Рашит Султангареев. Буржуа

* Перевод с башкирского М. Гафурова.

Женщина преклонного возраста, проще говоря, бабка, устроившись на переносной скамеечке, торгует на улице семечками. Много их ныне, таких торговок, в каждом городе чуть ли не на каждой улице занимаются они нехитрым бизнесом.

Невесть с чего пристрастились люди к этим самым семечкам. И здоровье семечками вряд ли укрепишь. Тем не менее, куда ни глянь, грызут их. Не поймешь, чем порождено это явление: то ли тем, что существуют продавцы, то ли тем, что существуют покупатели. Нет, скорее всего, тем, что движемся мы к капитализму. У всех на уме «мани, мани, мани», деньги, значит, все продается и покупается; человек теперь и полшага бесплатно не шагнет, ворона и та бесплатно не каркнет.

Едва ли бабки, торгующие семечками, когда-нибудь корпели над «Капиталом» Карла Маркса. Может, даже не слышали об этом основополагающем труде, а если слышали, то услышанное в одно ухо влетело, в другое вылетело. Так-то оно так, но формулу бородатого основоположника «товар — деньги — товар» усвоили. Не на лекции усвоили, не в книге вычитали, а на своей, как говорится, шкуре прочувствовали. В этом нет ничего удивительного, удивительно другое: откуда у городской бабки семечки берутся? Она же не то что лопатой — ногтем, наверное, землю не ковырнула. Впрочем, и не ковырнув, семечки добыть можно. Она и добывает всякими путями. Хочешь жить — умей вертеться, на то и капитализм.

Подсолнухи, как известно, растут в сельской местности, на полях. Точнее, их выращивают. Поздней осенью убирают урожай. Какой-нибудь Файзрахман, комбайнер, бывает, поленится или «забудет» опорожнить бункер, где положено, и, пригнав комбайн к себе во двор, вывалит намолоченные семечки у своего крыльца. Шофер Сайфульмулюк и даже возчик Абдрахман, перевозящий в своей арбе всякую всячину, тоже часть урожая случайно прихватят...

Они люди гордые, конечно, не выставят себя на посмешище, принявшись торговать семечками на улице. Кому надо, тот сам к ним придет. Хозяин двора сбудет доставшиеся даром семечки за пару бутылок, а при хорошем настроении и за бутылку. Затем семечки, уже превратившиеся в товар, будут переданы или проданы владельцу шикарной машины, прибывшей из города, и, проделав немалый путь, окажутся в конечном итоге в мешке нашей бабки. Переходя из рук в руки, товар заметно вздорожает. Вот вам и «прибавочная стоимость», о которой писал бородатый основоположник. Бабка — последнее звено в цепочке, превращающей товар в деньги, следовательно, не зря сидит она на улице в любую погоду. Она — истинная марксистка, вернее лицо, подтверждающее Марксову теорию практикой.

Уже два или три года вижу я ее на одном и том же месте. Может, и раньше видел, да как-то не обращал на нее внимания. Во всяком случае, возникла она на улице в те дни, когда наше дорогое отечество только еще пускало корни в капиталистическую почву.

При социализме окаянные милиционеры не давали покоя таким старушкам, гнали взашей — не сиди, мол, тут, спекулянтка, портя вид улицы и позоря страну, а то и уводили с собой, чтобы выпытать, откуда взялся их товар. Теперь у нас свобода, айда обогащайся, кто как может, развивай рыночную экономику. Человек, сидящий там, на самом верху, падишах наш, так велел.

Бабка знает себе цену, смотрите, как спокойно, храня свое достоинство, сидит она. Она настолько спокойна, что кажется порой изваянием в форме несколько обезображенной пирамиды, поставленной на асфальт. Когда подходит покупатель, изваяние шевелится — отсыпает семечки в бумажный кулек, сует деньги в карман — и вновь застывает.

На пирамиду бабка смахивает из-за своего одеяния. На голове у нее видавшая виды шапочка с помпоном. В свое время шапочку могла, наверное, носить красивая девушка, теперь этот головной убор сродни ушедшей на пенсию старушке. Фигуру бабки прикрывает выцветший, как сама хозяйка, заскорузлый, плащ, плащ-то и придает ей форму пирамиды. На ногах — глубокие заношенные калоши. В общем, не похоже все это на наряд процветающего коммерсанта.

Сытый голодного не разумеет, и все-таки можно предположить, что сидит бабка на улице день-деньской не по доброй воле. Поживи-ка в ее возрасте вот так, занимаясь уличной торговлей! Будь у нее возможность — сидела бы с внучонками дома, в тепле, с удовольствием смотрела телевизор. Зачем ей теперь богатство? Ей уже за семьдесят, к скромному достатку не привыкать — и войну, и послевоенные невзгоды пережила, чего только не навидалась!..

Есть у меня нехорошая привычка: вдруг возьму да и наделю человека вымышленной биографией. Тут тебе и род занятий, и семейное положение, и все такое прочее — вплоть до мельчайших подробностей. Короче, изображаю из себя ясновидца.

Я и для этой бабки биографию придумал. По происхождению она наверняка деревенская. Во время войны еще совсем молоденькой по вербовке или там через ФЗО угодила на завод. Скорее всего, на моторный. Жила со сверстницами в холодном бараке. Однажды у нее украли хлебные карточки, и целый месяц она голодала. Натерпелась, бедняжка.

Повзрослев и окрепнув в кости, вышла замуж за такого же, как сама, бедолагу. Поначалу семейная жизнь складывалась сносно. Ребенок родился, порадовал, и, как водилось в те времена, дали им комнату в коммуналке. Но с годами муж стал все чаще закладывать за воротник. В конце концов упился до смерти. Умер. На беду и зять попался пьющий. Вот теперь и сидит она тут, чтоб было на что кое-какую одежонку и что-нибудь вкусненькое для внуков покупать...

Кто знает, может, она и сама попивала в свое время. Не сразу ведь старухой родилась, в молодости и повеселиться хотелось, ну и затянуло ее в хмельной угар, отдала должное злодейке с наклейкой. Вон лицо у нее какое темное — как бы изнутри обуглилось — и сморщенное. Морщины крупные, глубокие. И глаза вытаращенные, — если поднатужится, того и гляди совсем наружу вылезут. Только от пьянства глаза могут стать такими... Да ладно, ни к чему эти подробности!..

Будто угадав по выражению лица, о чем я думаю, мужичок, стоявший рядом со мной на автобусной остановке, обронил:

— Хоть и не шибко старается бабка, по меньшей мере рублей сто в ее карман за день набегает...

— Сто рублей?! — поразился я. — За день?!

— Не за месяц же! — усмехнулся мужичок.

— Сто! Убавь хотя бы наполовину! Три тысячи в месяц — это же больше, чем получает профессор!

— Ха, профессор! Кто он такой сейчас, твой профессор? Вот они теперь профессора!

На удивление сообразительным стал у нас народ в последнее время. Этот неказистый, глуповатый на вид мужичок тоже неплохо соображает. Копнись в нем, так невесть какие еще таланты обнаружишь. Не глуп он, нет, не глуп и считать умеет. Моментально высчитал, какая сумма набежит в карман бабки за год, если она будет продавать пусть даже не по пятьдесят, а по двадцать стаканов семечек в день. Приличная сложилась сумма, не каждый из нас, интеллектуалов, столько заработает.

Вот так «бедняжка»! Не она, получается, а мы — бедняги!

Я думаю об этом, а мой случайный собеседник гнет свое:

— Либо сын, либо зять привозит ее утром сюда и увозит вечером домой на иномарке...

— Ты уж чересчур загнул!

— Нисколько не загнул! Думаешь, старуха мешок с семечками на загорбке таскает? Для нее и скамеечка, на которой сидит, — груз...

Гляди-ка ты, ведь и в самом деле не в автобусе, наверное, бабка ездит. В него и без груза-то еле втискиваешься, а попробуй-ка с мешком да еще со скамеечкой! Простоват я, выходит, — не разбираюсь толком в нынешней жизни.

— Коль не веришь мне, дождись окончания бабкиной работы, сам увидишь... — Мужичок, бросив на меня насмешливый взгляд, заскочил в автобус — нужный ему, видимо, подошел.

Удачное место выбрала бабка для своего бизнеса — возле автобусной остановки. Здесь останавливаются не только те автобусы, что курсируют по нашей части города, но и проходящие в Дему и в сторону аэропорта, поэтому на остановке скапливается много народу. Да и улица большая, оживленная, прохожие с утра до вечера снуют туда-сюда. Место для торговли — во! Деньги в бабкин карман не текут, так капают...

А капитализм развивается, крепнет. Глядь-поглядь — возле остановки объявилась еще одна «капиталистка». Сидит шагов в пятнадцати-двадцати от нашей бабки, тоже перед собой мешок с семечками выставила. Хотя нет, я оговорился, не сидит, а стоит, приплясывая. Лицом миловидная, вся такая сухощавая, подвижная, то туда обернется, то сюда, покрикивает ласково, зазывно:

— Милок, ты что просто так стоишь? Семечки погрызи, таких семечек больше нигде не найдешь, они у меня для желудка полезные, целебные! — Это она по-татарски, следом звучит по-русски: — Семечки, семечки! Кому семечки хорошие, каленые? Эй, красавец, айда, возьми стаканчик! За два рубля всего-навсего!..

Я не люблю навязчивых торговок, делаю вид, что не вижу их. А то привяжутся, и, если не купишь их товар, чувствуешь себя вроде бы как виноватым.

Вот и сейчас стою в сторонке, прикидываюсь, будто ничего не вижу, ничего не слышу, а все же нет-нет да брошу исподтишка взгляд в сторону бойкой татарки.

Ах, коварная, уловила-таки мой взгляд!

— Абый*, что зря время теряешь? Погрызи вот семечки! Такие вкусные, начнешь грызть — не оторвешься!

* Абый (тат.) — дядя, обращение к старшему по возрасту.

— Какой я тебе «абый»! Ты мне в матери, наверно, годишься! — отвечаю ей сердито.

— Так я же из уважения тебя абыем назвала. Хоть и молодой, очень солидным выглядишь!

Я делаю попытку отбиться от нее:

— Почему так дорого семечки продаешь? Два рубля за стакан!

— Два рубля — дорого?! Ты что, не смотрел вчера новости по телевизору, не знаешь, на сколько копеек доллар подскочил?

— А ты цену на семечки по курсу доллара, что ли, устанавливаешь?

— Здравствуйте, я ваша тетя!.. По чему же еще устанавливать, как не по доллару? Или уж ты веришь тому, чем наши нынешние власти народ задуривают? Образованный вроде человек, а... — Она склонилась к своему мешку. — Ладно, хватит лясы точить, на, бери, с двух рублей не обеднеешь!

Пока я стоял, ошеломленный ее словами, она подошла и сунула мне в руку бумажный кулек с семечками. Что поделаешь, не срамиться же перед людьми, мелочась, — решил заплатить за не нужные мне семечки и потом отдать их кому-нибудь. Запустил руку в карман, вытащил купюру. Торговка просияла:

— Вот же, есть же у тебя деньги, а морочишь мне голову! Может, еще стакан возьмешь? Говоришь, два рубля — дорого. А ведь они, семечки, с неба не падают. Их надо вырастить, убрать, привезти в Уфу, провеять, поджарить... Вам-то легко они даются...

Торговка что-то еще доказывала, но я уже отошел от нее — от греха подальше. Впрочем, больше я не был нужен ей, она высмотрела кого-то другого:

— Эй, красавец!..

Дело у языкастой торговки шло ходко, но вдруг мирное течение жизни нарушилось: к конкурентке подошла та бабка. Решительно так подошла. Я прежде не видел ее в полный рост, оказалась она женщиной грузной. Подойдя, окинула татарку тяжелым взглядом и спокойно, однако не сулящим ничего доброго голосом приказала по-русски с заметным башкирским акцентом:

— Сабери шмутки и ухади атсуда!

Татарку нежданный приказ привел в растерянность, но она быстро взяла себя в руки и, хотя все поняла, притворилась ничего не понимающей:

— С чего это я должна уйти? Никак, ты маленько рехнулась, долго сидючи?

А бабка, похоже, не намеревалась шутки шутить.

— Уходи отсюда! Сейчас же? — повторила она теперь по-башкирски: башкирский и татарский языки близкородственны, переводчик не нужен. Держалась бабка уверенно, будто за спиной у нее стоял взвод автоматчиков. — Я тут уже три года сижу...

Конкурентка все еще разыгрывает дурочку:

— Ах-ах! По мне хоть десять лет еще просиди, ты мне не мешаешь!

— Зато ты мне мешаешь. Это моя территория, я здесь работаю!

— Послушайте-ка, что она несет! Во дает бабуля! — Татарка, как бы призывая защитить ее, глянула по сторонам. — Ее, видите ли, территория! Нет уж, это наша общая земля! Родная башкирская земля! Здесь моя родина!

— Я тоже не в Китае родилась! Уходи! Ты моих покупателей отбиваешь. Здесь моя сфера влияния.

— Хы! Была твоя, стала моя! Тоже мне — хозяйка нашлась! Буржуйка! Прихватизатор!

— Буржуйка? Прихватизатор? — Бабка впилась в конкурентку ненавидящим взглядом. — Раз я — буржуйка, то вот что буржуйки делают! — Слегка приподняв свою слоновью ногу, бабка пнула мешок татарки. Мешок, словно только этого и ждал, упал набок, семечки посыпались на асфальт.

Столь коварный поступок, должно быть, некоторое время не укладывался в голове конкурентки, она бросала недоумевающий взгляд то на рассыпанные семечки, то на бабку; наконец осознала, что произошло, и метнулась туда, где стоял мешок злодейки. Подлетев к нему, ухватила снизу, рванула вверх, тряхнула. Ха-ай, и силен же «слабый пол» во гневе — играючи все это она проделала. Не только тротуар, но и проезжая часть улицы почернела, покрывшись разлетевшимися семечками.

Не удовлетворившись этим, конкурентка принялась приплясывать на рассыпанном товаре.

— Ты — буржуа, а я — пролетарка! Вот как поступает пролетариат! Ветер посеешь — бурю пожнешь! Вот так, вот так!.. — приговаривала она, топча чужие семечки, и в ее голубоватых глазах светилось удовольствие. Собственный мешок, лежащий на боку, забыт, она вся поглощена отмщением «агрессору», наслаждается местью. Ах, какое это удовольствие — мстить врагу!

Бабка, по всей видимости, не ожидала, что дело зайдет так далеко. Ведь сама-то она не столь уж сильно набезобразничала, всего лишь свалила мешок. А эта!.. Бабкино лицо стало черней грозовой тучи, глаза еще больше выпучились, во взгляде ничего человеческого не осталось. Жизнь для нее теперь не имела смысла, мир перевернулся. Не мешок с семечками, а весь мир...

На какое-то время бабка остолбенела, а конкурентка все приплясывала.

— Вот так делает пролетариат! Вот так! Ветер посеешь — бурю пожнешь...

Бабка очнулась и, приблизившись к конкурентке, вцепилась в ее воротник.

— Ах ты, сучка!.. — Посыпались слова, какие водятся лишь в русской речи. Ругаться по-русски как-то сподручней, хлеще получается. — Счас я тебе покажу «буржуа»!..

Конкурентки вступили в смертный бой.

У русских есть выражение: «Кошелек или жизнь?» Башкиры и татары говорят: «Душу сохранишь или добро?» Добра, в смысле — семечек, уже не было...

Каждая из сцепившихся торговок норовила ухватить конкурентку за волосы. Обе знают: кто первой ухватит, та и победит. Но оказалось, что обе владеют приемами защиты, обе умело отбивали руку, протянутую к волосам. Поскольку ни той, ни другой добраться до волос не удалось, изменили тактику, нацелились на лица друг дружки. Первой оцарапала лицо супротивницы бабка. Появилась кровь. Появление крови усиливает в человеке ярость. Молниеносным движением татарка раскровянила бабкину губу.

«Буржуйки» дрались, обмениваясь при этом самыми выразительными словами, какие им были известны. «Ты, старая проститутка, не знаешь еще, на кого напала!» — «Ты — вонючка...» — Иди на..!!

И вот еще что надо отметить: люди, стоявшие рядом в ожидании автобусов, не выказывали желания вмешаться в «буржуазный» конфликт. Наблюдали за дракой, посмеиваясь, для них это было забавное зрелище, как бы цирковое представление. М-да... Мышке — горе, кошке — смех. Один из ожидающих, правда, сунулся было разнимать, но бабка рыкнула:

— Уйди! Покажу ей счас!..

— Третья мировая война началась... — заметил, ухмыляясь, мужчина из толпы зрителей.

— Нет, это пока только гражданская война, — поправил его другой.

Чем закончилась схватка между «буржуйками» — не могу сказать, стать свидетелем развязки мне не довелось: подошел мой автобус. Уловил только, втискиваясь в него, чей-то возглас:

— Грядет капитализм! Встречайте, господа!

Из архива: июль 2000 г.