№3.2023. Даларис Габдуллин Есть, товарищ полковник!

Глава третья

 

Вопреки мнению великих мыслителей прошлого, я не считаю, что всякий труд благороден и достоин уважения. Мы в этот мир приходим один раз и ненадолго. Трудиться лишь для пропитания и поддержания своего существования – как-то не по-людски. Наряду с материальными дивидендами от своей деятельности хочется получать и удовольствие, и моральное удовлетворение от результатов собственных достижений в избранной профессии. Не говоря уже о том, что большая часть нашей жизни проходит лишь в трех сферах: в трудовом коллективе, в семье и во сне.

Не обо всех, с кем довелось работать рука об руку, вспоминаю с теплотой и ностальгией. Сталкивался и с предательством, и с подлостью. Но по большей части мне везло с коллегами. Перемены в трудовой деятельности почти всегда происходили не по моей инициативе. Говорили: «Надо!» Приходилось отвечать: «Есть!» Главное, что вынес: не всегда важно, где и кем ты работаешь – а с кем работаешь!

 

Мозаика жизни

 

Герои и великие нам нужны как символы, как повод задуматься – а так ли ты жил, а не растратил ли ты вложенное в тебя впустую? Согласен, не каждый будет этим заморачиваться. Но уверен, любой здравомыслящий, ближе к неизбежному, будет об этом задумываться. И мои попытки (возможно, не всегда и удачные) рассказать о людях и событиях, оставивших зарубки в моей памяти и повлиявших на судьбу, – это, если не оправдание за несбывшиеся надежды и чаяния, то хотя бы дань тому, что они в моей жизни были.

Как большое везение рассматриваю то, что я, выпускник университета от роду двадцати одного года, попал в редакцию районной газеты, которую возглавляли два фронтовика – редактор Григорий Тимофеевич и его заместитель Рафаиль Васильевич. Даже было совестно, что, честно отработав положенные три года и оставив квартиру, выданную мне как молодому специалисту, уехал покорять столицы, даже зная, что мне в будущем светило редакторское кресло. Не возможные карьерные перспективы побудили на это – просто стало скучно. Объездив за три года не только все поселения, но и все фермы и поля, я мог, не выходя из кабинета, сочинить заметку об очередном трудовом подвиге знатного механизатора или доярки, поскольку герои были из года в год одни и те же.

Но речь о моих наставниках. Многие нынешние так называемые свободные журналисты даже мечтать не могут о той силе воздействия печатного слова, которое имелось у нас в семидесятых годах прошлого века. Будучи заведующим сельскохозяйственным отделом, раз в квартал я на основании данных статуправления готовил полосу. На мою радость, редакция обзавелась электрической вычислительной машинкой. Это аналог нынешних калькуляторов, но на лампах и занимало данное устройство пол письменного стола.

В состоянии эйфории от возможности умножать и делить любые цифры, не напрягая мозги, я углубился в расчеты. Для примера, имеется в колхозе, допустим, столько-то коров, общий надой молока столько-то. Делим – получаем надой на корову. А в те времена за надой от коровы пять-шесть тысяч литров давали ордена. Тут я обнаружил некое несоответствие в отчетных данных самого передового хозяйства района. Ну, не сходились циферки.

И в комментариях к ежеквартальной полосе позволил усомниться – все ли чисто в колхозе-миллионере? Редактор, наверное, потом клял себя, что не стал вчитываться в набранные петитом комментарии к рутинной публикации. Но скандал разгорелся знатный. Нас с редактором вызвали на заседание бюро райкома партии. Старшее поколение меня поймет. Я не сомневался, что, если меня и не расстреляют (не тридцать седьмой год все же), но потопчут от души. Но, выслушав много раз тираду орденоносного и краснознаменного председателя, мой редактор не стушевался, а четко и аргументированно начал меня защищать. Основной посыл был такой – или вы неправильные сведения даете, или…

Я по молодости не очень оценил тогда поступок своего редактора, но коллеги просветили.

Так получилось, что буквально через неделю поехал в этот колхоз. Надо было готовиться к республиканскому семинару свекловодов, подготовить материал об опыте знатного свекловода, к моему огорчению совершающему свои трудовые свершения именно в данном хозяйстве. В глубине души очень надеялся, что председателю, который был бог и царь в колхозе, где уже построен если не коммунизм, то точно развитой социализм, будет не до меня и мое общение ограничится хотя бы с секретарем парткома.

Не случилось. Секретаря парткома председатель отослал сразу. Сам сидел за столом очень необычных цвета и конструкции. Я только читал про хоругви в исторических книгах, а тут, глядя на знамена за его спиной, подумал: вот какие они.

– Ну, рассказывай, какого ты рода-племени?

Мой рассказ его и не удивил, и не озадачил. Правда, когда услышал про отца-фронтовика, заинтересовался, где он воевал.

– Да, досталось им, я попал на фронт позже. И сколько неучтенных коров, по-твоему, мы держим?

Разговор пока шел вполне мирно, вопреки моим ожиданиям.

– Ну, если годовой надой на корову около трех тысяч литров, то не меньше тридцати, – не слишком уверенно предположил я.

– Ты по специальности экономист, закончил сельхоз?

– Нет, что вы, я филолог.

Тут от его добродушия на лице не осталось и следа. Я увидел лицо руководителя того поколения, которое вытаскивало нашу страну из послевоенной разрухи и сметало все, что им мешало делать дело. Это уже я сейчас, с высоты прожитых лет, рассуждаю, а тогда стало даже как-то жутковато.

– Главного экономиста ко мне, – рявкнул в трубку. – Нет, всех, кто в конторе!

Кабинет быстро заполнился.

– Как вам живется, дорогие мои?

Видимо, они хорошо изучили нрав хозяина, и никто не спешил вступить в диалог.

– Так вот, я утверждаю, что вот этот учитель русского языка, – тут его указательный палец почти проткнул меня, сидевшего рядом на приставном стуле, – оказался умнее вас, так называемых экономистов, дипломированных специалистов сельского хозяйства. Мало того, что работать как положено не умеете, даже «черных» коров и гектаров не умеете прятать. Пошли вон, потом поговорю с вами!

И секретарю парткома, и редакционному водителю, и даже знатному свекловоду пришлось ждать долго, пока мне, в то время почти не пьющему, удалось по-дружески распрощаться с самым уважаемым и практически трезвым, несмотря на выпитую почти в одиночку бутылку дорогого коньяка, председателем колхоза. На встречах на районных мероприятиях местный истеблишмент сильно удивлялся, видя, как мы общаемся друг с другом. Мне это только прибавляло авторитета.

На выходные я уезжал в Уфу, где еще после декретного отпуска доучивалась моя супруга, и последней электричкой рано утром в понедельник заявлялся на работу. Редактор после оперативки у районного начальства пришел хмурый и недовольный.

– Ты хоть соображаешь, в каком свете меня выставляешь? – спросил он не то чтобы гневно, а даже с досадой. Махнул рукой и уехал.

Как выяснилось, корреспондент моего отдела, приехав в хозяйство имени того-то, прямо в поле взял небольшое интервью у комбайнера-передовика. И на первой странице районной газеты появилась заметка, где некий Иван Петров из первой бригады говорит, что, несмотря на сложные погодные условия, они, вдохновленные решениями очередного пленума КПСС, приложат все силы для успешного выполнения продовольственной программы. Я в полном недоумении. Конечно же, сельский механизатор скорее обматерит за то, что ему не подвезли горючее или провизию. Но было принято изображать энтузиазм работяг решениями партийных вождей. Если бы не нюансы...

Оказалось, что тот механизатор, который бодро докладывал о выполнении решений партии, от рождения глухонемой. Поскольку в районе почти все друг друга знали, я понял, что пришлось пережить моему редактору. Спрашиваю у корреспондента:

– Ну, а ты что? Ведь не первый год колесишь по району. Как ты мог допустить такой ляп?

– Да мне сказал агроном, кто передовик. Не мог же я через все поле на машине по скошенным валкам ехать, чтобы его бормотания услышать! Все как обычно.

И ведь не упрекнешь – все как обычно. Но для района, не избалованного событиями, маленькая заметка стала предметом для, как бы сейчас сказали, стеба. Подсуетились и контролирующие товарищи, проявив бдительность. Сейчас это покажется смешным, но в то время дать опровержение было то же самое, что во всеуслышание объявить себя лохом, слишком была высока ответственность за цену печатного слова. Но тут во всей своей красе проявил себя Рафаиль Васильевич. Видя мои переживания, он сказал:

– Сбегай в гастроном, все проблемы решим!

Следующий номер газеты вышел с небольшой сноской на четвертой страничке: «Поправка. В заметке, опубликованной в предыдущем номере, следует читать не Иван, а Виктор Петров из второй бригады». Оказывается, у нашего глухонемого в соседней бригаде имелся родственник, правда, не совсем передовик, но тоже комбайнер. Но кого волновали его показатели, главное, мы сохранили лицо. Наш заместитель редактора заслужил мой внеочередной визит в гастроном. Правда, секретарь парткома того хозяйства все норовил меня подколоть при случае:

– Слушай, ты пришли-ка этого своего корреспондента, а то ведь опять замолчал этот Иван!

Ну, тут мне было чем ответить, ведь когда я приходил в общежитие сельхозинститута к своему однокласснику, поступившему годом позже, я познакомился с парнем из его комнаты, которого никто не называл по имени. А только по прозвищу – Обормот. И, спустя три года, захожу в правление колхоза, вижу знакомое лицо:

• – О! Обормот, привет! Ты здесь что делаешь?

– Да тише ты! Я секретарь парторганизации, не роняй авторитет начальства.

Только тогда пришло понимание, что он и один известный районный начальник носят одинаковые фамилии. При упоминании его студенческого прозвища он становился любезным и учтивым со мной.

В последующие годы и самому пришлось руководить редакционными коллективами. А это непросто, когда вместе трудятся несколько десятков творческих личностей, убежденных в своей гениальности и исключительности. Очень помогали уроки, полученные в своем первом трудовом коллективе. В затруднительных ситуациях всегда задавался вопросом: а как бы поступили они, мои бывшие наставники?

 

 

Вот и я прославился

 

После окончания университета распределился в районную газету. Был доволен как слон. Ну никак не видел себя в роли учителя в школе. Будучи до третьего курса отличником (а студенты филфака того времени знают, как непросто было получить оценку «отлично» у профессора Г., преподающего зарубежную литературу), надежды на получение красного диплома похоронил из-за доцента кафедры педагогики К., которая оценила мои успехи на данном поприще на «троечку». Не помню, чтобы я был сильно этим огорчен.

Поработав год, я уже заведовал отделом сельского хозяйства. Было интересно, писал много. В те года категорически не приветствовалось, чтобы под одной фамилией выходило несколько материалов, вот и приходилось придумывать себе псевдонимы. Обычно производные от отчества, от названия родного села и так далее. Однажды разворачиваю свежий номер и под одной из своих статей вижу подпись: Д. Розин. Спрашиваю у ответственного секретаря: «Что за лабуда?» Отвечает: «Ты чей муж? Розин! Вот тебе и очередной псевдоним».

В те годы поселок Раевский отнюдь не тянул на звание тихого, спокойного и некриминального поселения. Стычки между «севером» и «югом», разборки на электричках с кайраклинцами или шафранскими – вспомнить есть о чем. И вот однажды январским поздним вечером возвращаюсь с колхозного отчетно-выборного собрания. Меня высадили напротив общаги ПМК, где, к великой радости, выбили для меня и инструктора райкома комнату. Путь к пристанищу проходил через узенький переулок рядом с пельменной. А там, что бывало совсем не редкостью, разгоралась очередная драка с участием шести-восьми горячих парней. Протиснуться мимо жаждущих мести и крови как-нибудь бочком, не рискуя попасть под раздачу? Затея представлялась весьма сомнительной. Не то чтобы сильно трусил, но я же как-никак был уже человеком в определенной степени публичным, и вовсе не улыбалось светить фонарем, полученным неизвестно от кого и неизвестно за что. И тут раздался властный окрик:

– Ша, пацаны! Пропустите корреспондента!

В последующие годы трудовой биографии было немало признаний моих заслуг, даже удостоился благодарности самого Президента России. Но всю жизнь с особым удовольствием и теплотой вспоминаю первую «награду» за свою трудовую деятельность.

Не в обиде даже за то, что они понизили меня в должности.

 

 

Удостоился похвалы

 

Получил от редактора задание – срочно выпустить страницу к предстоящему семинару с освещением передового опыта знатного свекловода Марата-агая из колхоза «Правда». Время поджимало, и я тут же выехал в колхоз-миллионер. Особых иллюзий не питал, но все же надеялся, что в ходе разговора сумею выпытать кое-какие особенности получения столь высоких урожаев, отмеченных столь высокими наградами Родины. Полный облом – как ни пытал, ничего существенного, кроме общих фраз, не получил. Пришлось не солоно хлебавши возвращаться домой. Не заходя в редакцию, направился в книжный магазин, где меня хорошо знали. Весь вечер ушел на штудирование «Справочника свекловода». Следующий день, думаю, хорошо запомнился моему деревенскому собеседнику. До самого обеда я его, как нерадивого школьника, гонял по каждому параграфу, спрашивая, делает ли он так, как написано, или нет. Мне кажется, из его мотаний головой и нечленораздельных мычаний удалось сотворить нечто читаемое и даже наукообразное. Уверен, что лично я сам в то время смог бы сдать экзамен по этой теме в каком-либо сельхозвузе.

На семинаре, увидев меня, наш орденоносец, повернувшись к окружению, громким голосом решил удостоить вашего покорного слугу похвалы: «Корреспондент, вообще-то, большой молодец – как я рассказывал, так и записал, ни слова не пропустил!»

Как говорят, доброе слово и кошке приятно.

 

 

Закатанные штанины

 

Сейчас многое из нашей жизни в семидесятых нынешней молодежи даже объяснить бывает затруднительно. Ну как им понять, что целые коллективы, не имеющие к сельскому хозяйству ни малейшего отношения, побросав все свои дела, выезжали на заготовку веткормов. Она заключалась в том, что, прибыв в какой-либо лесок, служащие контор и учреждений, рабочие заводов и предприятий дружно начинали обдирать зеленый щит земли. Особенно доставалось молодой поросли. В ход шли топоры и пилы, чтобы колхозно-совхозные буренушки могли утолить дефицит в своем организме чего-то там нам неведомого. Лично я с трудом представлял себе гипотетическую корову, которая среди летнего разнотравья с аппетитом жует ветки осины или дуба, дабы восполнить недостаток витаминов.

В один из июньских дней внести свою лепту выпало и нашему редакционному коллективу. Полдня мы, отмахиваясь от комарья, загружали выделенный грузовик свеженарубленными ветками. Только успели перекусить, как пошел дождь. Наш грузовик, высадив нас на околице райцентра, поехал разгружаться.

Районные редакции, как правило, небольшие. Но наша районка выходила на трех языках – на русском, башкирском и татарском, что позволило за счет штата переводчиков держать дополнительно несколько корреспондентов. И вот, возглавляемые мной, заведующим сельхозотделом, двое пробующих свое перо юношей и выпускница пединститута этого года дружно шлепают по лужам крайней улицы поселка.

– Эх, не послушали вы меня, – упрекнул нас с Маратом Юра. – Говорил же, что для такой компании бутылка вина – это курам на смех. – Нам пришлось молча согласиться с ним. Тут неожиданную инициативу проявила красавица Роза:

– Ребята, а давайте зайдем ко мне, мама будет рада.

Маму нашей сотрудницы с менее чем месячным трудовым стажем мы знали еще до знакомства с ней. Мама работала в одном из самых больших гастрономов под гостиницей недалеко от редакции. А жила в добротном частном доме по той самой улице, по которой мы шли. Встретили нас более чем радушно. В пору тотального дефицита всего и вся стол был накрыт на все пять баллов.

Вначале я причину такого гостеприимства объяснил заботой мамы о налаживании комфортных отношений для дочери в первом для нее трудовом коллективе. Не скрою, мне немножко даже льстило ее подчеркнуто уважительное отношение к моей персоне. Как же, ведь дочь трудится под моим непосредственным руководством. Но вскоре, несмотря на выпитый коньяк, начали терзать смутные сомнения. Разговор все больше и больше крутился вокруг личности единственного холостяка Марата. А как она обрадовалась, узнав, что родителями нашего товарища являются хорошо известные и уважаемые в районе люди. Не знаю, чем бы все закончилось, но улучив момент, когда мать пошла на кухню, раскрасневшаяся Роза с хохотом мне сказала:

– Вот видишь, каких дел наделала твоя закатанная штанина!

И пазлы сложились! Когда входили во двор, я не обратил внимания, что правая брючина так и осталась закатанной до колен. Как я мог забыть известный в башкирско-татарских поселениях обычай! Когда приходят сватать невесту, одну штанину ведь закатывают, другую приспускают.

Оказывается, несостоявшаяся в этот раз теща мимоходом успела попытаться выведать у дочери, верны ли ее догадки о целях нашего вторжения. Не знаю, зачем Роза не стала разубеждать мамочку. Может, пожалела нас, голодных и недовыпивших коллег. Однако мы еще потом долго обходили стороной гастроном, где трудилась ее мама. Вот чем может обернуться, когда начинаешь забывать обычаи, приметы и поверья своего народа.

 

 

Шелест перкаля, купол за спиной

 

Наконец настал день, которого мы, слушатели ВКШ при ЦК ВЛКСМ, проходящие стажировку в 44-й воздушно-десантной дивизии ВДВ СССР, ожидали с нетерпением и с определенной тревогой в душе. Сегодня будем совершать прыжки с парашютом. Все приготовления позади. Выстроились по девять человек, офицер, отвечающий за парашютно-десантную подготовку, дает наставления:

– Итак, повторяю! Правая рука – на кольце основного парашюта, левая – под запасным. Выпрыгиваете, считаете: 501, 502, 503 – и дергаете кольцо. Но если вдруг, говорю просто на всякий случай, потому что такого не бывает, лично у вас не раскроется основной парашют – дергаете кольцо запасного и нежно руками выбрасываете его купол. Все, вперед!

– Разрешите вопрос, товарищ майор, – наш сокурсник, отличительной чертой которого была некоторая занудливость, и тут решил вставить свои пять копеек, – а что делать, если и запасной не откроется?

Последовал мгновенный ответ, который изрядно повеселил всех:

– Такого не случалось за всю историю ВДВ, но, если это произойдет персонально с вами, можете дернуть себя за... (по цензурным соображениям пропускаю, за что майор посоветовал дернуть). Они больше не пригодятся!

Напряжение, которое не оставляло всех нас, несмотря на показную браваду, было смыто хохотом, и мы дружно направились к АН-2, чтобы совершить свой первый прыжок. Много раз замечал – для решения какой-либо проблемы иногда необходимо ее перевернуть с ног на голову или выставить в абсурдном свете. Смешное не пугает.

Но первый прыжок, как выяснилось потом, это еще были цветочки в приобщении нас к братству десантников. Как оказалось, не пугает не только смешное, но и неизведанное. Как жаль, что перед вторым прыжком нас уже никто не подбадривал шуточками-прибауточками. А стоило бы – накануне ночью в казарме не раз были разбужены криками товарищей, которым, как я полагаю, снилось, что они вываливаются из чрева самолета, доверив свою жизнь парашюту Д-5. Мне так вообще повезло. Когда офицеры дивизионной газеты в день очередных прыжков предложили присоединиться к их компании, и в голову не пришла мысль отказаться: боялся потерять лицо больше, чем самих прыжков. Только я не предполагал, что попаду в пристрелочную группу. Правда, момент отделения от лайнера через рампу на хвостовой части помню смутно.

 

 

Мое белое солнце пустыни

 

К концу практики в газете «Комсомольская правда» нам, слушателям отделения журналистики Высшей комсомольской школы, был преподнесен шикарный подарок – мы могли на свое усмотрение выехать в командировку в любой регион Советского Союза, за исключением Прибалтики и Крыма. Это ограничение мало кого огорчило. Прошлое лето, проведенное в казармах 44-й учебной дивизии ВДВ СССР, запомнилось не только прыжками с парашютом и дешевым литовским пивом, но и неприятием местным населением всего русского, советского.

Лично меня не мучили муки выбора – однозначно Туркменистан. Мало того что до этого никогда не бывал в Средней Азии, но еще имелась и веская причина такому решению. Моего одноклассника и друга, который успел даже побывать в роли свидетеля на моей свадьбе, после окончания Уфимского нефтяного института распределили в эту солнечную республику, чтобы из жарких Каракумов гнать по трубопроводам газ в обделенную энергоносителями Европу. Все четыре года после расставания мы не прерывали переписку.

Спустившись февральским вечером из трапа самолета в Ашхабаде, был удивлен не столько экзотическим одеянием местных, а тем, что при температуре плюс двенадцать градусов кругом было полно людей в дубленках. Причем шитых явно там, куда и отправлялся этот самый пресловутый газ. В главном штабе всей туркменской молодежи меня встретили очень настороженно, пытаясь понять из моих невнятных объяснений истинную цель визита корреспондента столь уважаемого издания. Ну, не мог же я им сказать, что первопричиной приезда является свидание с близким другом.

Пожив там два дня, я понял причину некоторой нервозности хозяев. В любом дружном коллективе найдется человек, который с удовольствием подложит подлянку любимому начальству. Накануне в местной молодежной газете вышел материал, присланный Телеграфным агентством Советского Союза, о встрече руководства КПСС с министром иностранных дел и вице-канцлером ФРГ Геншером. Это была обычная практика тех лет, иногда приходилось в срочном порядке переверстывать готовую к печати страницу, чтобы разместить официоз из Москвы.

Первую страницу переверстали, но по недосмотру допустили ляп, который даже в брежневские времена мог быть интерпретирован как нечто недопустимое, грозящее превратить карьеру многих в прах и пыль. Аккурат под фотографией дорогого Леонида Ильича и уважаемого Ганса-Дитриха оказалось заглавие острого материала, бичующего отдельные пороки отдельных недостойных строителей коммунизма. Заголовок был хлесткий: «Два сапога – пара». Хотя и оба материала были отсечены широкой линейкой, все смотрелось весьма недвусмысленно.

Но, благодаря какому-то бдительному товарищу (цензура свой хлеб ела не зря!), происшествие не получило широкую огласку, тираж был пущен под нож и заново перепечатан. Как говорится, правильные пчелы сделали правильный мед. При личной беседе со вторым секретарем ЦК комсомола я дал понять, что немного в курсе перипетий местных коллег и ничего сверхординарного в этом не вижу, а также изъявил желание выехать за пределы столицы, дабы получше ознакомиться со славными свершениями передовой части туркменской молодежи.

Мы расстались, обоюдно довольные друг другом. Впоследствии всегда приходилось иметь дело со вторыми секретарями райкомов и горкомов, которые, в отличие от первых секретарей, по национальности были русскими. Показалось, все вздохнули с облегчением, когда я покинул Ашхабад. Глядя из окна поезда на проплывающие песчаные барханы, на верблюдов, лениво пережевывающих колючки, не переставал удивляться разнообразию природных особенностей тогда еще нашей необъятной родины – СССР.

Побывав в городе Чарджоу, славящемся своими самыми сладкими дынями (ныне на картах вы не найдете этого названия, зачем-то его переименовали в Туркменобад), я направился к цели моего путешествия – в город Байрам-Али, который, в свою очередь, на всю страну был известен как самый лучший курорт для почечных больных. Решив сделать другу сюрприз, я не стал извещать его о своем приезде. Зажав в руке конверт с его обратным адресом, отправился на поиски. Вот и он, знакомый адрес – Марыйское шоссе, 9. Но дом мало напоминал жилище молодых газовиков.

– Простите, а где сейчас Биешев? – обратился я к женщине в годах, открывшей мне дверь. Она посмотрела на меня с недоумением. Я показал ей конверт от письма.

– Ой, милок, – заговорила она с неожиданным волжским оканьем, разглядев обратный адрес. – Гляди, тут написано КС «Каракумская». А это означает – компрессорная станция, которая находится в ста двадцати километрах отсюдова, в пустыне.

Тут я присел. Видать, все переживаемое отразилось на моей физиономии, что она тут же принялась меня успокаивать:

– Ты не спеши расстраиваться, вон аж побелел весь. Повезло тебе, сегодня жума, они раз в неделю приезжают на базар и отсюда забирают почту.

Да, уж. Видать, матушка меня точно не в понедельник родила. Как выяснилось, никакого регулярного транспортного сообщения с этой КС «Каракумской» отродясь не бывало. Часа через четыре, которые мне совсем не показались долгими, хотя ждать и догонять – одно из самых моих нелюбимых занятий, я трясся по бетонке, выложенной из плит, к заветной цели.

Наша встреча украсила бы картину любого кинорежиссера. Когда растолкал спящего после дежурства друга в его жилище, он, посмотрев на меня вполне осмысленным взглядом секунд десять, завалился обратно, пробурчав:

– Блин, приснится же такое!

Но не прошло и двадцати секунд, сон превратился в явь. Не буду в подробностях рассказывать, как я провел неделю до следующей пятницы в городке газовиков. Приведу только несколько фактов, удививших меня и оставшихся в памяти надолго.

Как-то испортилось изображение на экране телевизора.

– Надо поправить антенну, – сказал мой одноклассник. Я, по обыкновению, потянулся к выходу, представляя, как мы будем крутить высоченную антенну, пока не поймаем сигнал. А он подошел к телевизору и пошевелил кусок провода, воткнутого в гнездо антенны. На мой недоуменный взгляд ответил не задумываясь:

– У нас тут каждый второй с высшим техническим образованием, ребята такую приемную станцию соорудили, аж узбеков смотрим.

С высоты прожитых лет меня распирает любопытство: кто сейчас трудится на этом наследии страны Советов? Ведь представителей коренной национальности среди почти тысячного коллектива можно было пересчитать по пальцам рук.

В один из дней хозяева решили устроить праздничный ужин. Кроме друга с женой, которую он нашел в самом сердце Каракумов, были приглашены тесть с тещей, работающие здесь же. Но я этого не знал и, увидев гору люля-кебабов, приготовленных к жарке на мангале, в котором потрескивали распиленные поленья саксаула, не удержался от вопроса:

– Вы что, очень много гостей позвали?

– Да нет, всего будет пятеро, не считая нашей годовалой доченьки.

– Вы очумели, я лично в жизни больше двух котлет не осилю!

На это они молча усмехнулись, и я сполна оценил их деликатность, что они не стали мне напоминать мои слова, когда я доедал то ли десятый, то ли двенадцатый по счету кебаб. Кстати, с восторгом были приняты мои московские гостинцы – бутылка подсолнечного масла и банка консервов с селедкой. Прожив несколько лет, так и не смогли привыкнуть к хлопковому маслу.

Еще поразил мое воображение громадный туркменский алабай, свободно разгуливающий по городку. Все обитатели домов, к которым он подходил, старались угостить его чем-нибудь. Оказалось, он из-под колес мчащегося в пыли автомобиля вытащил выползшего на улицу по недосмотру родителей ребенка.

Честное слово, я не забывал о том, что должен совмещать приятное с полезным. Изводил своими вопросами тех самых вторых секретарей о делах и свершениях, достойных быть вынесенными на страницы главной молодежной газеты страны, проездил несколько сот километров с ними. Вот зарисовка об одной из таких поездок.

Мимоходом прознав, что второй секретарь горкома Сергей собирается выехать в один из крупных колхозов, я напросился в попутчики. Он нехотя согласился. Выпускник политеха, в приказном порядке назначенный на этот пост вожака молодежи, он дни считал, когда сможет перейти на какую-нибудь руководящую работу по специальности. Колхоз, куда мы приехали, считался крупным и зажиточным. Побывав с визитом вежливости у раиса (председателя), мы отправились на поиски секретаря комитета комсомола. Молодой парнишка, наш провожатый, указал на дом, скрытый за дувалом, и умчался обратно.

На шум подъехавшей машины на улицу вышел мужчина лет за тридцать. После короткого его разговора с Сергеем нас пригласили в дом. При нашем появлении присутствующие женщины исчезли, как будто их и вовсе не было. Хотя и испытывал определенное неудобство сидя не за столом, но в моем детстве приглашенные гости также располагались на сложенных паласах на полу. Да и сидеть по-восточному мне было не привыкать. Хозяин, бросив мимолетный взгляд в мою сторону, произнес фразу по-туркменски. Сергей улыбнулся.

Туркменский язык, хоть он и относится к группе тюркских языков, сложно понять башкирам, татарам, казахам и киргизам. Далее беседа шла на русском. На дастархане блюда менялись, а я все ждал появления секретаря комсомола. Закончив трапезничать, мы поднялись на ноги. Я вопросительно посмотрел на Сергея.

• – Кстати, Худайкули, у тебя задолженность по взносам за два месяца, – сказал тот. Худайкули потянулся куда-то за спину, достал что-то наподобие бумажника из сафьяна. В бумажнике лежала пачка фиолетовых двадцатипятирублевок толщиной в мой указательный палец. Отсчитав несколько бумажек, он протянул их секретарю горкома:
• – Сергей-джан, вот и за будущий месяц. Будь добр, заплати, и квитанцию пусть девочки подошьют. Боюсь, еще не скоро попаду в город, горячая пора начнется.

Уже в салоне уазика я с упреком обратился к разомлевшему от сытного то ли позднего обеда, то ли раннего ужина своему попутчику:

– Ты почему не предупредил с самого начала, что этот так называемый вожак молодежи и есть секретарь комсомола? Я даже пообщаться с ним не смог, сижу как дурак, жду появления если не сына, то младшего брата.

Мои слова его мало тронули. Вытащив из нагрудного кармана пачку (вот уж неожиданность!) «Мальборо», протянул сигарету. Вспомнив, как я ранее с некоторым понтом угощал горкомовских «Явой», молча затянулся.

– Да не переживай ты! Ничего путного он бы тебе не сказал. Нечем нам похвалиться. А критиковать есть за что, но про это тебе никто и никогда ничего не скажет, – хохотнул он.

 – А вы не могли найти кого помоложе? Вряд ли у него могут быть общие интересы с молодежью, – горячился я.

– Ты не знаешь местных обычаев, местного менталитета. Пойми, в наших условиях быть начальником – престижно, а секретарь комитета комсомола наряду с раисом колхоза и секретарем парткома – очень уважаемые люди. На такие должности кого попало не ставят. Даже деньги не все решают.

Я вспоминал, слушая Сергея, как на бюро райкома люди отбрыкивались от такой чести у меня на родине в Башкирии, пока не находился какой-либо фанат-общественник. Поистине, нашу страну одним аршином не измерить.

Забегая вперед, скажу, что, как я ни старался изощряться, чтобы оправдать потраченные командировочные, ни один из написанных материалов ожидаемо в свет не вышел. Самая закрытая в наши дни для посторонних страна в постсоветском пространстве мне не открылась и в восьмидесятые годы. В утешение могу добавить, не лучше обстояло дело и у моих коллег из нашей группы. Но впечатлениями обогатились все. Мы еще долго вспоминали высказывание душанбинца Валерия, отправившегося за экзотикой на Север, к оленеводам:

– Ребята, я раньше думал, что слова «я...а звенят на морозе» – это фигуральное выражение, оно, оказывается, натуральное!

Про то, что жители севера в первый же день выпили флакон французского одеколона за сорок рублей, подаренный на день рождения, рассказал уже позднее. А меня самого чуть не оставили без штанов. Причем в буквальном смысле этого слова.

Благодаря сокурсникам из Польши, я наконец-то поменял индийские «Мильтонс» на настоящие джинсы «Левис». Моя тяга к моде стоила прежнего месячного оклада, но все равно обошлась дешевле, чем если бы покупал у московских барыг. А в гостинице города Чарджоу ко мне подошел солидный туркмен. Обычно полупустая гостиница была заполнена под завязку – проходило какое-то мероприятие. Внимательно оглядев меня с ног до головы, он спросил:

– Уважаемый, на тебе эти самые американские штаны жинси?

Я подтвердил. Он спросил, сколько они стоили. Я сказал: двести рублей, прибавив зачем-то к истинной цене двадцатку.

– Прошу тебя, продай их мне. Сын-студент все мозги проел, а где их в нашей глуши достанешь? А ты еще купишь себе в Москве.

Соблазн был большой. Одним махом мог обогатиться на сто рублей. Даже то, что, кроме спортивного трико, других штанов не было, не смущало. Выйти и купить в любом магазине брюки за пятнадцать-двадцать рублей – не проблема. Но я их, эти джинсы, носил меньше двух недель, ощущая свою принадлежность к неким избранным. Короче, верность народной мудрости «Выпендреж дороже денег!» подтвердилась. Сделка не состоялась, честолюбие праздновало победу над корыстью.

 

 

Выплывают из тумана

 

Ни за что не поверю тому человеку, который будет утверждать, что ни разу не испытал чувство страха, не почувствовал себя трусом. Мне могут возразить, мол, не всякий испытывающий страх является трусом. Верно лишь отчасти. Все определяется временным отрезком, в течение которого длится переживание индивидуумом страха. Сам страх – это, как правило, всегда нечто невиданное, неизвестное, доселе неизведанное, не укладывающееся в твои представления об окружающем мире. Не помню, кто из мыслителей древности в свое время это сказал, но полностью согласен, что люди придумали богов из страха.

Чувство страха – перманентное состояние любого из нас. Были детские страхи: а куда ушла мама? А вдруг она не вернется? Отрочество и юность – это вообще сплошная полоса страхов. Страшно сдавать экзамены, страшно не поступить в выбранное учебное заведение, страшно идти в армию, страшно признаваться в любви, страшно быть отвергнутым. «Как страшно жить», – сказала Рената Литвинова устами Максима Галкина, и я с ними согласен. А с вами хочу поделиться одним случаем, когда я испытал леденящий душу страх.

Итак, начало восьмидесятых. Успешно завершена послевузовская учеба в первопрестольной. Позади два года одного из самых насыщенных, как выяснилось позже, и событиями, и людьми периодов моей жизни. Попрощавшись с тенистыми аллеями парка Кускова, сел на поезд. На малую родину обычно летал самолетом, но заранее купленный билет пришлось сдать – не снимали с прописки по причине не приклеенной вовремя фотографии к паспорту. Особо не огорчился, тем более на этот же поезд купили билет еще два моих сокурсника. Правда, в разные вагоны, но это обстоятельство разве может быть препятствием для дружеского чаепития в честь получения высшего политического образования. Каюсь, под стук вагонных колес даже не считали, сколько рюмок этого чая было выпито.

Проводы ребят, которые вышли на своих станциях, помню смутно. На бегу догнав отходящий поезд, завалился спать. Открыв глаза, я не мог понять, где я, что со мной. Было темно, сверху доска, сбоку доска – и тишина. Лишь с изголовья пробивался тусклый свет. Во рту шуршал бумажный язык. С усилием приподнявшись, глянул наружу. От увиденного душа ушла в пятки, тело покрылось холодным потом. В клубах белого то ли дыма, то ли тумана мимо меня проплывали молчаливые фигуры, размеренно и синхронно размахивающие руками и, как мне показалось, с абсолютно одинаковыми лицами. Такие лица я видел только в фильмах с участием Джеки Чана, которые вовсю шли в видеосалонах Москвы. Из состояния прострации вывел голос с верхней полки:

– Етишкин колпак! Поезд в Мелекессе стоит пятнадцать минут, а эти китайцы вышли на утреннюю зарядку в полпятого утра в такой туман с Волги. У них это ушу называется, кажется.

На меня, еще толком не успевшего осмыслить увиденное, его слова произвели эффект, да простят читатели за банальное клише, эффект разорвавшейся бомбы. Страх торкнул так, что я, поспешив вскочить, тупо долбанулся башкой об верхнюю полку и сполз обратно. Какой такой Мелекесс? Ведь я внимательно ознакомился с расписанием, никакого Мелекесса там в помине не было! Неужели я повторяю историю Жени Лукашина из «Иронии судьбы», но только в железнодорожном варианте? Сел не на тот поезд? И куда я еду? Да и соседа я не помню.

– А откуда взялся этот Мелекесс? – спросил я. – Мы что, поехали по другому маршруту? И, вообще, это какой поезд, куда едем?

– Судя по посудам, вчера тут была знатная вечеринка, жаль, я не успел. Да не бери в голову, Мелекесс – это исконное название Димитровграда. Правда, не знаю, какое отношение имел этот болгарин к старинному купеческому городу на Волге, но как сложилось, так и осталось.

Ох, как мне хотелось побегать кругами, как по снегу бегал Лукашин, повторяя его причитания: «Надо меньше пить!» Пережить за столь короткий промежуток времени два стресса, испытать как животный, так и осознаваемый страх – это было нечто. Поэтому, ни слова не сказав на молчаливый вопрос вернувшегося в купе соседа, я полез в свой баул. Да вряд ли обидятся ждавшие меня в родной Уфе друзья и родственники, что я не довез до них один экземпляр из московских гостинчиков. Думаю, женская половина человечества, с учетом времени суток, меня осудит, мужская, надеюсь, поймет.

Страхов испытал немало, но до сих пор не знаю, трус я или нет. Как я предполагаю, только длительное состояние страха и реакция на него личности может дать на это ответ. И слава Всевышнему, что жизнь пока не подвергла меня такому испытанию. Хотя человеческая натура такова, что она всегда может найти оправдание своим даже самым неблаговидным поступкам. Например, трусость оправдать нецелесообразностью, осторожностью. Да мало ли чем.

 

 

Земля действительно круглая

 

После учебы в Высшей комсомольской школе в Москве уже отработал около двух лет в лекторской группе отдела пропаганды и культмассовой работы областного комитета комсомола. Особенность молодежной организации в том, что здесь редко кто задерживается надолго. Как говорится, движуха постоянная. Накопив определенный опыт организаторской работы, показав на что способен, человек продолжал свой карьерный рост в самых разных отраслях, организациях и ведомствах. В один прекрасный день пришло время попрощаться и с нашим заведующим группой. Сказать, что вопрос роста в должности меня не волновал, было бы полным лицемерием. В душе я, просчитывая свои шансы на занятие данной должности, находил их вполне реальными. Но решение первого секретаря было не в мою пользу – заведующим объявили коллегу, на год позже окончившего то же самое учебное заведение. Трагедии не видел, но чувство не то чтобы обиды, но недооцененности собственной персоны присутствовало. А тут еще решил произнести свою тронную речь новоиспеченный начальник. Она в основном была обращена ко мне.

– Я понимаю, что ты рассчитывал на эту должность, но начальство сочло, что я больше достоин. Нам вместе работать, поэтому давай без обид и негатива. Дружба дружбой, а табачок, как говорится, врозь. За работу буду спрашивать по всей строгости, пора покончить с панибратскими отношениями.

Как мне показалось, даже остальные коллеги были в некотором недоумении. В том, что земля круглая и она даже вертится, мы убедились на следующий день, когда было объявлено, что заместитель заведующего нашим отделом уходит на партийную работу и на ее место назначают меня. Собрав в своем уже отдельном кабинете вчерашних слушателей спича зав. лекторской группы, я ничего не стал придумывать, а слово в слово повторил его речь, хотя были и смысловые несоответствия. Таких довольных рож ребят, не считая, разумеется, физиономии их руководителя, я никогда не забуду.

 

 

Уфа – город морской?

 

После получения в кабинете первого секретаря не очень приятных для самолюбия отзывов о работе временно мной возглавляемого отдела решил, что будет несправедливо не поделиться оценкой нашей работы с коллегами. Заведясь в праведном гневе, только начал выходить на высокие ноты – прозвенел телефонный звонок. Голос, судя по интонациям, привыкший отдавать приказания, требовательно произнес:

– Василия Григорьевича мне!

– Вы ошиблись номером, – пришлось мне прерваться.

Не успел сказать и пару слов, как телефон зазвонил снова. Тот же голос с возмущением:

– Я тебе побросаю трубку, ну-ка позови Григорьевича!

Стараясь сохранить спокойствие, уточняю номер, объясняю, что нет здесь никакого Григорьевича, – бесполезно. Кладу трубку. Звонок. А подчиненные уже потихоньку похихикивают.

Поднимаю трубку и стальным голосом произношу невесть откуда взявшуюся в голове фразу:

– Капитан второго ранга Такой-то! База торпедных катеров слушает!

Тот же голос, что и прежде, после некоторого замешательства:

– Извините, трыщ кавторанг, здравия желаю! Я, кажись, телефоном ошибся.

Смысла продолжать воспитательную пятиминутку уже не было. Но история имела неожиданное продолжение. Ребята из отдела оборонно-массовой работы с недоумением рассказывали, как к ним начали обращаться родители с просьбами выяснить, как можно перевести служащих на флоте своих чад в Уфу в связи с семейными обстоятельствами. Вот уж, поистине, не угадаешь, как слово твое отзовется.

 

 

Как я проигнорировал будущего канцлера

 

При завершении своей работы в областном комитете комсомола мне пришлось напряженно поработать над отправкой нашей большой молодежной делегации в округ Галле ГДР, который был побратимом нашей республики. Говоря армейским языком, это был дембельский аккорд. Все прошло успешно, и в качестве награды за труды ваш покорный слуга удостоился включения в состав следующей, очень и очень солидной туристической группы.

Группа была разношерстная. Наряду с партийно-советской номенклатурой укреплять узы советско-немецкой дружбы поехали и сельские труженики со звездой Героя Социалистического Труда, и представители печати, и преподаватели ВУЗов, литераторы. Встречали нас очень хорошо. В Берлине жили в самой престижной гостинице на Александр-плац, побывали на экскурсиях по самым посещаемым местам Германской Демократической Республики. Лично я сам был в восторге от Дрезденской картинной галереи. Когда знакомые по репродукциям творения великих мастеров видишь на расстоянии вытянутой руки – это непередаваемое ощущение.

В один из вечеров небольшую часть нашей группы принимало партийное руководство окружкома СЕПГ. В число удостоенных этой чести попал и я как представитель молодежной организации. Звучали тосты за наше нерушимое единство, за дальнейшее укрепление дружеских связей (что было особенно приятно, поскольку на родине в 1986 году развернулась беспощадная борьба с пьянством, принимая самые уродливые формы).

В разгар общения ко мне подошел журналист республиканской газеты, уважаемый мной Равиль Карамов:

– Слушай, а чего это ты игнорируешь своего коллегу, секретаря FDJ Галле? – сказал он полушутя, показывая на молодую женщину. Внимательно рассмотрев вождя молодежи округа-побратима, я выразился в том смысле, что здесь имеются гораздо более интересные, чем она, представительницы немецких фрау и фройляйн и что эта невысокая, невзрачная, с застывшим выражением лица функционерша совсем не в моем вкусе.

В каком фантастическом сне я мог бы предположить, что в двух шагах от меня стояла будущий канцлер объединенной Германии, одна из влиятельнейших политиков мира. Единственно, о чем жалею, что на этот светский раут не был приглашен бессменный фотокорреспондент газеты «Ленинец» Равиль Гареев и среди множества сделанных им в эту поездку фотографий нет снимка с этой вечеринки.

 

 

Передовой опыт республики

 

Никогда не страдал авторским тщеславием. До сих пор, находя в архивах образчики своих творений, испытываю двоякие чувства. Или по молодости к себе предъявлял слишком уж строгие требования, или в самом деле в те годы осознавал несоответствие своего уровня тому, что появлялось на литературном небосклоне. К тому же постоянно занимаясь редакторской работой, становишься немного циником, более критично оцениваешь не только других, но и себя.

После появлений публикаций в общероссийской газете мои акции как человека, приобщенного к творчеству, в глазах внуков резко выросли. Правда, шестнадцатилетняя внучка не преминула упрекнуть, мол, дед, ты что это все пишешь про дела давно минувших дней, лучше бы заделался блогером! Ну, тут я не дал ей шансов, спросив: «А у многих твоих блогеров более двух миллионов читателей?» Все претензии тут же были сняты. Но я задумался. Неужели все то, о чем мне хотелось бы поделиться с окружающими, случалось только в те годы, когда и трава была зеленее, и мир интереснее? Однозначных ответов не нахожу, но буду продолжать писать о тех временах, когда даже очень просвещенные не знали, что означают такие слова, как консалтинг, коворкинг, когда с экранов телевизоров не лилась потоком реклама о защите в критические дни и прочая лабуда. Тем более еще нас, живших в те годы, еще достаточно много, и они, слава Богу, еще не утратили привычку читать. Да и реалии тех лет им близки и понятны.

Один из моих любимых поэтов Федор Иванович Тютчев в свое время написал:

 

Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовется...

 

Слова поэта не стоит воспринимать буквально. На самом деле ведь речь идет о бережном отношении друг к другу, о том, что словом можно уничтожить не только отношения. Мы в большинстве своем способны предугадывать реакцию на слова, сорвавшиеся с языка. Те, кто этого не понимает и, говоря языком антисоциальных личностей, «не фильтрует базар», обычно несут финансовые издержки или расплачиваются здоровьем. Здесь все индивидуально. Гораздо сложнее, когда за нас что-либо решает государство. Вот тут, действительно, не угадаешь, во что выльется принятое на верхах решение, прописанное обыкновенными словами и подкрепленное подписями и печатью. Оно страшит обязательностью исполнения. Утешиться можно опять-таки строками Федора Ивановича:

 

Умом Россию не понять

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать –

В Россию можно только верить.          

 

Один из моих приятелей категорически утверждает, что развал СССР начался в тот день, когда в мае 1985 года было принято пресловутое решение по борьбе с пьянством и алкоголизмом. Не скажу, что с ним согласен на все сто, но допускаю, что оно могло стать своего рода катализатором многих процессов разрушительного свойства. Известно, разрушение ли конструкции, прорыв ли дамбы, сход ли лавины не случается одномоментно. Ниже – зарисовка с тех приснопамятных времен.

В своей должности главного редактора детского журнала я чувствовал себя просто замечательно. Как сон были забыты бесконечные командировки, работа допоздна, не приносящая удовлетворение работа комсомольского функционера по выявлению не вставших на учет и многое другое (сейчас, кстати, вспоминаю с ностальгией!). Главное – никто не стоял над душой, советуя, что делать и как строить работу. Раздуть в ребенке искорку таланта, чтобы она загорелась пламенем творчества, – что может быть благороднее?

Очень любили печататься у нас и литераторы – гонорарный фонд был весьма ощутимым, тем более что детишкам за их пробы пера не полагалось платить. За три года удалось сколотить вполне боеспособный коллектив единомышленников. И когда Альберт Лиханов создавал Детский фонд, мы в числе первых откликнулись, приняв деятельное участие. И тут вдруг...

Вызывают меня в областной комитет партии и предлагают перейти к ним инструктором в сектор печати. Будучи хорошо знаком с работниками низшего звена и не испытывая особого пиетета к ним, категорически отказался. Для многих молодых людей в те годы попасть на работу в башкирский Белый дом, наверное, было голубой мечтой. Но меня такая возможность совсем не прельщала. Когда собеседования и уговоры пошли на уровне заведующего отделом и выше и мне напомнили, что я рядовой солдат партии, обязанный соблюдать дисциплину, пришлось дать задний ход. Маленькая надежда забрезжила, когда случилась беседа с секретарем по идеологии.

– Какие у тебя отношения с алкоголем? – спросил меня он после череды вопросов.

Набравшись наглости и сказав себе: «Пусть будет, что будет!», я ответил:

– С мая 1985 года вполне дружеские. Могу пока без ущерба для здоровья!

Глянув на меня поверх очков и изобразив что-то наподобие иронической полуулыбки, главный идеолог хмыкнул:

– Да, мы в курсе твоих способностей. Нам такие нужны, тебе на новой работе придется сопровождать всех приезжающих в республику журналистов. А это, сам понимаешь, требует здоровья.

И повел меня на пятый этаж. В приемной первого секретаря я сидел не долго. Сразу вспомнились события пятилетней давности, когда точно так же томился здесь, ожидая аудиенции с вершителем судеб четырехмиллионного населения Башкирии. Меня должны были представить как кандидата на должность редактора республиканской молодежной газеты. Не утвердил. Как потом по прошествии десятка лет бывший секретарь по идеологии, журналист и писатель, со смехом рассказывал мне за дружеским чаепитием: за меня он получил даже нагоняй.

– Ты ко мне больше усатых и волосатых не заводи! – сурово сказал тогда выдающийся (говорю без всякой иронии) деятель партии, павший одним из первых громких жертв начавшейся перестройки в стране. Вспомнив об этом, я даже пожалел, что усы сбриты давно, сам пострижен.

Мельком взглянув на меня, главный коммунист республики углубился в изучение моей справки-объективки.

– Биография трудовой деятельности, конечно, слабовата для работы в аппарате областного комитета, – обратился он к секретарю по идеологии, но, перевернув справку, тут же поправился: – Ах, да. У него, оказывается, имеется достаточный опыт в качестве первого руководителя! Ну, желаю успехов на новом поприще.

Все еще надеявшийся на отсев своей кандидатуры, еле удержался, чтобы не сказать переведенному из соседней области нефтяному генералу: «А у вас достаточно опыта, чтобы руководить нашей Башкирией?»

Как было и обещано, не прошло и недели, мне поручили сопровождать приехавшего из Москвы сотрудника журнала «Трезвость и культура». Он, назовем его Иван Семенович, прибыл с заданием осветить успешный опыт республики по выполнению решений партии и правительства по борьбе с таким злом, каковым является пьянство и алкоголизм. Несмотря на то, что московский журналист был лет на пять старше, общий язык нашли быстро, в первый же день перейдя на ты. Я, правда, был в некоторых сомнениях по поводу успехов своих земляков на поприще, интересующем столичного корреспондента. Но в областном комитете, ровно как и на местах, ответственные товарищи хлеб зря не ели.

Поехали мы, естественно, не абы куда, а в определенный, образцово-показательный по всем параметрам район, где, кстати, после руководства молодежью района пересел на одно из партийных кресел мой хороший знакомый, можно сказать, приятель. Я даже не ожидал, что будет так хорошо все организовано, и чуть было не уверовал в истинность бескомпромиссной борьбы по искоренению извечного зла.

После показа организационных сторон с лекциями, плакатами и встреч с активистами трезвого образа жизни мы попали на трезвую свадьбу. На удивление, свадебные торжества, вопреки моим опасениям, не показались искусственно организованным показушным мероприятием. Особенно впечатлило московского гостя то, что новая семья оказалась интернациональной – рослый, почти блондинистый жених-башкир, передовой механизатор, брал в жены приехавшую по распределению после медицинского училища зеленоглазую смуглянку русских кровей.

– Вот эта фишка, которую нарочно не придумаешь, – радовался Иван Семенович.

Впрочем, мой критично настроенный взгляд все же углядел одну странность, которая не скрылась от глаз и районного начальства. Возле одного из самоваров кучковались мужики без своих вторых половинок и слишком поспешно выпивали свою чашку чая.

– Вы бы еще чокаться начали своими чайными чашками, – тихо прошипел один из организаторов, уводя московского гостя подальше. После свадьбы нас, объевшихся изысканными блюдами национальной кухни, привезли в гостевой домик на ночевку, где ждала затопленная банька. Ко мне с озабоченным видом обратился мой приятель:

– Слушай, дай совет! Как думаешь, удобно будет после баньки остограммиться или…? Как скажешь, так и сделаем. Неудобно принимать гостей всухую.

• – Э, дорогой, ты давай не перекладывай на меня ответственность. Я такой же гость, как и он. Сам спроси, как бы невзначай, – отмахнулся я.

На Ивана Семеновича в тот момент, когда мой приятель подошел с этой деликатной миссией, было жалко смотреть. Я-то его прекрасно понимал: журналист со стажем в те времена, если он не больной, априори не мог быть трезвенником. Но, как выражались древние римляне, а вслед за ними повторили французы, – положение обязывает! Со вздохом сожаления он отказался. После парной сели за стол, но разговор не клеился.

– Иван Семенович, а как ты относишься к кумысу, нет предубеждений насчет нашего национального напитка? – спросил я.

Гость ничего против не имел. Даже похвастался, что, будучи в командировке в Казахстане, бешбармак запивал исключительно кумысом. Принесли бутылки с богатырским напитком, предварительно разбавив их на треть сорокаградусной. Здесь позволю себе маленькое отвлечение. Приезжих из других краев всегда дико удивляет – как это можно в молоко (по их восприятию) добавлять водку? Заявляю ответственно: такой коктейль по вкусу является более органичным, чем водка с томатным соком. Командировка по поиску передового опыта, по мнению столичного журналиста, вполне удалась.

В Уфу приехали к обеду. Как положено, зашли к руководству, доложили о своих впечатлениях. Самолет гостя улетал в первопрестольную в десять вечера. Дав распоряжение покормить гостя обедом и до самого его отъезда быть в его распоряжении, шеф отпустил нас. Увидев в нашем буфете бутылки с кумысом, Иван Семенович, не дожидаясь меня, купил сразу четыре бутылки. Было заметно, что дегустация открытой тут же бутылки кумыса его сильно разочаровала. Заметив его недоуменный взгляд, я поспешил его успокоить:

– Иван Семенович, дорогой, ты пока иди к себе в номер. Это попался не дозревший, молодой напиток. Я оставшиеся бутылки обменяю на нормальные и приду к тебе в гостиницу.

Не обращая внимания на недоуменный вопросительный взгляд многое повидавшей на своем веку буфетчицы, выпроводив гостя, поспешил к руководству. Долго объяснять ситуацию не пришлось, секретарь при мне набрал телефон буфета и распорядился выдать две бутылки «Пшеничной». Это было кстати, поскольку свой заветный талон к этому времени я уже оприходовал. До самого отъезда в аэропорт мы за разговорами не спеша пили «дозревший» кумыс. Я охотно поддакивал коллеге, когда он восхвалял напиток башкирских кумысоделов и даже порывался взять несколько бутылок домой. Но я его отговорил от этой затеи, сказав, что в самолете они имеют обыкновение взрываться.

Через месяц в журнале «Трезвость и культура» вышла в свет большая статья о достижениях партийных органов Башкортостана по внедрению трезвого образа жизни. По-моему, не один десяток начальников разного ранга после этого задался вопросом: «О боже, неужели это про нас?» Меня же ставили в пример как образцового инструктора обкома партии. До 6 ноября 1991 года, когда Борис Ельцин под ликование миллионов распустил своим указом Коммунистическую партию, оставалось ровно два с половиной года.

Только сейчас понимаем, сколько дров наломали наши правители, преследуя, в общем-то, благие цели. Я лично с удовлетворением слежу за тем, как без указаний сверху, по собственной инициативе граждан, у нас в республике набирает силу движение «Трезвое село», победители конкурса получают от правительства денежные вознаграждения. Привычным становится проведение всенародных праздников-сабантуев без капли спиртного.

И без показухи, без фарисейства можно делать добрые дела.

 

 

Сколько микробов?

 

В определенный период жизни довелось заниматься вопросами гражданской обороны и предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций в одной известной не только у нас в республике, но и в России компании, которая являлась одним из флагманов по выпуску различных препаратов.

Разумеется, как единственный «биологический опасный объект», мы пользовались особым вниманием со стороны соответствующих контролирующих структур. Ну, надо так надо!

Особых претензий не предъявляли, мы со своей стороны на все просьбы и требования старались откликаться по делу и своевременно. Но однажды раздался телефонный звонок:

– Управление МЧС, майор Такой-Сякой! Срочно прошу сообщить количество биологически опасных веществ, имеющих группу патогенности!

Я в легкой растерянности от напора майора:

– У меня нет таких сведений и вряд ли у кого это можно узнать…

Следующие пять с лишним минут я выслушивал гневную тираду о компетентности некоторых личностей, не заслуживающих свою зарплату, угрозы доложить начальству это вскрытое безобразие и т. д. Наконец мне удалось вставить свой вопрос:

– А вы в каких единицах предлагаете считать микробов?

Майор ответил в том духе, что кто хранит, тот и обязан считать, но в течение часа извольте доложить. Сам не стал, соединил его со старшим микробиологом. После пятиминутной лекции о том, что при помещении в соответствующую среду бактерии способны размножаться в геометрической прогрессии, что ни в литрах, ни килограммах, ни поштучно они исчислению не подлежат, мчсник даже как-то жалобно спросил:

– А все же, что мне писать в соответствующую графу документа?

Ответ микробиолога так мне понравился, что я им пользуюсь и по сей день – особенно когда ситуация непонятная. Она сказала: «Пишите – ВАРИАБЕЛЬНО!»

 

 

Как? А никак!

 

С Анатолием Ивановичем мы дружим почти четверть века. Отставник, человек до мозга костей военный, он долгие годы прослужил в ракетных войсках Советской, а затем Российской армии.

Родившийся и выросший в военном городке Украины, конечно, близко к сердцу принимает происходящие там события. Если бы по телевизору показать его комментарии, стояло бы сплошное «пи... пи... пи...». А вторую родину он обрел у нас, в Башкортостане, по месту последнего места службы. Дочь, внешне эталонная украинка, с отцовского благословения вышла замуж за соседского парня-татарина и теперь в качестве офицерской жены колесит с внуками Анатолия Ивановича по военным гарнизонам.

Короче, отставник, полный сил и энергии, возглавил охранную структуру крупного производственного объединения и начал руководить разношерстной командой. Особых трудностей не предвиделось. Опыт бывшего заместителя командира отельной бригады по воспитательной работе позволил находить нужные слова не только с немногочисленными представителями сильной половины человечества, но и с девчушками, без образования и опыта работы, которые устроились в охранную команду.

Все шло своим чередом. Но своеобразие национальной республики иногда проявляется совершенно неожиданным образом, и человек, не выросший в этой среде, с детства не знакомый с местными реалиями, запросто может попасть в неудобную, смешную ситуацию. Мне выпал случай стать свидетелем одной из них.

– Разрешите, Анатолий Иванович? – робко постучав, в кабинет вошла миловидная девушка в форме охранника. Я про себя усмехнулся, вспомнив, как он отучал своих подчиненных от слова «можно» при входе к нему. Но сегодня традиционное нравоучение про небезызвестную Машку, которую можно хватать за определенные части тела, не прозвучало.

Начальник пребывал не в лучшем настроении. Людей катастрофически не хватало. В начале двухтысячных охранные структуры еще только формировались, на предлагаемые зарплаты шли от безысходности и отсутствия работы.

– Что у тебя?– не отрываясь от бумаг с графиками дежурств, спросил начальник.

– Хотела отпроситься на пятницу и субботу. Я потом отработаю, честное слово!

Реакция шефа была предсказуема:

– А больше ничего не хочешь? А на вертушке, может, еще меня попросишь вместо тебя постоять?

– Ну, мне очень нужно, Анатолий Иванович! У меня с женихом никах.

Повидавший в своей жизни столько, сколько хватило бы на десяток обыкновенных людей, отставник, казалось, потерял дар речи. Он смотрел на подчиненную вытаращенными глазами, словно не веря своим ушам.

– Что у тебя с женихом, говоришь?

– Никах, – упавшим голосом повторила девушка.

– А почему ты решила, что из-за ваших с женихом сексуальных проблем я должен ломать график, обрекая остальных на переработку? – Вкрадчивый голос главного охранника не оставлял надежд на положительное решение вопроса.

На бедную просительницу жалко было смотреть. Казалось, слезы вот-вот польются ручьем. Внутри посмеиваясь, я решил подождать дальнейшего развития событий.

– О чем вы говорите, какой секс! Ведь приглашены родители с обеих сторон. Даже если не отпустите, все равно уйду. Решается моя судьба, как вы не понимаете?

– Неужели вы такие интимные вопросы обсуждаете с родителями? – в свою очередь удивился мой товарищ и, смягчив интонацию, отеческим голосом продолжил: – Брось ты его, если у вас уже никак. Всю жизнь будешь страдать. Найдешь еще нормального парня, с которым все будет как надо.

Ситуация явно выходила из-под контроля и грозила потерей кадровой единицы, и я счёл своим долгом вмешаться.

– Анатолий Иванович, полагаю, тебе надо пойти навстречу этой милой особе. Речь идет о судьбоносном моменте – о никахе. Это мусульманский обряд бракосочетания, сродни венчанию. А с тем, что тебе послышалось, наверняка все в порядке.

Вспыхнувшие ярким румянцем щечки юной невесты словно подтверждали мои догадки. Подождав, пока затихнут шаги смущенной, но довольной невесты, мы дружно расхохотались.

Все последующие годы, поздравляя друг друга с религиозными праздниками, будь то Ураза или Курбан-байрам, Рождество или Пасха, мы частенько вспоминаем начало адаптации моего друга к реалиям новоприобретенной малой родины.

 

 

Полагается пистолет

 

Как говорит один мой хороший знакомый, чувство юмора – это как беременность: или оно есть, или его нету. Поэтому абсолютно не правы те, кто упрекает кого-либо, что «энтот товарищ не понимает шуток», «у него отсутствует чувство юмора». Лично я, например, начисто лишен музыкального слуха. Понимание этого пришло, когда, стерев до крови кончики пальцев, я так и не смог освоить хотя бы два аккорда на гитаре. Про другие музыкальные инструменты вообще молчу. Но если окружающие тебя легко мирятся с тем, что ты певец аховый, танцор никудышный, а стихотворец и вовсе никакой, то упреки типа «Ты что, шуток не понимаешь?» звучат почти как вердикт судьи, приговаривающий хулигана-дебошира на пятнадцать суток. Ну, да, бывает, испытываешь чувство неловкости, когда кто-то начинает переспрашивать, в чем соль, когда все уже отсмеялись. Но так ведь, в отличие от других наших врожденных способностей, нет четких критериев для оценки наличия или отсутствия чувства юмора.

В свое время с удовольствием смотрел программу «Розыгрыш». Грешен, и сам становился жертвой, и сам имел отношение к организации розыгрышей. Поделюсь парой историй.

В приемной большого начальника собрались руководители средств массовой информации республики. Ждем, когда нас примут. Один из коллег решил похвастаться новоприобретенной игрушкой для мужчин, вытащив из наплечной кобуры газовый револьвер. В те девяностые годы, пожалуй, легче было из-под полы купить настоящее оружие, чем официально обзавестись газовым. Коллеге потрафил друг из Ижевска (ну, понятно!). С интересом рассматриваем газовик, разноцветные патроны.

И тут забегает припозднившийся еще один наш собрат по перу.

– А что вы тут возитесь с оружием? – с неподдельным интересом задает вопрос. И черт меня дернул:

– Так ведь всем руководителям СМИ распоряжением руководства выделено газовое средство самозащиты. Пишешь заявление на имя главы Администрации и со склада получаешь, что тебе полагается, – пистолет или револьвер, кому-то придется довольствоваться и баллончиком.

Чертыхаясь, что до него опять не довели такую важную информацию, наш коллега, на коленях нацарапав заявление, ринулся в соответствующий кабинет. Надо ли говорить, что я после этого больше месяца был не рукопожатным.

Когда Е. Б. Н. пошел на второй срок, старт своей избирательной кампании дал в родном Свердловске, то бишь Екатеринбурге. До нас довели, что главные редакторы газет и генеральный директор телевидения должны присутствовать на данном мероприятии. Мы с радостью на трех «Волгах» двинулись за полтысячи километров в соседнюю область.

Гостиница была заказана на привокзальной площади. Называем фамилии и тут же получаем ключи от одноместных номеров. Зашел в номер, включил телевизор выложил в холодильник так называемый «походный набор». Такой набор позволяет двум-трем мужикам без привлечения работников торговли и общепита провести хоть деловые переговоры, хоть встречу друзей. Как было оговорено, встречаемся у дежурной на этаже.

Вопрос был лишь один – у кого? Поскольку мой номер был рядом, я предложил посидеть у меня. Зашли ко мне.

– Смотрите-ка, у него телевизор цветной! – воскликнул один из коллег.

– Что ты хочешь, телевизионщики сейчас в фаворе, – поддержал его другой.

Я подошел к холодильнику, распахнул дверцу и с деланным возмущением воскликнул:

– Ну, что ты будешь делать, куда не приедешь, один и тот же стандартный набор!

Повисла тишина. Двое из коллег рванулись к двери. После ревизии содержимого своих холодильников лишь один из них продолжал возмущаться несправедливым отношением организаторов к пишущей и снимающей братии. Надо ли говорить, что в свое время именно он ворвался в высокий кабинет с заявлением об оружии.

Но Бог шельму метит. Так получилось, что, когда пошла приватизация, мы с женой оказались собственниками разных жилищ. После продажи городской квартиры и переезда в пригород вышло так, что загородный дом, где сейчас обитаем, принадлежит ей. И вот в гости приехала моя племянница. Сама пережившая малоприятный бракоразводный процесс и оставившая добротный дом бывшему, она сильно встревожилась тем, что по закону единственной полноправной хозяйкой нашего коттеджа является моя супруга. Не слишком искушенная в тонкостях жилищного законодательства и помня свой печальный опыт, даже пыталась возмутиться:

– Как же так, а почему не пополам? А в случае чего – с чем останешься?

Даже моя супруга, относившаяся к ней как к сестренке, кажется, удивилась ее горячности. Мне тоже захотелось быстрее завершить этот неприятный разговор. Решил отшутиться:

– Ты смотришь программу «ДНК»? Так вот, а вдруг объявится какой-нибудь мой внебрачный ребенок и начнет предъявлять свои права на наследство? И что –  делить мой дом? А так у меня, кроме трехлетней легковушки, и нет ничего, гол как сокол.

Довольный собой, застольный разговор легко перевел на другие темы. Радовался зря, ответка прилетела уже на следующий день. Ходившая весь день в задумчивости моя благоверная перед сном, глядя печально-встревоженными глазами, выдала:

– Слушай, ты про внебрачных детей, надеюсь, не серьезно...Ты мне расскажи, чтобы я не чувствовала себе дурой потом.

Как говорят, получай фашист гранату! Пусть фразу: «Шутить изволите, сударь?» вам задают исключительно к месту. Одно знаю точно: человек скорее стерпит ругательства и оскорбления, чем когда его выставляют посмешищем. Поэтому будьте осторожны, господа, как владеющие чувством юмора, так и обделенные им. Опасное это оружие.

Кстати, история с избирательной кампанией имела свое продолжение спустя десятки лет.

За заслуги (мнимые или настоящие, не мне судить) вашему покорному слуге в числе руководителей телекомпаний была вручена «Благодарность Президента РФ». Сын-юрист, увидев данный артефакт, поинтересовался, имею ли я звание «Ветеран труда». По настоянию домочадцев, собрав кучу справок, обратился в соответствующие инстанции. За подписью заместителя министра семьи, труда и социальной защиты получил ответ – не достоин! Благодарность подписана в июле 1996 года, а Борис Ельцин вступил в должность 9 августа этого года, отметили чиновники.

Короче, «а царь-то не настоящий!». Вряд ли чиновники читали пушкинского «Бориса Годунова», скорее смотрели «Иван Васильевич меняет профессию». Ну, нет, так и не надо. Никогда не обольщался насчет власть имущих. Моего стажа хватило, чтобы не голодать на пенсии. Особая благодарность покойным родителям, что родили меня в пятидесятые, а не в шестидесятые годы. Иначе до сих пор пребывал бы в предпенсионном возрасте.

 

 

Клеить этикетки – тоже наука

 

Народные пословицы и поговорки, может быть, не всегда являются квинтэссенцией народной мудрости, но отражением жизненных реалий однозначно. Хотя я знавал людей, которые одно и то же событие могли прокомментировать совершенно противоположными по смыслу пословицами. Но с изменением жизненных реалий уходят в небытие и отдельные образцы народного творчества, получившие очень широкое распространение.

Когда восьмилетний внук узнал, что на осенние каникулы вместе с мамой, младшим братом и бабушкой они поедут на турецкое Средиземноморье, реакция его была хоть и непредсказуемой, но и не сказать совсем уж возмутительной:

– А что, кроме Турции, никаких других стран для отдыха нет, что ли?

Мне тут же на ум пришла поговорка из моей советской молодости «курица не птица, Болгария не заграница». Видишь ли, нашему третьекласснику уже надоел ежегодный отдых в пятизвездочных отелях, а в свое время мы прыгали до потолка, когда удавалось попасть в число счастливчиков, которым дозволялось выехать в одну из соцстран. Для меня такой страной как раз стала Болгария в первой половине восьмидесятых.  

До этого успев побывать в различных уголках нашей необъятной Родины, я, в отличие от членов руководимой мной группы туристов от «Спутника» (была такая организация при ВЛКСМ), не был ошарашен или очарован заграницей. В памяти остались две зарубки. Младшему сыну привез кроссовки, меньше которых в нашем миллионном городе вряд ли у кого были, и, к своему удивлению, узнал, что фраза «мне двойной виски», тысячи раз прочитанная в книгах, отнюдь не означает способность посетителей ковбойских салунов и баров заткнуть за пояс не то чтобы профессионалов родного отечества, а даже любителей вроде меня. Восемьдесят граммов – разве это серьезно?

Так получилось, что волею обстоятельств потом мне много раз довелось побывать в этой стране. Для того чтобы узнать страну и народ, надо поглядеть на них не из окон туристического автобуса. В нашей Академии было много аспирантов из Болгарии. Один из них у барыг из высотки МГУ купил цветной телевизор с самым большим на тот момент экраном. Это сейчас даже самый большой телевизор может унести подмышкой любой подросток, тогда … Учитывая, что везли из СССР еще много чего, меня позвали в гости. И у меня, отца двоих мальчишек-школьников в пору всеобщего дефицита, был свой интерес в этой поездке.

Забегая вперед, скажу, что я сам впоследствии удивлялся, как я не превратился в профессионального челнока, имея столь успешный начальный опыт. Несколько примеров: за три килограмма кофейных зерен, купленных в 1989 году в Москве, или за ящик мыла «Палмолив» можно было в Болгарии одеть с ног до головы не только семью, но и всю родню. Одарив при этом женскую часть серебряными украшениями на любой вкус. Но не о коммерческой составляющей моих поездок хочется сейчас вспоминать. Удивляли и меня, и я удивлял.

– Приехав в гости к своему однокурснику в небольшой городок недалеко от границы с Македонией, я увидел солидную поленницу дров. Стояла теплая декабрьская погода.

– И на сколько зим наготовили дровишек? – поинтересовался я, уже имея представление о том, каковы зимние температуры у моих гостеприимных хозяев. Настала очередь удивляться им.

– Как на сколько? Боимся, хватит ли на эту!

Только зайдя в дом, я понял суть их сомнений. В каждой комнате стояла печь-буржуйка с трубой, выведенной прямо на улицу. Побывав даже в многоэтажных домах, я нигде не увидел домов с центральным отоплением, разве что вместо буржуек стояли печи, отапливаемые соляркой.

Как я понял, зимние вечера вся семья коротала на кухне-столовой, в которой железная печь с плитой топилась постоянно. Такая расточительность мне была непонятна – большая часть тепла согревала улицу. На следующий день, понимая, что обращаться к будущему культурологу Николаю бесполезно, завел разговор с его зятем Христо, спросив, сложно ли купить жестяные трубы, через которые выводится дым.

Часа через три мы вместе с Христо, у которого, как оказалось, руки росли из нужного места, закончили монтаж нового дымохода, который на целых два витка был длиннее прежнего и в два или три раза больше (кто же подсчитывал!) согревал комнату. Следующее недоумение вызвала колка дров. Когда вызвался помочь, мне вручили топор, который для колки дров годился так же, как я для работы, скажем, музыкантом. Это было нечто напоминающее турецкий ятаган, какой я видел на картинках. У него обушок был толщиной с мой указательный палец. Забегая вперед, скажу, что впоследствии мой болгарский приятель Николай чуть ли не матом крыл меня за то, что я обитателей их городка познакомил с колуном. Заказы от соседей он не успевал принимать, а учитывая вес каждого из них, было за что меня костерить.

Болгарская кухня великолепна, но решено было познакомить хозяев и с русской кухней. Не мудрствуя лукаво, остановились на пельменях. Правда, раскатку теста я благоразумно поручил жене Христо, ибо уже имел печальный опыт попытки работы с этим продуктом ранее в общежитии. Как я не давил бутылкой «сабонис» (ровесники поймут), тесто медленно, но упорно приобретало прежнюю форму, не желая сплющиваться до нужной тонкости. А первым делом мы отправились в магазин – неприлично и непатриотично вкушать пельмени под ракию или под вино, хотя и великолепное.

Русский национальный напиток мы обнаружили в магазинчике, который держала молодая пара из «незалежной» тогда еще братской республики. Взяв в руки бутылку «Столичной», я сразу заметил неладное.

– Николай, это подделка. Где разливали, в гараже? – обратился к продавщице.

– Да шо вы такое говорите! – возмутилась гарна дивчина. Но когда я начал ей рассказывать отличительные особенности наклейки этикетки фабричным и ручным способом, быстро увела меня в подсобку и со значительным дисконтом продала нормальный товар, лишь бы я не продолжал отпугивать покупателей своими познаниями.

Перед тем как сесть за праздничный ужин, Николай объявил, что он пригласил на русский ужин Петю и Васю. Я сразу подумал, что литра «Пшеничной» для стольких мужиков будет маловато, и, когда в дом ввалились две девицы, не сразу сообразил, что они и есть Петя с Васей. Нет, не прозвище или сокращенный вариант какой-либо Василисы, а вписанные в паспорт имена. На заметку нашим Василиям и Петрам – при случае не упустите возможность жениться на своих тезках-болгарках.

Пересаживаемся с одной железнодорожной ветки на другую. Поезда нашего ждать около получаса. У себя мне даже в голову не пришло бы коротать это время ожидания в кафе. Ведь пока дождались бы официантку, с вероятностью сто процентов, поезд наш продолжил бы свой маршрут без нас. Николай и Маргарита заказали себе кофе, а я, не будучи избалован в Москве нормальным пивом, оный напиток. Все заказанное оказалось на столе почти сразу же, но тут же раздался возмущенный крик нашей сокурсницы:

– Официант, какво правите? – говорила она, показывая на ободок чашечки с еле заметным следом от губной помады. Не успел я осушить до конца свой бокал, как при личном участии хозяина заведения скандал был замят. За счет заведения наш заказ был продублирован. Меня, воспитанного суровым советским общепитом, данное происшествие не могло не впечатлить. Сидя уже в вагоне для некурящих, я в шутку предложил:

– Марги, отныне заходим в кафе, делаем заказ, ты обмазываешь посуду помадой, и я на халяву выпиваю свое пиво. Договорились?

Я ждал, что мои попутчики рассмеются, оценив мою шутку. Но повисло неожиданное молчание. В эту минуту я впервые отчетливо почувствовал разность нашего менталитета.

Уверенность в правдивости этого ощущения добавила последующая реплика Николая:

– Теперь я понимаю, как русские в Америке умудряются разбавлять бензин водой.

Я не стал обижаться за неблаговидные деяния неведомых мне соотечественников за океаном. Лично мне был известен лишь один факт такого мошенничества, и то не с водой, а с ослиной мочой товарищем Али-Бабой. После нескольких поездок я уже перестал удивляться тому, что болгарские мужики могут три часа просидеть за столом, попивая только кофе. Что, оказывается, каждый третий из них мечтает трудоустроиться в Коми АССР. Что заборы и ворота облеплены поминальными листками об усопших. Что в каждом селе имеется маленький самогонный заводик, в котором после созревания вина нового урожая из выжимок гонят ракию за небольшую плату, которую пить можно только выдержанную, и многому, многому другому.

В университете я изучал арабский язык, на кандидатский минимум сдавал немецкий, а свободно мог разговаривать лишь на болгарском. Этим я, хоть и не являюсь ярым поклонником его творчества, обязан писателю Эдуарду Тополю. Его провидческий в некотором смысле роман «Россия на завтра» в нашей стране, если не ошибаюсь, был напечатан лишь в 2011 году. А в мои руки эта книга на болгарском языке попала в начале девяностого и была прочитана от корки до корки. Так что мой рецепт изучения языков не мудрен – набираешься лексики, шлифуешь в разговорной практике.

В мессенджерах, где сейчас в основном и происходит обсуждение всех волнующих проблем и вопросов, я встречаю от доморощенных политологов очень много негативных высказываний в адрес болгар- братушек. Обидно, разумеется, осознавать правоту императора Александра III, который говорил о том, что у России только два союзника, утверждая «Все Балканы не стоят жизни одного русского солдата» будучи свидетелем политических выкрутасов болгарских правителей. Постараемся отличать народ от правителей, хотя не будем забывать гениальную концовку трагедии Пушкина «Борис Годунов».

 (Продолжение в следующем номере)