войны в Югославии, которая была ничем иным, как полигоном, на котором отрабатывался план уничтожения СССР, а потом и России. Андрей Рожков во время той страшной междоусобной войны проводил через зоны военных действий конвои МЧС по доставке гуманитарной помощи в осажденные районы Боснии и Герцеговины. В Югославии мне с ним не привелось встретиться, однажды мы разминулись с ним на каких-то полчаса на одном из блокпостов. О нем с благодарностью и восхищением говорили жители сербских анклавов и водители ооновских гуманитарных конвоев. В свое время я дал себе слово, что больше никогда не поеду в бывшую Югославию. Там я, как русский, потерпел свое последнее поражение, и я не хотел ничего вспоминать. Не успела война закончиться, не успела высохнуть кровь, без разбору куда – еще во вчера противоборствующие православную Черногорию и католическую Хорватию – бросились скупать дешевую послевоенную недвижимость новые и не совсем новые русские, а меня это почему-то оскорбляло, разумеется, не потому, что никаких денег даже на самую дешевую недвижимость у меня не было.

Но в июне нынешнего года меня все-таки уговорили полететь в Черногорию на международный фестиваль, посвященный Всемирному дню русского языка, я согласился после долгих колебаний и только потому, что фестиваль должен был проходить в Будве, небольшом городке на побережье Адриатики, которого не коснулась война, где я никогда не был. Прекрасное море, обрамленное зелеными и красными скалами, но уже через день я не выдержал: раз оказался здесь, будет подлостью, если я не доеду до г. Никшича на севере Черногории, где с дорогим моим другом, выдающимся общественным деятелем и скульптором, президентом Международного фонда славянской письменности и культуры Вячеславом Михайловичем Клыковым, которого в воюющей Югославии звали не иначе, как Слава, мы ставили один из его последних памятников – Пресвятой Богородице – незадолго до смерти автора. Не мог я снова не побывать в монастыре Св. Василия, спрятанном высоко в горах – в скалах, хотя мои молитвы в прошлый приезд к нему были явно не услышаны, а если и услышаны, значит, не достоин я был его спасительной помощи. Не мог я не побывать и в монастыре Цетине, не приложится к святым мощам – руке Иоанна Крестителя, нет, не надеясь замолить грехи и выпросить хоть сколько-нибудь здоровья, я давно понял, что вера – это не меновая лавка (я – тебе, ты – мне), но все равно: не мог я не побывать и там, и там. И к своему удивлению, как оказалось, я часть пути, прежде всего – в Цетине, ехал путями Ивана Сергеевича Аксакова, полтора века назад предпринявшего поездку по славянским землям в надежде соединить братьев-славян в древнем единстве перед будущими бедами. На этой мессианской идее обжегся не только он, но и Достоевский, но и многие другие, впрочем, до конца еще не прочитанный нами И.С. Аксаков был трезвее в этом вопросе всех других, он уже тогда видел корень зла. Именно из этой поездки в июне 1860 года он писал родным: «Я вообще убедился, что только одно есть действительное средство поднять славянский дух в прочих угнетенных племенах, это чтобы сама Россия стала Русью, этот один факт без всякого вмешательства политического, безо всякой войны оживит и направит на путь дух прочих онемеченных, объитальяненных, офранцуженных, отуреченных племен славянских…» Вроде бы я все знал об Иване Сергеевиче Аксакове, но даже в моем представлении сложился этакий тип классического кабинетного деятеля. А тут: поразился его не только гражданской смелости; асфальтовых серпантинов, по которым я сейчас ехал, тогда не было, были только узкие горные тропы, по которым можно было над пропастями пробираться только пешком или верхом, по этой причине турки могли завоевать только прибрежную часть Черногории. Из того же письма родным: «Путь в Черногорию ужасно труден и утомителен, голые скалы и камни, никакой долины, а надо взбираться на самую верхушку… На обратном пути встретили двух герцеговинцев, вооруженных, с красными тюрбанами на головах. Они ехали к господарю (князю Черногорскому) посоветоваться насчет восстания…». Впрочем, турки смогли завоевать лишь прибрежную Черногорию не только из-за труднопроходимых горных хребтов, один из которых называется не иначе, как Проклетье (Проклятье). Кто-то из историков писал: «Самыми поразительными чертами духовного облика черногорца были его презрение к смерти и высочайшее уважение, которое он питал к храбрости…» Красноречивы цифры, приведенные русским ученым П. Рачинским: «Каждый месяц черногорцы имели шесть-семь сражений с турками, две пятых населения погибло на поле боя, одна пятая – от ран, и только остальные две пятых жителей умирало естественной смертью». Несмотря на трезвый скепсис Аксакова по поводу славянского единства, позже, в 70-е годы, он сыграет исключительную роль в освобождении Болгарии, Сербии и Черногории, той же Боснии и Герцеговины от пятисотлетнего османского ига, увы, в отличие от Болгарии, где почти в каждом городе и селе есть улица имени Аксакова, в Сербии и Черногории не помнят об И.С. Аксакове, о письме славянофилов «К сербам», потому, по моему мнению, и случилась страшная междоусобная славянская война в 90-е годы теперь уже прошлого века, как водится у нас славян, по чужой подсказке. Он посылает в Черногорию, когда там вспыхнет восстание, легендарного генерала Черняева, русских добровольцев, деньги, врачей, оружие, подвинет русское правительство на освободительную войну…

А потом в рекламе соседнего с гостиницей турбюро я с удивлением обнаружил, что теперь запросто без всяких проблем из самостоятельной в результате развала Югославии Черногории за 50 евро можно поехать на туристическом автобусе в столь же самостоятельную Боснию и Герцеговину, как раз туда в свое время я дал себе слово никогда не возвращаться. Опять-таки после долгих колебаний я решился проехать памятными дорогами. Оказывается, теперь это популярный туристский маршрут, правда, тебя предупредят, что слабонервным и боящимся высоты лучше не ездить, так как многочисленные узкие серпантины висят над жутковатыми в несколько сот метров пропастями. А каково было проводить тяжелые грузовики по обледенелым зимним дорогам, когда почти на каждом повороте за тобой следил прицел снайперской винтовки?! Порой я терял чувство реальности, невольно напрягался, вглядываясь в очередной поворот; в туристическую безмятежную реальность возвращали курортно одетые соседи по автобусу.

Вот развилка дорог, где мы разминулись с Андреем Рожковым. Короткая остановка, как объяснила экскурсовод, для фотосессии. В свое время меня, в первый раз оказавшегося в воюющей Югославии, бывалые люди учили: «Передвигаясь по Югославии, старайся не садиться в военные грузовики, бронетранспортеры, не надевай бронежилета, снайпер всегда найдет щелку в твоей амуниции. По возможности передвигайся на грузовиках гуманитарных конвоев, а надежнее всего, если над лобовым стеклом грузовика висит табличка «Россия». Садись рядом с водителем в одной рубашечке или даже полуобнаженным, чтобы тебя приняли за второго водителя. Все три воющие между собой стороны питаются за счет этих конвоев. Потому, за редким исключением, не трогают их...» Мимо проходящий пожилой местный житель стал присматриваться ко мне, поздоровался, я ответил, судя по всему, он намеревался меня о чем-то спросить, но, к счастью, автобус уже трогался, на прощанье махнув ему рукой, я заскочил в автобус.

Кажется, никто из моих нынешних спутников не знал, а экскурсовод, хохлушка Лена из тоже самостийной теперь Украины, предпочла деликатно умолчать об этом, нынешние власти Боснии и Герцеговины не заинтересованы в том, чтобы туристам говорили, что всего десять лет назад эти красивейшие горы были полем страшной войны и геноцида сербов, как и умолчала, что мы сейчас деликатно объезжаем стороной по сей день осажденный сербский анклав – самопровозглашенную Сербскую Краину, а я проклинаю себя, что в спешке, не предполагая, что попаду сюда, взял в поездку не ту телефонную книжку и не могу даже позвонить беспаспортному, отрезанному от всего остального мира в этом анклаве моему дорогому другу, выдающемуся сербскому поэту Зорану Костичу. Последний раз мы с ним виделись-простились теперь уже в прошлом веке на железнодорожном вокзале в греческом городе Солониках, небо над Белградом было закрыто блокадой, был отрезан и железнодорожный путь через Украину и Венгрию, мы приплыли-пришли в Солоники с тогда еще российской военно-морской базы в Крыму под Евпаторией на арендованном паруснике, на котором сами же были матросами, и мы с Владимиром Тальковым, братом убиенного Игоря Талькова, посадили на белградский поезд, идущий тогда уже через тоже самостийную Македонию Зорана Костича с молодой женой, актрисой Малого театра, Еленой Трепетовой. Мало сказать, что она, первая красавица в знаменитом театре, была не обделена мужским вниманием, – она была осаждаема поклонниками, но, познакомившись у нас в Международном славянском центре с приехавшим в поисках хотя бы духовной помощи Зораном Костичем, знаменем сербского сопротивления, голову которого хорватские фашисты-усташи оценили в сто тысяч немецких марок, буквально, как говорила ее мать, потеряла голову, и уже через полмесяца полуконтрабандными путями мы переправляли молодую чету в охваченную войной Югославию: есть еще женщины в русских селениях…

– Если бы Андрей Рожков был жив, мог бы он оказаться в этой экспедиции? – спросил я Романа Буйнова, имея в виду поисковую полярную экспедицию по следам Валериана Альбанова.

– Несомненно, если в это время ему не пришлось бы где-нибудь в другом месте спасать людей… Ведь вы, наверное, знаете, что Андрей Рожков имеет самое прямое отношение к Уфе? Точнее, что он сыграл, без преувеличения, большую роль в ее судьбе? И она сыграла в его судьбе большую роль, окончательно определила судьбу.

– ….

– Вы, конечно, знаете про аварию на дымовой трубе на Уфимском нефтеперерабатывающем заводе в сентябре 1991 года?

– Да, но деталей не знаю. На нефтезаводах то и дело что-нибудь взрывается.

– О том взрыве мало кто знал и тогда, тем более мало кто помнит теперь. Во-первых, страна тогда, накануне своей глобальной катастрофы, бурлила перестроечными страстями, а во-вторых, катастрофу на НПЗ удалось предотвратить. Вот если труба грохнулась бы, до сих пор, как Чернобыль, помнили бы… Не я придумал, любая статья об истории создания МЧС утверждает, что это была не только первая крупномасштабная аварийно-спасательная операция МЧС, но с нее практически начинается история МЧС. И одним из главных героев этой уникальной операции был Андрей Рожков.

А дело было так. На уфимском НПЗ на высоте 120 метров произошел надлом 150-метровой железобетонной дымовой трубы, накренившийся 30-метровый «осколок» навис над заводом и мог рухнуть в любую минуту. Падение «осколка» весом почти в 700 тонн могло привести к вполне предсказуемым последствиям. Даже если отбросить факт, что труба нависла над крупнейшим в стране нефтеперерабатывающим заводом, даже вариант падения 700-тонного «осколка» в условно чистое поле мог вызвать землетрясение в 9 баллов. Обрушение же его на завод привело бы к гигантской техногенной катастрофе, сравнимой только с Чернобылем. Специальных спасательных служб в то время в России не было. Несколько месяцев назад учрежденный при Президенте России корпус спасателей, который возглавил никому не известный тогда Сергей Шойгу (это позже в народе сложится мнение, что все другие министерства – по крайней мере, в течение десятилетия – только то и делали, чтобы ведомство Шойгу не осталось без работы), по сути существовал только на бумаге, только начал формироваться.

Из прибывших к месту аварии представителей различных ведомств только офицеры-саперы переданных корпусу военно-инженерных войск взяли на себя часть ответственности за исход рискованной операции. В течение трёх суток ими были произведены сложнейшие расчеты разных вариантов предотвращения катастрофы. В конце концов выбрали единственный и, скорее, только теоретически возможный: серией направленных взрывов срезать 700-тонный «осколок» и, развернув его на 15 градусов, положить в узкую щель между производственными установками и ниткой нефтепровода на специально подготовленную «мягкую» подушку. Для этого на обрубке трубы на разных высотах нужно было с ювелирной точностью разместить 350 килограммов взрывчатки. Закрепить взрывчатку на трубе могли только высокопрофессиональные промышленные альпинисты. Но таковых в создаваемом корпусе спасателей еще не было, можно было рассчитывать только на альпинистов-спортсменов.

Почему тогда выбор пал на Андрея Рожкова, сейчас ответить, наверное, не сможет даже Сергей Шойгу, лично возглавивший аварийно-спасательную операцию и срочно прилетевший в Уфу. Кто ведет человека по жизни, порой резко меняя не только его жизненные планы, но и судьбу? После окончания Московского гидромелиоративного института в 1983 году Андрей Рожков работал инженером отдела водохранилищ в ВНИИ «Союзгидроводхоз». Спокойная, размеренная жизнь, прекрасные служебные перспективы. Но вдруг он параллельно оканчивает Всесоюзную школу инструкторов альпинизма и курсы альпинистов-спасателей – и в 1986 году переходит на работу в Управление альпинизма Всесоюзного совета ВДФСО профсоюзов тренером отдела учебно-спортивной работы и спасательной службы. Параллельно вступает в тогда созданный спасательный отряд Красного Креста и Красного Полумесяца, с которым принял участие в ликвидации последствий страшного землетрясения в Армении в 1988 году, что, может, окончательно определило его судьбу.

В стране в 90-е годы было немало опытных, даже выдающихся спортсменов-альпинистов. Почему выбор пал именно на него? Трудно сказать, может, по принципу «кто первый попал под руку», времени искать и выбирать не было, многие альпинисты еще не вернулись с гор. Но в то же время на Андрее Рожкове остановились не случайно. К этому времени у него, уже начальника отдела альпинизма и туризма профессионального спортивного клуба «КАМАЗ», за плечами были сложнейшие восхождения на пики Свободная Корея (Тянь-Шань), Гран-Капуцин (Франция), Корженевской (Памир), Хан-Тенгри (Тянь-Шань), Ауэзова и Ленина (Памир), руководство советско-французской экспедицией на пик Коммунизма в 1989 году. Может, сыграл тот факт, что незадолго до ЧП на Уфимском НПЗ в том же 1991 году – как вызов всем альпинистам мира – его восхождение на пик Ленина на собачьих упряжках, которое сразу же вошло в знаменитую книгу рекордов Гиннеса.

Как воспоминает один из срочно собранных Рожковым добровольцев Виктор Ситин, скалолаз и спелеолог, масштаба и сложности предстоящей работы никто не представлял. Да и никто, в том числе в силу секретности, им ничего толком не объяснил. Чуть ли не по всей подмосковной Балашихе собирали альпинистские веревки, которых, как им сказали, потребуется очень много, с трудом набрали 600 метров, на своей машине поехали в аэропорт. И только там поняли чрезвычайность ситуации, когда им предоставили личный самолет президента страны.

Труба могла рухнуть в каждую следующую минуту с висящими на ней альпинистами, вес которых мог стать критическим. Критическим мог оказаться и вес брикетов взрывчатки, каждый в 50 килограммов, а их было 7. «Но нам очень повезло, – вспоминает Виктор Ситин, – что пока мы три дня работали на этой трубе, ветер был в нужную сторону, и она не упала внепланово. Ну и получилось так, что всю нашу веревку – альпинистскую – мы потратили на крепежи, а саму взрывчатку пришлось поднимать на пеньковых веревках. И мы опасались, что они оборвутся, так как эти брикеты были очень тяжелые».

А жители Уфы в большинстве своем даже не подозревали о нависшей над городом беде, по вечерам сидели у телевизоров, смотрели на гнусный московский криминально-политический спектакль по режиссуре «Вашингтонского обкома», последним актом которого будет уничтожение великой страны. Пройдет много времени, пока она наконец снова начнет вставать с колен, но скольким ее гражданам это будет стоить судьбы и даже жизни. Никто из истинных преступников, начиная с М. Горбачева, никоим образом не наказан, мало того, не столь давно Медведев, в бытность свою президентом, наградил Горбачева высшей наградой страны, орденом Андрея Первозванного, что народом было воспринято как плевок в душу…

Время летело стремительно и в то же время мучительно медленно, один только подъем на трубу занимал без малого час, потому решили на обед с трубы не спускаться. «Мы висели на огромной высоте весь день, – вспоминает Виктор Ситин, – слезали только на ночь, и еду нам, как и взрывчатку, доставляли наверх на веревках».

Во главе делегации Союза писателей России мне посчастливилось побывать в Сирии, в великой мусульманской стране, где всего 10 процентов христиан, но Рождество и Пасха являются официальными государственными праздниками, где в главной мечети Дамаска Омейядов главная святыня – глава Иоанна Крестителя и где перед минаретом Исы (Иисуса Христа) каждый день стелют новый ковер. Имам мечети мне пояснил: «Мы, мусульмане, наверное, больше вас, христиан, веруем во Второе Пришествие Исы, мы верим, что судить нас он спустится по этому минарету. Мы не знаем, когда это будет, завтра или через 100 лет, потому каждый день стелим новый ковер». Вот потому Сирию и хотят уничтожить. В Сирии я был в монастыре Симеона Столпника, великого православного подвижника, который в течение многих лет стоял на возведенном им столпе и молился Богу за все человечество, просил отпустить его грехи. Еду Симеону поднимали на веревке. Невольно пришло сравнение: они висели на 150-метровой трубе, вымаливая у Бога безветренную погоду, и сами были как боги, потому что жизнь многих людей внизу зависела от них, и люди внизу, грешные и безгрешные, верующие и атеисты, а именно в такие минуты люди становятся верующими, молились за них и на них.

Когда подготовительные работы были закончены, заводской персонал и близлежащее население вывели на расстояние трех километров. Андрею Рожкову, учитывая его главную роль в операции, дали крутануть ручку взрывной машинки. Труба при взрыве, казалось, бесшумно развернулась на запланированные 15 градусов и точно – не рухнула, а легла! – на подготовленную подушку из бревен и песка. Как потом выяснится, подобная операция была осуществлена впервые в мире и вошла в книгу рекордов Гиннеса. Так что Андрей Рожков был внесен в нее два раза в течение всего нескольких месяцев.

За выполнение этой операции группа офицеров инженерных войск и альпинисты были награждены государственными наградами. Но бывают времена, когда кусок хлеба выше наград. «Тогда нам за работу заплатили очень хорошо, – вспоминает Виктор Ситин. – А времена-то были тяжелые. Я был директором турклуба, так вот мне заплатили три годовых оклада! Это все было за счет завода».

А Андрея Рожкова Сергей Шойгу попросил перейти спасателями в МЧС, где уже через год Андрей стал спасателем международного класса и заместителем командира созданного к тому времени Государственного центрального аэромобильного спасательного отряда, сокращенно – «Центроспас». Надо ли говорить, что костяк «Центроспаса» составили участники уникальной операции, все они за время службы в МЧС, как говорится, выбились в люди. К примеру, Сергей Кудинов стал генерал-лейтенантом, заместителем Шойгу. Не последними людьми в МЧС стали Кирилл Бородин, Сергей Лебедев. Наверное, не случайно, что ныне спасать российскую армию – возглавить ее в трудную пору – призвали главного спасателя страны.

Надо сказать, что спасатель не профессия, это даже не призвание, это особый склад души, особое состояние совести, когда ты бессилен бороться с окружающей тебя несправедливостью, но не можешь идти против своей совести, и, может, единственный выход уходить в монахи. Или идти в спасатели: спасать пострадавших не столько в результате природных катастроф, которые все чаще тоже провоцируются человеком, а катастроф, ставших результатом необдуманной, неумной или даже преступной деятельности властителей, политиков, обслуживающих их безнравственных ученых, экономистов, юристов…

Потому в одно время с мелиоратором Андреем Рожковым уходит в спасатели выпускник МГИМО Владимир Мельник и в 2010 году будет участником поисковой полярной экспедиции по следам Валериана Альбанова: дипломатам часто приходится гнуться не только перед своими правителями, но и перед чужими, как в случае с Ливией, когда министру иностранных дел России была уготована унизительная роль уговаривать Каддафи сложить оружие на милость мировому злу. Уходит в спасатели выброшенный из армии по ее «реформированию» «маршалом Табуреткиным», которому до сих пор не предъявлено никакого обвинения, заместитель командира батальона спецназа ВДВ майор Александр Унтила, за 2 года и 8 месяцев спецопераций на Кавказе не потерявший ни одного солдата. Он тоже в 2010 году будет в составе поисковой полярной экспедиции, и именно он сделает сенсационные находки.

С удивлением прочту у одного из друзей Андрея Рожкова: «Для многих было непонятным, почему он, мелиоратор, стал спасателем. Он стал спасателям из-за несправедливого устройства мира, окружающей жизни, из-за лжи, в которую была обрушена страна, в результате чего была исковеркана жизнь миллионов людей; не имея возможности противостоять этому, он стал спасателем».

 Среди моих близких друзей командир Уфимского филиала Приволжского регионального поисково-спасательного отряда МЧС России Вячеслав Климец, всегда готовый прийти на помощь в моих пещерных экспедициях (к счастью, это ни разу не понадобилось), протянувший мой путь дальше в глубь Земли. Потому я все вроде бы знал о работе спасателя, но оказалось, что по-настоящему я узнал о ней во время поисковой полярной экспедиции по следам Валериана Альбанова, когда люди, насмотревшись за год на горе и смерть, намотавшись по всему свету, в свой единственный в году отпуск на свои деньги летят в Арктику искать потерявшихся без вести почти 100 лет назад соотечественников. Они позовут меня с собой; я, наверное, никогда не смогу простить себе этого, но откажусь. Не потому, что струшу, потому что много раз шитый и перешитый, контуженый, к тому времени всего полтора года назад вытащенный кардиохирургами с того света, побоюсь сорвать экспедицию, хотя, конечно, может, мне была великодушно предоставлена прекрасная возможность умереть по-мужски, сорвавшись в коварную, припорошенную снегом трещину на жутковатом даже на фотоснимке из космоса леднике на Земле Георга или от пошлого сердечного приступа, а не в постели, месяцами или даже годами мучая близких.

 Я счастлив, что судьба на очередном изломе, очередном подведении итогов, надеюсь, еще не окончательных, подарила мне встречу с этими людьми. Не случайно, что костяк экспедиции составили бывшие офицеры ВДВ и профессиональные спасатели, не важно, ныне действующие или бывшие, потому как бывших спасателей, как и бывших офицеров, не бывает. Я, конечно, так примитивно о спасателях не думал: ну, работа такая, наверное, хорошо платят. Но в то же время и не задумывался над глубинной сутью этой профессии. Наверное, приходят в спасатели и от нужды, и от безработицы, но долго такие в спасателях не задерживаются, потому что, во-первых, не каждому дано постоянно видеть человеческое горе, человеческую смерть, а спасатели выдерживают это не потому, что окаменевает их душа или ее вообще у них нет, а с холодной душой, несомненно, было бы легче работать, а потому, что спасатель – это мировоззрение, образ жизни, наконец, жертва, это часто или даже, как правило, собственный излом судьбы, который не сломал человека, а позвал спасать других людей.

Они спасают не только человеческие жизни, они спасают человеческие души. И не только тех, кого непосредственно во время природной или техногенной катастрофы спасают. А их родных, близких, наконец, престиж страны. А в случае с нашим земляком, Валерианом Альбановым, спасают память о пропавших почти век назад соотечественниках. Как оказалось, кроме них, в стране это некому было сделать.

Это очень тяжелая профессия. И не только физически и психологически. И можно только догадываться, что творится в душах спасателей. Это люди с обостренной совестью. Накапливающееся внутри напряжение требует выхода, разрядки, иначе рано или поздно при накоплении критической массы оно может сработать как детонатор, вызывающий физический или нравственный взрыв-разрушение человека. Потому не случайно, что почти все они находят самовыражение в творчестве. Владимир Мельник стал талантливым художником-фотографом, лауреатом многочисленных российских и международных премий. Александр Унтила пишет военную – жесткую и честную, как его биография, – прозу, она сродни «окопной» прозе лейтенантов Великой Отечественной – Юрия Бондарева, Виктора Астафьева, Василя Быкова…

После Уфы Андрей Рожков принимал участие в десятках поисково-спасательных операциях, в общей сложности более чем в 150, спасая от верной гибели многие, многие жизни. Вместе со своим подразделением он участвовал в ликвидации последствий наводнения в Дагестане, землетрясений в Иране и Киргизии, в ликвидации последствий эпизоотии чумы в Тыве, в операциях по доставке гуманитарной помощи в Ткварчели (Абхазия), в Таджикистане и, как я уже писал, в осажденные сербские анклавы Боснии и Герцеговины в Югославии. Там же, в Югославии, в районе боевых действий искал пропавших российских журналистов. Участвовал в поиске и вызволении тел погибших вертолетчиков из зоны боевых действий в районе реки Кодори (Абхазия). В 1995 году во фронтовом Грозном в составе оперативной группы принимал участие в эвакуации – опять-таки под огнем – больных и раненых, спасал сокровища музея изобразительных искусств, до войны одного из богатейших в стране. Вместе с ним был Леонид Радун, в 2010 году участник поисковой полярной экспедиции по следам Валериана Альбанова. В 1995 году Андрей Рожков участвовал в учениях МЧС на Северном полюсе, руководил лыжной группой. Принимал участие в ликвидации последствий авиакатастрофы на Шпицбергене, в ликвидации последствий обрушения жилого дома пограничников в Каспийске и во многих других операциях.

Во время одного из десантирований у него не открылся основной парашют, что-то случилось с запасным. Сложный перелом позвоночника. Семь месяцев в госпитале. Врачи не очень-то верили в то, что Андрей сможет встать на ноги. Из дневника Андрея Рожкова того времени: «О чем можно думать длинными бессонными ночами, когда приговор врачей обжалованию не подлежит?» И еще: «Жена... Господи, за что же ей такие испытания? Хотя она смирилась с этой участью. Участью воспитывать двоих детей и постоянно ожидать и бояться каждого звонка…» В госпитале он стал писать сказки для своих детей Маши и Леши: про маленького медвежонка у горной реки, про старый рюкзак и палатку, про себя самого, где-то очень далеко от своих детей спасающего других малышей. Перед детьми, как и перед женой, чувствовал великую вину, так мало он с ними проводил времени, мотаясь по свету. Это, несомненно, психологически самое тяжелое в работе спасателя, и далеко не каждый способен долго это выдержать, не только слабонервные уходят. Вот небольшой отрывок из газетной публикации Андрея Рожкова о взрыве, прогремевшем 22 мая 1996 года в одном из домов Светогорска Ленинградской области: «Ой ты, маленькая моя, сейчас мы тебя достанем… Хуже всего приходится, когда раскапываешь детские сады, школы и достаешь из-под обломков детей. Мы стараемся причинить как можно меньше боли тем, кого достаем. Ведь ты – последняя надежда родителей. И вдруг выносишь ребенка, который, может, еще жив».

Андрей Рожков, будучи многогранно талантливым, и до госпиталя сотрудничал с редакциями различных журналов и газет, публикуя очерки, статьи, он был талантливым фотохудожником, занял I и III места в фотоконкурсе «Интерфото» в 1996 году. А тут, в госпитале, появилось время. Стали выходить в печати его сказки, очерки. Но новым Николаем Островским он себя не видел. Он смог не только встать на ноги, но и вернуться в отряд, участвовать в сложнейших спасательных операциях, кататься на горных лыжах, карабкаться по скалам, до самозабвения увлекся подводным плаваньем. В 1997 году был назван «самым глубоководным спасателем года».

Ему хотелось многое успеть. Казалось, он хотел объять необъятное: всегда спешил на помощь людям, попавшим в беду, разделял их страдания и горе. И при этом оставался чутким, открытым человеком, понимавшим и любившим все прекрасное, он всегда и везде оставался Спасателем с большой буквы. Может, он чувствовал, что ему отпущено не много. Он часто повторял фразу: «Никогда не спрашивай по ком звонит колокол. Он звонит по тебе».

«Наверное, стоило жить проще и спокойнее, – писал один из его друзей. – Работать по своей основной специальности, занимаясь гидромелиорацией. То есть жить, как все, не напрягаясь. Не летать в вертолете под зенитным огнем, не переходить линию фронта в Абхазии, когда ГКЧС вывозил тысячи мирных жителей из блокады. Не карабкаться по обледенелым саянским склонам в Туве, собирая мерзлые трупы яков, чтобы по весне, когда все оттает, не вспыхнула эпидемия страшной болезни, не пробиваться десятки часов к живым сквозь бетонно-каменные завалы в Армении, Южной Осетии, Каспийске. Не собирать тела погибших после авиакатастрофы на Шпицбергене, не поднимать в Черном море с глубины в 40 метров тела близких друзей... Но тогда он бы не был Андреем Рожковым. За глаза мы, шутя, звали его “печальным спаниелем”. Его всегда, даже когда смеялся, грустные глаза смотрели куда-то за горизонт. Он всегда хотел быть первым, чтобы облегчить путь другим, испытать все на себе, чтобы не подвергать опасности остальных. Так было всегда. Всю дорогу. Иначе он не понимал – зачем жить».

О смысле жизни он сказал в своих стихах:

Нам, наверно, от Бога дано

Из холодных рук смерти

Безвинные души спасать…

Но, спасая других, спасатели часто вынуждены переступать черту допустимого риска. Когда в мае этого года пришла горькая весть – погибли спасатели на Нижней Тунгуске, вывозившие жителей многочисленных поселков из зоны затопления, – тут же в телевизионных новостях представитель следственного комитета заявил: «Возбуждено (непременно с ударением на у) уголовное дело по статье, предусматривающей преступление… Соблюдали ли спасатели технику безопасности, можно ли было на вертолете возить взрывчатку?» Ну, а на чем они ее срочно должны были забрасывать в район бедствия, куда нет никаких дорог?! Это по существу дела. А по существу информации. Никто, наверное, так не издевается над русским языком, как юристы, которые, может, должны бы как раз следить за его чистотой. Если при социализме по известной причине отечественным СМИ предписывалось умалчивать о несчастьях, то при нынешнем российском капитализме, наоборот, кем-то как бы строго предписывается умалчивать о хорошем, может, из боязни, как вдруг ни поднял бы низко опущенную голову, ни воспрянул духом оскорбленный и униженный российский народ, и прокуроры всех рангов изо дня в день по телевидению рапортуют-долдонят одно и то же: «Возбуждено (ударение на у) уголовное дело по статье, предусматривающей преступление…» Вариант: «Преступление, предусмотренное статьей…» Ну, ладно еще «возбуждено», хотя уже по этому можно судить об уровне элементарной образованности нынешних юристов. Но «по статье, предусматривающей преступление …»!

Услышав в очередной раз такое, я вздрагиваю. Неужели никому из прокуроров и столь же образованных тележурналистов не приходит в голову, что не может быть статей уголовного кодекса, предусматривающих преступления. Статья может квалифицировать преступление, или преступление может быть квалифицировано по статье или статьей. Статья предусматривать может только наказание. У глагола же «предусмотреть» есть второй, мистический, смысл: раз предусмотрено, значит, предопределено, кем-то запланировано, значит, обязательно должно будет совершиться. (Откройте, господа-юристы, толковый словарь живого великорусского языка В.И. Даля: «Предусматривать, предусмотреть – предвидеть или знать заранее, прежде чем сбылось, по догадкам, по соображению, по расчету»). Может, и потому у нас с каждым годом все больше преступлений, что они нашими юристами заранее «предусматриваются», как бы планируются?

Спасатель международного класса, заместитель командира «Центроспаса» МЧС России полковник Андрей Николаевич Рожков, один их, кто стоял у истоков Чрезвычайной Службы России, погиб 22 апреля 1998 года при испытании нового спасательного водолазного оборудования при погружении под многометровые льды в районе Северного полюса. Не знаю, было ли «возбуждено уголовное дело по статье, предусматривающей преступление». Погружение было необходимо для проверки возможностей водолазного спасательного оборудования в условиях дрейфующего льда. Многие из неспасателей не понимали, зачем он пошел на это, считали, что ради очередного рекорда. Но спасатель Андрей Рожков знал, что место аварии или катастрофы не выбирают, что погибших и пострадавших приходится доставать не только из покореженных машин и из-под обломков домов. Погибших приходится доставать и со дна моря, с разной глубины – Андрею приходилось поднимать со дна моря тела погибших друзей всего полгода назад. Чтобы хорошо делать свое дело, надо быть уверенным не только в тех, с кем работаешь, но и в оборудовании. В легком водолазном костюме, он спустился на глубину 50,8 метров. Это зафиксировал его подводный наручный компьютер. Он же зафиксировал и момент его смерти. Его еще пытались откачать на льду, четыре часа делали ему искусственное дыхание, но чуда на этот раз не случилось… Казалось, против этого погружения была и природа. В аэропорту Хатанги шесть суток она не давала взлететь самолету, который должен был унести его к Северному полюсу. Как бы надеялась, что ему надоест ждать. Но он упрямо ждал… Кстати, Андрей Рожков погиб, испытывая новейшее подводное снаряжение в районе полюса в свой отпуск. В другое время на это у него не было времени, в другое время он спасал по всему миру людей.

Может, он предвидел свою смерть? Незадолго до своего трагического спуска он написал стихи:

Упрямо я стремлюсь ко дну,

дыханье рвется, давит уши.

Зачем иду на глубину?

Чем плохо было мне на суше?

Он был поэтом в спасательном деле. Он и погиб, как Поэт, – в 37 лет!

Это было личное горе Сергея Шойгу, с Андреем они начинали строить МЧС. На стол Президента легло его представление о присвоении Андрею Николаевичу Рожкову звания Героя России.

Андрей Рожков продолжает спасать людей и по сей день. Его именем названы один из спасательных вертолетов Ми-8 и поисково-спасательный катер «Центроспаса» МЧС. Его имя присвоено московской средней школе № 502, в которой он учился. В декабре 2007 года в поселке Мулино Нижегородской области при участии Сергея Шойгу открылась кадетская школа-интернат пожарно-спасательного профиля, которой присвоено имя Андрея Рожкова. В его честь проводятся ежегодные соревнования юных спасателей. А Московская городская дума одним постановлением выносит решение о возведении памятников в столице двум великим гражданам: великому русскому поэту Ф.И. Тютчеву и великому спасателю А.Н. Рожкову.

P.S. Наверное, эта статья была бы более к месту ко Дню спасателя или к «юбилею» несостоявшегося уфимского Чернобыля. Но 22 апреля сего года глубокой ночью меня как бы стукнуло, я вдруг вспомнил ту короткую встречу в Москве около станции метро Добрынинская, поразивший меня печальный взгляд внешне веселого молодого человека, обращенный как бы за горизонт. Я посмотрел на календарь: со дня гибели Андрея Рожкова прошло ровно 15 лет.

Кого я в Уфе не спрашивал, никто, кроме спасателей, не знал этого имени. И я не стал ждать ни Дня спасателя, ни «юбилейной» даты предотвращенной уфимской катастрофы, к тому же до них еще надо жить. Или, как говорил не однажды и совсем не случайно Андрей Рожков: «Никогда не спрашивай, о ком звонит колокол. Он звонит и по тебе». Не знаю, есть ли экспозиция об Андрее Рожкове в музее НПЗ, как и есть ли сам музей, но, может, неплохо было, если бы ему, как и взявшим на себя чрезвычайную ответственность офицерам-саперам, имен которых, к сожалению, я не знаю, была посвящена – пусть небольшая – экспозиция в будущем музее города или даже в музее Боевой Славы, ибо по жизни они были солдатами, защитниками Родины, а Андрей Рожков и погиб как солдат.

Из архива: август 2013 г.