№4.2024. Тихон Синицын. Опыт вечного возвращения

Лабиринты на побережье

Любой южный город интересен своими частными подробностями, пёстрыми окраинами, закутками и прибрежными слободками. Такие неофициальные достопримечательности вряд ли нарочно посетит неопытный ленивый турист. Тем не менее именно здесь сохраняется и зиждется нечто настоящее, соответствующее духу местности, то, что обычно ускользает от глаза обывателя. Подобные места точно бы оценили Куприн и Паустовский, Грин и Крапивин.

Я люблю эти запутанные лабиринты из покосившихся домиков и гаражей, подступивших почти к самому морю.

В ясный день хорошо приостановиться в рыбацкой слободке, кивнуть загорелому боцману и погладить растрёпанную холку рыжего кота. Кот ухмыльнется в усы и непременно сцапает чёрного вяленого бычка.

В лабиринтах памятны детали: брошенные старые краболовки цвета хаки, мангалы из жёлтого мягкого кирпича, опрокинутые баркасы, поросшие травой. На бортах перевёрнутой лодки сохнет узорчатый советский ковёр. В узких проулках пахнет тиной и жареной ставридой. На балкончиках в дощатых кадках зеленеют выходцы из тропиков – остроконечные юкки и фикусы. Крылечки обжитых двухэтажных сарайчиков устремляются буквально к воде. Здесь под черепичной крышей отдыхают рыбаки и чумазые грузчики.

Можно прямо со ступенек такой сказочной хибары вглядываться в море, рассматривать длинные салатовые водоросли и вдруг заметить тонкую рыбу-иглу, которая старательно притворяется морской травинкой.

В середине февраля трогательно расцветают миндалевые деревца; на их чёрных колючих ветках распускаются матово белые лепестки.

Рядом с деревянными пирсами покачиваются ялики и баркасы, катерки и моторки. У них запоминающиеся, порой ироничные имена: «Чижик», «Романыч», «Скат», «Страшилище»… В одной из бухт мне запомнился прогулочный ялик с неброским названием «Бегемот»…

Медитативная обстановка располагает к неторопливой прогулке, когда хочется стремиться к природной самодостаточности, свойственной морским людям. Можно бесконечно слушать, как таинственно свистят на яхтах ванты. Или любоваться тощими полосатыми котами, которые грызут головы свежевыловленных рыб.

…Тропинка петляет между гаражами и исчезает в зарослях рыжего сухого тростника.

В центре набережной собраны ржавые якоря – свидетели разных эпох освоения моря. Чуть дальше на постаменте – статуя гипсовой угловатой девицы. В руке у неё – весло.

С причала открывается вид на противоположный пологий берег. Там два тысячелетия назад было античное селение и точно так же на побережье жили греческие моряки. От их гавани остались лишь облезлые фундаменты, сырые погреба и колодцы. Заглянешь в такой колодец, а там среди плотно подогнанных каменьев зеленеют веерные листья папоротника. Откуда они, интересно?

…В ясные февральские дни щедро припекает солнце. Под камуфляжным тентом старики играют в домино, тесно сгрудившись возле приземистого металлического столика. Чуть поодаль жилой вагончик, заросший плющом. Вдоль решёток крохотного окошка приклеены раскрашенные раковины рапан и устриц.

В солнечный день в конце зимы радостно затеряться в лабиринте на побережье, временно став частью этого невыдуманного, слегка безалаберного, но весьма оптимистичного и колоритного мирка.

Любовь и устрицы

Сегодня я пришел сюда не подкармливать ленивых лебедей, писклявых лысух и неуклюжих крякв. Захотелось поискать морские раковины, которых так много появляется на заброшенных пляжах после шторма. Мне попадались резные гребешки, домики раков-отшельников, расколотые мидии и даже размытые створки белесых устриц.

Раньше в Чёрном море устрицы были обыкновенными моллюсками, но их повсеместно уничтожали. Дошло до того, что дикие черноморские устрицы стали крайне редкими.

Теперь устриц регулярно выращивают на специальных фермах. Завозные моллюски отличаются от местных. Мой товарищ, ныряльщик Сергей Сергеевич, изредка встречает крупные экземпляры продолговатых дикорастущих устриц в секретных гротах Фиолента.

Когда-то я даже мечтал отведать устриц. Морской деликатес настойчиво рекламировали местные рестораторы. Когда наконец довелось полакомиться устрицами, я испытал крайнее разочарование. Слизь да песок… если быть точным, вот то, что я попробовал.

Зимний пляж сильно пострадал после ноябрьского шторма. В прошлую прогулку я обнаружил здесь большущих мёртвых травяных крабов с растопыренными зеленоватыми клешнями, сильно зауженными на концах. Крабов выкинуло на берег беспощадными волнами. Вот я снова здесь и почему-то задумался именно об устрицах. Вдруг под ногами блеснула крупная раковина. Таких пока я раньше никогда ещё не встречал.

Передо мной внушительное, но опустошенное жилище редкого моллюска. Раковина – двустворчатая, продолговатая; с крохотными ямками и крапинками-желобками. Я кручу её в руках. Она покалывает, царапает фактурным покровом мои ладони. Жаль, что нет ни одной жемчужины! Лучшие стихи о морской ракушке я читал у поэта Осипа Мандельштама. Он сравнивает хрупкие стены раковины с домом нежилого сердца, который будет наполнен «шёпотами пены, туманом, ветром и дождём». О тайне подаренной раковины, где пребывает всемирное поющее море, красочно и ёмко высказался гениальный Федерико Лорка.

Лично мне сейчас нужны раковины для творческой работы. Я буду создавать из них поделки для детей. Очень своевременно нашлась на зимнем пляже экзотическая ракушка. На её створках красивые текстуры, похожие на искривлённые спутанные ветки сухих деревьев. Тускло отсвечивают розоватые переливы, мраморные и перламутровые отблески. Это раковина принадлежала громадной заморской устрице! Откуда же она здесь?..

Я вспоминаю, как однажды с музыкантом Андреем отдыхал на берегу бухты.

Мы загораем на полотенцах и беседуем о поэзии, друг другу включаем песенки, которые воспроизводятся из хрипящего динамика смартфона. Мы спорим и смеемся. Потом я декламирую вслух свои новые стихи…

Внезапно перед нами, словно из ниоткуда выныривает необычный гость. Странный горемычный водолаз с клетчатым мешком через плечо появляется на берегу.

Угловатый нескладный парень неопределимого возраста дрожит от холода. Выражение лица – растерянное и виноватое. Глаза гостя побагровели от чрезмерного пребывания в воде, а может, и от упорного потребления дешёвого алкоголя. Скулы небрежно выбриты до синевы, волосы всклокочены от морской соли и беспорядочно спутаны. Кажется, у него озноб. Вокруг глаз – лиловые круги. Хорошо заметен на лбу горизонтальный бордовый след – отпечаток от маски для подводного плавания. К тощим ногам прилипли неаккуратно обрезанные ниже колена джинсы, превратившиеся в неэлегантные бриджи.

Мокрый пришелец прокашлялся и обратился к нам:

– Ребята, всем привет. Выручайте. Мне срочно нужен мобильный телефон. Одолжите по-братски?

– Мобильник? – уточнил Андрей с недоверьем. – Зачем он тебе понадобился? Сядь лучше на травку, на солнышке погрейся! Отдышись, братское сердце.

– Вы не понимаете. Мне непременно необходимо сделать телефонный звонок. Любимой жене. Я ведь обещал.

– Ну, ладно, не вопрос. А почему ты со своей «трубки» не позвонишь? – спрашиваю я и с любопытством осматриваю громоздкий клетчатый баул, с которым вынырнул наш странный гость.

– Мой мобильник разбит. Он поломался, – нехотя отвечает ныряльщик.

– Как же так вышло?

– Его разбила об стенку моя любимая супруга. Мы повздорили немного. Размахнулась и прямо об стенку его… Понимаешь, дама какая резкая?

– Ну, ей, кажется, надо совершенствовать свои эмоциональные компетенции, – язвительно комментирую заученной репликой, которую я недавно подслушал у знакомого психолога.

– Я обещал ей сразу перезвонить. Как только вынырну из моря, – уточняет ныряльщик.

– Сколько же ты плавал? – не отступаю я.

Он просит взглянуть на часы. Замолкает на несколько секунд. Видимо, ведет подсчёт. И отмечает, что плескался не меньше четырёх часов.

Андрей ехидно хмыкает и молча протягивает ему мобильную трубку. Водолаз шустро по памяти набирает знакомые, вызубренные назубок цифры и связывается с женой. Бодро произносит:

– Любимая, всё чётко. Я всё сделал. – Ныряльщик бросает косой взгляд на обсыхающий у его ног мешок, который выставлен на солнцепёке рядом с резиновыми чёрными ластами.

…Подумать только, он знает номер своей любимой женщины наизусть. По нынешним временам – почти подвиг. Но современный мир не лишен чудес.

Из трубки доносится гневное шипение, перемешанное с бульканьем и мурлыканьем. Мимика водолаза выражает крайнее умиротворение. Он шепчет слова прощания и удовлетворённо протягивает нам сотовый телефон.

Рядом с нами никого нет. Где-то вдалеке мерцают чумазые буксиры. На поверхности воды поблёскивают фиолетовые пятна мазута. Ветер с шорохом переворачивает большой пластиковый буёк. Пучеглазая огненная стрекоза бесшумно приземляется на брошенную на берегу ржавую цепь.

Похожие на шеи доисторических монстров облезлые плавучие краны безучастно возвышаются над заливом.

Наш собеседник, новоиспечённый человек-амфибия откуда-то извлекает расплывшуюся сигарету, засовывает её в посиневшие тонкие губы. Кашляет и безуспешно пытается подкурить с помощью мокрой зажигалки. Рядом с ним туго набитая клетчатая сумка.

Мои глаза выражают неподдельное изумление. Никогда не видел, чтобы кто-то в маске с трубкой, в резиновых ластах брал с собой для водных процедур клетчатую белёсую сумку.

Человек-амфибия считывает моё недоумение и сам объясняет суть происходящего.

– Очень люблю свою дорогую жену. Как-то надо зарабатывать, обеспечивать семью, – поясняет он.

– И как тебе в этом помогает сей баул? Что у тебя там, если не секрет? – не унимаюсь я.

– Секрет вообще-то. Но вам я его приоткрою. Я ловец устриц. Я собираю их вдоль старых кораблей и причалов.

– Но устрицы ведь такой редкий моллюск! Где же ты их находишь? Ведь после того как в ХХ веке в Чёрное море проникли хищные рапаны, их численность так сильно сократилась? – умничаю я.

– Так я-то ради любви. Всё в семью. Я так зарабатываю. Вот сейчас их почищу от мусора. И понесу сдавать в ресторан! Смотрите сами. – Он раскрывает мешок, набитый невзрачными бесформенными, дурно пахнущими предметами. Это грубые ракушки.

От них разит мулякой, тиной и нефтью…

– Ты всё это время, почти половину дня бултыхался на окраине порта в поисках устриц?

– Чего не сделаешь ради любви! Сам должен понимать!

– А может быть, это моллюски с устричной фермы? – уточняю я.

В ответ наш гость отрицательно качает головой, распаковывает поклажу и начинает срезать наросты и водоросли перочинным ножиком с бледных раковин.

Предприимчивый парнишка погружается в какие-то ведомые только ему размышления. Я слышал ранее про отважных ловцов жемчуга, промышляющих в тропических странах. У нас тоже что-то теперь такое появилось.

Интересно, в какой именно ресторан принимаются эти деликатесы. Может, он всё врёт?

Парень отогревается и с улыбкой преподносит нам в дар несколько раковин. Угощает уловом. Ракушки густо обросли морской капустой и шершавыми наростами. На черноморские устрицы они не похожи совсем. Бесформенны и неприглядны. Содержимое створок обладает отвратительным вкусом. После съеденных на жаре сырых устриц ещё и пить сильно захотелось. Возможно, нам просто не доставало бокала белого вина и дольки лайма.

Устрицы даже не пищали… Я сорвал веточку едкой приморской полыни, чтобы как-то приглушить неприятное послевкусие. Ощущение, будто куснул ломтик медузы, хотя я медузу никогда и не пробовал. Зато вспомнил прелестные стихи из сказки Льюиса Кэрролла про Алису в Зазеркалье. По сюжету там два комичных персонажа Плотник и Морж подкрепляются на морском берегу устрицами. Есть мнение, что с забавными стихами, которые декламирует Траляля девочке Алисе, связана сюрреалистическая песенка «Битлов» «Морж».

И вот мы с музыкантом Андреем, словно Плотник и Морж, угощаемся мерзкими устрицами, радуемся жаркому припекающему солнцу и тому, что ещё впереди половина лета. Рядом с нами новоявленный ихтиандр. Андрей слегка поперхнулся, кажется, он уже не хочет рассказывать о своих новых песнях. Чумазые ладони пахнут илом, мокрым железом и рыбьими потрохами.

– Удивительное дело любовь… – хрипит наш дайвер. И снова погружается в свой кропотливый, но не особо интеллектуальный труд.

Визгливо покрикивают над поверхностью моря крачки.

Горячий июльский ветер шумит в ушах. А мы умиротворённо, каждый на свой лад думаем об устрицах, поэзии, любви и мечтаем о счастье.

Клочок степи возле моря

– Иногда мне кажется, что рай – это клочок дикой степи возле моря.

– Это просто наше детство прошло в прибрежной степи.

Из переписки в интернете

I

Существуют такие истории, которые хочется пересказывать снова и снова. Есть опыт пребывания в пространствах, которые воспринимаешь, как знакомые с детства книги. А ещё бывают родственные ландшафты, где испытываешь опыт вечного возвращения.

Для меня столь значим клочок дикой степи возле моря. С ним связан поток приятных ярких воспоминаний, которые проявляются в памяти, как зыбкий утренний сон, растворяющийся незадолго до пробуждения.

II

Я еду по грунтовой каменистой дороге на велосипеде; слышу, как ломкие побеги цикория хрустят в спицах, как шуршат колёса, наскакивая на мелкие острые камешки. Подмечаю разбегающихся в разные стороны хохлатых жаворонков – кругленьких, коричневых, дружелюбных птиц. Они с волнением пересвистываются, синхронно взлетают и исчезают в рыжей пыли над грунтовкой среди степи.

Важно внимательно прочесть предысторию, научиться предчувствовать, что совсем скоро усилится воздействие неминуемого весеннего тепла. На косогорах появятся разноцветные касатики – карликовые ирисы. Плавно потянутся к солнцу белые лепестки птицемлечника и зацветет душистый шалфей.

Знаю, что за поворотом небольшой песчаный пляж и отмель с прозрачной водой.

На мелководье погружены в белёсый песок осколки греческих амфор и терракотовая старинная черепица. А если повезет, то можно найти обросший водорослями ржавый якорь или крабью клешню.

По пути мелькает несколько корявых диких маслин с колючими стволами. Их спутанные ветви прижимаются почти к самой земле. Рядом низкорослая южная сосна. Смолистые чешуйки розоватой коры слегка отгибаются от ствола. Во время сильных штормов солёные лазоревые волны достают почти до выцветшей сосновой хвои.

На побережье мелькают разноцветные ящерицы. Они столь грациозны и красочны, что никто даже не посмеет ухватить их за хвост. Разве можно их обижать? Они ведь такие маленькие!

III

Если спуститься по рыхлой почве в степной овраг, из бурьяна непременно выскочит перепуганный взбалмошный заяц. Однажды прямо на дороге, петляющей среди остепнённого участка плато, довелось встретить компанию безмятежных зайцев-русаков. Довольно крупные звери спокойно сидели на земле и будто бы даже увлечённо беседовали, слегка свесив длинные рябые уши, шевеля усами, иногда приподнимая передние лапки. Когда я со своим товарищем подошел к ним почти вплотную, заячья команда нехотя ретировалась, отскочила в густые заросли. А один косой зачем-то ринулся прямо мне навстречу. Мой товарищ успел сделать несколько фотографий, изумительных заячьих портретов, несмотря на приступ подступившего смеха. Сердитый заяц с выпученными глазами на выкате и оскаленными жёлтыми передними резцами выглядел чрезвычайно потешно.

Я рассмотрел его в мельчайших подробностях. Вы не поверите, но вблизи заяц напоминает небольшого разъярённого, усердно подпрыгивающего кенгуру. Ушастик подбежал так близко, будто задумал сбить нас с ног. Но в последнюю секунду резко свернул в сторону и бросился наутёк…

IV

На окраине коттеджных посёлков в истерзанной солёной степи нервно перекликаются фазаны. Нередко они бесстрашно останавливаются на обочине, словно сказочные жар-птицы, и дают себя как следует рассмотреть. Иногда я даже нахожу их цветастые длинные перья.

На приморском пустыре я как-то повстречал стаю рыжих пятнистых бабочек-репейниц, когда они возвращались из «субтропической командировки», преодолев морские просторы.

Весной в степи отдыхают оравы блестящих чёрных скворцов. В зарослях цветущего шипастого чертополоха радуются жизни нарядные щеглы – любимые птицы поэта Мандельштама.

Под сырыми валунами, покрытыми зловещими гамаками густой паутины, прячутся коварные ядовитые сколопендры. Я их опасаюсь и вам рекомендую держаться от них подальше.

V

Особенно эффектны в степи светло-фиолетовые, похожие на кораллы кусты кермека, которые не боятся засухи и любят солнечный ветер.

Под вечер в мглистом небе бесшумно пролетает ястреб. Его силуэт похож на пепельно-серый натянутый тугой лук. Хищник исчезает через несколько мгновений, будто его и не было вовсе.

…Здесь легко и органично становиться самим собой. Я будто бы возвращаюсь домой. Бывает так, что приостановишься и взглянешь в сторону горизонта. А там, вдалеке, дрожит над кромкой воды крохотный парус, похожий на бесплотный осколочек яичной скорлупы. Хочется рассмотреть, что же там дальше, но начинают слезиться и болеть глаза. А ещё в открытом море частенько мелькают чёрные плавники дельфинов. С утёса видно, как из волн выскакивают афалины или азовки, как они резвятся напротив берега. Дельфины такие грациозные и красивые, будто только что прибыли с ожившей критской росписи загадочного Кносского дворца.

На границе с лоскутом степи растут, словно грибы, невысокие безвкусные дома, выстроенные из жёлтого кирпича, пористого ракушника. Местные жители пьют на верандах крепкий чай и дешёвое вино, варят пучеглазых крабов в электрических чайниках и проводят выходные в бестолковых беседах. Лучшее для них занятие – прогуляться вдоль береговой линии на закате с собакой, подняв на крыло стаю морских птиц.

VI

Этот уютный уголок подобен земному отголоску райской жизни. Далеко не каждому доступна потрескавшаяся рыжая глина дороги. Здесь окружающий простор не ограничен горами, торговыми центрами, трубами котельных и многоэтажными домами. В ясный день ощутима мощь близкого спектрально-синего неба.

Жаль, что степных клочков, островков прибрежной равнины становится всё меньше. Их перекапывают и кромсают, а они всё рано возрождаются серебристыми тонкими нитями ковыля, горючим ароматом полыни, звоном цикад и весенним свистом птичек-каменок.

VII

Родная приморская степь в моём воображении – собирательный коллажный образ, калейдоскоп осколков путевых впечатлений и пустяковых отрывочных событий. Я представляю домик смотрителя полосатого каменного маяка, нахожу в памяти обрывки рыболовных сетей, замечаю обросшие морскими ракушками пластиковые бутылки и выброшенный на песок волнами яркий поплавок. Я встречал такие места в окрестностях Севастополя, на пустошах Тарханкута, на безлюдных побережьях Керченского полуострова...

VIII

В одной из сказок Клайва Льюиса есть примечательный эпизод. Там подростки спорят и ссорятся в комнате, где на стене висит картина с морским пейзажем. В какой-то момент они обращают внимание на живописное море. На холсте среди ревущих волн мерцает парусный корабль. И вдруг происходит нечто невообразимое: море волнуется уже совсем по-настоящему, солёные буруны хлещут на ребятишек с картинной плоскости, морская буря захватывает пространство комнаты, и дети оказываются в сказочном мире, на пути в волшебную Нарнию. Думаю, настоящая живопись подобным образом воздействует на воображение зрителя. Картины не должны оставлять нас безучастными и равнодушными к художественному сюжету. Мне бы очень хотелось увидеть живописный холст, где степной клочок возле моря изображен неимоверно точно и представлен именно таким, каким его знаю я.

Спасение лебедя

Несколько дней не прекращались монотонные февральские дожди. Небо надолго заволокло рыхлыми тучами пепельного цвета. Я даже подзабыл, когда в последний раз по-настоящему появлялось солнце. Мятые бурые водоросли и сырой морской песок густо налипали на подошвы походной обуви. Пляжный пейзаж нагонял тоску. Возле разбитой штормами набережной мелькали колючие дикие маслины, покосившиеся деревянные пляжные зонтики в форме грибов, кривые прутики тамариска и кофейные киоски с наглухо заколоченными окошками.

В те дни от журналистов и блогеров стало известно о чрезвычайном эпизоде. На берегу мелководной бухты появился увечный лебедь. Требовались волонтёры, для того чтобы ему помочь. Но мы тогда точно даже не знали: этот лебедь ранен или запутался в рыболовной леске. Предстояло ещё выяснить: в чём конкретно проблема и можем ли мы помочь.

Вместе с моим товарищем ботаником Свириным я добрался в обозначенное время к побережью мелководной бухты. Других добровольцев не нашлось, хотя появившаяся новость предварительно активно обсуждалась в соцсетях.

На берегу нас встретил румяный сотрудник природоохранной организации города – экологический инспектор. Он бросил уточкам размороженный початок кукурузы и поприветствовал нас. Затем он распахнул багажник автомобиля и выдал нам два новых комплекта специальной формы – непромокаемые костюмы из тугой твердой резины. Выглядели они забавно.

Огромные, тяжелые литые коричневые сапоги плавно соединялись с непромокаемыми брюками. Они доставали почти до самых подмышек.

– Ты в этой одёжке похож на сотрудника ассенизаторской службы, – зычно прогоготал ботаник Свирин.

– На себя посмотри, – хмуро проворчал я и защёлкнул карабинчики на спецформе.

Резиновое облачение нам подходило как раз по размеру. От ледяного ветра головы защищали вязаные шерстяные шапки с помпонами.

В этих странных нарядах предстояло извлечь из бухты раненого лебедя, который, по слухам, не мог летать и принимать пищу.

Мы планировали его поймать и освободить от коварных узлов и перепутанных мотков лески. На пляже ёжилась от холода молоденькая врач-ветеринар. Она потирала ладони и отбивала каблуками непознаваемый ритм, тщетно пытаясь согреться. Рядом на песке виднелся чемоданчик со шприцами, снотворным, бинтами и всем необходимым для лечения птицы.

Около неё собрались зеваки, мамаши с детьми, репортёры, прибывшие с операторами местных телеканалов заснять чудесное избавление лебедя от лески. Мы с улыбкой отказались от комментариев и интервью. Решили без промедления направиться к морю спасать лебедя. Уверенно хлюпая ногами, мы баламутили ил и бодро торопились «причинять добро».

Нас не останавливала мрачная промозглая погода. Дождь так и не прекращался. Мелкие колючие капельки неистово барабанили по поверхности моря.

Около лодочной станции мы зашли по колено в воду и ощутили холод морских волн сквозь непромокаемые сапожищи.

Возглавил операцию по спасению несчастной птицы экологический инспектор. Он некоторое время договаривался с угрюмым сторожем лодочной станции об аренде какого-либо плавсредства. Пока шел торг, сторожевая сердитая собака неистово лаяла в нашу сторону, она натягивала ржавую цепь, норовя куснуть за непромокаемые резиновые облачения. После непродолжительной дискуссии сторож ради спасения благородной птицы всё же выдал нам подержанный жёлтый катамаран с потрескавшимся пластмассовым корпусом. Лопасти водного велосипеда заржавели и отчаянно попискивали, когда его пытались вывести на глубину. Я зашел по пояс в воду и хорошенько подтолкнул катамаран. На сиденья уже успели забраться Свирин и инспектор. Дело пошло – винты затарахтели, мы вышли на середину бухты. Несмотря на холод, сырость и монотонный колючий дождь, который вот-вот мог превратиться в снег, я понял, что нас ожидают приключения. Вдали покачивались рыболовецкие баркасы и шлюпки. Нам махали руками мамаши с детьми, ветеринар и репортёры. Истерично визжали пёстроносые крачки, пытаясь выхватить из моря блестящую хамсу.

Лебединая стая кормилась вдалеке от доверчивых уток, писклявых чёрно-белых лысух и нырков.

Лебеди подпустили нас предельно близко. В море покачивались на волнах белоснежные взрослые шипуны и некрупные серо-коричневые лебеди-подростки. Одна взрослая птица держалась особняком. Одинокий лебедь, словно печальный изгой, не подплывал к остальным птицам.

Это оказался как раз наш клиент. Я успел рассмотреть, что с его клюва свисают мотки рыболовной лески, похожие на прозрачную тонкую проволоку.

Инспектор переместился на нос водного велосипеда. Он размотал длинную сеть и вооружился огромным сачком. Мы со Свириным что есть силы крутили педали. Не так уж часто представляется уникальная возможность прокатиться в море на открытом катамаране в один из самых холодных дней февраля. Наши ноги работали непрерывно. На мышцы обрушилась более тяжкая нагрузка, чем во время ежегодного городского велопробега или интенсивной тренировки в спортзале. Вскоре мы окончательно согрелись и даже вспотели от усталости. Лебеди оставались прямо по курсу. Инспектор размахивал сачком и, будто матёрый шкипер, командовал навигацией, указывая нам путь.

Временами катамаран глубоко проседал под воду. Рядом галдели мелкие чайки. В любую секунду мы могли перевернуться и оказаться под водой всей компанией по центру ледяной бухты.

К нашему счастью, этого не произошло.

Когда мы почти подобрались к лебедю, инспектор победоносно взмахнул сачком. Но лебедь чуть ускорился и отплыл на недосягаемое расстояние для сетки или сачка.

Мы продолжили погоню, а лебедь ещё немного отплыл, быстро сделал в море дугу и направился к дальнему берегу.

Потея, смеясь, что есть силы крутя педали, мы плыли за беглой птицей, которой мы решили непременно помочь.

Но лебедь не давал нам спуску. В компании других шипунов он покрикивал и похрюкивал, плавно удаляясь в сторону мелководий и зарослей тростника.

Птицы мотали длинными шеями с коричневыми пестринами и забавно шевелили хвостами. Они уходили прочь, не покидая поверхности моря. Птицы плавали кругами по бухте, это их не затрудняло. А мы выбивались из последних сил.

Словно команда велосипедистов, мы мчались за птицами, рассекая мутные волны зимнего моря.

Окончательно устав, мы практически нагнали компанию лебедей. Птица, запутавшаяся в леске, оказалась дальше других. Очередной взмах сачка не помог. Днище катамарана отчаянно заскрипело об песок, мы сели на мель. Я вылез за борт и что есть силы подтолкнул наше плавсредство, опасаясь «катамаранокрушения». Пахучий ил клубами пошел к поверхности. Приложив усилие, мне всё же удалось стащить катамаран с мёртвой точки. Лебеди с удивлением и лёгким презрением смотрели, как рядом барахтался с запутавшейся сетью Свирин, а инспектор вновь орудовал сачком. Птицы не спешили уплывать. Они просто подобрались к самому берегу, к узкой кутовой части бухты и почти вышли из воды.

Развязка этой истории случилась неожиданно.

Запутавшийся лебедь повернул голову в нашу сторону и надменно зашипел. Он расположился прямо на береговых камнях перед нами; путь к морю и к птичьей стае оказался отрезан. Остальные лебеди уплыли прочь по узкой протоке. Я хорошо запомнил, как лебедь взглянул на нас в упор. На шее и клюве поблёскивала леска, мешающая ему, как мы думали, летать и глотать пищу. А может, ещё и раненый?.. Внезапно он впервые плавно раскрыл массивные белоснежные крылья, вытянул вперёд длинную шею, взмахнул перьями мраморного цвета и поднялся в небо прямо над нашими головами. Инспектор победоносно метнулся навстречу птице со своим гигантским четырёхугольным сачком, а я подкинул вверх длинную сетку. Но всё тщетно. Лебедь взлетал всё выше и выше в небо. Он исчезал над открытым морем, превращаясь в крохотную белую точку у горизонта.

…Досада смешана с усталостью. Репортёры местных телеканалов и ветеринар давно разошлись по домам. Мы молча возвращаем катамаран на лодочную станцию. Сторожевая собака сочувственно встречает нас на причале. Добродушно поглядывает на инспектора и виляет хвостом. Наши благородные попытки поймать строптивого лебедя и освободить его от лески продолжались потом ещё несколько дней. Но куда там! Лебедь всегда оставался на недосягаемом расстоянии. Спасаться он не желал. А когда потеплело и настала пора зимующим птицам возвращаться к местам гнездования, несчастный лебедь так и улетел в стае других птиц с обрывками лески на шее и клюве. Что с ним стало дальше – неизвестно.