№ 2.2023. Даларис Габдуллин. Есть, товарищ полковник! Продолжение. Начало в № 1

Глава вторая

«Создает человека воспитание», – сказал в свое время Антуан де Сент-Экзюпери.

Спорить с Экзюпери не буду, но только воспитанный, но необразованный человек вряд ли добьется в жизни значимых высот, сможет реализовать себя полностью. Больше знаний – больше возможностей. Никогда не сожалел, что около двадцати лет своей жизни посвятил учебе, иногда жертвуя сиюминутными радостями жизни.

По молодости мы не всегда понимаем и осознаем, что в этот период жизни мы создаем свое будущее. Сколько моих сверстников в свое время смеялось, узнав, что после пяти лет учебы я работаю за сто двадцать пять рублей. Сами-то они зарабатывали вдвое больше. «Каждому – свое», – говорил я, утешая скорее себя. Какие бы ни были у тебя задатки и способности, окончательно формирует личность среда, которая окружает. Меня постоянно окружали люди высокоинтеллектуальные. В стремлении соответствовать их уровню я неустанно работал над собой.

Об уроках жизни – следующие страницы моего повествования.

Как меня два раза назвали идиотом

Не уверен, что найдутся люди, прожившие достаточный отрезок отпущенной нам судьбой жизни, которые бы не жалели о решениях, принятых ими в свое время необдуманно или навязанных им другими людьми, об упущенной по недомыслию или глупости птице счастья. Можно, конечно, утешиться народной мудростью, мол, «от судьбы не уйдешь», но ведь каждый из нас в душе понимает, что если бы в тот момент он поступил не так, то все могло бы быть иначе. Но фарш обратно не перекрутить. Хотя одна моя знакомая обвинила в своей сегодняшней неустроенности личной жизни создателей сайта «Одноклассники»:

– Ну, что им стоило придумать все это хотя бы на пяток лет раньше?

Я и сам мог бы привести десятки примеров из серии «как мало пройденных дорог, как много сделано ошибок», «если бы молодость знала, если бы старость могла». Но, вспоминая молодые годы, до сих пор жалею лишь о двух упущенных случаях из-за моего, по-другому не скажешь, раздолбайства, которые хоть и никоим образом не оказали влияния на мою дальнейшую судьбу, но, как зарубки на молодой березе, до сих пор не стерлись из памяти. И оба они произошли в один месяц.

Как мне кажется, учиться в вузе стоило хотя бы даже только для того, чтобы поработать в студенческом строительном отряде. Каюсь, я не был ни на одной экспедиции, предусмотренной учебным планом для подготовки будущих филологов. Какой фольклор, какая диалектология? Мы – монтажники-высотники, обшиваем зерносушилки высотой с пятиэтажку, мы прокладываем через уральские горы самую длинную в стране трассу М-5! Как говорил герой фильма «Калина красная»: «В сентябре деньги, заработанные за два летних месяца, хоть и не жгли определенную часть тела, но душу грели изрядно».

После ударной трудовой вахты деканат милостиво разрешил нам не ехать на традиционные осенние сельхозработы. И я, приодевшись в обновки, но в неизменной стройотрядовской полинялой куртке, по надписям на спине которой любой мог ознакомиться с моими трудовыми подвигами этого лета, отправился на малую родину. Не буду описывать встречу с родными и близкими, скажу лишь, что осенью в деревне не побездельничаешь. И вот в один из дней мама завела разговор на неожиданную для меня тему:

– А не желаешь ли ты, сынок, съездить в гости к нашей тетушке в деревню (и назвала название села, о котором я слышал, но где никогда до этого не бывал)?

Хотя сама деревня находилась от нас не очень далеко, приблизительно в двадцати пяти – тридцати километрах, но административно относилась к другому району. По идее, чтобы туда попасть я должен был доехать до своего районного центра, оттуда до райцентра соседнего района, затем по нормальному шоссе до нужного мне пункта. Даже по грубым прикидкам выходило более ста километров только в один конец. Я без колебаний согласился, понимая, что летом без проблем доберусь туда по полевым и проселочным дорогам на мотоцикле.

Одолжив у племянников безотказный «Минск», взяв с собой пятилитровую канистру бензина (солярки в деревнях было хоть залейся, а вот с бензином могли бы быть проблемы), я взял курс строго на восток в родную деревню своей покойной бабушки. Там проживала теперь уже не очень многочисленная родня, куда раньше зимой и летом на лошадях часто ездили в гости отец с матерью, а оттуда родственники навещали нас по важным и не очень важным поводам.

Незнание конкретных ориентиров не пугало – если поля засеяны, значит, любая более или менее приметная дорога выведет к людям. Так и случилось. Встретив пашущих зябь трактористов, я уже через полчаса распивал чаи у родственницы под ее причитания о том, каким же я вырос большим, как жаль, что меня не увидел таким мой дядя, скончавшийся в прошлом году, и так далее. Подробно расспросив об отце, которому исполнилось семьдесят четыре года, о результатах лечения в госпитале инвалидов войны, она даже всплакнула:

– Вот моему в декабре стукнуло бы шестьдесят, приехали бы дети на торжества. Он ведь домой вернулся только в сорок восьмом году, был комендантом какого-то городка в Неметчине.

Я от отца знал, что еще до войны закончивший педучилище его племянник завершил войну комсоргом дивизионной разведки, был трижды ранен.

Гостинцы вручены, новости обсуждены, пузатый самовар нагревался уже дважды, пора было и честь знать. Прежде чем оседлать «козлика», счел нужным поинтересоваться, не нужно ли чем-нибудь помочь по хозяйству.

– Спасибо, улым! Какое уж у меня хозяйство, держу пару козочек да десяток кур. Хотя, знаешь, поищи-ка на чердаке серп. А то с косой управляться тяжеловато, сама туда не залезу, пожалуй.

На чердаке было пыльно и темно, спичку зажигать побоялся – кругом висели пучки каких-то трав, увядшие давно связки березовых и дубовых веников, валялись пришедшие в негодность, но сохраненные бережливыми хозяевами предметы домашнего обихода. Когда шарил вслепую в застрехах, нащупал нечто гладкое. Такого сюрприза я точно не ожидал. Спустился я с чердака с охотничьим ружьем и серпом. Моя находка хозяйку дома не сильно удивила.

– Так вот куда его дед заныкал, когда зять безобразничал в пьяном угаре. А нам сказал, что утопил.

При свете дня я осмотрел ружье. Оно поражало своей изящностью. Мне доводилось, пусть и по пустым бутылкам, стрелять из охотничьего ружья. Но эта двустволка была настоящим произведением искусства. Легкая, изящная, с чуть подернутой ржавчиной инкрустацией – три кольца – на стволе. Я тогда не разбирался в калибрах, но впервые увидел, что один из стволов предполагает стрельбу пулями небольшого диаметра…

А в конце сентября я, уже изрядно заскучавший от неторопливой и монотонной деревенской жизни, сидел на фанерной скамье нашей железнодорожной станции, ожидая прибытия любимого поезда всех студентов Пенза – Челябинск. Ждать оставалось больше часа, после маминых разносолов станционный буфет с бурдой под названием кофе и беляшами с запекшимся жиром тоже не стоил внимания. Было скучно. Заглянув через плечо, увидел седобородого старика в фетровой шляпе, увлеченно читающего потрепанную книгу. Ничего необычного бы в этом не было, если бы не шрифт книги. Она была написана арабским письмом. Но это был не классический арабский алфавит, а приспособленный до перехода письменности в 1937 году на латинскую графику в Башкирии и Татарии.

Заметив мой интерес, старик с некоторой даже издевкой сунул мне в руки свою книгу. Мол, читай, коли такой любопытный, коли суешь свой нос куда не просят. Но он обломался по-крупному. Помимо того, что в качестве иностранного нам преподавали арабский, мы целый год изучали старотюркский, чтобы читать шежере – родословные памятники истории. Больше всего, по-моему, его удивило не то, что я начал бегло читать его книгу, а тот факт, что этому учат в университете. Хотя наши билеты были в разные вагоны, мы ехали вместе. Его интерес был неподдельным. Особо расположился ко мне, когда узнал, что я могу назвать имена предков до седьмого колена и что мы являемся с ним представителями одного родового клана. В разговорах время пролетело быстро, я узнал, что после кончины своей супруги его забрала к себе дочь, проживающая в поселке недалеко от той станции, где мы садились на поезд. Уже в конце пути мимоходом обмолвился, что не может прочитать письмена, начертанные на волчьей шкуре, которую вывез из родовой деревни.

Прошло около полумесяца, пока эти два события, так легкомысленно воспринятые моим сознанием, почти синхронно себя проявили. Попав на одну вечеринку, где собралась разношерстная публика, стал свидетелем то ли спора, то ли бахвальства двух подвыпивших любителей фауны родного края. И черт меня дернул рассказать про находку на чердаке башкирской деревушки. Наступила тягостная тишина. Запомнились выпученные глаза одного из спорщиков и упавшая челюсть другого.

– Идиот, ну каков идиот! – вскричал тот с выпученными глазами. – Ты понимаешь, это был «Зауер»! Там точно было три кольца?

Отсутствием самолюбия я никогда не страдал, поэтому, послав обозвавшего меня при честном народе по всем известному адресу, покинул сборище. На улице, не попадая руками в рукав своей куртки, меня догнал мой обидчик. Его извинения после некоторого препирательства были приняты, но уговорить меня завтра же выехать на его уазике в район ему не удалось. Так получилось, что на этой же неделе я обмолвился своему преподавателю и по совместительству куратору о встрече с аксакалом, у которого хранится волчья шкура с загадочными письменами. Тут уже уговорами и не пахло – мне было приказано срочно выехать к деду. Даже были выделены деньги. Подозреваю, из собственного кармана доцента, поскольку никаких подписей я на финансовых документах, как это обычно бывает, я не ставил. Впрочем, особой нужды в них и не было. УАЗ-469 – машина не слишком комфортная, но в те годы мы не были избалованы как иномарками, так и асфальтными трассами.

Поездка стопроцентно не задалась. Ружье исчезло, хотя и был подозреваемый в лице непутевого зятя, но он молчал как партизан, всячески отрицая свою причастность к пропаже раритета. Лишь спустя некоторое время я узнал, что он действительно загнал его приезжему за тридцать рублей. При этом и не подумал поделиться с хозяйкой. Буквально вчера я в интернете поинтересовался ценами на подобные ружья. Цены – в пределах сто пятидесяти и двухсот тысяч в зависимости от года выпуска и состояния.

Более печальными были известия про деда. С большим трудом нам удалось отыскать работающую на местном спиртзаводе недалеко от местности с интригующим названием Швейцария дочь бабая. Сразу после той поездки в столицу дед прихворнул и через неделю ушел на вечный покой. Все его барахло было сожжено на задворках усадьбы. Таких слов о том, как могло появиться на свет такое недоразумение, как я, больше не слышал никогда за всю последующую жизнь. Повезло, что успел сдать еще на первом курсе экзамен своему куратору по преподаваемому им предмету. Но обида и досада жгли его долго.

Наряду с успехами и достижениями в карьере и личной жизни были и неудачи, провалы. Но до сих пор с сожалением вспоминаю лишь эти два случая. Вроде и прямой моей вины в них нет. Но червь сомнения точит и точит, как бы не давая забыть – в этих потерях виноват ты и только ты.

Знойные обольстители

Отметить окончание сессии – дело привычное и даже рутинное, особенно если ты уже находишься на пороге во взрослую жизнь: защита диплома через четыре месяца. Короче, неожиданностей от данного мероприятия не ждешь, и отличаются они друг от друга лишь тем, сколько осталось от предыдущей стипендии денег на складчину. Но эти посиделки обещали быть особенными. Дело в том, что наш товарищ (назовем его, скажем, Толик) именно в этот вечер собрался совершить таинство превращения юноши в мужчину.

Обычно такие события не предаются широкой огласке, но здесь был особый случай. Два последних года наш Анатоль без взаимности сох по нашей однокурснице, которая, по непроверенным слухам, была чуть ли не обручена с неизвестным нам молодым человеком. И вот на пятом курсе для нашего Ромео взошла его счастливая звезда. По словам всезнающих кумушек курса, почти свершившийся брачный союз дал трещину, и Гименей не стал завязывать свой узел.

Мы, особенно уже успевшие надеть на безымянный палец обручальные кольца, с искренним сочувствием относились к страданиям товарища, видя, что это не блажь, а настоящее чувство, когда ты не властен над собой, пронзенным даже не стрелой, а целой автоматной очередью Купидона. И когда он, краснея и борясь со смущением, обратился к нам за советом в таком деликатном деле, как первое взрослое свидание тет-а-тет, никто не стал ерничать и подначивать, понимая, как это важно для него.

Неожиданно приятным бонусом стало его обещание выставить на общий стол пузырь от себя. Не просто какой-нибудь портвейн «777», а бутылку болгарского бренди (которую по незнанию мы называли коньяком) «Плиска». Готовили Толю всем миром, заставили снять спортивный костюм, надеть сорочку, побрызгали одеколоном «Саша», а Эдик из соседней группы и вовсе проявил акт щедрости, вручив нашему герою вечера упаковку контрацептивов, причем импортных, индийских. Отправив Толика совершать приятный подвиг, мы не мешкая сели за стол.

К нашему удивлению, не прошло и получаса, как он собственной персоной нарисовался в дверях. По его виду трудно было понять, добился он успеха на любовном фронте или потерпел фиаско. Но с расспросами никто не спешил. Видя ожидание на наших лицах, Толик засуетился, полез в свой портфель и, не глядя нам в глаза, выставил бутылку «Плиски» на стол.

– Не стал я ничего делать, мужики, – пробормотал он еле слышно, – понимаете, на ней были надеты такие ужасные рейтузы с начесом, ну просто кошмарные такие...

В комнате повисла звенящая тишина. Я только смог выдавить из себя негромко:

– Ну ты, блин, эстет.

Первым опомнился Эдик:

– Резинку верни, чудила! – рявкнул бывший корабельный старшина. В его определении Толика первая буква, конечно же, была не из конца алфавита, а из середины. Толик суетливо начал шарить по карманам.

– Я, это, пачку надорвал, но он неиспользованный, чистый, – виновато гундосил наш незадачливый женишок.

Не пропадать же добру – все на столе было съедено и выпито. Но былого оживления уже не было. Все присутствующие чувствовали какую-то неловкость. С ромбиком на груди и прозвищем Эстет холостой Анатолий выпустился и уехал по распределению.

Спустя долгие годы довелось преподавать студентам. Скажу уверенно: таких эстетов среди них не встречал вовсе. А теперь о реакции современных студенток на, так скажем, знаки мужского внимания.

В городе – предпраздничная суета. Многие трудовые коллективы, судя по обилию в автобусе взбудораженных и веселых лиц, уже перешли в нерабочий режим. На одной из остановок в салон зашел средних лет мужчина. Настроение у него тоже было приподнятое. Оглядываясь по сторонам, он заметил студенток на самом заднем ряду. И началось. Вначале девушки игнорировали заигрывания стареющего донжуана, весело щебеча о чем-то своем, девичьем. Но мужчина, подогретый определенной долей алкоголя, оказался весьма настойчивым в своих нескромных желаниях. Когда его пошловатые намеки перешли некую грань, одна из девушек ласковым голосом обратилась к мужчине:

– Скажите, вы ведь, кажется, каждый день едете на этом маршруте?

Обрадованный тем, что на него наконец обратили внимание, мужчина закивал головой.

– Извините, а сколько вам лет, если не секрет?

Мужчину вопрос не смутил, он начал пространно рассуждать о том, что только после сорока наступает зрелость, что сопливые юнцы ничего не смыслят в отношениях мужчин и женщин. К тому времени к разговору прислушивались, кажется, все пассажиры, стоящие поблизости. Так же мило улыбаясь, но уже совсем другим голосом девушка громко произнесла:

– Слушай, ты, ухажер недоделанный! Тебе под пятьдесят, а ты не смог даже на паршивый вазик-тазик заработать! Небось жена каждый день собирает тебе тормозок на обед и выделяет полтинник на дорогу. Какого же хрена ты пристаешь к молодым девушкам и чем ты хочешь их обольстить?

Сначала раздались смешки, затем одна из дам средних лет зааплодировала, ее поддержали еще женщины. Видать, в своем воображении многие из них представляли своих супругов на месте мужчины, который как ошпаренный выскочил на следующей остановке.

Я невольно вспомнил своих однокурсниц из далекого прошлого. Среди них тоже встречались особы, которым палец в рот не клади – откусят. Но вот так отшивать зарвавшегося Казанову они вряд ли бы стали. Хотя бы из-за вежливости. Но каковы времена – таковы и нравы. Думаю, древние не обидятся за такую интерпретацию их афоризма из мира мудрых мыслей.

Девальвированный доллар

Когда родители со слезами умиления на глазах вписывают в свидетельства о рождении своих чад то или иное имя, они программируют, как им кажется, свою мечту. Назвал Виктором – пусть побеждает! Батыром – плохо ли вырастить богатыря? И это возникло не на пустом месте. Как утверждается в известном мультфильме, как корабль назовешь, так он и поплывет! Если имя вам выбирают родители, вы здесь точно ни при чем. Но редко кто свою жизнь проживает только под своим именем. Прозвища и клички – это точно ваша заслуга.

Прозвища бывают разные. Вспомните свои детские и юношеские годы – не приходилось ли вам кулаками отстаивать и кровью смывать обиду за то, что вас намеренно оскорбляли и унижали в глазах окружающих, обзывая каким-нибудь прозвищем? Для того чтобы гордиться им, надо быть Ярославом Мудрым, Иваном Грозным или Петром Великим. Прозвища сам себе никто не выбирает. Ими удостаивают за определенные ваши заслуги, плохие или хорошие, не вам решать. Если случается выбрать самому, особенно с нашим братом литератором, это уже называется псевдонимом. Чувствуете, коренное слово «псевдо» уже само по себе имеет негативный оттенок? Нечто фальшивое, ненастоящее.

В годы моего отрочества редкий мужик в нашей деревне не имел прозвища. Понятно, когда в небольшом поселении с сотней дворов проживают пять или шесть мужчин по имени Риф, их как-то надо различать. То ли оттого что рядом с трех сторон были русские деревни, многие прозвища не требовали полета фантазии. Я понимаю, когда моего двоюродного брата Касима называли Костей, а Гильмана – Гришей. Но, убейте, не могу объяснить, почему мой зять Риф до самой кончины носил прозвище Архип. Одно могу утверждать – не было ни одного прозвища, данного с подчеркиванием физических недостатков

Меня лично из себя выводило, когда дразнили Домброй. Происхождение этого прозвища для меня тайна за семью печатями. К музыке я не имел никакого отношения вследствие полного отсутствия музыкального слуха. Домбра – не самый худший музыкальный инструмент тюркских народов, если вдуматься. Мог бы и не лезть в драку, у многих были прозвища, которые и вслух неудобно произносить в приличном обществе.

В студенческую пору из пяти лет, проведенных в стенах университета, четыре года меня почти никто иначе как Доллар и не называл. Если думаете, что по созвучию с именем, глубоко ошибаетесь. А дело было так. Приехав в отдаленное село, наш студенческий строительный отряд, помимо ударного труда на завершении строительства зерносушилки, находил время и для отдыха. В один из дней было решено сразиться с местными в футбол.

Неожиданно для нас игра сложилась напряженной. Ближе к концу игрового времени местные даже повели в счете. Это обстоятельство очень больно било по самолюбию, в особенности командира отряда. В футбол я играл, если откровенно, так себе. Но то обстоятельство, что в школе занимался легкой атлетикой, а в университете – лыжами, послужило причиной того, что проведенные на поле почти девяносто минут не слишком убавили у меня прыти. Поэтому среди наших соперников то и дело раздавались возгласы:

– Рваного держи, Рваного!

Это прозвище, вероятно, заслужил тем, что на поле вышел, не желая измарать и испортить фирменные брюки стройотрядовской формы, в штанах, которые уже к тому времени были разлохмачены в живописное рванье. Как помнят люди нашего поколения, у советского рубля было и народное название – «рваный». В перерыве, давая строгие и патетичные, но совершенно бесполезные тренерские указания каждому игроку, командир счел нужным и меня не обойти вниманием:

– Ты, Рубль Рваный, не бегай бестолково по полю, в пас нужно играть!

Мы старались, честно. Но в тот день фортуна от нас отвернулась. Желая хотя бы свести игру на ничью, бросились в атаку. В какой-то момент получилось так, что вратарь соперников, вбрасывая в игру пойманный мяч, в предвкушении победы над студентами выбежал далеко вперед и позорно уронил его за спину. Я, уже смирившийся с позорным поражением, не поверил своим глазам и, не раздумывая, погнал мяч к воротам сельских. У рванувшихся меня догнать и помешать поставить точку в игре не было ни единого шанса – бегать я умел.

Вот он момент истины: впереди пустые ворота, до которых меньше десяти метров, сзади топот подбегающих. Размахиваюсь, бью по мячу и – промахиваюсь! Не веря глазам, смотрю на полетевший мимо стойки ворот мяч и слышу рев немногочисленных болельщиков. Игра закончилась. Самый эмоциональный комментарий прозвучал из уст командира:

– Не Рваный ты, а доллар за восемьдесят копеек!

Сказал, как заклеймил!

Справедливости ради надо сказать, что доллар в те годы стоил чуть дороже – восемьдесят две копейки. И когда я рассказываю эту историю внукам, у которых иногда денежные собственные накопления превышают мои, они искренно недоумевают – почему я с заработанными летом деньгами не побежал в обменник при таком курсе?

Когда по приезде из стройотряда познакомился с будущей женой-первокурсницей, в общежитии редко кто называл меня по имени. Еще долгие годы, будучи законной супругой, настоящим именем она меня называла лишь в двух случаях: при наших с ней родителях и когда выясняла отношения при разборке мнимых или настоящих прегрешений, допущенных мной. И даже сейчас, когда я слышу по телефону незнакомый мне голос с обращением Доллар, я понимаю, что это голос с тех студенческих времен.

Второй раз новое прозвище я чуть не заработал, когда учился в первопрестольной. Как-то во время одних дружеских посиделок за рюмкой чая речь зашла о женской красоте. Никто из себя не строил знатока. Но нашелся один, который взахлеб начал превозносить парижанок. Многие из нас Москву-то увидели в первый раз, а тут почти по Высоцкому: «Куда мне до нее! Она была в Париже...»

Наш ленинградец, оказывается, проехал автобусным турне галопом по Европам и возомнил себя эдаким знатоком. Когда чай в рюмках изрядно согрелся, я позволил себе перебить товарища.

– А ты в курсе, отчего твои парижанки такие особенные? – спросил, подмигнув остальным. – Ведь во время инквизиции по всей Европе красивых женщин сжигали на костре как ведьм. Париж не был исключением.

Такого вопроса наш «знаток» женской красоты явно не ожидал, сидящие за столом заинтересованно уставились на меня. Выждав, как говорят, «мхатовскую паузу», я выдал:

– К вашему сведению, товарищи вожаки молодежи, свой вклад в победу над Наполеоном внесли и мои предки – башкирские конники. Имейте в виду, девять полков «северных амуров», как их прозвали французы, немцы и австрияки, из девятнадцати участвовавших в кампании в течение почти полугода в 1814 году квартировали в Париже. Не сомневаюсь, что это не могло не повлиять на генофонд населения французской столицы.

После данного застолья мне упорно пытались прилепить прозвище Северный амур. Но прозвища прилипают тогда, когда на них отзываешься или обижаешься. Ни того, ни другого я не допускал, и вскоре от меня отстали. Но особо дотошные не поленились, проверили правдивость моего рассказа. Разумеется, никаких доказательств про освежение крови потомков подданных королей династий Валуа, Бурбонов и прочих Орлеанских в природе не существует, но башкирские полки в Париже – исторический факт.

Помимо прозвищ людям дают и клички. Но говорить о них я считаю не целесообразным. Мы ведь законопослушные граждане. Пусть с Горбатыми и Сиплыми разбираются наши доблестные правоохранительные органы. Хотя с ходу иногда бывает весьма затруднительно определить, прозвище у твоего визави или кличка.

Взятки брать тоже надо уметь

В последние годы одной из самых обсуждаемых тем в средствах массовой информации стала тема взяточничества. Иногда создается впечатление, что не ворует и не занимается поборами у нас в стране только ленивый. А по моему глубокому убеждению, даже в таком малопочтенном деле нужны некие способности, особый склад ума и характера. Убедился в этом еще в стройотряде. Итак, по порядку.

Несмотря на то, что дорога Уфа – Челябинск, ныне известная как М-5, еще не была сдана в эксплуатацию, в то лето семьдесят четвертого движение по ней было оживленным. Автолюбителей не смущало даже отсутствие асфальта на отдельных участках, это легко компенсировалось значительным сокращением расстояний до пунктов назначения. Как-то у нас в отряде сложился отхожий промысел – надевалась красная нарукавная повязка, в руки брали полосатый, невесть откуда появившийся жезл – и пошел стопарить «жигули» и «москвичи». Добыча была незамысловатая, в основном вымогали курево. Пришла и моя очередь исполнять роль Верещагина – «таможня дает или не дает добро».

Как положено, встал на перекрестии дорог, воткнул табличку с грозной надписью «Проезд запрещен. Идут буровзрывные работы!» и стал ждать. Минут через двадцать показалась небольшая кавалькада, которую, махнув полосатой палкой как заправский гаишник, я вынудил прижаться к обочине. Тем более мимо них, обдав пылью и дымом солярки, в это время, просигналив мне, проехал грейдер дорожников. На вопрос: «В чем проблема братан?» молча указал на табличку. То ли вид у меня был совсем уж непреклонный, то ли водители попались трусоватые, но автомобили дружно развернулись и поехали через Ашу. Простояв еще почти час, я несолоно хлебавши вернулся в лагерь, где был подвергнут дружной обструкции. Особенно старались курильщики, уже предвкушающие долгожданную затяжку. На мой оправдательный лепет откликнулся бывший армеец, сказав бессмертную фразу из кинофильма: «Учись, студент!»

– Ты с самого начала взял неправильный тон, – выговаривал он мне, направляясь к злополучному перекрестку. – Если хочешь что-то с кого-то иметь – оставляй ему альтернативу. Он должен понять, что решение вопроса зависит от тебя.

Мне тут же на месте был преподан наглядный урок неприкрытого вымогательства, за которое пострадавшие еще от души благодарили. Был и взмах полосатой палки, и демонстрация устрашающей надписи, но как-то полушутя, с прибаутками и разговорами о тяжести и ответственности возложенной на него миссии начальниками-недоумками за час до взрывных работ выставляющих пикет. Что, если что-то пойдет не так, с него они голову снимут не раздумывая. А ему это надо? В общем одарив строгого, но понимающего и входящего в положение стражника дорог, автотуристы умчались почти довольными.

Пошел ли преподанный урок мне впрок? Сильно сомневаюсь. Мне не то чтобы брать, а даже давать до сих пор бывает мучительно тяжело и неловко. Кто-то скажет: а ты не давай! Встречал я в жизни и таких принципиальных. Только близкие от них не в восторге. Ну а это, как говорит известный телеведущий, уже совсем другая история.

Цена туалетного очка

Можете со мной не согласиться, но я считаю, что студент, не побывавший в студенческом строительном отряде в те годы, когда мы учились, он как бы и не был студентом в полном смысле этого слова. Речь идет, разумеется, и о тех, кто собирал арбузы в астраханских бахчах или колесил проводником по железной дороге, а не только что-то строил. Меня, как и многих, в последнюю очередь влекла романтическая составляющая ССО, хотя осенью в городе стройотрядовская форма была самой модной и популярной одеждой. Возможность заработать за два месяца годовую стипендию – этим все сказано. Даже спустя годы, проезжая по челябинской трассе, я частенько нахожу время остановиться там, где был разбит наш лагерь.

Как правило, меня включали в число квартирьеров. До приезда отряда мы должны были сложить полевую печь, поставить армейскую палатку, сколотить столы, скамейки и соорудить туалет. Строительная организация все эти работы принимала по акту и закрывала наряд на последующую оплату.

Все шло своим чередом, пока прораб, принимающий работы, не спросил:

– А туалет у вас двухочковый или как?

На наш резонный вопрос пояснил, что если двух, то наряд закроют на 35 рублей, а если одна дырка в полу, то, соответственно, работа будет оценена на 17 рублей дешевле. Пока комиссия спорила с нашим руководством о стоимости установки электрогенератора, я успел прорубить в полу дощатого туалета топором второе отверстие. Прораб оказался мужиком с чувством юмора, от души похохотав над объяснениями о неопровержимых доказательствах наличия двухочкового туалета, подмахнул наряд на тридцать пять рубликов.

Каждый, кто посещал данное заведение в первые дни, обязательно считал своим долгом выразить возмущение по поводу непонятно зачем вырубленного второго отверстия, создающего только неудобства. На что мы с вызовом отвечали, что не им, не заработавшим еще ни рубля, судить о функциональности дырки стоимостью целых семнадцать рубликов. По тем временам эти деньги были отнюдь не бросовые, если учесть, что билет на самолет до Москвы стоил двадцать пять рублей.

Жить в тайге, по утрам вытряхивая из сапога маленьких змеек-медянок, расчесывая волдыри от укусов гигантских слепней, и трудиться через не могу – не для романтических натур. Но дело того стоило, честное слово!

За рулем – водитель-ас

Выходные, когда я заканчивал учебу в университете, проходили по одному и тому же сценарию – я отправлялся за восемьдесят километров в райцентр, где проживали тесть с тещей и моя молодая жена, которая по случаю рождения нашего первенца находилась в академическом отпуске. Билет на рейсовый автобус стоил чуть более полутора рублей. Но услугами государственного перевозчика пользовался нечасто. Выходил на попутку – на оренбургской трассе движение было плотное, за рубль охотно брали и водители грузовиков, и легковушек.

Запомнилось два случая из множества, их объединяет только то, что с меня денег не взяли и довезли за рекордно короткое время. Первый случился поздней осенью. Уже наступили сумерки, дул пронизывающий ветер. На дорогах образовалась гололедица – выпавший позавчера снег днем почти растаял, но к вечеру температура резко понизилась. Я, сойдя на аэропортовском перекрестке, чуть не растянулся во весь рост.

Ожидание попутки затянулось. Когда уже начал подумывать о том, что сегодня, наверное, не мой день, возле меня притормозил ижевский «москвич». Я тут же нырнул в пахнущий хорошим парфюмом салон. За рулем сидела женщина. Это сейчас ни у кого не вызывают удивления дамы-автолюбительницы. На мой взгляд, их даже больше, чем мужчин. А в середине семидесятых нельзя было быть автолюбителем, если ты не был еще и автомехаником хотя бы средней руки.

Приглядевшись, я понял, что нахожусь в салоне не совсем обыкновенного серийного автомобиля. Во-первых, женщина сразу же попросила меня пристегнуться – было не очень привычно, но понятно. Во-вторых, ремни безопасности были необычные и по крыше проходили тубы из нержавейки. Да и рулевое колесо было не стандартное – маленького размера.

– Тебе докуда? – спросила дамочка, возраст которой я не смог определить даже приблизительно.

Когда я ответил, она, левой рукой крутя руль, правой достала карту, сложенную длинной полоской, и, посмотрев, сказала:

– А, недалеко, километров сорок всего.

Эту поездку я запомнил на всю жизнь. В те времена трасса была двухполосной. Обгоняя идущие в попутном направлении автомобили, а обгоняли мы их всех на скорости не меньше чем сто двадцать километров в час, то и дело выскакивали на встречную полосу. Пару раз нас крутануло так, что я зажмуривал глаза в полной уверенности, что, когда я их открою, мы будем лежать в кювете. Но обошлось. Так тянуло попросить ее, чтобы не гнала, но не хотелось прослыть трусом.

Когда с визгом шин остановились, чуть не проскочив мою остановку, я вытащил из бокового кармана куртки руку с зажатым рублем и протянул плату за проезд. Промокшая насквозь купюра выглядела такой жалкой, что я, порывшись в кармане, добавил еще один рубль.

 – Да убери ты денежки, студент, – засмеялась женщина. – Пусть будет компенсацией за пережитый страх. А ты зря боялся, я ведь мастер спорта по автогонкам. И тебя подобрала не ради подработки. Смотрю, переминается на ветру худосочный юноша, которому приспичило ехать, жалко стало. Ну, будь здоров!

Меня уже не ждали в столь поздний час. Только жена была сильно озадачена тем обстоятельством, что, несмотря на прохладную погоду, вся моя одежда вплоть до нижнего белья была мокрой.

– Такое впечатление, будто ты с самой Уфы пробежал до нас, – в недоумении подсмеивалась она. Я не стал углубляться в подробности поездки.

Вторая состоялась в начале лета. Одним из первых сдав зачет, я прибежал в общежитие, схватил спортивную сумку и спустился с крыльца. Предстоял привычный маршрут до моих родных. Но меня окликнул немолодой мужчина из подъехавшей прямо к крыльцу черной «Волги»:

– Слушай, сынок! Ты знаешь, в какой комнате живет Славик с четвертого курса?

Конечно, я знал своего однокурсника с параллельной группы – не так много было парней на филфаке даже на первом курсе, а к четвертому и вовсе осталось всего ничего. Иные пополнили ряды защитников Отечества, правда, не по своей воле, другие перевелись на заочное обучение по разным причинам. Не сказать, что мы были приятелями, но общались нормально. Буквально утром мы с ним перекинулись парой слов, когда я шел сдавать зачет. До начала экзаменов он собирался съездить на родину, в один из городов на юге республики.

– Да, знаю, только он собрался ехать домой, утром поехал на автовокзал, – ответил я водителю.

– Вот ведь незадача какая! – огорченно вздохнул мужчина и взглянул на часы. – Так, рейс к нам уже сорок минут как отъехал, ничего, догоним, – сказал он и начал разворачиваться.

– Извините, пожалуйста, – пришла в голову светлая мысль. – А меня до Толбазов не довезете?

– Да не вопрос, заскакивай в машину. Будем догонять моего оболтуса.

И мы поехали. Отец нашего сокурсника, работающий персональным водителем руководителя очень известного промышленного предприятия, оказался очень словоохотливым. Еще до выезда из города я узнал, что он привез самого шефа и его семью в санаторий, что еще вчера его супруга пыталась дозвониться в нашу общагу, чтобы известить сына о приезде отца, да ничего не получилось. Я этому не удивился – наша вахтерша-бабуля отличалась очень своеобразным характером.

Только миновали мост, папаша Славки, что называется, притопил. Я невольно потянулся к ремням безопасности. На что, ловко маневрируя между попутными и встречными машинами, дядя Альберт заявил:

– Не трусь, все будет в норме. За рулем – водитель-ас. А ты, значит, толбазинский? Может, тогда знаешь Мидхата Тухватовича? Мы с ним давние друзья-приятели.

«Как же тесен мир», – подумал я. В этом райцентре, где выросла моя благоверная, я знал не более десятка людей, не считая одноклассников жены, которые почти в полном составе погуляли на нашей свадьбе.

– Нет, это родина моей жены. Она сейчас с нашим сыном у родителей. Однако с Мидхатом Тухватовичем хорошо знаком, его дом – напротив нашего.

Вышеупомянутого его приятеля в этом селе, пожалуй, знали все. По крайней мере, взрослое население.

– А ты, значит, успеваешь и образование получать и семьей обзаводиться? Молоток! Надо будет со Славиком провести воспитательную беседу, чтобы с внуками нам сильно не запаздывал, – хохотнул дядя Альберт, выжимая из машины все, на что был способен этот шедевр отечественного автопрома.

Рейсовый автобус мы догнали километров за двадцать до моего пункта назначения. Я не знаю, о чем подумали его пассажиры, когда перед ними, обогнав на приличной скорости, резко затормозила черная «Волга» и вышедший из-за руля плотный мужчина в костюме и в галстуке в открытую дверь «Икаруса» скомандовал, называя сына по фамилии: «На выход с вещами!»

К моему удивлению, отец Славика не поехал по объездной дороге, а свернул в село. На мой вопросительный взгляд, блеснув золотым зубом, пояснил:

• – Довезу тебя до дома, спешить нам некуда. Адрес мне знаком, хотя Тухватыча вряд ли застанешь в такую пору и в такое время.

Когда наш автомобиль подъехал к дому тестя, я застал знакомую и привычную для субботнего дня картину. Возле забора, кто на скамейке, кто на пеньках, сидели соседские мужики, не слишком обремененные хозяйственными заботами, и резались в карты. Подозреваю, где-то под ногами наличествовала и открытая бутылка. Разумеется, не кефирная. Я тепло попрощался с дядей Альбертом. Он, напоследок огласив улицу густым, непривычным звуком клаксона, рванул с места. Вот тут-то до меня дошло, что означает ремарка драматургов «немая сцена».

Тишину нарушил сосед Евгений Маркелович, который на чисто татарском языке, обращаясь к моему тестю, промолвил:

– Ну, Рашит, если твоего зятя еще студентом подвозят на представительской «Волге», то ли будет потом. Постарайся не портить с ним отношения, как это ты умеешь.

Со времени этих поездок прошло много-много лет. И не сосчитать, сколько раз был пройден этот путь нашей семьей. В одно время к престарелым родителям ездили каждую неделю, благо, уже за рулем собственного автомобиля. Но я, увидев на обочине голосующего юношу или девушку студенческого вида, особенно в плохую погоду, всегда старался притормозить, чтобы узнать, не по пути ли нам.

Удивительно зоркий старик

В студенческие годы, приезжая в родную деревеньку, я всегда поражался тому, как образно и сочно выражаются мои односельчане. Но среди них были отдельные индивидуумы, которые дали бы десять очков вперед любому писателю средней руки. Каждый их рассказ даже о простых житейских ситуациях, случившихся с ними, превращался в новеллу, достойную пера (не побоюсь этого сравнения) О. Генри.

Еще будучи школьниками, мы, ребятня, перетаскали немало папиросин из отцовских запасов бывшему фронтовику, а ныне свинопасу деду Мифтахетдину. Впрочем, когда вслед за другими я тоже обратился к нему как к деду, он тут же меня поправил:

– Вот всем этим я – бабай, а тебе я – агай. Твой отец старше меня.

Я не то чтобы не знал башкирский этикет, наверное, просто не хотел выделяться, хотя в названиях родственных отношений у нашего народа немудрено и запутаться. Пока он, покуривая принесенные нами папиросы и только появившиеся в нашем сельмаге сигареты, рассказывал различные байки, мы по очереди бегали за разбегающимися хрюшками, боясь пропустить что-либо.

В очередной приезд, услышав из уст нескольких человек выражение «ай-хай, наверное, это собака...», я вначале был озадачен. Чуть позже стало ясно, что этим выражается сомнение в правдивости приведенного факта, услышанного известия. Лишь узнав полный, не усеченный вариант этого «лакапа», что означает фразеологизм, я уже не удивлялся тому, что авторство принадлежит Мифтаху-агаю.

В один из дней поздней осени нашего уважаемого ветерана соседский парнишка уговорил сходить по первопутку на охоту. Парнишка этот был немного своеобразный, так скажем. Нет, не слабоумный, как могло показаться при первом знакомстве, но донельзя доверчивый и наивный, что давало повод некоторым даже зло шутить над ним. Обычно подобные шутники так компенсируют чувство собственной ущербности.

По правому берегу реки были уже совхозные земли, но это обстоятельство никого из моих земляков не смущало: будь то сбор душистой земляники, заготовки сена летом или охота на мелких зверюшек. Когда-то эти луга и пашни принадлежали их предкам – это чувство передавалось на генетическом уровне. Километра через три-четыре тянулись отроги Уральских гор, превращаясь ближе к Оренбуржью в гряды холмов.

Исходив на лыжах несколько километров и сделав несколько неудачных выстрелов по зайцам, не успевшим еще поменять шубки в соответствии с наступившим сезоном, наши охотники сделали привал, чтобы перекусить немудреными харчами – ну не нести же их обратно домой. Вдруг, не дожевав круто сваренное яйцо, молодой соскочил с валежника и, показывая рукой в сторону гор, вскричал:

– Бабай, бабай! Смотри, вот там, у подножья гор, видишь черную точку? Это наверняка лиса, может, пойдем?

На что почтенный дед, не вставая с места, переломил ружье, направив его в указанную сторону, несколько минут через ствол разглядывал заинтересовавший юношу объект и затем промолвил:

– Ай-хай, это, наверное, собака, сынок, у него причиндалы сзади.

Об этой неудачной охоте никто бы и не узнал, если бы не наш незадачливый паренек назавтра, захлебываясь, не рассказал собравшимся на вечерний киносеанс односельчанам:

– Я потом тоже через ствол ружья пытался рассмотреть, но даже не нашел вовсе. А может, это оттого, что у бабая была двустволка, а?

К чести присутствующих, никто не стал ни смеяться над парнем, ни разубеждать его. Все понимали, что этим они как-то косвенно оскорбят фронтовика, оценив его деликатность по отношению к недозрелому юноше. А ведь мог просто сослаться на усталость. Кто-то даже вспомнил про некий оптический эффект. Но, судя по распространению среди нашего народа вышеупомянутого лакапа-фразеологизма, отговорка Мифтахетдина-агая пришлась по душе. Прошло много лет, но я и сам иногда, вызывая у собеседников недоумение, выражаю свои сомнения приговаривая: «Ай-хай, это, наверное, собака...», лишь изредка произнеся его целиком.

А вот при другом случае довелось присутствовать лично. Хотя стоял декабрь, многие, даже вполне солидные отцы семейств, скучному домашнему времяпровождению предпочли сельский клуб. Телевизор транслировал одну программу, да не у всех он и имелся. А здесь и бильярд, и шахматы. Для не столь высоколобых интеллектуалов – забивай козла в домино. Кое-кто даже проставлялся в закутке за бархатной занавеской сцены клуба, не желая посвящать в это домашних.

Я подсел ближе к окружению Мифтахетдина-агая, не сомневаясь, что стану слушателем очередной байки. Поковырявшись спичкой в редких, пожелтевших от табака зубах, ни к кому не обращаясь, агай проговорил:

– Говори не говори этой старушке – все без толку, все мимо ушей. Надоела зайчатина. То тушеная, то бэлеш на всю сковороду. Ладно бы, если другого мяса не было дома.

– Да ладно заливать, Мифтах-агай! У тебя же милиция еще в позапрошлом году изъяла ружье, так ведь? – усомнился для вида один из мужиков, понимая, что для затравки деду надо дать повод.

– Эх, молодежь, вам бы жить в годы моей молодости – с голоду бы скрючились. Открыл бы я вам секрет, как без ружья зайцев ловить, так вы же ни в чем меры не знаете – что бражку жрать, что от баб своих бегать. Изведете всех косоглазых в округе – что внукам оставим? Вон раньше лоси в деревню забегали, сколько барсучьих нор было. Эх, что там говорить!

После клятвенных заверений мужиков, что всячески будут оберегать флору и фауну родного края, пряча усмешку под усами, агай не спеша приступил к рассказу.

– Я вам скажу, заяц – это очень своеобразная животина. Вы думаете, что каждый из них бегает сам по себе где попало? Нет, братцы. Вот не поленитесь, сходите в наш осинник возле озера. Что вы там увидите? Никто не прет буром через сугроб, как ты, например, Раис к своей теще спьяну, у них протоптаны целые тропы, можно сказать, заячьи улицы и переулки. А во-вторых, заячье племя – оно очень любопытное. А в-третьих, у них очень слабый нос. Так, что из вышесказанного следует?

– А то и следует, что надо зайца поймать и дать ему в пятак! – крикнул один из присутствующих под хохот остальных.

– Смотри, штаны не потеряй, пока будешь гоняться за ним, – добавил другой. – Отморозишь кое-что, никакие знахари не помогут.

Отсмеявшись, мужики уставились на деда, ожидая продолжения.

 – Так вот, на снег возле тропки надо положить кирпич и на него высыпать махорку. Бежит этот заяц по тропинке по своим неотложным заячьим делам и видит кирпич. Я ведь не зря сказал, что животное дюже любопытное. Подбежит, понюхает и – апчхи! Носом об кирпич – и уноси готовенького. Но и тут есть секретные нюансы. Кирпич должен быть не абы какой, а заводской красный каленый. И табак тоже особый, ядреный. Только мелко толченый с перцем самосад, а не какая-нибудь измельченная «беломорина». Но если узнаю, что злоупотребляете, предупреждаю, вы меня знаете. Утром поставил заряженный кирпич – вечером проверил. И не жадничать!

Мужики расходились в хорошем настроении, весело переговариваясь и прикуривая друг у друга. Все понимали, что это очередное устное народное творчество местного краснобая. Но, говорят, нет-нет да находили люди в лесочке невесть откуда взявшиеся на белом снегу красные заводские каленые кирпичи.

Я сам уже достиг того возраста, в каком были герои моих воспоминаний. Бывая изредка в родных пенатах, с болью и горечью наблюдаю, как деградирует российская деревня, ибо не асфальт и не пластиковые окна определяют ее суть, а люди. Но вряд ли сейчас она способна рождать новых мастеров изящной словесности. Какие там лакапы, заставляющие и смеяться и ронять в души то, что делает нас людьми, если от каждого второго из моих деревенских ровесников только и можно услышать: «А не угостишь полторашкой пива? А может, на пол-литра расщедришься?..»

(Продолжение в следующем номере)