Фарзана Акбулатова. Отцовский хлеб

Перевод с башкирского Сарии Ишемгуловой

Весна в этом году выдалась ранняя. За два дня на горном хребте совсем не осталось снега. По улицам зажурчали ручьи. А соломенные крыши домов тут же приняли жалкий вид. Осевшие, обветшалые дома, местами обмазанные глиной, местами – коровяком, всем убожеством своим говорили о нелегкой жизни этой деревни.

Но на улице – весна, Мидхат и Мутахар не стерпели, выскочили на крылечко, несмотря на то что мать строго-настрого запретила выходить из дому. Минуту спустя, осмелев, мальчишки встали на мокрый снег. Утомленные долгой холодной зимою, их хрупкие тельца требовали движения, и, почувствовав свободу, братья помчались «верхом» на прутьях.

Когда-то двор был огражден забором. Но в лютую зиму, чтобы согреться, приходилось топить печи всем, чем только и можно было. Что ж поделать – четвертый год идет война, и простому народу пришлось пережить немало. Ах, если б только закончилась она поскорей…

Хозяин дома Галлям ушел на фронт с первых дней, оставив жену и мал мала меньше двоих сыновей. Когда провожали отца, младший Мутахар еще даже ходить не умел. Не помнил он отца, поэтому приставал то к Магикамал апай, то к Мидхату с вопросами: «А папа мой такой, а мой папа какой?» Получив ответ, приговаривал и повторял их слова, да еще так, словно он сам знает – что и как говорил отец. «Папа мне наказал, чтобы я вырос во-о-от таким большим», – добавлял он, протягивая руку выше.

Кто-то от всего сердца пожалеет его, промолчит, а кто-то спросит: «А ты сам что ответил-то?» Мутахар в таких случаях широко раскроет глаза и, запинаясь, говорит: «А я, я сказал, я вырасту. Буду расти до тех пор, пока макушка у меня не коснется потолка. Да я уже могу достать». Он подходит к стене и тянется вверх. Перестаравшись, нечаянно может удариться головой, тогда, оправдываясь, говорит: «Слишком высоким вырасти нельзя – не поместишься дома».

Мидхат же помнит отца, хотя будто сквозь сон. А раз помнит, то считает своим долгом поправлять все то, что ни скажет братишка.

Сегодня вот эти пацанята встречают четвертую весну войны…

Мутахар, потирая покрасневшие, словно гусиные лапки, озябшие пятки, обращается к брату:

– Агай! Айда поиграем на крылечке!

– Только ведь вышли! Уже замерз?

– Ноги замерзли. Пошли!..

Мидхат недовольно ворчит:

– А ты, оказывается, нытик! А еще говоришь, что станешь солдатом!

У него у самого-то ноги тоже замерзли, но он не подает виду, ведь он старше. А Мутахару хочется стать солдатом, поэтому он не остается в долгу:

– А вот и стану!

– Нет, не сможешь!– продолжает подначивать Мидхат, но уже через минуту подсаживается на крыльцо. – Ну, во что же будем играть?

– Давай как будто чай пьем.

– Не-е, это девчачьи игры.

– Ах, а мы, мальчишки, ведь тоже чай пьем!

Мидхат понимает, что с братишкой спорить бесполезно, поэтому махнул рукой – наливай!

Мутахар начинает «разливать чай» в кусочки фарфоровой посуды, которые когда-то сам и собирал.

– Чего это без молока?

– Агай, мама ведь корову продала!

Вспомнив, что мама действительно еще осенью продала корову, Мидхат с грустью вздохнул. Конечно, был бы на зиму корм, не стала б продавать.

– Мы сейчас пьем чай понарошку. Значит, и молоко у нас есть, понял? Вон наш теленок, будто бы он вырос и стал коровой.

– Ладно, – кивает Мутахар и ставит в ряд кусочки глины. – Ешь, агай, хлеба, ох и много ж его у нас…

Внезапно умолкает. Уставился на брата и, чуть не плача, тихо говорит:

– Агай, я есть хочу...

– Погоди, братик, давай, доиграем.

– Не-е, я не буду больше играть, есть хочу… хоо-чууу!.. – слезы горошком катятся с лица мальчугана.

– Ну вот, подожди, не плачь! Такой большой – и плакса. Дождемся мамы. Если сейчас покушаем, вечером останемся голодными. Ты хочешь этого?

– У меня болит вот тут, – тяжело дыша, малыш показывает на живот.

Мидхат старался его успокоить.

– Скоро вернется отец. Разве не слышал, мама говорила, когда он вернется, у нас и хлеба, и картошки будет навалом?

Мидхат и сам постарался представить себе тот день. Неужто когда-нибудь у них каждый день будет и хлеб, и картошка?

В глазах Мутахара сверкнули радостные искорки:

– Скоро папа привезет хлеб? Скоро, да ведь?

– Эх, ну и глупенький же ты! Как он может с войны привезти хлеба?

– А что? И хлеба привезет, – Мутахар стал убеждать брата. – Отец ведь знает, что мы голодаем… Агай, а давай посмотрим, может, осталась у нас в печке картошка?

Мидхат не посмел возразить братишке. Вот Мутахар начал шарить кочергой в печи. Через некоторое время послышался его потухший голос:

– Нету…

Слов нет, Мидхат и сам проголодался. Что-то там внутри у него, в животе, так и щиплет, так и щиплет. Картошка-то есть дома, но мать ее день на день посчитала… Разве если только то, что под кроватью из оставленных на ужин? Хотя бы две картофелины… Нет, мать побьет. Бывало, как она придет с работы разбитая, усталая, могла и отругать и дать оплеуху.

Мутахар вновь начинает хныкать:

– Во-он у Хадисы инэй из трубы дым пошел, наверное, кушать готовит.

– Тише, говорю. Я тоже голодный, но ведь не плачу. Терпи!

Хоть так и сказал Мидхат, но сам не стерпел, зажал в ладошки две картошечки. Если попросит Хадису инэй, может, испечет?

На скрип двери инэй повернулась и, увидев соседского мальчишку, пригласила войти в дом.

– Нет, я пришел попросить вас испечь вот эти две картошки, у нас печка не топлена.

– Картошку! Ой, да, конечно, сынок, испеку! Вот и сама стряпала ребятишкам поесть, – сказала бабушка, показывая на внуков.

Мидхат скорей побежал домой.

– Мутахар! Сейчас картошку будем есть! – кинул он радостно с порога.

Мальчонка на радостях стал кувыркаться на кровати.

– Ур-ра-ура!

– Ну, ты, ты погоди! Съесть-то съедим, а что маме-то скажем? Вот ведь в чем вопрос.

– У-у-у, картошки у нас мно-ого ведь. Ее хватит до приезда папы.

Старший брат подумал: «Ну какой же он у нас еще глупенький. Еще неизвестно, когда приедет отец». Это мама всегда говорит: «Скоро, скоро!» Но это «скоро» слишком уж долго длится.

Наконец, настало время сбегать за испеченной картошкой. Когда Мидхат нетерпеливо вломился в дом соседки, там творилось нечто ужасное – вся ребятня громко вопила, и он невольно остановился у двери.

– Инэй, я хотел взять картошку…

– Это ты, сынок? Ах ты, боже мой! Какие слова мне найти, чтобы оправдать себя? Вот эти бессовестные, пока я была на улице, с печки смели всю картошку! Замолчите, чертенята, чтобы никто из вас не смел что-либо говорить!

У мальчишки задрожали коленки, и, чтобы не упасть, он прислонился к косяку. А Хадиса инэй все ругала своих внуков:

– Впредь, когда меня не будет дома, только попробуйте тронуть что-нибудь! Видите вот это? – Она трясла веткой вербы над головами напугавшихся до смерти детей. – Вам еще не так попадет!

Ребятишки стали выть еще громче.

От их взвизгивания Мидхат вздрогнул, опустив голову, повернулся к дверям.

– Дитя мое, постой-ка, я должна дать тебе чего-нибудь поесть, – держа в руках тарелочку с Катыком, Хадиса инэй направилась к нему. – Наверняка давно не пробовали катыка. Кто ест коровье, белое, тот будет здоровым.

Мидхат не знал, брать ему или не брать. Он ясно понимал, что эта еда – доля вот этих маленьких детишек, но, как только представил измученный вид Мутахара, его руки сами собой потянулись к тарелке. Вытерев слезы рукавом, посмотрев на ласковое лицо бабушки, едва слышно промолвил:

– Большое спасибо, инэй…

Он схватил тарелку и убежал восвояси.

Только он вошел в дом, Мутахар тут же подбежал к нему.

– Агай, картошка уже испеклась, да?

– Ой, братик, Галиюшка и остальные нечаянно съели нашу картошку. Ты не говори об этом маме, ладно? А Хадиса инэй нам катык дала.

Мутахар то ли слышал, то ли не слышал, что говорил брат, второпях он уже пил этот напиток. Глядя на него и глотнув слюну, Мидхат думал: «Неужели не оставит мне?»

Нет ничего тяжелее, наверное, чем быть голодным и смотреть на того, кто ест.

Мидхат мучился. «Ладно, я потерплю. Скоро придет мама», – успокаивал он сам себя. А Мутахар не только не оставил, он слизнул остатки с пальчиков, водя ими по донышку и краю посуды…

Как всегда, Магикамал апай вернулась с работы поздно вечером. Только стала она дверь открывать, как Мутахар кинулся ей навстречу с криком:

– Мама, мы не ели картошку, правда!

Мидхат прикусил губу до крови. Вот и верь этому Мутахару, а ведь клялся, что ничего не скажет.

– Не ели, агай, скажи, да ведь? Мы, мы… – тут он вспомнил, о чем они днем с братом договаривались, и тут же умолк.

Магикамал апай, удивленно посмотрев на детей, подошла к кровати, нагнулась и стала считать картофелины.

– Где две штуки?

Мидхат не нашелся, что сказать, а Мутахар ходил вокруг мамы и мямлил:

– Мы, мы, мы их… Мама, а отец скоро привезет нам хлеба и картошки, да ведь?

Женщина, глядя то на бормочущего маленького, то на старшего, стоявшего растерянно, уткнувшись глазами в пол, не нашлась, что и сказать. Мидхат медленно приблизился к матери:

– Мы бы даже не тронули, мама… Мы б даже не тронули…

Голос у него дрожал. Мать положила на его хрупкие плечи шершавые от тяжелой работы руки.

– Знаю, не тронули бы, сынок. Эх, эта война!..

Посреди наступившей безрадостной тишины прозвучал громкий голос Мутахара:

– Мама, а я победю войну!

…Вновь похолодало. Почерневшая земля опять скрылась под снегом. Словно зима вернулась и снова заняла свои позиции. Мидхат и Мутахар сидят дома. «Почему снег не бывает теплым, я бы вышел на улицу и побежал бы по нему», – сетует Мутахар. То ли из-за недоедания, то ли простудился, что-то он стал часто болеть, по ночам его одолевает кашель.

Магикамал апай видит, как младшенький изо дня в день чахнет, и не знает, что делать.

– Ах, была бы у нас коровушка, да, дитятки вы мои, не сдавались бы мы так, – убивается она.

– А давай привезем нашу корову обратно, – советует Мидхат.

Магикамал апай грустно улыбается:

– Легко говорить…

– Эх, ну и когда же вырастет наш теленок? У нас, как у Хадисы инэй, тоже был бы катык. Что-то и я, и наш теленок никак не вырастем, – лопочет Мутахар.

После его слов у Мидхата в груди ноет.

В последние дни Мутахар сильно исхудал. И сегодня, видать, ему не полегчало, без настроения сидит, еле дышит. Ах, как развеселить братишку?

– Мутахар, а давай возьмем уголь, будем рисовать на полу?

Мутахар отрицательно качает головой:

– Э-э, я не умею рисовать!

– А я тебя научу! Иди сюда, нарисуем лошадку. Вот, смотри, как здорово получается. – Мидхат с удовлетворением смотрел на свой рисунок. Не услышав ответа, обернулся. – Ну-ка, я посмотрю, что ты нарисовал?

Увидев множество кружочков, он ничего не понял.

– Что все это значит?

– Ну как же, все видно! Это – тебе! Вот это – мне! Это – маме! А это…

Мидхат, осторожно перебив его, сказал:

– Слушай, братец, я же не говорил, что надо рисовать картошку. Давай из них сделаем много-много солнышек!

– Нет, я хочу рисовать картошки!

Мутахар с жаром принялся рисовать еще кружочки. На этот раз Мидхат рассердился.

– Перестань! Что ты все время думаешь о картошке? Где я тебе достану еды? – Он стал стирать все кружочки и начал рисовать деревья. – Скоро весна наступит, давай нарисуем деревья без листьев.

Чтобы убедиться, принял ли братишка его предложение, он повернулся в его сторону и увидел, как тот пробрался под кровать и рисовал. Мидхат тихонько подошел к кровати и опять увидел кружочки.

– Картошка, да?

– Нет, это лепешки. Лепешки, агай! Эти большие – тебе, маме, отцу, а эта, самая маленькая, – мне.

И, отчаянно улыбаясь, уставился на брата. Или взгляд братишки, или его слова потрясли Мидхата. Младший, поняв его реакцию по-своему, заслонил рисунки.

– Не трогай хлеб, агай!..

2

Дни потеплели. Но запоздалая весна не принесла радости в дом, где жили Мидхат и его родные. Маленький Мутахар вот уже который день не может подняться с постели, а ведь казалось, что с наступлением теплых и солнечных дней братик выздоровеет.

Мидхат сидит, обняв колени руками, уставившись в одну точку. Изредка слышит он, как стонет Мутахар. Стон этот нет-нет да и нарушит тишину, словно предвещая тяжелую скорбь.

– Поешь затируху, пожалуйста. Мама говорит, коль можешь есть, будешь и жить.

Мутахар, не открывая глаз, бессильно мотает головой. Мидхат опять становится задумчивым. Все дети на улице. Но ему нельзя оставлять брата одного. Если б только он выздоровел, то они, как все, ходили бы на луг за диким луком, щавелем. Бедная мама. Целыми днями на работе, а ночи напролет возле больного братишки. Как она сдала, как бы сама не заболела. Вдруг он услышал, как брат что-то бормочет.

– Что ты сказал, братик?

– Хочу смотреть на солнышко…

Мидхат поднял Мутахара и поразился его легкости. «Как подушечка», – подумал он. А зимой ему едва удавалось приподнять брата.

Мидхат вынес малыша на крыльцо, усадил, подоткнув под спину подушку. Больной ребенок сильно зажмурил глаза. Возможно, от сильного солнца по лицу у него потекли слезы.

– Ну, братец, тебе хорошо? Будешь есть затируху?

– Нет, сам ешь…

– Ты так не говори. Знаешь, сегодня все соседские ребята ушли собирать дикий лук. Обещали, что тебе тоже нарвут. Мама сварит суп повкуснее. Сейчас уже тепло на улице, ты скоро выздоровеешь.

А слезы у маленького так и текли.

– Я не хочу болеть, агай…

И вдруг он потянулся привстать и медленно сполз с подушки.

– Ой, Мутахар, что ты делаешь?

Братик не отвечал.

Почуяв беду, Мидхат отнес брата в постель, тут же кинулся к соседям.

– Инэй, что-то случилось с Мутахаром! – крикнул он, давясь слезами.

Хадиса инэй, увидев Мутахара, тут же послала Мидхата за матерью:

– Он же потерял сознание, дитятко, скорей беги, скажи матери!

Вечером взрослые отправили Мидхата ночевать к соседям.

– Сынок, ты поспишь у нас, а я буду рядом с твоей матерью.

В другом случае он бы отказался, а тут подошел к братику, погладил его по волосам и, резко повернувшись, ушел из дому.

Ночью ему приснилось, будто бы приехал отец. Но вот только Мутахар куда-то исчез. Мидхат обыскался его. Через некоторое время он увидел братика. Только догнал, а тот превратился в птичку и улетел. Мидхат бежит за птицей, кричит…

Разбудила его Хадиса инэй:

– Дитя мое, повернись на другой бочок, уж больно бредишь-то.

Мидхат вначале и не припомнил, где лег, но как только вспомнил, тут же вскочил.

– Нет, я пойду к себе.

– Рано еще, сынок, даже не рассвело, ложись, поспи…

Проснулся он поздно. Когда открыл глаза, внуки Хадисы инэй вовсю шумели. Самая старшая из них, Галия, подошла к мальчику:

– А ты знаешь – Мутахар-то умер ведь.

Сердце у Мидхата ушло в пятки. На секунду окаменел, затем, не ведая себя, ухватился за девчушку:

– Врешь!

Девочка не знала куда смотреть, вся задрожала.

– Я подслушала разговоры бабушек. А может быть…

Мидхат кинулся к двери. Но она была заперта снаружи. Мальчишка изо всей силы стал толкать дверь:

– Откройте, открой!

Но сколько бы он ни кричал, никто не откликался.

В доме все детишки ревели в один голос. Мидхат плакал навзрыд, ничего не видя и никого не слыша. Уж и слезы высохли, и голос охрип, но он продолжал плакать, беззвучно и бесслезно. В конце концов, всхлипывая, навзничь упал на пол. Так и уснул.

– Дитя мое, вставай, иди попрощайся с братиком, – разбудила его Хадиса инэй.

Мидхат не понял, как это – прощаться? Как можно прощаться с умершими, разве слышат они? Значит, Галия все не так поняла.

Ох, сколько галок летает, просвета не видать. Мидхат попытался вспомнить, что же за птичка ему приснилась во сне. Голубь? Воробей? Нет, это был Мутахар. Мутахар – птица?

– Идем, сынок.

Почему сегодня так много галок, как черная туча, они закрыли собой все небо? А кто же говорил, если галки летают низко, то это к дождю? Мутахар как-то ждал целый день и, не дождавшись, сказал, что галки – обманщицы…

– Инэй, он только спит, наверное. Маленькие ведь крепко спят. Инэй, а он и ночами не мог спать.

Молчание бабушки неспроста. От этого на душе у Мидхата стало как-то не по себе. Неужто Мутахар больше никогда не вскрикнет: «Галки летают, может, дождик польет»?

Во дворе сидели несколько стариков. Мидхат, опасаясь, как бы они его не задержали, поторопился войти в дом. Увидев дома много старушек, остановился у порога. Что они тут делают? Все молчали. Мидхат осторожно пробрался туда, где лежал его братик. А он, закрыв глаза, лежит тихо-тихо. Не стонет, не морщится.

Вот если бы он открыл глаза…

– Мутахар, дорогой братишка ты мой, слышишь меня?

Брат не отвечал. Мидхат долго не мог отвести от него глаза, полные слез. Не хотел он верить жестокой правде. Так и ждал, что Мутахар проснется.

– Мутахар, ты спишь?

Но ответа не последовало. Мидхат повернулся к старушкам. Его умоляющий взгляд устремлялся от одной из них к другой. Кто-то тихонько дотронулся до его плеча. Это мама. Из глаз мальчонки брызнули слезы.

– Мама, мамочка, почему так случилось? Нет, он все равно не умер!..

Вот старики выносят на лубянке маленького Мутахара. Мидхат бежит за ними.

– Не уносите, не уносите его, дедушки! – Увидев, что его никто не слушает, громко зарыдал. – Стой, дедушка, постой!

Мальчишку схватывают, а он, отбиваясь, вырывается и бежит.

– Мутахар! Брат мой!

Во весь опор бежит за стариками.

– Постойте! Давайте посмотрим, он ведь не умер! Ну что же вы не останавливаетесь?

Никак не хотел он мириться с тем, что разлука эта – навечно. Вот он споткнулся, упал. Встал и, прихрамывая, поплелся в сторону кладбища.

3

– Сыно-о-ок! Война кончилась!

Поначалу до Мидхата плохо доходит смысл услышанного, а когда он понял, радостно вскрикнув, кинулся в объятья матери.

– Закончилась? Как? И больше не будет войны, мама?!

Магикамал апа, давясь слезами, прижимает к груди сына.

– Не будет!.. Победили! Какое счастье, дитя мое!..

От радости у матери перехватывает дыхание, и она, обессилев, садится на корточки.

– Ой, что-то совсем ослабла я, Мидхат. Иди к Хадисе инэй, скажи суюнчи – еще не все знают. В правлении только что сообщили… а я…

Мидхат, не дослушав, бежит на улицу…

– Люди! Вы слышали?..

Радостная весть обошла уже всю деревню. Не прошло и минуты, как на улицах стало полно народу. Все друг друга поздравляют, плачут.

И Мидхат вместе со всеми весь день бегал. В каждый дом заходила ребятня, сообщая суюнчи.

Вечером Мидхат долго не мог уснуть. Хотел яснее вникнуть всем разумом в смысл слов «война кончилась». Сколько он себя помнит, слово «война» было везде и всюду, у всех на устах. В конце концов, он сам себе вслух задал вопрос: «И что, теперь не осталось ни одного врага?»

…Дни проходили один за другим. Фронтовики стали возвращаться домой, но отца Мидхата все не было. Мальчишка с нетерпением ждал его, ждал каждый день. А он никак не возвращался. Теперь Мидхату стало казаться, что слова его в письмах «вернусь очень скоро» означают целую вечность, а сам он уж и не вернется никогда.

В последнее время все чаще вспоминался братишка Мутахар. Все напоминало о нем. Он стал рассказывать матери, о чем они говорили, во что играли.

Однажды Мидхат целый день провел на рыбалке. Вернувшись, стал очищать рыбу, чтобы приготовить еду к приходу мамы. Вдруг открылась дверь, он поднял голову, посмотрел и перестал дышать. Перед ним стоял в солдатской шинели дядя. Мидхат хотел было резко встать – не было сил, хотел было вскрикнуть – исчез голос. Тут солдат как потянет к нему руки:

– Сыно-оок!

– Отец! Отец!

Вмиг мальчик оказался в объятиях долгожданного отца.

– Ну, сынок, да ты не плачь. Мы ведь мужчины. А как вырос-то! – он снова крепко обнял сына.

– Мы тебя так ждали! И днем, и ночью, мама все время смотрела на дорогу. А я… я боялся, что ты не сможешь вернуться. Мутахар тоже ждал. Отец, он…

– Что, сынок?

– Отец, если бы ты вернулся пораньше, он бы не умер…

Галлям агай, услышав эти слова, вздрогнул. С дрожью в голосе спросил:

– Что ж вы об этом не писали-то?

Мидхат не нашелся, что сказать. Не будет же он говорить, что мать не хотела удваивать боль отца.

Долго сидели они молча, в обнимку. Кто знает, о чем в это время думал Галлям агай?

Вот он посмотрел на сына, а в глазах у самого непреодолимая грусть и бесконечная любовь.

Мидхат крепче прильнул к отцу.

– Теперь ты всегда будешь с нами?

– Да, сынок, я вернулся насовсем. А что это у нас мама задерживается?

– Я сейчас сбегаю к ним на работу, вот-вот уже должны закончить.

В этот момент открылась дверь и показалась Магикамал апай.

– Галлям! – И с плачем бросилась к родному человеку. – О боже! Глазам своим не верю!

Магикамал апай долго не могла успокоиться, все причитала.

– Мне крикнули «суюнчи!» Не помню, как прибежала, а боженьки! Галлям! Галлям! Жив-здоров!..

Мужчина стал успокаивать жену, бережно прижав к груди.

– Ну, будет, Магикамал… Вот, жив. Не плакать, а радоваться надо. Успокойся, ладно?.. – Взяв ее за плечи, посмотрел в глаза: – Как сами-то жили, Магикамал?

– Сам видишь...

– Мы победили, Магикамал! Победили, сынок! – мужчина крепко обнял своих самых дорогих на свете людей. – Вам больше не придется испытывать таких трудностей! Но… почему ж так случилось, Магикамал?..

Жена поняла, что он говорит об их младшеньком – Мутахаре, закрыв глаза, прошептала:

– С ума можно было сойти… Если б можно было – отдала б ему душу свою! Не сберегла!.. Днем и ночью сердце ноет… Как мне быть?..

– Я шел домой, торопился. Все представлял, как держу старшего за руку, усадив младшего к себе на плечи… Все рухнуло… Что ж ты не писала мне об этом! Ничего не подозревал, не знал ведь я…

– Галлям, успокойся… Тебе там, в пекле, и так было тяжело. К тому же, война приближалась к концу. Думала, не сможешь вернуться. Ради нашего старшего молилась я, чтобы вернулся. Если б узнал о таком горе… нет, нет…

Молва о том, что с фронта вернулся еще один солдат, дошла до окраины села очень скоро. В доме стали собираться односельчане. С их приходом дома стало веселей. И Магикмал апай пришла в себя, стала, по обычаю, хлопотать возле печи. Еще глаза не совсем высохли от слез, а она, улыбаясь, пригласила всех за стол. И стар и млад продолжали заходить в дом. Мидхат вместе с отцом встречал гостей. И когда сели пить чай, мама сказала: «Ой, сынок, отец устал, наверное, а ты уже большой». Нет, мальчишка не отошел от отца, наоборот, даже забрался к нему на колени.

В середину стола поставили хлеб, гостинец отца. Такого хлеба Мидхат еще никогда не видел, он был четырехугольный.

– Отец, а почему этот хлеб такой? У мамы хлеб всегда круглый или же овальный.

Услышав, как все засмеялись, смущенно прильнул к отцовской груди. Был бы жив Мутахар, он точно так повел бы себя, подумал он. И тут же вспомнил:

– Папа, а Мутахар все ждал, что ты вернешься с хлебом. Маленький был, не понимал. Ему всегда казалось, что с войны все привозят хлеб. Да, мама?

Лица у всех стали серьезными и грустными. Магикамал платком утерла слезы.

– Да, сынок, он так говорил, ждал… но вот сам…

Все притихли. Каждый задумался о своих горестях, причиненных войною. Через некоторое время Галлям сказал:

– Завтра, сынок, сходим на могилу нашего Мутахара, возьмем с собой хлеб. Он непременно обрадуется, потому что отец сдержал слово. Видишь, вот этот хлеб!

Мальчик обнял отца. У него так много накопилось, что рассказать! Но вот только люди идут и идут. Нет, Мидхат потерпит, лишь бы тот никуда уже больше не уезжал. Он улегся у отца на коленях, вздремнул, через некоторое время вдруг вздрогнул во сне, проснулся и, поняв, что отец рядом, тут же успокоился. Взрослые все разговаривали, тема была одна – победа. Мидхат на шум опять было проснулся, открыв глаза, чуть привстал, увидел на скатерти большие куски хлеба, и тут у него сон совсем пропал. Этот хлеб, которого он так ждал, приготовлен для его братика Мутахара, отцовский хлеб…

Из архива: июль 2009 г.