Борис Ахметшин. Историк и теоретик фольклора

Статья Бориса Ахметшина посвящена Льву Григорьевичу Барагу. Кем и чем он был для Бориса Гайсеевича, читатель узнает из его публикации. А от имени редакции журнала хотелось бы добавить следующее: искру любознательности и любви к слову, переданную Львом Григорьевичем, хранят и несут по свету многие и многие его студенты. Именно благодаря таким, как этот неугомонный сказочник остается навек незабвенной в сердцах бывших школяров их alma mater. Чуть ли не половина редакции «Бельских просторов» вышла из стен Башгосуниверситета, которому в этом году исполняется 100 лет.

Лев Григорьевич Бараг. Выдающийся ученый, с чьим именем связано одно из плодотворнейших на­правлений современной фольклористики и этнографии, чьи научные труды и исследова­ния по праву и заслуженно принесли их ав­тору мировую известность. При всей необъятной широте интере­сов к разным областям гуманитарных знаний и чрезмерной занятости он всегда оставался от­крытым и доступным для каждого – не только коллеги или студента, – но и любого школь­ника или просто человека со стороны, кто нуждался в квалифицированной консульта­ции, каковую он мог получить только у един­ственного в миллионном городе Льва Григорь­евича. Он никогда не щадил себя, не жалел своего времени для собеседника и всего себя без остатка отдавал как любимому делу, так и людям с такой щедростью, которую можно было бы называть расточительством, если бы за этим не стояло искреннее желание и бес­корыстная готовность помочь – особенно тому, кто оказался в творческом тупике или в сложной жизненной, а то и просто житейской ситуации. И главное, дожив до солидного возраста и будучи окружен искрен­ним уважением и добрым расположением всех, кто хоть немного знал его, он ничуть не кичился своим авторитетом, не напускал на себя важность и всегда сохранял живую не­посредственность, юношескую увлеченность и удивительную работоспособность.

Родился Лев Григорьевич Бараг в Киеве 13 января 1911 года. Учился в московской школе, закончил литературно-лингвис­тическое отделение 2-го Московского универ­ситета. (1931), преподавал литературу в пе­дагогическом техникуме. По завершении ас­пирантуры МГПИ (кандидат филологических наук, 1938) и докторантуры Института этно­графии АН СССР (доктор исторических наук, 1969) – доцент, профессор, заведующий ка­федрой литературы Белорусского, Уральско­го, Московского и Башкирского пединститутов и университетов. Несколько лет напряжен­ного труда отдано журналу "Советская этно­графия", в котором он совмещал обязанности научного сотрудника с должностью ответственного секретаря этого издания. С 1951 года работал в Башкирском пединституте, затем – в университете.

Основные научные работы Л.Г. Барага по русской литературе посвящены творчеству Д. Фонвизина, Д. Мамина-Сибиряка, М. Шолохо­ва. В журналах "Учитель Башкирии" и "Рус­ский язык в башкирской школе" им опублико­ван  большой цикл статей и научно-методических разработок о русских писателях, ставший учебным пособием для школьных и вузовских преподавателей словесности. Под его редакцией подготовлена и выпущена первая в научной деятельности башкирских ученых двух­томная "История башкирской литературы" на русском языке (Уфа, 1963, 1966), в которой ряд разделов написан самим Л.Г. Барагом. Однако наиболее полно и глубоко талант ученого рас­крылся, когда он обратился к изучению раз­ножанровой народной поэзии.

Ещё в студенческие годы Л.Г. Бараг ув­лёкся идеями своих учителей Н.К. Гудзия, П.Г. Богатырева, Б.М. и Ю.М. Соколовых и занялся позднее обследованием судеб тради­ционного фольклора в новых условиях. А воз­главив кафедру русской литературы Белорус­ского университета, организовывает еже­годные экспедиции по разным районам рес­публики, непосредственно руководит их рабо­той, которая ненадолго была прервана войной, а потом возобновлена и продолжена с творческим размахом и охватом все новых и новых территорий этого западного региона Советского Союза. Благодаря его неустанным поискам были открыты исключительно богатые очаги бытующей в живом обиходе народной сказочной стихии, накоплены значительные материалы, сущест­венно обогатившие научную базу отечественного сказковедения. Результаты этих поисков ока­зались столь плодотворными, что стали как бы завершающим звеном в собирательской и ис­следовательской деятельности крупнейших фольклористов прошлого П. Чубинского, В. Добровольского, М. Федеровского. А. Сержпутовского, Э. Клиха, Е. Романова, П. Шейна, М. Азадовского и др. и позволили Л.Г. Барагу со­ставить фундаментальный свод избранных бе­лорусских сказок с обширными комментария­ми и разысканиями (650 с.) и издать его в Германии и Соединенных Штатах Америки 100-тысячным тиражом на немецком язы­ке (1956 – 1980), выпустить систематический указатель "Сюжетов и мотивов белорусских народных сказок" (Минск, 1978) на бе­лорусском языке и ценнейший научный труд под названием «Восточнославянские сказки: «Срав­нительный указатель сюжетов» (Л.: Наука. 1979) в соавторстве с И.П. Березовским, К.П. Кабашниковым, Н.В. Новиковым, написать и опубликовать монографии "Белорусская сказ­ка: Вопросы изучения национальной само­бытности сравнительно с другими восточно­славянскими сказками" (Минск. 1969), "Вос­точнославянские сказки, их взаимосвязи и на­циональное своеобразие" (Уфа, 1969).

Трудам Л..Г. Барага свойственен глубо­кий интернациональный пафос и неподдель­ный интерес к межэтническим отношениям в фольклоре. Им осуществлено издание сборни­ков русских сказок и преданий Башкирии (Уфа, 1969. 1975), шеститомной серии башкир­ских сказок 20-томного свода «Башкирское на­родное творчество» на башкирском и русском языках и – совместно с ленинградским ученым Н.В. Новиковым – наиболее полного 3-томного академического собрания (ок. 670 текстов) "Народных русских сказок" А. Н. Афанасьева со скрупулезнейшими научными коммента­риями (М.: Наука, 1984, 1985, ответственные редакторы Э.В. Померанцева, К.В. Чистов). Под редакцией и при авторском участии Л.Г. Барага с 1974 г. выходит межвузовский науч­ный сборник "Фольклор народов РСФСР", по­лучивший единодушные одобрительные от­клики  в отечественной  и  зарубежной  печати.

Особую заслугу Л.Г. Барага отечественная фольклористика видит в его многогранной деятельности, направленной на создание серьез­ной научной базы исследования устного твор­чества народов Южного Урала в его межна­циональных связях и взаимоотношениях. В первую очередь это сопряжено с собиранием и анализом разножанровой русской поэзии нашей республики. Как известно, к основательному изу­чению ведущих форм устной словесности рус­ских Башкортостана впервые обратилась Н.П. Колпакова. Объединенная экспедиция Ленин­градского университета и Башкирского филиа­ла АН СССР под ее руководством обследовала в 1938 году прозаический и песенный фольк­лор главных горнорудных и горнопромышлен­ных районов республики – Белорецкого и Баймакского. Материалы экспедиции нашли отражение в статьях Н.П. Колпаковой "Рас­сказы о Пугачеве и Разине" (1940), "Новые за­писи рабочего фольклора на Южном Урале" (1941) и частично использованы в ее моногра­фии "Русская народная бытовая песня" (М.-Л.: Изд. АН СССР, 1962).

Спустя десять лет Башкирский научно-исследовательский институт языка, литерату­ры и истории (БНИИЯЛИ) имени Мажита Гафури при активном участии и содействии ка­федры фольклора Московского университета организовал экспедицию, которая под руко­водством Э.В. Померанцевой приступила к изучению устно-поэтического творчества рус­ского населения Башкирии. В 1948 году она работала в Караидельском, Покровском, Бла­говещенском районах, где преобладают жите­ли русской национальности, на следующий год продолжила свою работу в Кигинском, Салаватском и Дуванском районах республики. Обобщая результаты этих поездок, П.В. Поме­ранцева в книге «Русское народное творчество в Башкирии» (Уфа. 1957) отметила, что этот фольклор – своеобразный исторический доку­мент, живая летопись, сохранившаяся в памя­ти народа и передающаяся из поколения в по­коление, живет полноценной и напряженной творческой жизнью.

К сожалению, с той поры работа по соби­ранию русского фольклора ,вообще, и устной прозы, в частности, в нашей республике была, можно сказать, свернута, если не считать нескольких записей отдельных башкирских фольклористов. И во­зобновилась она лишь в начале 60-х годов, ко­гда кафедру русской литературы Башкирского госуниверситета возглавил неутомимый иссле­дователь народной поэзии Л.Г. Бараг. За по­следующий период самим ученым и его учени­ками открыты сотни талантливых народных сказочников, превосходных рассказчиков и искусных певцов и записаны многие тысячи текстов русского фольклора.

Стремясь рассматривать изучаемые про­изведения фольклора в их диалектическом развитии  – от ранних  видов до современных форм бытования – Л.Г. Бараг постоянно наце­ливал свои усилия и поиски на то,   чтобы   обнаружить, какой путь становления проходят они в своем развитии. А это с неизбежностью приводит к необходимости выявления в них общностей или различий конкретного истолко­вания и обоснования установленных соотноше­ний, что возможно только при изучении таких связей с позиций правильно выбранной конст­руктивной методологии. Среди выдвинутых в конце 50-х годов В.М. Жирмунским домини­рующих принципов сравнительного исследова­ния исторических явлений (историко-генетический, историко-контактивный и историко-типологический), фольклорист отдавал предпочтение историко-типологическому. Но коль скоро он имел дело по преимуществу с фольклором особого региона, где в силу ряда объективных причин сложилось длительное и устойчивое соседство и содружество разных народов, тем бо­лее русских и башкир, пребывающих в посто­янном экономическом и культурном общении и взаимодействии, то сходство и общность мно­гих мотивов и образов в разных этнических традициях склонен был объяснять творческим взаимообменом, что обуславливает закономер­ность применения при их изучении историко-контактного метода. А рядом с типологией контактных связей и, возможно, будучи обу­словлена ею, несомненно существует типоло­гия возможностей и вероятностей миграции и заимствования фольклорных сюжетов, моти­вов и образов.

Ученый, который живо откликался на все новое и прогрессивное в науке и окружающей его действительности, творчески воспринимал любое проявление неординарной человеческой мысли и талантливо применял его в своей жизнедеятельности. Не в последнюю очередь именно потому ему удалось внести существен­ный вклад в собирание, систематизацию и ис­следование разноязычной народной прозы. В его многочисленных публикациях и научных разработках впервые получили целостное ос­вещение принципы отбора и способы воплоще­ния жизненного материала в фольклоре, а также некоторые методико-методологические приемы анализа произведений сказочной и несказочной прозы в сопоставительном плане и единстве их художественной формы и со­держания. Так, именно Л.Г. Бараг не только выдвинул, но и убедительно доказал правомочность и научную состоятельность гипотезы, согласно которой основные сюжетные типы башкирских сказок имеют значительно больше соответствий в русском, нежели, скажем, в турецком (не говоря уже о долганском, угор­ском, якутском и др.) сказочном эпосе, не­смотря на родство башкирского со всеми перечисленными языками. Если подобная близость имеет место в области сказок, то она еще сильнее и рельефнее долж­на проявляться и проявляется в несказочной прозе двух народов, тем более в легендах, сказаниях и устных рассказах русских и башкирских горнорабочих Южного Урала, ут­верждаю и я, следуя за учителем, но, основываясь уже на новых, собранных мною, можно сказать, уникальных материалах. А это позволяет говорить не только о некоторой общности внутренних законов развития видов и жанро­вых разновидностей устной прозы, но и о пре­емственности научных традиций и методов исследования фольклорных явлений. Дейст­вительно, былая оторванность от культурных центров, своеобразные природно-климати­ческие и социально-экономические условия края, куда власти ссылали неугодных им лю­дей на вечную каторгу, где издавна перепле­лись корни и ветви представителей азиатских и европейских племен и народностей, наконец, особая сфера быта и производства, где много­национальные рабочие коллективы жили и трудились в теснейшем контакте, общаясь между собой преимущественно на русском языке, – все это вместе взятое привело к уси­лению межэтнических связей в их фольклоре и нашло наиболее полное выражение в единых в своей сюжетной основе хроникатах, меморатах и фабулатах. Высказанные здесь сообра­жения весомо подтверждаются и выводами крупнейшего исследователя горняцкого фольклора Р.Р. Гельгардта, который путем ши­роких сопоставлений творчества шахтеров, рудокопов и золотоискателей Западной Евро­пы (немцев, австрийцев, англичан, францу­зов, бельгийцев, венгров, поляков, чехов, сло­ваков, восточных славян и др.) устанавливает нескончаемый ряд повторяющихся мотивов и образов и объясняет их общностью социаль­ных факторов и единством процессов и зако­номерностей развития в разных странах на­родной поэзии, вообще, устной словесности горняков, в частности.

Признанием бесспорного международного авторитета ученого явилось его длительное сотрудничество с редколлегией 60-томной "Энциклопедии сказок", издаваемой в Берлине и Нью-Йорке на немецком и английском язы­ках, в которой он напечатал циклы статей о сказках разных народов мира. Всего им опуб­ликовано более 250 научных работ. Под его руководством только в нашем университете написано и защищено более десяти кандидат­ских и докторских диссертаций. Достаточно назвать имена его аспирантов Л.И. Брянцевой, Г.3. Имаевой, О.И. Широковой, В.В. Шмакова и автора этой статьи, а также "неофициальных", но настоящих учеников Льва Григорьевича – В.П. Кругляшевой, В.В. Блажеса, И.Е. Карпухина, М.Х. Мингажитдинова, А.М. Сулейманова, Ф.А. Надыршеной, М.Г. Рахимкулова, недавно ушедшего из жизни Н.Т. Зарипова, в большинстве своем докторов наук, которые переняли от него гораздо больше, чем – не в обиду кому-либо будь сказано – от своих на­учных руководителей, и которые успешно продолжают и развивают дело своего настав­ника, чтобы понять сколь плодотворен был путь, проложенный первопроходцем русско-башкирской фольклористики. Кроме того, под благотворным воздействием и неотразимым обаянием, можно сказать, с его благословения, а также при непосредственной помощи и под­держке Л.Г. Барага состоялись как научные работники и выросли в больших специалистов многие литературоведы университета и пединститутов республики.

Л.Г. Бараг получил повсеместное призна­ние как один из самых дотошных аналитиков, который в самой что ни на есть слабой работе умудрялся находить некое рациональное зер­но. Поэтому его постоянно приглашали в раз­ные города выступать официальным оппонен­том на заседаниях специализированных сове­тов по присуждению ученых степеней. Прин­ципиальности профессора можно было только позавидовать. Но это была в высочайшей сте­пени гуманная принципиальность, и даже са­мые критические его выступления отличались своим конструктивным характером и позитив­ной направленностью. Он был одним из самых деятельных участников многочисленных науч­ных конференций, теоретических семинаров и симпозиумов как у нас в стране, так и за ее пределами. Труды Л.Г. Барага в области фольклористики и литературоведения, его вклад в подготовку квалифицированных специалистов-филологов достойно оценены обще­ственностью и правительством республики: ему присвоены звания заслуженного деятеля науки Башкортостана и лауреата Государ­ственной премии имени Салавата Юлаева Рес­публики Башкортостан.

Высокий гуманизм был главным жизнен­ным критерием и принципом Учителя. Каза­лось, он готов обнять весь мир и всех живу­щих в нем людей. Это было ни с чем несрав­нимое явление нашего повседневного бытия, и таковым остается он поныне в нашей памяти.

«Друзья мои!» – этим непередаваемо искренним и за­душевно-проникновенным возгласом, которым он неизменно начинал каждую лекцию, своей яркой и вдохновенной речью, в которой было столько же эрудиции, сколько и эмоции, Лев Григорьевич уже с первой встречи раз и навсе­гда поражал воображение и покорял сердца студентов так, что этого впечатления, этого заряда бод­рости, более того – всплеска души, сообщаемого и возбуждаемого им, – хватало многим на всю жизнь. Лекции его, как пра­вило, собирали полные аудитории, поистине превращаясь в актовые. Порой он становился несколько многословен, но это объяснялось обилием переполнявших его мыслей и чувств, которыми он самозабвенно одаривал своих слушателей и которые становились для них твердыми убеждениями и надежными ориен­тирами в сложном и многообразном мире науки.

Пробуждать безмятежно дремлющее сознание студента было для него превыше и важнее всего. И это ему удавалось, как никому другому. А среди тех, у кого он вел семинары и спецкурсы, постоянно старался поддержи­вать дух творческой состязательности.

Никогда не забуду, как он отбирал среди четырех претендентов первого в нашем уни­верситете своего аспиранта, каковым стал по благословению небес и всех профессоров филологического факультета пишущий эти строки. При этом наш наставник до конца оставался верен правилу «побеждает сильнейший», которое не раз по­вторял нам в студенческие годы и на консуль­тациях накануне вступительных экзаменов в аспирантуру: так развито в нем было чувство объективности и справедливости.

Доминирующей внешней приметой и чертой характера Л.Г. Барага оставалось до последнего неустанное его подвижничество. Быст­рота и порывистость – не только в преодоле­нии пространства или расстояний – были всегда неизменным проявлением его натуры и всего образа жизни. Поэтому, наверное, он порази­тельно был молод телом и душой и, пожалуй, никогда не умел стареть. Помню, как легко перемахивал он через достаточно высо­кий барьер университетской раздевалки, когда ему надо было повесить или взять пальто, а на недоуменные улыбки наблюдающих такую "несуразицу" невозмутимо отвечал, что он был и остается спортсменом-легкоатлетом, канди­датом в мастера. Его редко можно было видеть размеренно шагающим по коридору или на улице – только если рядом находился собесед­ник. А так – стремительные передвижения между рядами в аудитории, подобные зигзагам молнии – как бы в подтверждение фамилии, которая на русский переводится именно так, – марш-броски по лестничным пролетам и не­удержимый, неостановимый бег-марафон по этажам и переходам учебных корпусов -обычное состояние профессора-непоседы, что выглядело со стороны крайне "несолидно". Но это была не бестолковая суета, симуляция ак­тивности, чему немало примеров вокруг нас, а бьющий через край сгусток жизненной силы, неуемное желание успевать всюду и сделать как можно больше для общей пользы. Дейст­вительно, он был вопреки возрасту не­обыкновенно легок на подъем, будучи на про­тяжении многих лет заведующим кафедрой, первым сам срывался в любую командировку по отдаленным районам республики, напри­мер,  к студентам,  в индивидуальном  порядке проходившим педагогическую практику, ис­пользуя свое даже краткосрочное пребывание в "глубинке", помимо основной цели, для поис­ков фольклорных "залежей". Кстати, именно в одну из таких его поездок мы встретились с ним в поселке-прииске Миндяк Учалинского района, где я находился на педпрактике, обнаружили и записали целый пласт не тро­нутых никем горняцких преданий и легенд. Эта встреча стала для меня своего рода "бое­вым крещением" на тро­пе фольклора.

Его любовь – взаимная и счастливая – к красоте вечно нестареющей народной поэзии была столь сильна и неизбывна, что он не ус­тавал ездить к ней на рандеву до 80-летнего возраста, приобщая к ее неисчерпаемым со­кровищам многие поколения студентов и ас­пирантов. Но как и любая красавица, она по­зволяла себе быть немножко капризной и мог­ла оборачиваться кем угодно, предстать то врубище, то во всем блеске неповторимой своей красоты, способная в одно мгновенье исчез­нуть, улетучиться, приняв волшебный облик, а неведомом краю. И приходилось нашему Ры­царю (Печального Образа, как добавляли не­которые коллеги, намекая на его непередавае­мое сходство и близость с героем Сервантеса) науки тратить немало усилий, шагать по топям и бо­лотам, преодолевать огромное множество иных преград – благо, ему нельзя было отказать в выносливости и последовательности, – прежде чем снова найти и обрести несравненную кра­соту и смысл в лице своего Идеала.

И конечно, исколесил он и исходил в этих поисках не только наш Башкортостан. И случалось с ним во время этих нескончаемых "походов" всякое. Еще в июне 1941 года, выехав со студентами Белорусского университета собирать сказки и песни в Могилевской области, он внезапно оказался в тылу быстро наступавших немцев. Выходя из окружения вместе с нашими разрозненными армейскими группами, попал в партизанский отряд, которым командовал его бывший сту­дент Цецоха (фамилию передаю, как услышал и запомнил от самого Льва Григорьевича), на­долго остался там, исполняя обязанности помощника начальника штаба соединения, и даже в таких условиях умудрялся находить и записывать прекрасные образцы народного творчества.

Он не раз тонул, переходя горные потоки и сплавляясь на плоту по Белой, оказывался оторванным от "базы" наводнением на горной реке, сильно разлившейся из-за долго не прекра­щавшихся дождей, выбирая прямую дорогу к месту расположения основного «лагеря», за­блудился в лесу и лицом к лицу столкнулся с медведем... Но он никогда не поддавался уны­нию и не терял присутствия духа, так как ни на миг не переставал любить всем своим бла­городным сердцем и понимать недюжинным умом великое чудо поэзии. Он не представ­лял себе жизни без дела, не признавал ее то­мительно однообразного и монотонно скучного хода и во все, к чему бы ни прикасался и ни обращался, вносил только ему одному прису­щую искорку и живинку.

Люди, подобные Льву Григорьевичу, ро­ждаются крайне редко. Всем своим обликом, нравственными принципами и образом жизни, активным отношением к ней он являл пример беззаветного служения науке и человечеству. В его уникальной личности счастливо сочета­лись мягкость и корректность с мужеством и бесстрашием льва, естественность и непосред­ственность с неисчерпаемостью и самобытно­стью таланта.

Лев Григорьевич был кладезем мудро­сти, но никогда не использовал свой ум и талант для конъюнктурных целей. Он неустанно генерировал глубинные и конструктивные идеи, от него постоянно исхо­дили особенная энергия и душевная теплота, и рядом с ним мы, его коллеги и ученики, обре­тали удивительное спокойствие и уверенность даже в самые отчаянные и, казалось бы, без­надежные минуты. Он воплощал собой высо­чайшую порядочность, справедливость и строгую требовательность прежде всего к себе самому. Но он был и остается нашей совестью и нашей гордостью — так много значил для нас незабываемый Лев Григорьевич.

Из архива: октябрь 2009г.