№2.2023. Казбек Исмагилов. Выстрел в банке Туран. Продолжение. Начало в № 1

VIII

При ином раскладке жизни биография Михаила Хвощёва была бы другой, не запятнанной статьями уголовного кодекса. Началась-то она, по сути, относительно недавно, с того самого года, когда Мишка Хвощёв, худой, рыжеволосый, ростом под метр восемьдесят, окончил с отличием строительный техникум в Оренбурге и по распределению попал в трест «Орскпромстрой». Полгода проработал монтажником, отличился организаторскими способностями, бригадиром поставили. Миновав должность мастера, вышел в прорабы. Работал с увлечением, из безликих бетонных колонн и панелей красивые здания возводил. Памятники его труду. Рабочие уважали прораба за справедливость и «умение» закрывать наряды, а руководство ценило за деловую хватку.

Через два года перевели Хвощёва в Гай уже старшим прорабом. Коллектив принял слаженный, но крепко пьющий. Два дня бригада обмывала получку. Потом рабочие вкалывали без выходных, а когда надо и по две смены. Начальство такой режим работы одобряло. Особенно при сдаче объектов.

Выпивать Михаил начал с рабочими. Начальство и к этому терпимо относилось. Прижать можно, если что. А тут кран башенный упал, крановщик погиб. Михаила сделали «крайним», в снабженцы перевели.

На водку да на друзей разве напасешься?! Стал продавать стройматериалы. Засыпался на трех машинах кирпича. Три года суд определил. По году за машину кирпича вышло.

Отсидел два. Освободился досрочно. За примерное поведение и ударный труд на строительстве Байкало-Амурской магистрали.

Вернулся в Гай. На стройку с судимостью не взяли. Приютила Захарова. Разбитная, улыбчивая и безотказная. Да не одна она такая. На стройках соотношение полов один к десяти. В пользу баб. Выбирай, кого хочешь!

Расписываться не торопились. Под жилье молодым коммунальное хозяйство половину вагончика выделило. Кровать, столик откидной – вот и вся обстановка. Зинаида оказалась на редкость заботливой и преданной женой. Один из бывших собутыльников как-то в пивной бестактно поинтересовался у Хвощёва:

– Как там наша Зинка?

Имея в подтексте: «Не погуливает?»

– Идеальная жена, – ухмыльнулся Михаил. – Никаких проблем…

Второй срок Михаил схлопотал по пьянке – машину начальника стройки угнал, покатался, совершил аварию.

Ждала его Зинаида. Худого никто не скажет. Квартиру какую-никакую получила.

Вернулся Михаил постаревшим, больным. Расписались, планы стали строить. Годы идут – детьми пора обзаводиться.

…После визита Лутца Зинаида и посоветовала мужу, что скрывался у знакомых:

– Домой, Миша, ступай. Станут допрашивать – скрывать тебе нечего. Да и следователь, которого ты уважаешь, считает тебя невиновным.

– Может, пока не надо? – засомневался Хвощёв, вспомнив баланду и жесткие нары.

– Надо, Миша. Получается, виноват ты, раз скрываешься.

Хвощёв вернулся. На другой день побрился, рубашку чистую надел, костюмчик финский, что Зинаида приобрела, пока он срок мотал. Пошел в милицию, хотя и не вызывали.

Лутца к тому времени срочно отозвали в Оренбург. Маньяк там объявился.

– Молодцом, что сам пришел, – одобрил Саакян появление Хвощёва. – Оформим явку с повинной. Судом зачтется.

– Что явился – да. Но не с повинной. Вины на мне нет.

– Скрывался тогда зачем?

– Баба по глупости спрятала. На всякий случай. Пришел вот помочь вам, чтобы зря меня не искали, – прикрыл Хвощёв рот ладонью, зевота напала. – Да и на работу пора определяться.

– По части работы, гражданин Хвощёв, можешь не волноваться. Поможем. Делянки таежные гуляют, лес валить некому.

И за решетку его. Под рукой чтобы был.

Привычка у Саакяна, когда надо доказать кому-то, сначала себя убедит, а уж потом кого угодно. Да и люди для него, что булыжники на мостовой. Ходить по ним удобно, штиблеты не пачкаешь.

Хвощёв по комплекции подходил на грабителя банка. Да и судим дважды. Про банк осведомлен от жены. Не работает, а одет – вон как! Саакян сам такие костюмы не нашивал. Что тут миндальничать? Через неделю признается. Дальше – суд, этап, зона. Там ему даже спокойнее. «Хозяин» за него думает. Одет, обут, сыт, комфорт душевный!

Лутц, узнав об аресте Хвощёва, позвонил в Гай Саакяну:

– Извинись и выпусти, – потребовал категорически.

– День-два, и расколется. Под мою личную ответственность, – стал горячиться Саакян.

– Почки отбить, и ты признаешься. Не такие герои на себя наговаривали, – возразил Лутц.

У Саакяна временами возникали сомнения: так ли все? Но их заглушал «бой кремлевских курантов и ржание белого коня». «Да и какая разница Хвощёву, – втолковывал себе Саакян, – сегодня сядет или завтра, натворив очередную глупость. Отдохнул от зоны, развлекся, и хватит. Раньше сядет, раньше выйдет. А что сядет – сомнений нет. Рецидивист».

Будь его воля, вообще бы не выпускал таких.

Лутц областному прокурору рапорт подал о самоуправстве начальника гайской милиции.

Бюрократическая карусель закрутилась. Вечером того же дня Марина позвонила секретарю обкома, попросила:

– Дядя Слава! Ты уж там Валерочке помоги. Я статью подготовила о его раскрытии ограбления банка. Для журнала «Советская милиция».

Секретарь обкома, а для кого-то просто дядя Слава, позвонил прокурору области, сдержанно похвалил:

– Взяли, говоришь, грабителя? Молодцом!

Все равно что к ордену представил.

– Спасибо!

– Какая-то возня там у тебя, интриги. Ты разберись-ка в своем ведомстве.

– Разберемся!

– И надо закрывать это дело. Конференция партийная в ноябре. Не трепать же твое имя...

Прокурор должностью дорожил. Вызвал Лутца.

– Ну как дела, Шерлок Холмс? Хвались, хвались! – начал любезно разговор, зная упертый характер следователя.

Лутц не собирался подыгрывать прокурору.

– В рапорте на ваше имя все сказано. Хотите – повторю.

– Уволь, уволь. Дел посерьезней хватает. Гайское ограбление передай тамошней милиции. Они вроде уже разобрались. Тебя, Леонид Альфредович, объемная, аналитическая работа ждет.

– Хвощёв не виноват, я ручаюсь за него! – запальчиво сказал Лутц.

– Сдался он тебе...

– Я гарантировал ему безопасность. Дело чести!

– Ну, знаешь... Не хватало нам еще перед уголовниками честь отстаивать.

– Тогда вот, – выложил Лутц на стол заявление на отпуск с последующим увольнением.

Прокурор пробежал взглядом по заявлению.

– И куда ты? В систему, сам знаешь, не возьмут.

– Дворником пойду.

Прокурор размашисто наложил резолюцию. Жаль с Лутцем расставаться, толковый работник. Да и генеральный прокурор поинтересуется. Но он там, в Москве, а секретарь обкома через улицу.

– Леонид, пойми меня правильно, – начал оправдываться прокурор. – Обком торопит, конференция...

– Уже понял. И вы поймите: докопаюсь до истины. Можете не сомневаться.

«Но когда это еще будет? – думалось прокурору. – А жить надо сегодня и систематически!»

 

Ночью шестнадцатого октября забарабанили изнутри в железную дверь камеры предварительного заключения гайской милиции. Сонный сержант, открыв дверь камеры, недовольно проворчал:

– Ну что там у тебя?

– Начальника зови, Хвощ повесился!

В тюремных камерах нет удобства, чтобы по-людски, комфортно свести счеты с жизнью. Импровизировать приходится. Михаил Хвощёв висел на оконной решетке, в неудобной позе, подогнув ноги, задушенный импортным галстуком – подарком Зинаиды. Она очень хотела видеть мужа интеллигентным, похожим на начальника стройки. Тот всегда наглаженный и при галстуке.

Вызванный на место происшествия врач скорой помощи Нина Поливода сказала, что она не патологоанатом, но тем не менее ей кажется, что гражданина вначале ударили по голове, а уж потом повесили. Отказалась подписывать акт.

– Тебе, сюке, жить надоело? – прошепелявил беззубый сокамерник Хвощёва. – Поможем, сюка.

Но тут же, схватившись за низ живота, с воплями стал кататься по полу – Нина, развернувшись, нанесла ему короткий удар ногой между ног. Муж-каратист обучил. Иногда ей доводилось по работе общаться с уголовниками. Служба такая.

– Зарежу! – вопил уголовник, уже сидя на нарах, прикрывая «достоинство» алюминиевой миской, опасаясь повторного удара.

– Оставьте нас на пару минут, – попросила Поливода сержантов.

Уголовник притих. Милиционеры переглянулись.

– Пошли, – улыбнулся старший сержант, тронув за плечо напарника.

– Не-ет!!! – завопил уголовник. – Не имеете права. Прокурору буду жаловаться!

Когда минут через пять милиционеры вернулись, уголовник лежал на нарах со спущенными штанами.

– Хотела стерилизовать, – улыбнулась Нина, – чтобы такую же сволочь не плодил. Но он признался в убийстве Хвощёва. Можете допросить и зафиксировать.

На следующее утро, после подачи заявления на увольнение после отпуска, Лутц обычным маршрутом следовал на службу. Дела сдать, оружие. Обуревали двоякие чувства: грусть и радость. Такое бывает, когда прерывается сумбурный сон. Проснулся, и прошли все бредни. Лутц дважды собирался оставить следственную работу. Оба раза, когда серьезные дела гасились в обкомовских кабинетах.

Дежурный милиционер при входе особо учтиво поздоровался со следователем. Все-то они знают, эти дежурные. Лутц прошел в свой бывший кабинет, сел за стол. Без надобности открыл верхний ящик. Он пуст. Следователь не держал там никаких документов. На фанерном дне ящика фломастером выведена дата 13 августа 1956 г. Лутц вспомнил, что в тот день он впервые сел за этот стол. С того дня прошло почти десять лет! «Надо же, – улыбнулся грустно, – почти половина стажа до пенсии».

Мысли прервались звонком:

– Старший следователь, – начал, как всегда, Леонид Альфредович, сняв трубку. И осекся. – Бывший старший следователь, – поправил себя. – Слушаю вас.

Слово «бывший» произнес с ударением.

– Доброе утро! Бабасин из Гая беспокоит.

– Здравствуй, Эдуард. Если по службе, не трать время.

– Не понял вас?

– Заявление подал.

– Понятно, – протянул Бабасин. – Из-за покойного Хвощёва, надо полагать.

– Кого?!

– Хвощёва Михаила в камере убили.

Острая боль резанула Лутца в области левой лопатки. Словно ножом ударили. Боль стала расплываться по груди, затрудняя дыхание.

– Алло! Вы слушаете меня, Леонид Альфредович? Алло!

– Хы-ы, – выдохнул Лутц. – Да.

– Такие невеселые новости, Леонид Альфредович.

– Как это случилось?

Бабасин рассказал, что по приказу Саакяна двух ранее задержанных отправили в Орск, освободив единственную камеру следственного изолятора гайской милиции, куда и затолкали Хвощёва. Позднее к нему подселили некого Симоненко, ранее неоднократно судимого за хулиганство. Он-то, предположительно имея задание обработать Хвощёва, перестарался. А когда увидел, что Хвощёв мертв, повесил его.

– Симоненко сбежал, – закончил сообщение Бабасин. – По недосмотру сержанта. Возможно, и с его помощью.

– За что Симоненко задержали?

– Якобы за хулиганство, но материалов на него нет.

– Эдуард, так уж получилось, я не работаю больше следователем прокуратуры. В гибели Хвощёва и моя вина – посоветовал ему явиться в милицию к Саакяну.

Помолчали.

– Захарова там как? – поинтересовался Лутц.

– Истерика, в психушку увезли в Оренбург.

Опять помолчали.

– Леонид Альфредович, вы должны приехать сюда.

– Приехать, и что?..

– Патологоанатома привезти.

Лутц сам уже обдумывал это и прикидывал, когда удобнее выехать. Саакян наверняка знает об его отставке и не допустит его вмешательства.

– Хорошо, Эдуард, к семи вечера подруливай на автостанцию.

Лутц устроился на работу в тот же год, когда и Пузанков: Леонид – следователем прокуратуры, а Евгений – патологоанатомом областной больницы. Десять лет, выходит, знакомы. По службе иногда доводилось контактировать. Евгений Иванович был человеком необщительным. Выпивал, как многие специалисты его невеселой профессии. Но пьяным его не видели. Жена Светлана – педиатр, относилась к его выпивке терпимо. Да и сам Пузанков «под градусом» становился общительнее, не упоминал о работе, а все больше философствовал. Улыбался, демонстрируя искреннюю симпатию к собеседнику. За что Света и полюбила молодого Женю.

В полдень семнадцатого октября Леонид застал Евгения в лаборатории за чтением Макиавелли.

– Вот штудирую, – показал Евгений обложку книги, – раньше как-то не довелось читать. Наслаждаюсь. И тебе бы это было интересно с профессиональной точки зрения. Психология!

После праздного вопроса о здоровье Леонид попросил Евгения съездить с ним на пару часов в Гай.

– С главным врачом надо согласовать, – пробубнил Пузанков – с Макиавелли он не хотел расставаться.

– Зачем? После шести же.

– Так положено. Хоть ночью.

– Это лично для меня, Женя, никто не должен знать. Тем более твой главный. Жене скажешь – на рыбалку.

– Может, по граммульке? – предложил патологоанатом.

– Воздержусь.

– Тогда за твое здоровье, – улыбнулся Евгений.

Из большой бутыли налил четверть стакана спирта. Выпил, вытер губы тыльной стороной ладони.

– Давай выкладывай.

– Женя, доверяю тебе. Буду предельно откровенным. Милиция, пытаясь получить нужные для них показания, избила невинного человека. Тот и скончался в камере. Труп повесили, инсценируя самоубийство. Начальник гайской милиции, где это произошло, женат на племяннице секретаря обкома. Разоблачить его непросто. Нужен акт обследования трупа авторитетным патологоанатомом. Бояться тебе нечего – в покойники не переведут, – пошутил грустно Лутц. – И не уволят: один на всю область.

– А тебя что, уволили?

– Сам ушел.

– На рыбалку, говоришь? – оживился Пузанков.

– Выедем раньше, можно и порыбачить.

– Викулова тогда надо взять. Большой любитель!

– На «скорой» который?

– Он самый. Автомобиль будет, его же служебный.

Викулова уговаривать не пришлось. Через час был с машиной. При полной экипировке.

– Боевой, заряженный! – шутейно приложил Викулов руку к виску, смешно тараща глаза.

Мог и не докладывать. Видно было по оттопыренным карманам.

«Комплексная экспедиция», как пошутил Пузанков, выехала в Гай в одиннадцать тридцать утра. Ночью подморозило. Небольшие лужицы на дороге затянулись тонким прозрачным ледком. Под колесами уазика лед крошился и вылетал в стороны, сверкая на солнце подобно бриллиантам.

Леонид Альфредович обозревал скучные окрестности. Осень настраивала мысли на бухгалтерский лад, подведение итогов пройденной жизни. Пять лет тому назад Лутцу предложили место в обкоме. Отказался. Профессиональное чутье подсказывало: место не совсем чистое. Знал, многие темные дела уходили в мусорное ведро архива обкома. И сейчас, затевая противоборство с Саакяном, хотел запятнанное имя Хвощёва от скверны очистить.

– Места-то рыбные, Леонид Альфредович, знаешь? – поинтересовался Викулов.

– Прораба тамошнего знаю. Заедем на участок к взрывникам, попросим его. Найдет он рыбака сопроводить нас.

Исаева на базе участка не застали, по объектам поехал. Электрик Евдокимов охотно взялся организовать рыбалку для «нужных» людей. Предупредил Амалию, где его искать, если понадобится.

«Экспедиция», возглавленная Евдокимовым, выехала на место впадения в водохранилище речушки Суундук. Там-то электрик и промышлял сетью.

Улов оказался богатым, десяток жерехов, несколько судачков. Костерок раздули. В ожидании ухи откупорили банку кильки и под эту закуску глухо ударили алюминиевыми кружками:

– За рыбалку!

Разговор непринужденный завязался.

– Николаев-то ваш не объявился? – поинтересовался у Евдокимова Леонид Альфредович.

– Наверное, уже и не объявится, – посмотрел тот на бывшего следователя ясными глазами. – Нюрка, жена его, у меня же угол снимают, засобиралась. Видать, Серега знать дал о себе. И не с того света...

– Поинтересовался хоть, куда собралась?

– Спрашивал. К маме, сказала, на Урал. Врет, конечно...

Подъехал Исаев, осведомленный о приезде Лутца. Сопровождали его две дамы не первой молодости. Шофер Исаева снял с грузовика стол и скамейки. Дамы начали его сервировать, выставлять на стол напитки и закуску.

– Да у нас все есть, спасибо, – проявил приличие Пузанков.

– Хорошо, когда выпьешь, да еще! – скаламбурил Исаев.

За ухой вспоминали прошлые удачные рыбалки. Один Евдокимов молчал, не любил хвастать.

Барышни ненавязчиво демонстрировали улыбки.

Закурив, Исаев, как бы для поддержания разговора, поинтересовался:

– Отдохнуть приехали или как?

– Да есть кое-какие дела, – неопределенно сказал Леонид Альфредович.

– И что там? – зевнул Исаев, выражая безразличие.

Но Леонид Альфредович засек настороженность в голосе прораба.

– Никаких секретов, – сказал детектив, – задержали якобы грабителя банка, а один псих повесил его в кутузке.

Исаев сменил тему разговора.

– Выпьем за прекрасных дам! – предложил. – А не то разговор завели невеселый. Отдыхаем же…

В седьмом часу попрощались с Исаевым. «Красотки» остались невостребованными. Хотя и старались.

К вечеру похолодало. Оттаявшие за день лужицы вновь стали затягиваться ледком. Скорая осторожно объезжала их. Вот и Гай. Площадь перед автостанцией пустует.

Лутц прошел к диспетчеру, где его ожидал Бабасин.

– Неувязка получается, Леонид Альфредович, – сказал с огорчением лейтенант, после того как поздоровались.

– А именно?

– Хвощёва, оказывается, уже похоронили.

– Поторопились?

– Похоже.

– С другой стороны и лучше. Откопаем – и никаких проблем.

– Так-то оно проще. Но богохульно как-то, – засомневался Бабасин.

Стемнело рано. Диспетчер автостанции организовал лопаты, сам вызвался помогать.

Тихо на кладбище. Витает вечный покой. Земля на свежей могиле легкая. Лопаты скоро глухо застучали о гроб, обитый партийным кумачом. Сняли крышку гроба. Внутри, на опилках – бетонный блок.

– Ничего не понимаю, – заморгал Пузанков. – Пить, видать, надо меньше. Или наоборот.

Лутцу было понятно все. Саакян сделал очередной ход.

 

IХ

Двенадцатого октября Галина проснулась у дяди Миши затемно. Светало поздно. Нежась в постели, стала строить из себя миллионершу. Оказалось, не так-то это просто, да и хлопотно. Верно, есть и прелести. Не надо соскакивать ни свет ни заря, чтобы не опоздать на работу, суматошно искать в гардеробе, что на себя напялить, хватать на ходу «сухомятку». Не надо бежать на остановку автобуса. Не надо считать, сколько дней до получки и сколько осталось в кошельке. Не надо... Что еще не надо? Да вроде и все.

А взамен? Галина задумалась. И миллионершам, оказывается, надо думать. Наряды и украшения. Много модных нарядов! Золотые украшения, инкрустированные бриллиантами.

Фантазия забуксовала и выдала музыкальное ретро: «Хотелось счастье мне с тобой найти, но оказалось нам не по пути». Это уже про Костю. И вдруг – выстрел! Непонятно, кто стрелял. Тревога и страх. Тревога трансформируется в панику. Ее выслеживают, забирают деньги. Деньги надо спрятать, нельзя таскать с собой. Стала размышлять. Вывозить их за кордон бессмысленно, там они – макулатура. Драгоценности здесь надо закупить.

Постепенно успокаиваясь, Галина продолжала планировать. Что попало не хватать. Вещички должны быть не просто золотыми, они должны обладать художественной и исторической ценностью. Деньги разделить. Большую часть пока спрятать. У дяди Миши хранить ненадежно. Всякие здесь ошиваются, возможно, и уголовники. Дядя Миша всех принимает. Да и то, не требовать же справку.

Вспомнила опять Костю. Как он там? Пока не подозревает, конечно, об ее исчезновении. В конце месяца узнает, когда в Новосибирск с отчетом приедет. Надо было хотя бы пару тысяч ему оставить. Или пять. Автомобиль чтобы себе купил. Мечтал взять «волжанку», широко разводил руки, словно за руль брался. Так-то мужик он нормальный. Не жадный, заботливый, ласковый. В постели моторный. Был бы графом или лордом, лучше и не надо.

Наверное, уже и засыпался. Из-за выстрела. И ее предал. Она не обижается. Квиты. Да и сама бы так поступила. Куда деваться? Не подставлять же свой затылок под пулю. Такой поворот событий Галина Чумакова предусмотрела – необходимы другие документы. Надежные. С московской пропиской. Их на базаре не купишь. Нужно связаться с деловыми людьми. Милиция объявит ее во всесоюзный розыск. Искать будут Чумакову и в столице, потому как здесь «ворота» за бугор.

Вчерашняя Валя, понятно, дешевка, но связи у таких женщин обширные. Через ее знакомых можно выйти на деловых людей. А там деньги все сделают.

Расписала мысленно предстоящий день: надежно спрятать большую часть денег – это раз, разыскать Валю – это два.

Дядя Миша шумно двигал на кухне табуретки и звенел стеклотарой. Из бутылок сливал остатки. Галина накинула халатик, который больше раскрывал, чем прикрывал женские прелести. Вышла на кухню.

– Доброе утро, Михаил Борисович! – поздоровалась приветливо. – Головка у дяди бо-бо?

– Здравствуй, дочурка! Ты бы оделась, что ли...

– Головка, спрашиваю, бо-бо?

– Вчера на радостях перебрал маленько.

– Радовался-то чему?

– Твоему приезду

– Прямо уж…

– Почему же? Очень даже. За пивом не сходишь?

Галина достала из сумки оставленную для «делового разговора» бутылку водки и банку исландской селедки в винном соусе.

– Вот, – выставила торжественно на стол, – можно поправить голову и поговорить.

Михаил Борисович расцвел улыбкой и стал похожим на дядю Мишу из ее детства.

– Ну, и уважила! Ну, и умница!

Галина составила компанию. Выпила самую малость. Не любила. Ни пить, ни пьющих.

– Не научилась там употреблять, – кивнул дядя Миша на бутылку. – Говорят, крепко сибиряки закладывают.

Родных повспоминали. Погрустили. Галина перешла к делу.

– Шалава, что вчера была. Она часто у тебя?

– А что? – встревожился дядя Миша.

Был повод. Хозяин квартиры за аренду койки иногда брал натурой, Валя ему нравилась.

– Да так, – зевнула Галина.

– Ну, если так, бывает. Иногда.

– Знаешь, где живет?

– Случайно узнал. Недавно.

– И где?

– Тебе-то зачем?

– Надо. По женской части, – соврала Галина. Плеснула старику водки, подняла свою рюмку.

– За все хорошее!

Дядю Мишу не надо было приглашать дважды.

– Хы-ы! – выдохнул, выпив, утер рот ладонью.

Галина достала блокнот.

– Говори быстренько. Не то бутылку уберу, – потянулась за ней.

Заморгав, дядя Миша продиктовал:

– Истра, Коммунистическая, 5, квартира 8. Сорокина Валентина Юрьевна.

Деньги Галина решила пока хранить на вокзале подобно подпольному миллионеру Корейко. Упаковала их в старый чемодан, арендованный у дяди Миши. Немного оставила на расходы.

Взяла такси, доехала до Комсомольской площади, сдала чемодан в камеру хранения Ленинградского вокзала. Пошла уже было к станции метро, но вернулась и стала скрытно наблюдать за приемщиком. Тот услужливо суетился, кланялся, беря чаевые, обшарпанным чемоданом не интересовался. Простояла «миллионерша» минут пятнадцать.

Тоскливо расставаться с деньгами. Даже на время. А вдруг пожар случится в камере хранения?! А вдруг перепутают чемоданы при выдаче?! А вдруг еще что-то… И еще, и еще, и еще...

Прошвырнулась по магазинам. Купила платье, шляпку, другое белье. Около ювелирного магазина «Алмаз» приобрела массивный золотой браслет с витым узором и семнадцатью бриллиантами. Якобы вещица принадлежала самой Анне Иоанновне. Гравировка на внутренней стороне: «Анне от Минха». За границей арабы не поскупятся. Ценится у них ретро.

Тем временем на жилой площади дяди Миши происходили события, можно сказать, драматические.

Часа через три после ухода Галины настойчиво позвонили. Дядя Миша открыл, не спрашивая. Грабителей не остерегался, им тут без интереса. Вошел немолодой человек кавказской внешности. Модно и дорого одетый. Такого франта и стариком-то не назовешь.

– Здравствуйте, уважаемый! – поздоровался вежливо, изобразив улыбку, как это делают хорошо воспитанные люди. – Не признали, вижу, не признали, – улыбнулся кавказец. – Спасибо, богатым буду! Примета такая.

– Из госстраха? – предположил хозяин квартиры. – Так я, – широко развел руки, – кроме геморроя, за свою долгую жизнь ничего и не нажил.

– Мимо, дорогой. Вчера гостил у вас. Спасибо за прием!

– А-а-а, – обрадовался хозяин, предвкушая выпивку. – А барышня где?

– Получилось вчера нехорошо.

Дядя Миша догадался, что именно получилось. Знал грешки Вали. Видать, перестаралась, всю наличность из кармана клиента выгребла. Нехорошо, конечно. Но это его проблемы – пришел с барышней, ушли вместе, и разбирайся с ней. Не с ним же!

Кавказец и хотел разобраться с ней, но не знал, где её найти.

– А я откуда знаю? – вытаращился дядя Михаил. – Вы же ее привели.

– Нет, уважаемый, она меня сюда привезла. От гостиницы «Москва». Сказала, вы ее родной дядя.

– Фантазерка ваша знакомая.

– Хотел бы адресок фантазерки.

– Знать не знаю. Я не справочное бюро.

– Дорогой, – очень культурно продолжил разговор нарядно одетый мужчина. – Вынуждаете меня к демонстрации.

– Не надо ничего демонстрировать. Тут вам не Красная площадь. Идите откуда пришли! – начал нервничать дядя Миша.

– Извините, вынуждаете. Мне очень неприятно, клянусь мамой. Но вы вынуждаете.

– Милиция! – негромко закричал дядя Миша, подойдя к открытой форточке. – Товарищ участковый!

Ни на какую милицию, разумеется, он не рассчитывал. Ему это и ни к чему.

Воспитанный мужчина не зло, но ощутимо ударил хозяина квартиры под дых и, когда тот, согнувшись пополам от боли, стал хватать открытым ртом воздух, в довесок рубанул ладонью по шее.

Седая голова дернулась, словно собираясь отделиться от туловища. Хозяин квартиры рухнул на пол. Воспитанный кавказец заботливо подложил под его голову пуфик с табуретки. На Кавказе уважают старость! Профессионально проверил его пульс. Аритмия! «К нам бы в Кисловодск, на пару недель», – подумал главврач санатория «Красный Октябрь». Сел на табурет, закурил, стал ждать, пока дядя Миша очухается. Долго ждать не пришлось. Хозяин квартиры, кряхтя, принял сидячее положение.

– Лицо ополосните, уважаемый. Легче станет.

– Печенег! – закричал потомственный интеллигент. – Аспид!

Матерных слов «падший херувим» не употреблял даже в экстремальных ситуациях.

Мог он сдать Валю, но не стал. Обязана будет.

– Ну и? – продемонстрировал кавказец в улыбке хорошую работу стоматолога. – Закурите?

Дядя Миша машинально взял дорогую сигарету.

– Уважаемый, прошу извинить меня, – посетовал кавказец, – билет обратный не на что купить, из гостиницы выписывают. А еще три дня симпозиума. Стал бы я иначе мелочиться…

– Я ваших денег не брал.

– Вас и не обвиняю. Боже упаси! Взяла Валя.

– И вообще, – перешел на визгливый тон дядя Миша. – Кто вы такой, чтобы допросы тут учинять?! По вам, может, прокурор скучает. Костюм вон. За зарплату в будний день такой не носят. Врываетесь к порядочным людям. Беспредел учиняете...

Воспитанный гость тяжело вздохнул, поднялся с табурета, поправил галстук перед зеркалом, нажал на клавишу радиолы «Урал», что на комоде.

«Опять весна приходит, природа веселится! Лишь я один страдаю, ночей не сплю я», – вырвался из недр старой радиолы хриплый голос Леонида Утесова. Гость грустно улыбнулся, видать, вспомнил молодость...

Позвонили во входную дверь. Кавказец встревожился.

– Пикнете – голову крутану! – пригрозил хозяину квартиры.

Не получив отзыва, звонивший своим ключом стал открывать дверь. Хозяин и гость недоуменно переглянулись.

Зашла Галина.

– Здравствуйте! – поздоровалась, вопросительно переведя взгляд с сидящего на полу дяди Миши на пожилого мужчину кавказской внешности. – Молчите-то что? – проявила недоумение.

– Этот изувер врывается, – скривился хозяин квартиры, – набрасывается на меня с кулаками.

– Обожди, дядя Миша, – перебила Галина, глядя на кавказца, – его послушаю. Итак, сударь?

Гость коротко изложил суть визита.

– Сколько? – спросила Галина.

– Что сколько?

– Одолжили у вас?

– Не одолжили, а ограбили! Порядка тысячи. Всю наличность выгребли! За гостиницу нечем заплатить.

– Трёх сотен хватит, – бросила Галина оценивающий взгляд на визитера. – И тех много. Привыкли задарма под юбки лазить.

Галина прошла на кухню, вернулась с деньгами.

– Можете не пересчитывать.

– Боже мой, вы-то при чем?

– Ну, если нет претензий по части дурных болезней, то прощайте.

– Что?! – посерело лицо воспитанного гостя.

– Все может. За рубежом в борделях медперсонал содержат, да и то...

Главврач санатория открыл рот, хотел что-то сказать, но промолчал.

– За бутылкой, а? – предложил как-то неубедительно после паузы. – Мировую, а? – посмотрел вопрошающе на Галину.

– Ступайте к урологу, – нащупал Михаил Борисович болевую точку кавказца. – Как раз этих денег хватит!

Пожилой мужчина шагнул было к Михаилу Борисовичу, Галина энергично оттеснила его.

Главврач санатория не привычный к такому обращению, недоуменно переводил взгляд с хозяина квартиры на «эту фурию».

– У нас на Кавказе, – начал было…

Галина перебила:

– Уходите по-хорошему!

Когда незваный гость ушел, Галина на скорую руку приготовила закуску, выставила бутылку. Протрезвевший от стресса Михаил Борисович, будучи по природе не злопамятным, уже и забыл про инцидент. Восторгался второй симфонией Сергея Рахманинова, что транслировалась по городской радиосети.

– Ты только послушай, Галчонок, какая божественная музыка!

– Поживу у тебя недельки две, – прервала словесный поток племянница. – Никого не принимай. Понял?!

– Понять-то понял. Но не в этом дело, – замялся деликатно дядя. – Ты только послушай, – ткнул пальцем на радио.

– Все будет оплачено.

– Клиенток потеряю.

– Нашел о чем беспокоиться! Только свистни.

– Свистеть-то зачем? Свои, постоянные. Ты только послушай, – ткнул дядя повторно на радио.

Галина выключила музыку.

– Отдохнут пусть пару недель. Полезно.

– Кому это полезно-то? – не понял родной дядя.

– Не кому, а чему. Чем зарабатывают твои красотки. Все, кончили разговор!

Дядя Миша притих. Уважал строгость. Антонина за тридцать лет совместной жизни приучила.

Галина сочинила расписку, якобы выданную ей неким Гигилашвили. В «документе» излагалось, что означенный гражданин получил от Галины Чумаковой тысячу рублей.

Закончив творение, Галина выставила дяде вторую бутылку. Еще раз наказала никого не принимать и, записав адрес Валентины Сорокиной, поехала навестить неуемную девушку.

…В Истру решила ехать электричкой. На платформе негде укрыться от пронзительного ветра. Продрогла. Подошел поезд, Галина зашла в головной, почти пустой вагон. Состав плавно тронулся. За окном скучный осенний пейзаж. А там, далеко за горизонтом, лазурное небо, синее море, белый теплоход!

В Истре нужный дом нашла быстро.

– Кто? – недовольно отозвалась Валя на длинный требовательный звонок.

– Денежный перевод Валентине Сорокиной. Здесь она проживет?

Денег по почте Валя никогда не получала. Наличными брала. Но тем не менее открыла.

– Не узнаете, девушка? – растянула Галина губы в язвительной улыбке. – Посторонних нет? Компромат у меня на вас.

– Какой еще там мат? – возмутилась Валя.

Галина, оттолкнув худобу, прошла в комнату, обозрела скромную обстановку. Валентина признала вчерашнюю богатую родственницу Мишани, как она называла содержателя притона. «Козел старый, – подумала девушка о вчерашнем клиенте, – не иначе, как настучал. На полвека старше, обслужила с фантазией, переплатил, видите ли…» Решила послушать пришелицу. А уж потом… Что предпринять «потом», еще не придумала.

– Одна занимаешь площадь? – спросила Галина.

– С бабулей.

– И где она, старая?

– Пошла выгулять собачку.

– И самой полезно! – одобрила Галина. – На, прочти внимательно документ, – подала фальшивку.

Валя прочла. Ничего не поняла. Какой Гигилашвили? Какая тысяча?! Фамилия Сорокина, верно, относилась к ней.

– Ничего не пойму, – растерянно посмотрела на Галину.

– Если бы не знала о твоем ремесле, – скривила губы Галина, – подумала бы, что передо мной десятиклассница. Голых мужиков даже на картинке не видела. А уж карманы им выворачивать – упаси боже. Вид у тебя уж больно девственный.

Дошло-таки до Вали.

– Там всего было триста рублей, – начала оправдываться.

– Надо было при нём и пересчитать изъятые деньги, – съязвила Галина. – Он-то называет другую сумму. Пойди докажи, что врет. Жениться не обещал?

И посерьезнела.

– Ну, хватит. Я с ним рассчиталась, чтобы дядю Мишу не забрали. Милицией грозился. Давай деньги, и я ушла.

– Ты что, мне не веришь?!

– При чем тут веришь – не веришь? Документ вон в руках держишь. Это тебе не то, что привыкла держать в постели.

Валя побледнела. Галина поняла – запугивать дальше не следует. Крыша у бедной девушки может поехать.

– Ладно, – сказала примирительно. – Есть выход.

Валя открыла рот и заморгала, что означало: «Вся во внимании».

– Одному человеку нужны документы.

– Ну, – нервно облизала губы Валя.

– Нужны надежные и срочно.

Валя закрыла рот и перевела взгляд на потолок, что означало: «Я все поняла. Обдумываю».

– Познакомлю с человеком. Но предупреждаю, шуток он не любит. А деньги – наоборот.

Галина забрала расписку, помахала ею.

– Подарю, если твой человек чисто сработает.

– Можешь не сомневаться, для загранки документы справляет.

Договорились встретиться на Воровского, перед Домом творчества писателей. Валин приятель – завсегдатай тамошнего ресторана.

 

Х

Восемнадцатого октября почти весь день Лутц проторчал в прокуратуре. Сдавал дела. Вечером Леонид Альфредович сидел дома перед камином. Курил. Старался, чтобы табачный дым утягивало в топку. Мать обычно добродушно ворчала: «Отец вон твой вообще не курил». Она еще с утра заметила: что-то неладно у сына на душе. Леонид редко рассказывал о служебных делах, не расстраивал впечатлительную мать. Иногда за ужином Ксения Ивановна спрашивала: «Ну, как дела, сынок?» Леонид с улыбкой отчеканивал: «Нормальный ход, капитан! Держим курс на коммунизм». Нечто игры это у них, мать – капитан, он – штурман. Не всегда ход корабля был нормальным. Шибко уж характер у «штурмана» крутой. А сейчас, похоже, корабль сел на мель.

– Я не спрашиваю, сынок, о делах, – сказала Ксения Ивановна, – и так вижу, не все ладно.

– Почти угадала, – улыбнулся Леонид.

Бросив недокуренную сигарету в камин, Леонид встал, подошел к матери, поцеловав ее седую голову, пошутил:

– Тебе бы, мама, следователем по особо важным делам работать. Все-то ты замечаешь.

И, посерьезнев, спросил:

– Скажи, мама, отец мой был откровенным человеком?

– Он больше таил свои мысли. Были тому причины. Отца его, твоего деда, в тридцать седьмом году расстреляли как врага народа.

Мать впервые рассказала Леониду про его деда, деревенского священника. Был он прямодушным, не ловчил. Когда прихожане спросили его о колхозах, что только начали организовываться в Оренбургской губернии, он и ответил, что ничего путного не будет, если руководить общим хозяйством поставят бедняка. Бедняк – потому и бедный, что лентяй и бездарь. Донесли на него...

Леонид рассказал матери об ограблении банка, об аресте по подозрению невинного человека, об его убийстве, сфабрикованном как самоубийство.

– Я не стал подписывать фальшивый документ, уволился, – сказал Леонид. И, посмотрев на растерянную мать, добавил: – Но дело доведу до конца.

– И правильно сделаешь, сынок, – одобрила мать. – Отец твой поступил бы так же.

У отца Леонида была мирная профессия, до войны преподавал литературу в школе. Война всех уравняла, у всех стала одна профессия – солдат.

Леонид, как в детстве, прикоснулся головой к виску матери.

– Веришь, что получится у меня?

– Отец твой так бы и поступил. Хвощёв, как я поняла, не святой. Но и не грабитель. Заблудший он.

– Один из предполагаемых грабителей банка вполне приличный человек.

– И знаешь кто?! – удивилась мать.

– Это надо доказать.

– Вот и доказывай, по справедливости.

– Тогда мне надо завтра в Новосибирск.

– И поезжай, сынок. Поезжай с Богом… Кушать пошли, блинчики с мясом на ужин. Отец твой их любил.

Вечер девятнадцатого октября. Леонид Лутц под мерный стук колес поезда Оренбург – Челябинск методично перебирал этапы ограбления банка. Преступление было четко спланировано. Грабители знали режим работы банка, знали о болезни матери управляющей. Убийство охранника не было запланировано. Случилось спонтанно, а стрелявшая тем не менее оказалась снайпером. Будь милиционер на привычном месте возле входа, отобрали бы у него пистолет и затолкали за перегородку к служащим банка.

Главная в банде женщина. Маскировалась под уборщицу банка. Вторым членом банды вполне мог быть прораб Константин Исаев. В поселке строителей, где все на виду, среди его знакомых нет рослой женщины с легкой танцующей походкой. Предположительно, прораб познакомился и сошелся с «атаманшей» в Новосибирске, где он регулярно бывал по служебным делам в «Спецуправлении».

«В Новосибирске, – мыслил Леонид Альфредович, – надо найти адвоката Олега Гриневича». Раньше, как и он сам, авгиевы конюшни чистил. Выгнали. Хватал преступников без разбора. В кепке ли подозреваемый с фальшивой ксивой или в шляпе с партбилетом в кармане. Против самого дело завели «за превышение полномочий». Пришлось уволиться и заняться адвокатурой.

«Олег поможет, – думал Лутц. – Город знает, людей. Но не так-то просто среди тысяч молодых женщин найти ту, что способна, не задумываясь, нажать на спусковой крючок. Хотя кое-что известно. Возраст от двадцати пяти до тридцати, рослая, стройная, походка легкая, подруга прораба Константина Исаева. Хоть какая-то зацепка». Что у Исаева есть женщина в Новосибирске, Лутц не сомневался. На участке вон одалиску содержит. Дружит ли прораб с кем-то из управленческих? Возможно, бывал с грабительницей у кого-то дома. Если так, не трудно выйти на нее.

В Челябинске Лутц пересел на поезд Москва – Новосибирск. Томился еще почти сутки. План за это время созрел: надо выявить дружеские отношении Исаева с коллегами из «Спецуправления». Благо, удостоверение работника прокуратуры при подаче заявления об увольнении он еще не сдал. Изымает в управе из личного дела прораба его фотографию, обойдет рестораны. Может, кто из официантов припомнит женщину, что бывала с ним.

А если прокол? Ни с кем из конторских Исаев не дружил, рестораны не посещал, а встречался с грабительницей у нее на квартире. «Ладно, – решил Леонид, начиная дремать, – приеду, будет виднее».

Разыскать Олега Гриневича, тридцати двух лет отроду, не составило труда. Справочная выдала номер его телефона. Леонид не виделся с ним пять лет, с того самого времени, когда тот приезжал в Оренбург по службе. Лутц тогда крепко помог ему, под бандитскую пулю чуть не угодил.

– Гриневич. Слушаю вас внимательно, – вежливо ответил абонент на звонок Лутца.

– Здравствуйте, мэтр! Ваш будущий подзащитный некто Лутц, – начал шутейно, – со своим пустячком беспокоить изволит.

– Леня?! Откуда? – радостный возглас.

– Из Новосибирска.

– Точнее?

– На вокзале я.

– Иди к ментам, на первом этаже закуток у них. Назовешь меня – еще и водкой угостят. Буду через пятнадцать-двадцать минут.

Встретились. Олег Гриневич почти не изменился, такой же стройный, с копной черных волос, приветливая улыбка на лице. Непонятно, как с такими манерами и внешностью умудрялся пугать бандитов и областное начальство в бытность работы следователем. Сам же Леонид полысел, стал приземистым, еще более медлительным. Душой, верно, остался тем же Леней. Простаком, готовым для товарища снять последнюю рубаху, как в институтские годы.

– Крепкий дуб! – хлопнул Олег по плечу Лутца. – Ох и крепкий!

– Я и раньше не был хилым.

– Завтракал хоть?

– Так, чайку попил в поезде.

– По службе, догадываюсь. Не по мне же соскучился.

– Почти угадал.

– Ладно. Дела потом. Пойдем перекусим. Ресторан, верно, еще закрыт, но нас покормят. Директор тамошний – мой бывший клиент.

Бывший клиент усердствовал. Леонид отказался было от второй рюмки, но директор ресторана шутейно аргументировал:

– Выпил с утра – и целый день свободный! И я с вами стопочку хлопну.

Так оно и вышло. Обедал Лутц у директора ресторана на даче, ужинал у Гриневича дома.

Двадцать первого октября Гриневич одолжил у приятеля служебную черную «Волгу», другой приятель – гаишник, вызвался сопровождать его на машине с мигалками. Лихо, под вой сирены, подкатили к городской электростанции, что на юго-восточной окраине города занимает целый квартал. Здесь-то в одноэтажном здании ютилось Новосибирское «Спецуправление».

Гриневич любил нетрадиционные методы дознания. Талант, однако! Балаган устраивал, нагонял страх на подследственных. Перепуганный человек выкладывает все начистоту. Не стал адвокат представляться начальнику «Спецуправления» Жирову, кто он и откуда. И так видно, при исполнении! Изобразив строгость, сел за стол хозяина кабинета. Куда только делась обаятельная улыбка?!

– В ваших личных интересах, – предупредил Жирова, – быть предельно откровенным, судом зачтется.

Жирову до пенсии оставалось три месяца и четыре дня, не считая сегодняшнего. Девять лет провел на Севере. Три года из них за решеткой. Грешки и тут водились – жена вон оформлена на участке табельщицей. Табеля, конечно, не ведет, но в ведомостях расписывается регулярно.

– Кадры распустили! – пробарабанил Гриневич кончиками пальцев по столешнику, демонстрируя, кто тут хозяин положения.

Жиров почувствовал озноб, левая щека предательски дернулась.

– Бывает, – согласился машинально.

– Личное дело гражданина Исаева сюда, – постучал Гриневич по столешнику.

– Фу-у-у, – выдохнул Жиров облегченно. – И что он натворил-то?

– Вопросы задаю я, – прервал его Гриневич.

– Вырвалось, – извинился Жиров.

Личное дело Исаева украшала фотография, которую адвокат тут же изъял. Компрометирующих материалов личное дело не содержало, более того, красило прораба – сплошные благодарности и премии к торжественным датам. Из последующего допроса Жирова выяснилось, что Ириклинский участок, возглавляемый Исаевым, выполняет почти весь объём работ «Спецуправления», а его прораб на привилегированном положении и негласно руководит управлением, не задевая самолюбия Жирова. Конфетками нормировщиц угощает, чтобы наряды гладко проходили. А мог бы и прикрикнуть: «Ей, фитюльки, кто вас кормит?!» А он нет – конфетки. Подолгу сидел прораб у главного бухгалтера Алии Ахметовны. Та на «танцовщицу» не походила. Годами за сорок, весом – за семьдесят. У нее прораб решал финансовые вопросы. Не обижал молодящуюся бухгалтершу отсутствием внимания.

Никаких компроматов на Исаева. Участок передовой, отчитывается гладко, дружбы особой с конторскими не водит. Сам по себе.

– Хоть орден ему, – пошутил Гриневич.

– Представляли, и не раз, – осмелел Жиров. – Не катило. Беспартийный. И не рабочий. Там у них, – кивнул на потолок, – свои критерии.

– Надеюсь, понимаете, – прощаясь, сказал Гриневич, тараща глаза, – о нашей беседе ни-ни!

– Доводилось бывать на Севере, – изобразил Жиров сопричастность. – Порядки знаем.

Сидевший за фанерной перегородкой главный инженер спецуправления Печенегский по-своему воспринял интерес органов к Константину Исаеву. Копают! Выручать надо кореша, надо добром за добро отплатить.

…В августе прораб после отчета пригласил Печенегского на участок. Отдохнуть, рыбку половить. Поездом решили ехать. Ресторан перед выездом посетили, да и с собой прихватили. Дорога длинная. Когда поезд тронулся, Костя сразу на боковую. Инженер, слоняясь по вагону, не поладил с проводниками. Даже толкнул одного. Заводной, когда выпьет. На станции Кушмурун пригласили проводники милицию. Те и забрали его. Проснувшийся через пару станций Исаев, обнаружив исчезновение спутника, поинтересовался у проводника, где, дескать, шеф. Тот и сообщил с ухмылкой. Перед тем как сойти на следующей станции, прораб врезал-таки ему. Добрался попуткой до Кушмуруна, явился в милицию с повинной, он, дескать, дрался. А товарищ Печенегский был просто «выпимши», потому и не помнил ничего. Так-то он смирный. Пить вот только не умеет. Может, еще и научится, не совсем старый.

Печенегского освободили. Константин наказал ему, чтобы, доехав до стройки, тихо сидел в гостинице до его приезда. Сам же сутки провел в кутузке, до возвращения начальника милиции с охоты. Он его и выпустил. Исаев умел располагать людей к себе.

Начальник милиции не сообщил куда следует о хулиганстве гражданина Исаева. А останься сидеть Печенегский? Освободился бы суток через пятнадцать. Да и «телега» следом на работу.

Воспоминания Николая Николаевича прервала жена. Работала здесь же нормировщицей.

– Домой-то собираешься?

– Задержусь, отчетность, – кивнул муж на кипу бумаг.

Жена посмотрела на мужа с уважением.

Когда контора опустела, инженер позвонил Исаеву. Застал его на работе. Сообщил, что органы им интересовались.

– Может, ты, Николай, путаешь что? – встревожился Исаев.

– Может, – согласился инженер. – Мое дело проинформировать. Хотя и рискую. Помню, меня ты крепко выручил однажды. Если шухер какой, я тебе не звонил. Понял?

– Конечно, спасибо.

 

В Новосибирске Лутц продолжал расследование. Три таксопарка в городе обслуживали учреждения по талонам: Исаева по фотографии опознали два шофера. Оба из первого таксопарка. Один из шоферов за интерес дал ценные показания. «В начале июля, – вспомнил шофер, – отвез его от электростанции до кафе “Веснушки”. Пассажир, оставив солидный задаток, попросил подождать. Перешел проспект Карла Маркса и скрылся во дворе “Института народного хозяйства”. Вернулся минут через тридцать с девицей – высокой, короткостриженой брюнеткой. Галиной зовут. Его – Константином. По их разговору запомнил».

Отвез парочку на Обское море. Время было обеденное, Константин рассчитался с шофером, попросил подъехать к шести. После шести забрал их и отвез к кафе «Веснушки».

– Рассчитался как? – поинтересовался Лутц.

– Хорошо. На суточный план талонов на бензин отвалил. Сказано, дармовые для него.

Второй шофер забрал Исаева также от электростанции. Довез до кафе «Веснушки». Пассажир попросил подождать его, вышел, перешел проспект, скрылся во дворе. Вернулся через час с портфелем в сопровождении женщины. Ее шофер не запомнил.

– Баба как баба. Ничего особенного.

– Красивая хоть? – спросил Лутц шутейно.

Шофер зевнул.

– Была бы София Лорен, запомнил бы. Жена, наверное, – предположил.

– А он как выглядел?

Шофер усмехнулся:

– Как муж, уезжающий в командировку.

Затем таксист отвез пассажиров до ресторана «Орбита», часа три ожидал их. Повез в аэропорт Толмачево. Женщину доставил до кафе «Веснушки». Она с ним и рассчиталась.

– Нормально хоть? – поинтересовался Лутц.

– Экономно. Как большинство женщин. Да мне и не надо лишнего.

Исаева по фотографии, изъятой из личного дела, узнала официантка кафе «Веснушки».

– Да это же Костя! – заулыбалась.

Выяснилось, что посещал Константин кафе регулярно, в начале каждого месяца. С одной и той же женщиной. Похоже, женой. У официанток спрашивать не принято.

– С характером красотка! – вспоминала официантка. – Костя как-то захотел на «посошок» сотку коньяка, прикрикнула: «Хватит или оставайся тут!» Подобрали бы, конечно, – заметила словоохотливая официантка, – денежный.

– Мой Славик, – вмешалась другая официантка, что стояла рядом, – послал бы меня подальше и взял бы не сто, а двести.

Выяснилось, Костя почти всегда заказывал сухое вино «Каберне». Счета не проверял. Чаевые оставлял хорошие, не скупился. Поиски Галины в районе кафе «Веснушки» не увенчались успехом. Ни дворники, ни участковый, Исаева по фотографии не опознали. Приметы же Галины были весьма общие. Подходили чуть ли не к каждой второй молодой, рослой женщине миллионного города.

 

ХI

22 октября, ближе к вечеру, Леонид смог вырваться из гостеприимных объятий Олега Гриневича.

– Фу-у-у! – выдохнул устало. – Перебор с посиделками.

Надо побыть одному, систематизировать полученную информацию.

Гриневич отвез Лутца в гостиницу. Поговорил недолго с администратором за закрытыми дверями.

– Порядок, – доложил Леониду, что дожидался его в холле. – Оплачено за все.

Номер оказался просторным. Прихожая в зеркалах, ванная и прочие излишества для не избалованного роскошью Леонида Альфредовича.

Лутц взял минеральную воду в буфете на этаже, утолил жажду, что мучила с утра. Прилег на диван, расслабился. «Та-ак, – сказал себе, – пока нормальный ход».

Стал сортировать и рассматривать в разных ракурсах добытые сведенья. Словно гальки перебирал в детстве на берегу Урала, выискивая ярко окрашенные, оригинальной формы.

Первое: Исаев в Новосибирске встречается с некой Галиной. Похоже, знакомы давно. Официантки в кафе «Веснушки» принимают их за мужа и жену. Галина, скорее всего, та самая особа, что бомбила банк. Рослая, волевая. Деньги, изъятые в банке, по всей видимости, у нее. Живет недалеко от кафе «Веснушки». Предполагаемая профессия: инженер, врач, бухгалтер. Но не педагог. Квелые они.

Второе: Исаев догадывается, что его подозревают в ограблении банка и что следователь может выйти на Галину. Должен бы позвонить ей или дать условную телеграмму – сообщить о необходимости срочно покинуть Новосибирск. Вариант такой, видимо, у них предусмотрен. Куда может уехать Галина? Предположительно: Москва, Прибалтика.

Улик, чтобы скомандовать: «Руки на затылок, лицом к стенке!» ни против Исаева, ни против Галины пока нет. Следует найти Галину, деньги должны быть у неё. Исаев мог звонить Галине, предположительно из Гая. Междугородние переговоры платные, в почтовых отделениях фиксируются.

Лутц заказал разговор с Эдуардом Бабасиным. Довольно быстро соединили.

– Эдуард, привет! Леонид это, – поздоровался следователь.

– Здравствуйте, Леонид Альфредович! Из Новосибирска, как сказала телефонистка?

– Да.

– Как там?

– Коньяк пью с друзьями. В перерывах одной прекрасной незнакомкой интересуюсь.

– Как понимаю – одно другому не мешает.

– Правильно понимаешь. Нужна твоя помощь.

– Всегда готов.

– Звонил ли наш общий знакомый, знаешь же, о ком я?

– Догадываюсь.

– Так вот, звонил ли он в Новосибирск из поселка строителей Энергетик или из Гая? Возможно, дал телеграмму. Необязательно под своей фамилией. Новосибирскую абонентку зовут Галиной.

– Понял вас.

– Мой телефон в гостинице «Новосибирск» – 43-48-31.

– Завтра займусь. Сегодня уже поздно.

– Само собой. Как там начальство твое?

– Унылое.

– Ладно. Мне тоже пока веселиться не с чего. Звони. Обнимаю тебя.

Междугородний телефонный разговор навел Лутца на мысль: не звонил ли вчера кто Исаеву из Новосибирского «Спецуправления» после его ухода? Это почти ни о чем не говорит, но наводит на определенные мысли. Служебные междугородние разговоры сотрудников «Спецуправления», надо полагать, осуществляются систематически.

Позвонил Гриневичу. Попросил выяснить, были ли звонки из Новосибирска двадцатого числа в поселок строителей Энергетик.

Через десять минут Олег Яковлевич сообщил:

– Да, звонил главный инженер «Спецуправления» Печенегский. Уже после службы. Разговаривал три минуты.

– Мало говорил и после работы. Без свидетелей, – прокомментировал Леонид Альфредович.

– Любой разговор, – сообщил Гриневич, – менее трех минут считается за три. Разговор, скорее всего, был не производственный. Исаева, видимо, предупредили: тобой, дескать, интересуются.

– Похоже, – согласился Леонид Альфредович.

– Завтра, Леня, я нужен?

– Думаю, нет. До обеда – точно.

Олег сообщил координаты, где его искать после двух, если понадобится.

По сообщению таксиста Константин с Галиной посещали ресторан «Орбита». Леонид Альфредович справился у дежурной по этажу, где это. Оказалось, через два квартала.

Лутц оделся, вышел на улицу, нашел нужную остановку автобуса. Подождав минут пять, решил пройтись.

Улица пустовала. Трудовой люд закончил работу и, заглянув в гастрономы, разбрелся по ячейкам многоэтажек.

Предположительно, Галина снимает комнату у пожилой одинокой женщины. Почему не у родителей живет? Или в общежитии? Тогда бы Исаев не мог останавливаться у нее. В «Веснушках» Галина сказала ему: «Довольно, или оставайся здесь». Следовательно, ночевать брала к себе.

Леонид попробовал смоделировать обычный день Галины. Утро, будильник, зарядка, душ, завтрак. Бегом на работу. Толчея автобусная. Проектный институт. Начало дня. Мужики курят в коридоре, женщины: ля-ля-ля. О тряпках, о мужьях, о детях. Галина не участвует. Мужа и детей нет, тряпки мало интересуют.

Сели за кульманы. Тихо. Мозги отдыхают. За всех коммунистическая партия думает и направляет, куда надо идти. Шаг влево, шаг вправо – побег из системы.

Никто не осмеливается. Да и ленятся, самому тогда надо думать и принимать решения.

На обед в столовой – щи, кусочек хлеба, котлета с рожками и подливом, сладкая бурда, имитирующая кофе. Чем не жизнь? Зачем ее усложнять побегом из системы? Можно замуж. Но мужики, что на нее здесь пялятся, не стоят внимания.

Вот и ресторан. Буква «Р» на неоновой вывеске мигает, как бы приглашая: «Заходи, стопку опрокинь!» Швейцар, судя по выправке, отставник. Лутц показал ему фотографию Исаева. Тот взял снимок, достал очки из пластмассового футлярчика. Похоже, признал Исаева и, судя по недовольной физиономии, вспомнил неприятное:

– Достукался, значит, – улыбнулся нехорошо «отставник», возвращая фотографию. – Я так понимаю, – посмотрел на Лутца оценивающе, – вы из органов?

– Угадали. На вашу помощь рассчитываю.

– Он мне сразу не понравился, – начал словоохотно, польщенный швейцар. – Одет прилично, баба с ним аккуратная, а по натуре оказался шпаной! Натворил-то что?

– Тещу зарезал.

Швейцар раскрыл рот, мобилизуя мысли:

– Ну, это, как сказать. Иная теща, может, того и заслуживает, – прокомментировал.

Тещу свою швейцар, похоже, не любил.

– Вам-то он чем не понравился? Тем более сразу.

– Попросил, значит, заказать такси. Я, значит, заказал. Такси, значит, прибыло. Доложил ему по всей форме. Я бывший военный, порядок люблю. Пусть, говорит, подождет малость, скоро выйду. Вышел со своей бабой и укатил. Благодарность где?!

– Когда это случилось? – спросил Леонид Альфредович. Исаев мог посещать ресторан в начале месяца.

– Так, октябрь, значит, сейчас… В начале августа. Точно, в начале августа. Можете не сомневаться, на память не жалуюсь…

– Помните, за каким столом сидел он со своей кралей?

– Ну, а как же. Возле окна, рядом с оркестром. Он и попросил-то подождать, потому что с Сергеем, ударником, в шахматы, значит, играл.

– В шахматы?! – удивился Леонид Альфредович.

– Да. На интерес, значит. Кто проиграет – бутылку ставит. Или деньгами. Сергей выпивкой не увлекается, деньгами берет. Шахматист – равных нет. Наши с ним не садятся.

Леонид Альфредович подумал было, что фантазирует швейцар или путает с кем-то Исаева.

– Вы посмотрите повнимательнее, – протянул повторно фотографию Константина, – он?

– А что смотреть? Натурально, значит. У меня хорошая память. Особенно на лица. Работа такая.

– Женщина, сказали, с ним была, ее вы тоже запомнили?

– Не особенно. На него смотрел. Думал, отблагодарит.

– Спутница его небольшого росточка? – протестировал Лутц.

– Наоборот. Очень даже. По его комплекции, значит.

Лутц щедро отблагодарил «отставника», можно сказать, и за Исаева рассчитался.

Столик возле окна, за который сел Лутц, рядом с помостом музыкантов. Их пока нет, инструменты лежат на стульях. Подошла официантка. Леонид Альфредович заказал ужин. Зная отношение ресторанной обслуги к непьющим, спросил бутылку сухого вина.

Появились музыканты. Поговорили вполголоса, обозревая зал, как бы прикидывая, начать концерт или подождать, пока публика «созреет» для восприятия музыки. Маэстро подал сигнал. Тревожно вступил барабан, пронзительно отозвалась труба, застонал саксофон, зарыдала скрипка. Постепенно звуки сладились, полилась «цветастая» восточная мелодия: дул жаркий сирокко, по пустыне устало шагал караван. Глухо, соразмерно шагу верблюдов, ударял барабан: бом... бом... бом... И не видно конца и края пустыни.

После «верблюдов» вышла упитанная певица. Белотелая, легкомысленно одетая. Спела про Мишку, который совершает нелепую ошибку и из-за пустяков уходит от хорошей женщины. Жидко поаплодировали. Певица не обиделась, пританцовывая, спела еще пару песен на ботаническую тему – ромашки, ландыши.

По заказу бригады лесорубов оркестр показал, на что способен. Музыке было тесно в зале ресторана, она рвалась на таежные просторы: «Э-ге-гей, привыкли руки к топорам, только сердце не послушно докторам...»

Музыканты ушли отдыхать. К столу Лутца подошел ударник.

– Не возражаете?

– Окажите честь, – улыбнулся Лутц.

Барабанщик сел. Официантка тут же подала ему бутылку «Боржоми».

– Может, винца? – предложил Леонид Альфредович.

Барабанщик взял со стола бутылку, покрутил, прочитал название на этикетке.

– Спасибо! От сухого не откажусь.

Лутц налил по полному фужеру ему и себе.

– За знакомство! – поднял бокал. – Меня Леонидом звать.

– Сергей, – представился барабанщик.

Выпили. Закусили маслинами.

– Шахматишками не увлекаетесь? – спросил Сергей.

– Так, немного, – поскромничал Леонид Альфредович. Играл он хорошо, ещё школьником на олимпиадах бывал.

Сергей сходил за шахматами.

– Давайте на интерес, – предложил.

– Можно, – согласился Леонид Альфредович.

Сергей партию выиграл.

– Мой приятель, – сообщил Лутц, – обыграл бы вас.

– Приглашайте, – улыбнулся Сергей, – вино за мой счет!

Закончилась пауза у оркестра. Музыканты вышли повеселевшие. И музыка была озорной. Когда в следующий перерыв Сергей подошел к столу, на шахматной доске лежала фотография Константина. Сергей взял ее, стал рассматривать.

– Узнаете?

Сергей догадался: его партнер по шахматам – следователь.

– Если что интересует, спрашивайте. Не проигрывая мне.

– Натурально выиграли, – смутился Леонид. Кивнул на снимок: – Знакомы?

– Встречались за этим же столом. Спутница его – приятная особа.

– Она-то меня и интересует.

– Немка?

– Почему немка?

– С Эльзой, официанткой, на немецком разговаривала.

– Официантка та работает сегодня?

– Вас и обслуживает.

Подошла официантка, Сергей деликатно удалился.

Лутц показал Эльзе фотографию Исаева.

– Простите, вам знаком этот человек?

Эльза взглянула мельком на фото, признала Константина. Вспомнила и его спутницу, очень образованную женщину. Но Эльза не встревала в дела клиентов – мать, репрессированная и высланная перед войной с Поволжья в Сибирь, так воспитала.

– Нет. Не знаком, – ответила поспешно официантка, отведя взгляд. Врать не умела.

– Да вы, Эльза, посмотрите внимательнее. Какой красавец!

– Не припомню. Много народу бывает. Приходят, уходят. Да и замужем я, на клиентов не пялюсь.

– В начале августа он посетил ваш ресторан, сидел за этим столом. Вы и обслуживали, Сергей играл с ним в шахматы.

– Очень возможно. Выходит, не запомнила.

В ее голосе звучали фальшивые нотки.

– Может, вы женщину помните, что с ним была? Рослая такая. Брюнетка, короткая стрижка? – спросил Лутц, ни на миг не спуская глаз с официантки.

– Тоже нет, – сказала Эльза неуверенно.

Врала она бездарно. Лутц с первой фразы уловил это. Но не давил. Не тот случай.

– Вы с ней еще на немецком разговаривали. Нечасто, наверное, доводится с посетителями на немецком-то общаться?

Дальнейшее притворство вызвало бы подозрение у следователя. А что перед ней следователь, Эльза уже не сомневалась. Скрывать-то ей нечего!

– Постойте-ка, – стала «припоминать» официантка. – Галиной, кажется, ее зовут?

– Да, да, – обрадовался Леонид Альфредович. – Именно Галиной.

– У вас и ее фотография? – дипломатично сдавала позиции Эльза.

– Фотографии, к сожалению, нет. Вспомните, пожалуйста, о чем они говорили. Пусть даже о пустяках.

– Можно сказать, ни о чем. Муж ее играл с Сергеем в шахматы. А она решила поупражняться. Галина же не немка.

– Не немка?!

– Русская. Учительница. Немецкий преподает. Не то в институте, не то в техникуме.

– Может, в школе?

– Нет. Или в институте, или в техникуме. Она сказала в «учебном заведении», иначе сказала бы в школе.

– О чем же вы беседовали?

– Она меня спрашивала, я отвечала. Нечто вроде игры. Сочиняла все...

– Так же, как мне вначале? – улыбнулся Лутц.

– Извините.

– А про себя она рассказывала?

– Сказала только, что преподает.

– Хорошо она владеет немецким?

– Для преподавателя очень даже. Знает и английский. Спрашивала меня, владею ли английским.

– И как?

– Конечно, нет. Немецкому-то бабушка научила.

– Спасибо! – поблагодарил Леонид.

– Знакомая ваша? – поинтересовалась Эльза. – Или как?

– Сестра родная. Потеряли друг друга еще детьми. Детдомовские мы. Разыскиваю ее...

Эльза не особенно-то поверила. Да ладно, не ее это дело...

Леонид, в следующий перерыв оркестра, сыграл еще партию с Сергеем. На этот раз выиграл. Были квиты.

 

Утром 23 октября Лутц ждал звонка Эдуарда Бабасина. Знал его пунктуальность. Лейтенант позвонил в десять двадцать пять. После приветствий и добрых пожеланий сообщил:

– Накопал кое-что...

И замолчал.

– Не томи, Эдик!

– Телеграмма послана из Орска. Отсюда и звоню.

– Как же ты, дьявол, догадался?!

– По делам тут. Проезжал мимо главпочтамта, дай, думаю, загляну.

– Туза на середину!

– Телеграмма послана одиннадцатого октября на Новосибирский главпочтамт до востребования Галине Чумаковой. Содержание: «Возможно, приедет дядя. Не информирован. Деньги не давай. Целую. Исламов». Обратите внимание на фамилию, похоже на Исаева. Уточнил у приемщицы, та вспомнила, что был именно он.

– Шикарная информация! С меня причитается! – восхитился Леонид Альфредович.

– Полагаю, да. Ни из поселка строителей, ни из Гая после девятого октября телеграммы, интересующие вас, не подавались. Разговоров по межгороду тоже не было.

Тепло попрощались.

Галина Чумакова из Новосибирска! Фамилия довольно-таки редкая, несложно будет установить домашний адрес. Но что дальше? Допрашивать ее Лутц не может – не при должности, да и нет серьезных улик. Обыскать квартиру? Она ждет «дядю» и деньги, конечно, перепрятала. Надо выявить ее друзей, знакомых и вычислить, у кого она может хранить деньги.

Лутц уже знал, где искать Чумакову – «Институт народного хозяйства», где она преподает иностранный язык. Общежитие института напротив кафе «Веснушки». Из этого района Исаев забирал Галину дважды. Сюда она и возвращалась.

Галина Чумакова, будучи педагогом, могла занимать отдельную комнату в студенческом общежитии. Константин, приезжая в Новосибирск с отсчетом, жил у нее, одаривая дежурную. Не так-то часто и бывал.

Надо подключить Олега Яковлевича. Он найдет способ выйти на директора института, не вызывая подозрений. Чумакова и знать не будет.

Главное – деньги. Будут найдены деньги, будет и доказательство. Галину «кавалерийским» наскоком не возьмешь. Не та она женщина. Способна на крайность! До телеграммы, вероятнее всего, Чумакова хранила деньги при себе. После сигнала тревоги, конечно же, перепрятала. И, наверное, периодически навещает свой «остров сокровищ». Такова уж психология новоявленных миллионеров.

Тихо, без спешки понаблюдать. Ни в коем случае не хватать, не давить, не брать «на испуг». Замкнется. Со дня налета прошло достаточно времени. Чумакова успокоилась и на всякий случай подготовилась к разговору с «органами». Продумала версию отсутствия на службе восьмого, девятого и десятого октября. Болела, к примеру. Поликлинику не посещала.

Перед обедом позвонил Гриневич:

– Мероприятие! На берегу Оби, в загородном доме писателей.

Пришлось согласиться.

После застолья мимо пустующих дач пошли на берег Оби. На реке пыхтели два чумазых судна, перевозившие последние грузы перед ледоставом. Зябли голые деревья. Совершенно не соответствовали скучному осеннему пейзажу кудрявые белые облака, теснившиеся на голубом небе.

Лутц сообщил о последних новостях Гриневичу. Тот бросил восторженный взгляд на детектива.

– Молодец!

Поиски Галины решили начать с института, где она преподает. Гриневич позвонил ректору:

– Строго конфиденциально! Комиссию ждите!

– Откуда? – встревожился ректор.

– Не по телефону…

Ректор всякие комиссии принимал, а тут неизвестно откуда. Сам чист, как после бани! А что комнатка отдельная в студенческой столовой и в довесок к комплексному обеду рюмка водки и бутерброд с икрой – так это сущий пустяк. Такая мелочь не должна бы интересовать серьезную комиссию.

Собрал педсовет.

– Наше родное министерство, по сравнению с предстоящей проверкой, – детский сад.

Объявили аврал. Мыли окна, скребли полы, сметали с люстр паутину. Преподавательницы побежали прически и маникюры наводить. Шеф-повар институтской столовой с перепугу бабахнул в общий котел ляжку «сэкономленной» свинины. Студенты от непривычно наваристого борща были в восторге. Двоечников, к их удовольствию, на неделю освободили от занятий.

Но «комиссия», к огорчению ректора, не заметила ни отсутствия двоечников, ни прически преподавательниц, ни чистоты. От наваристого борща она вообще отказалась. Ректора удивил интерес «товарищей» не к заслуженным педагогам, а к какой-то Чумаковой, проработавшей в институте всего ничего.

– Так она, постойте-ка, – замялся ректор, вспоминая. – Так она уволилась.

– Как?! – привстал со своего места Леонид Лутц. – Когда?

– В начале этого месяца, кажется.

Вызвали Орлова, начальника отдела кадров. Тот был лыс и бледен.

– Э-э-э, – заблеял Орлов, – с первого октября текущего года. По собственному желанию.

Когда-то его сильно ударило электрическим током. Мысли после электрошока стали опережать речь. Потому и блеял, заполняя паузы. Мог бы иногда и помолчать, но любил поговорить, как многие люди с дефектом речи. Выдав информацию, кадровик начал розоветь. Он-то, когда вызвали, думал, им интересуются. Дипломами приторговывал. Попросили личное дело Чумаковой.

– Исчезло, э-э-э, – побледнел повторно кадровик. – Она как-то сумела выкрасть. Шпионки, они все могут. Э-э-э.

– Откуда вы взяли, что она шпионка? – строго спросил Гриневич.

– Так вот, – раскинул руки начальник отдела кадров. – Интуиция, э-э-э. Не первый год кадрами ведаю.

На самом деле Чумакова при увольнении попросила у него свое личное дело. Зачем оно институту?

– Не положено! – ответил кадровик. – Инструкция, э-э-э.

Положение изменила красивая бутылка.

– Ну как общее впечатление? – семенил ректор за «комиссией», когда та покидала институт.

– Отвратительное! – буркнул Гриневич. – Молодых специалистов увольняете.

– Так она после института отработала положенное. Статья КЗОТа. Если надо, впредь буду требовать вашей визы. Госбезопасность! Не ошибаюсь?

– Угадали, – буркнул Гриневич.

– Претензий особых вообще-то нет, – прощаясь, успокоил ректора Леонид Альфредович.

Намеревался побывать здесь повторно. Уже не официально.

Поиск Галины в Новосибирске закончен. Искать теперь придется по всему Союзу. И начинать надо с поиска ее здешних знакомых. С кем-то же общалась.

Лутц понимал, Исаев не ожидал от Чумаковой предательства. Иначе не остерегал бы ее телеграммой.

После налета на банк Галина не вернулась в Новосибирск – мосты сожжены, Константин из жизни вычеркнут. Все логично, кинула, иначе бы уже прокололась.

 

ХII

Четырнадцатого октября, в день встречи с Галиной, Игорю Савицкому исполнилось полста, из которых восемь лет он видел небо в «клеточку». Первый срок мотал за изготовление фальшивых долларов. Гордился, некоторые его купюры в самой Америке по сей день гуляют. Гордился Савицкий и своей строительной профессией. Если коммунизм представлять примитивно, как совокупность Советской власти с электрификацией, то Савицкий по первой ходке его активно строил – возводил на Иртыше Бухтарминскую гидростанцию. В экстремальных условиях, как в той песне: «То дождь, то снег, то мошкара над нами…». Второй срок мотал за изготовление фальшивых документов. От пустяшных паспортов до удостоверений Героя Социалистического Труда. Их заказывали выходцы из Кавказа, торгующие на московских рынках фруктами. Документы качественные, не отличишь от подлинных!

После второй ходки завязал, жил скучно, малевал афиши для кинотеатров, восхищая эстетов выразительностью графики. Изредка выправлял документы корешам, с которыми когда-то делил пайку хлеба на зоне. Денег не брал. Одного из корешей загребли, восхитились качеством представленного документа. Вышли на Савицкого, но вместо зоны предложили должность младшего научного сотрудника в закрытом учреждении. Зарплата сносная, работа не пыльная, в белом халате. Согласился. Проработал пять лет. Привык уже. А тут кампания по ведомству – экономия фонда заработной платы. Сокращали беспартийных. А какой же из него партиец? С Игоря Савицкого взяли подписку о неразглашении и обязали информировать органы, если будут заказы на фальшивые документы.

– Так ведь, – начал было Савицкий.

На что майор махнул рукой:

– Да ладно вам...

Савицкий стал опять малевать афиши.

Галина приехала на встречу с художником раньше назначенного часа. Прогуливалась напротив «Дома литераторов», рассматривая афиши.

– Ку-ку! – окликнула Валя.

Галина посмотрела на нее вопрошающе. Та кивнула на противоположную сторону улицы, где стоял модно одетый мужчина.

Девушки перешли оживленную улицу.

– Знакомьтесь, – представила Валентина Галину.

– Варя, – протянула та руку для поцелуя.

– Игорь, – отозвался художник. – Варя, полагаю, ваше новое имя?

– Да, – не стала лукавить Галина.

– Прекрасное имя! Поздравляю. Кстати, о поздравлениях – у меня сегодня юбилей. Прошу, – простер руку в сторону писательского ресторана. Кого попало туда не пускали. Игорь предъявил удостоверение члена Союза художников, изготовленное им самим. Зашли, заняли столик.

Официант Алексей Шарыгин, обслуживающий юбиляра и его девушек, был осведомителем органов. За писателями глаз да глаз! Официанта тешила причастность к органам, личностью себя мнил. Когда при знакомстве интересовались его профессией, многозначительно отвечал: «У нас в системе не принято афишировать себя». Но в последнее время «масть» не шла: пили писатели много, но болтали о чепухе: «Издают кого попало, а таланты затирают». Пробовал стукач добавлять в водку чистый медицинский спирт. Клиенты, хмелея, вместо того чтобы ругать правительство, начинали его хвалить: «Порядок наконец-то навели, водку стали выпускать качественную». А Шарыгину это надо, за его же деньги?!

Для затравки пробовал сам анекдоты про членов правительства подбрасывать, на «живца» ловить. Так один бездарный поэт замечание сделал. Сегодня у официанта было отвратительное настроение. Поцапался с соседкой по коммуналке. Та на кухне сковородкой замахнулась. А тут из его шкафчика кто-то из своих бутылку «Посольской» спёр. И с желудком нелады, отрыжка.

Савицкий официанту сразу не понравился. Лох лохом, а, гляди, каких баб закадрил. Ему, сморчку, одной-то много, так нет, двух приволок. Однако, принимая заказ, согнал хмарь с лица, натянул поношенную улыбку.

– Доброе утро, дорогие гости! – поклонился низко. Отчего что-то стрельнуло в пояснице и болью отозвалось в затылке. – Что будем пить, чем закусывать? – осведомился благоговейно.

– Большой графин водки, сосисок и соленых огурцов, – сказал Савицкий и, посмотрев на девушек, улыбнулся.

Официант, торопливо записав заказ, перевел взгляд с блокнота на Савицкого.

– Так, так, так... Могу предложить осетрину или…

Савицкий перебил его:

– Ты что же, братец, работаешь в творческом ресторане, а классику не читаешь? Ильфа с Петровым: Киса соленые огурцы в ресторане заказывал.

Официант сладко улыбнулся своим мыслям: «Вот бы кого расколоть, классика вонючего». И, записав изысканный заказ, спросил:

– На десерт что прикажете?

– Дикси, – поднял брови Савицкий.

– Виски хотели сказать? – поправил официант. – Не ослышался, нет? Есть в заначке!

– Дикси означает: «Я сказал все!»

Официант сконфуженно заморгал. «Парашу, видать, в камере нюхал, – подумал, – по фене ботает».

– Будет исполнено! – сказал официант, едва сдерживая раздражение.

Компания пила, закусывала, не проявляя веселья.

Официант, выждав часок, посчитал, «дикси» уже созрел для неформального общения. Подавая осетрину, встрял в разговор гостей:

– Хе-хе! – растянул губы. – Вчера тут один, длинноволосый, из молодых поэтов… Весельчак, хе-хе, анекдоты травил: «Просыпается, значит, генсек наш в дурдоме...»

– Пошел бы ты вместе со своим генсеком знаешь куда? – посмотрел Савицкий на официанта.

– Любопытно куда? – насторожился тот, как сторожевой пес, услышавший подозрительный шорох.

Савицкий и сказал куда открытым текстом. Благо девушки в уборную отлучились.

«Это уже кое-что! – обрадовался стукач. – Меня-то послал – ладно, стерплю. А самого генсека? Да куда! Это уж политическая статья…»

Побежал к телефону-автомату, набрал нужный номер и передал шепотом: «Призыв к насильственному свержению строя». Капитан госбезопасности, кому принесли сообщение, прокомментировал: «Если и на этот раз проколешься, уволю».

Занарядил в писательский ресторан молодого сотрудника, снабдив подслушивающей аппаратурой.

Через полчаса агент вошел в ресторан через служебный вход, предъявив удостоверение.

– Ну, что там у тебя? – поинтересовался агент у официанта.

– Натуральная пропаганда против строя! Вы знаете, кого он публично послал? Самого!

…За столом тем временем назрел деловой разговор.

– Варя, фамилия Савицкая вам нравится? – поинтересовался Игорь.

– Еврейская. Подойдет ли к моей славянской внешности?

– Совсем не обязательно. Вышли, скажем, замуж за еврея, сменили паспорт. Развелись позднее.

– Я подумаю, Игорь. Сколько это будет стоить?

Савицкий сделал глубокий вдох, как бы подавляя зевоту.

– Такса одна – пять кусков за комплект документов.

– Четыреста, – назвала свою цифру Галина, – трудовая книжка мне не нужна.

– Хорошо, – согласился Игорь.

Не приглашая дам, опрокинул стопку и продолжил:

– Надо фотографию и желаемые паспортные данные. А еще – ваш старый паспорт.

– Его нет, – соврала Галина.

– Хорошо, Варя. Обойдусь. Выправлю документ, поженимся. Фиктивно. Пропишу у себя. Документ будет высший сорт!

– Потом разведетесь, – встряла Валя. – Разменяет она твою двухкомнатную на однокомнатную и коммуналку. Тебе она и достанется...

– Ты бы помолчала, – больно пнула ее Чумакова под столом.

Валя обиделась. Ели молча.

Появился официант.

– Счет неси! – приказал Игорь.

Агент стал поспешно собирать аппаратуру. Он уже определил, за кем надо следить. За Варей. Ей зачем-то нужен фальшивый паспорт.

Выйдя из ресторана, компания распалась.

Агент последовал за Чумаковой. По инструкции наблюдатель должен следовать за объектом, находясь на расстоянии тридцати шагов. Когда объект приближается к перекрестку, сокращать разрыв. Сегодня у него первая самостоятельная работа! Профессия чекиста ему нравилась.

Галина зашла в один магазин, в другой, купила сущие пустяки. Поехала двадцать пятым автобусом на Комсомольскую площадь. Из камеры хранения Ленинградского вокзала забрала чемоданчик зашла в туалетную комнату. Пробыла там минут десять. Выйдя, проследовала по подземному переходу на Казанский. Сдала там чемоданчик в камеру хранения. И тут агент в толчее потерял объект. Засуетился. Туда рванулся, сюда – нет девицы. Растерялся. Шнырять по вокзалу – вряд ли ее найдешь. Позвонить шефу, доложить: «Объект заметил слежку, оторвался. Вещички в камере хранения, под наблюдением?»

Собрался было уж искать телефон-автомат, но засомневался, очень даже возможно, «объект» вычислил его, следит за ним. Он к телефону, она за чемоданом. Минутное дело! И тогда исчезнет все. Кроме магнитофонной записи. А что она даст? Да ничего, кроме болтовни. «Надо багаж потрясти, – решил, – может, оружие там или бомба. Тогда и докладывать, что имеются ценные вещественные доказательства».

Агент подошел к окну камеры хранения. Народу не было, приемщик сидел на табурете, читал «Аргументы и факты» за прошлую неделю.

– И что там интересненького пишут? – голосом скучающего пассажира спросил агент.

– Всякое, – ответил приемщик, не подымая головы. – Забираете или сдаете? Перерыв у меня скоро.

– Это хорошо, – одобрил агент.

Приемщик поднял голову, обозрел подозрительного типа.

– Тебе что?!

– Дельце одно. Деликатное. Скажу, когда закроете.

Приемщик встал, тревожно посмотрел по сторонам, как бы ища защиту.

– Да вы не волнуйтесь, – сказал агент негромко. – Вот документ, – развернул удостоверение. – У нас не принято говорить, чем занимаемся...

У приемщика подогнулись ноги. С большого бодуна он иногда «тряс» чемоданы. Изымал сущие пустяки, стоимостью не дороже бутылки портвейна.

– Докажите! – прошептал. – Не имеете права.

Агент недоуменно уставился на приемщика, но, поняв причину его испуга, рассмеялся.

– Имеем мы право, папаша. Но не вы меня интересуете, а чемоданчик один.

– Чемоданчик, – стал отходить приемщик. – Чемоданчик, говорите. Так бы сразу и сказали. Да тут их вон сколько!

– Конкретный меня интересует. Надо взглянуть, что там.

– Это можно. Проходите.

Приемщик, впустив агента, закрыл окно.

Чемодан, коим интересовался агент, оказался запертым.

– Это мы сейчас, – засуетился приемщик – Это нам иногда доводится. Клиенты ключи теряют.

Загнув кончик булавки, он стал шуровать в замке.

– Во-от, – сопел, разевая рот. – Во-от и все!

Открыл чемодан и, увидев под газетами пачки денег, присвистнул:

– Фю-ю!

Глаза приемщика багажа округлились, из разинутого рта выпала искусственная челюсть, надпочечники впрыснули в кровь большую дозу адреналина, отчего организм встал на дыбы и потребовал бурной деятельности.

 

ХIII

Двадцать второго октября заведующий отделом кадров «Института народного хозяйства» Орлов встретил Лутца как старого знакомого.

– Э-э-э, – проблеял восторженно, – ждал вас, ждал. А как же. Глаз – алмаз!

Орлову очень хотелось помочь симпатичному следователю, которого интересует Чумакова, а не он сам. Что визитер – следователь, он не сомневался. Да вот как помочь? Чумакова кругом положительная. С мужиками, что окружали ее по работе, шашни не водит, с бабами не скандалит, студенты ее обожают, на равных с ними. Спортом занимается. Хотя это и не серьезное занятие для преподавателя, но вряд ли является компроматом. О чем и сообщил следователю.

– Каким видом? – поинтересовался Леонид Альфредович, когда кадровик упомянул о спорте.

– Бегом, э-э-э. Мастер международный. Еще с института. Призы и прочее, э-э-э медали.

– Стрельбой не увлекается?

– Стрельбой? Э-э-э, – недоуменно переспросил Орлов. – Э-э-э, сейчас узнаем.

Позвонил на кафедру физкультуры:

– Да, – подтвердил после короткого телефонного разговора, – занималась последнее время. И успешно. Из пневматического пистолета стреляла. Кандидат в мастера!

Пообщался Лутц и с преподавателями института. Дружбы особой Галина ни с кем не водила. Никаких «бабьих» увлечений. Разве что во всем старалась быть первой. И это ей удавалось.

– А зачем она вам? – поинтересовалась заведующая кафедрой иностранных языков, к которой обратился Лутц.

– Наследство из Канады. Дядька ее там. Иван Чумаков, на сто первом году жизни скоропостижно скончался.

– И много оставил?

– Порядочно. Тратил бы часть капитала на лекарства, еще бы лет десять прожил.

Все заулыбались. Шутки на кафедре иностранных языков понимали.

Больше повезло в тот день Леониду Альфредовичу в общежитии института. Дежурила тетя Поля, а она-то уж знала все обо всех. Исаева сразу признала по фотографии.

– А-а-а, Костик! – заулыбалась, словно ей показали фотографию ее сына-полярника, который годами дрейфует на льдинах. – Как же, как же не знать соколика. Очень уважительный, культурный джентльмен. Всегда наглаженный, всегда при галстуке, обувь чистая. Джентльмен, одним словом. С гостинцами, когда приезжает. То рыбка вяленая, то тортик.

– Приезжал-то к кому? – спросил Лутц, направляя бурный словесный поток тети Поли в нужное русло.

– Как к кому? Не то вы не знаете, к Галине из тридцать седьмой комнаты. Она, верно, недавно съехала. Уволилась, говорят. Женщина самостоятельная, кого попало – не водила. Да что и говорить, кроме Кости, никого у ней и не было. Уж, я-то знаю. На то и приставлена…

– И как они? Ладили?

Тетя Поля растянула губы в улыбке, свою молодость вспомнила.

– Худого не скажу. Хотя характер у неё – порох! Чистый порох. Бывало, и вспылит. Однажды, помнится, Константин-то выпивший приехал. Так она на него-о-о, – покачала седой головой тетя Поля. – Духа твоего, кричала, чтобы больше здесь не было! Так бедолага вот на этом диване, на котором вы сидите, и ночевал. Утром помирились. За такого мужика держаться надо. Джентльмен! Понимала она умом-то. Но характер. Куда от него денешься, от характера-то. Это все равно, что волосы, сколько не крась, а с корня свой цвет.

– Конфликт тот, когда он случился?

– Сейчас... Сейчас вспомню. Так... Да, с полгода как, весной. После майских праздников... Точно после майских! Костя мне тогда платок подарил. Оренбургский! Уважительный человек.

Леонид осмотрел бывшую комнату Чумаковой.

Ничего примечательного. Комната с большим, почти на всю ширину помещения окном на проспект Карла Маркса. В окно, если посмотреть вправо, видно кафе «Веснушки». Кровать, стол, два стула. Удобства в конце коридора. И никаких тайников. Да и не нужны они. Чумакова не возвращалась сюда с деньгами.

– Вещички, может, какие остались, бумаги там, книги? – поинтересовался следователь перед уходом.

– Все раздала, – сообщила тетя Поля. – Все, как есть. Уборщицам, студентам.

 

По возвращении в Оренбург двадцать восьмого октября Лутц собрался было ехать на стройку, «колоть» Константина Исаева, а тут – звонок. Сам областной прокурор Бутырин! Напрямую, минуя секретаршу.

– Надо посоветоваться, Леонид Альфредович, – сказал несвойственно мягко. – К десяти тридцати вам удобно?

И добавил:

– С приездом вас!

– Суббота сегодня, Павел Максимович, – как бы извинился Леонид Альфредович. Планы срывались.

– Вот и прекрасно. Отвлекать не будут. Разговор серьезный.

Павел Максимович был в меру сообразителен. Понимал, польза от Лутца немалая, если умело управлять его энергией. А на текущий момент следователь со своим рвеньем мог нанести урон его авторитету. Прокурор уже отрапортовал в обком, что расследование по ограблению гайского банка успешно и в короткий срок завершено. Похвалили его. И вдруг окажется, что все это туфта! Тем более человек погиб в сизо. Скандал, оргвыводы, партбилет на стол. А он у него – кормилец, один. И, узнав о возвращении Лутца из Новосибирска, решил подкупить его должностью. И человек толковый, и будет обязан.

Когда Леонид Альфредович зашел в приемную областного прокурора, секретарша, растягивая слова, поздоровалась:

– Минуточку, доложу о вас.

Когда она скрылась за массивной дверью, оттуда вышли двое мужчин. Высокий, с вытянутым лицом и малорослый. Оба короткостриженые. Высокий внимательно посмотрел на Лутца, как бы стараясь запомнить. У Лутца была хорошая память на лица, раньше он их не видел. За мужчинами вышла и секретарша.

– Заходите! – кивнула на дверь.

– Прошу, Леонид Альфредович, прошу! – поднявшись, вышел из-за массивного номенклатурного стола прокурор. На лице церковное благочестие. – Уже и соскучились. Вот тут садитесь, удобно будет, – кивнул на стул за приставным столиком.

– Слыхал, в Сибирь ездили, отдыхать или как? – спросил, как на допросе, отчеканивая каждое слово. И внимательно посмотрел на свои отполированные и покрытые бесцветным лаком ногти, как бы обращался к ним.

– Довелось, – неопределенно ответил бывший следователь прокуратуры.

– Отдохнули, товарищ полковник, и за работу. Соображения есть...

Лутц непроизвольно дернулся, уж не стоит ли кто за спиной: где полковник-то?

Прокурор остался довольным произведенным эффектом.

– К вам обращаюсь, Леонид Альфредович, к вам.

– Майором вроде увольнялся.

– На глазах растете. Рад за вас! Есть соображение, – Бутырин опять посмотрел на свои холеные ногти, – назначить вас начальником ОБХСС области. Полковничья должность.

– Пока занят, – неопределенно сказал Лутц, прикидывая: с какого бы это рожна должность привалила?

Прокурор ожидал восторг, благодарность, а пришлось чуть ли не оправдываться:

– С обкомом уже согласовано, – сказал, как бы оправдываясь.

– Закончу вот начатое дело, – вздохнул Лутц, – подумаю.

Прокурора такое заявление обидело.

– Дела – они у меня, – похлопал по стопке папок на столе. – А у вас…

Хотел сказать «делишки», но осекся.

Помолчали неловко.

– И что за срочное дело, если не секрет? – прервал молчание прокурор, слушавший до того только себя.

– Никаких секретов. Ограбление банка, два убийства.

– Схватился поп за яйца, когда Пасха прошла, – произнес прокурор, плохо скрывая раздражение.

Лутц посмотрел на часы, что висели на стене. Это уже слишком…

– Нет уж того дела! – в запале произнес прокурор. – Закрыли. Саакян там, друг ваш, раскрутил. Да и дело-то, пустячное, можно сказать.

– Извините, Павел Максимович, и кто же они, грабители банка?

– А то не знаете. С вашей-то проницательностью...

– Сейчас точно знаю. Но они пока гуляют.

– Ошибаетесь, дорогой Леонид Альфредович. Один уже отгулял, – прокурор жестом изобразил петлю вокруг шеи. – Сообщница суда ждет. Говорят, в положении. На зоне с ребенком полегче. Кормят лучше.

– И похищенные деньги нашли? – саркастически улыбнулся Лутц.

– С деньгами пока не получилось. Он их надежно спрятал.

– Та-ак, – задумчиво произнес Лутц, – не будь женщина беременной, ее бы к стенке.

– За что?

– За убийство охранника банка.

– Стрелял-то, оказывается, он. Свидетели подтверждают.

Да и сама Захарова.

– Ну и ну! – деланно удивился Лутц. – То все четверо, что были в банке во время ограбления, утверждали – она стреляла. А получается – он.

– Ошиблась управляющая банком. Баба, она и есть баба.

Прокурор еще раз посмотрел на ухоженные ногти. На лице отобразилось недовольство – щербинка на ногте безымянного пальца правой руки! Перевел недовольный взгляд на Лутца:

– Остальные сотрудницы говорили с ее слов. Авторитет она для них. А Захарова, оказывается, и стрелять-то не умеет. Никогда оружие в руках не держала. Эксперимент провели. При понятых.

– Охотно верю. И не умела, и не держала. Да ее там и не было в момент ограбления! Хотите знать, кто стрелял?

Лицо прокурора стало жестким. Складки на лбу углубились.

– Любопытно послушать.

– Гражданка Чумакова Галина Семеновна. Жительница Новосибирска.

И, как бы для достоверности, добавил:

– Кандидат в мастера спорта по стрельбе из пневматического пистолета.

– И где она, чемпионка ваша?

– Пока вопрос.

– У вас – вопрос, а у нас – ответ. Преступница чистосердечно призналась. Она даже показала место, где спрятала маскарадную одежду и обувь. Что еще надо?!

Лутц долго молчал.

– Павел Максимович, можно один вопрос?

– Знаю, о чем спросите. Но какое это имеет значение сейчас? Хвощёва не воскресить. От его ухода из жизни обществу даже лучше. Зинаида Захарова тоже не личность. Молодая, здоровая, не отягощена интеллектом, легко адаптируется на зоне. Какая разница, где полы драить.

– Павел Максимович, вы хоть сколько-нибудь верите, что преступление совершили они?

– Я же сказал, сейчас это значения не имеет. Нет вашего кандидата в мастера, но кто-то должен быть. Иначе зачем мы все здесь?! – развел широко руки прокурор.

– Имеет значение! Ребенок у Захаровой на свободе родится. Отец ребенка – не убийца.

– Стоит ли так?

– Могу идти? – поднялся Лутц.

– Принимаете предложение? – недовольно уставился прокурор на свои ногти.

– Однозначно нет.

– Вот что, дорогой вы наш товарищ, если вы с вашим частным расследованием наживете неприятности, пеняйте на себя...

– Спасибо за заботу.

Холодно простились.

– Так я вас предупредил, – крикнул в спину прокурор.

– Взаимно, – обернулся Лутц уже в дверях.

И улыбнулся, как будто и не было неприятного разговора.

 

Сидя в прорабской, Исаев считал дни. До конца месяца остается неделя, а там встреча с Галиной в Новосибирске. Корректировка дальнейших планов. Галина должна срочно уехать из Новосибирска. Куда – они обсудят. Да и он к новому году завершит взрывные работы на стройке. И они с Галиной будут… А что они будут делать, он пока четко не представлял.

Двадцать девятого октября Лутц позвонил в прорабскую взрывников, попросил к телефону Исаева. Сказали, что тот на отводящем канале скважины под бурение размечает. Переговорил с Амалией, попросил передать начальнику, чтобы он не уезжал из поселка, разговор есть.

Она-то и сообщила Константину: «Мента жди».

Встревожился Константин, не с Галиной ли что случилось. Так нет, на нее могли выйти только через него. Хотя могли и кружным путем. Он же сам ее предупреждал о возможном приезде «дяди». За себя Константин меньше беспокоился. Ну, посадят. Ну, отсидит положенное. Жизнь, она и на зоне протекает... А Галину пуля ждет. Уже отлитая. Может, следователь оренбургский приезжает по делу об исчезновении взрывника? Анна, жена его, вчера уехала, якобы к родителям. Непонятно, зачем взрывник склад уничтожил?

Прораб занарядил электрика Евдокимова и шофера с «дежурки», человека уже немолодого, на добычу рыбы. Уху же надо организовать для комиссии.

Константин почувствовал усталость. Последние дни работал по две смены. Да и на душе тяжесть. Одному захотелось побыть. Кладовщицу предупредил:

– Пройдусь немного, около воды посижу. – И пошутил невесело: – Спросит кто, скажи – пошел топиться.

– Ахмак, – сказала Амалия ласково, как избалованному капризному ребенку.

– Ахмак – это кто такой?

– Не дурак, но и не умный. На татарском. Бабушка у меня татарка.

Исаев поднялся на дамбу, огораживающую котлован будущей насосной станции от водохранилища. Стал обозревать горизонт. «Отрешиться бы от всего, – думал, – и любоваться вот так небом, водной гладью, облаками». Но мысли, мысли... Куда от них деться? Саакян вон, Валерий... Был недавно. Интересовался, о чем следователь оренбургский беседовал с ним.

– О всякой чепухе, – отмахнулся Исаев.

– Ну, а про банк? Не спрашивал?

– Я что, осведомитель какой?! – возмутился прораб. – У меня своих дел без вашего банка хватает.

– Конечно, конечно, – поспешно стал оправдываться Саакян, – я просто поинтересовался.

– Извини, нервы, – примирительно сказал Константин. – Уж коль коснулись банка, задержали кого?

– Работаем, – сообщил капитан. – Захарова во всем призналась. Мужу ее – царство небесное.

– Он что, вооруженное сопротивление оказал при задержании?

– Нет. В камере повесился. Все равно бы расстреляли за убийство охранника банка.

Сообщение капитана обрадовало было Исаева, но тут же отозвалось болью в груди: значит, пуля, выпущенная Галиной, рикошетом зацепила еще одного невинного человека. Две жизни за пятьдесят тысяч! Вторая еще и осквернена.

– А та что, призналась? Зачем оговорила себя?

– Женщина же, говорили, стреляла, – как бы без интереса произнес Константин

– Оказалось, нет, – внимательно посмотрел Саакян на прораба.

– И что Захаровой светит? – спросил Исаев.

– Суд решит. Наше дело хватать оперативно.

– Тут ты прав – хватать. А кого, значения не имеет.

– О чем ты?! – удивился Саакян и бросил на Исаева подозрительный взгляд.

– Да так, – сухо сказал прораб, – в общем плане.

– Ну, если только так – ладно, – скривил губы Саакян. – А то, признаться, я ведь на тебя думал. Из-за нагана.

…Ветер принес на дамбу из степи горький запах полыни. Исаев сидел на ящике, оставленном им здесь месяц тому назад. Уток на перелете стрелял. «Приплыла бы золотая рыбка, – фантазировал, глядя на водную гладь, – попросил бы у неё об исполнении только одного желания: заснуть и проснуться шестилетним мальчишкой. Летний полдень. Зной. Отец запрягает рыжую лошадь по кличке Апостол, и они едут на озеро Окраш ловить карасей. С ночевкой! Дорога пролегает по берегу реки Белой. Колеса телеги вязнут в песке. Апостолу тяжело. Отец слезает с телеги, идет рядом босой, держа вожжи. Издает губами чмокающий звук, подбадривая лошадь. Костя держит отцовские тапочки. По одной в каждой руке. Припекает, солнце слепит. Свернули от реки в мелколесье. Стрекочут кузнечики, жужжат шмели. Пьянит пряный запах тимьяна, смешанный с медовым ароматом душицы. Широкая спина отца заслоняет Костю от всех невзгод, и он начинает дремать, роняет тапочки».

 

Неслышно подошла Амалия. Положила руки на плечи Константина, прижалась животом к его спине.

– Ты что? – повернулся Константин. – Спрашивают меня?

– Нет. Вернее, да – я спрашиваю. Знаешь, о чем?

Константин молчит.

Амалия ласково гладит его жесткие волосы.

– Хотела бы знать, о чем ты все думаешь?

– О женщинах, понятно, – пошутил невесело прораб.

– Ты у меня в кладовке фляжку оставил. Вот она.

Амалия достала из сумочки небольшую, изящную фляжку. Такие из нержавеющей стали делают умельцы.

– И пусть бы лежала. Пустая же.

– Вот и не угадал! – улыбнулась Амалия.

Костя посмотрел вопрошающе.

– Хочешь глотнуть?

– Да, пожалуй.

Амалия достала из сумочки серебряную рюмку, налила коньяку.

– На, – протянула полную рюмку. – Пей и радуйся!

– Чему?

– Что я у тебя есть. И всегда буду рядом.

Костя выпил. Посадив рядом Амалию, поцеловал в щечку.

– Коньяк отличный! – похвалил.

– KB да еще ВК. Знаешь, как расшифровывается?

– Писали бы проще – хороший.

– Так и написано: коньяк выдержанный, высшего качества.

– Тогда ладно. Ты что-то хотела сообщить?

– Хотела спросить.

Амалия, поднявшись и присев напротив на корточки, пристально посмотрела в глаза Константина:

– Ты любишь меня? – спросила.

– Честно?

– Только так!

– Предельно честно?

– Да.

– Если предельно, то нет.

– Почему тогда спишь со мной?

– И не только с тобой. Я из рода полигамов.

– Мне это не понятно. Я не такая ученая, как ты.

– Поли – значит, много. По-гречески. Гамос – брак. Сказать по-русски – бабник.

– Говорят, уезжаешь.

– Да. Но не завтра.

– А как же я?! Я же люблю тебя!

– Разлюбишь. И полюбишь другого. Ваську диспетчера из шлягера. Вон ты какая ладная!

– Нет, Костя, нет!

– Сколько сейчас время?

Амалия посмотрела на часики, подаренные им на Восьмое марта.

– Половина двенадцатого.

– Рабочее время. Верно?

– Верно, – не поняла Амалия начальника.

– Так вот иди. Иди и занимайся кладовкой. Может, там кому-то что-то надо. А ты тут ля-ля, три рубля...

Амалия, закрыв лицо руками, заплакала вздрагивая.

– Ну ладно, ладно, – поднялся Константин и прижал ее к груди. – Ладно, говорю, хватит. Никуда не уезжаю. И люблю тебя. Слышишь, люблю?

– Правда? – всхлипнула Амалия. – Клянись!

– Клянусь головой Людовика Шестнадцатого.

Амалия не знала не только шестнадцатого, но и никого из пятнадцати предыдущих. Улыбнулась, размазывая по щекам тушь с ресниц. Ей было достаточно для счастья его шутки.

 

Комиссию по расследованию взрыва склада Константин повез на водохранилище. Рыбаки уже заждались, и не столько гостей, сколько выпивки. Да и уха стынет!

До застолья Лутц предложил Исаеву пройтись по берегу водохранилища.

– Константин Павлович, разговор короткий, – начал Лутц, шагая рядом.

– Может, потом? – слабо возразил прораб, щелкнув выразительно по подбородку. – Веселее будет разговаривать.

– От нашего взаимопонимания веселье будет зависеть. А при ином раскладе, может, и не состоится.

– Извольте, – напряженно посмотрел прораб на следователя.

– Только факты, – сказал Леонид Альфредович. – Ваше дело – соглашаться или отрицать. Кстати, это не допрос. На данном этапе вы меня интересуете как осведомитель в раскрытии банковского дела.

Следователь пристально посмотрел на прораба. Константин выдержал взгляд.

– Натюрлих! – произнес Исаев, интуитивно почувствовав опасность. Этот человек зря болтать не станет!

– Поразительно правильно произнесли слово naturlich. Этому, видимо, вас научила Галина Чумакова, что преподает иностранный язык в Новосибирском «Институте народного хозяйства»?

– Не знаю такую! – выпалил Исаев, словно отдернул руку от раскаленной плиты.

Открыл рот, словно хотел что-то добавить. Но промолчал и озадаченно посмотрел на следователя.

– Сейчас вспомните, – сказал Лутц. – Итак, девятого октября текущего года вы с Галиной Чумаковой совершили дерзкий налет на Гайский банк. Убив охранника и запугав расправой сотрудниц, забрали порядка пятидесяти тысяч рублей. Чумакова с деньгами уехала. Вы, натюрлих, остаетесь в Гае. Ваше исчезновение было бы подозрительным. Одиннадцатого октября вы предупредили Чумакову телеграммой из Орска, чтобы она спрятала деньги и не поддавалась провокациям. Но фрау в Новосибирск не вернулась. Вот и все, если коротко.

– Может, ее в поезде… – встревожился Константин. – Ограбили и убили?

– Нет. Она и не планировала возвращаться в Новосибирск. До налета на банк Галина Чумакова уволилась из института. Говоря языком уголовников – кинула вас как последнего лоха. Пока вся информация. Принимаю аплодисменты. А теперь минута на размышление. После чего вы должны сказать: да или нет.

– Что – да?

– Согласны сотрудничать.

– Где сейчас Галина? – спросил Константин, тяжело ворочая сухим языком.

– Об этом после. Да или нет?!

– Да, – выдавил из себя прораб. Достал из кармана плоскую фляжку, сделал два больших глотка.

– Дай и мне, – перешел на «ты» Лутц.

Константин протянул фляжку. Следователь рассмотрел гравировку и лишь потом сделал несколько небольших глотков, смакуя напиток.

– Прекрасный коньяк, таким меня в Новосибирске угощали.

– КВВК! – произнес Исаев, словно это сейчас имело какое-то значение.

– Продолжим. Так вот, Чумакова в Новосибирск не вернулась, – сказал следователь и замолчал.

Исаев потянулся за фляжкой. Рука заметно дрожала.

– Ну, и? – спросил прораб. – И где она?

– Это я хотел услышать от тебя.

– Значит, вы не... – смолк на полуслове Исаев.

– Не знаю, где ее искать, – досказал за него Лутц.

– Понятно. Выходит, пока вы ее не найдете, моя вина не доказана.

– Будет доказана! А в прокуратуре есть показания сотрудниц банка, что не она, а вы стреляли в милиционера. Правосудию надо же кого-то шлепнуть. Отчетность! – ткнул Лутц пальцем в небо. – Ты это понимаешь не хуже меня.

– А если сбегу?

– Не сделаешь этого. Начнут искать по всему Союзу. Твою родню станут допрашивать…

– Верно, не сбегу, – почти шепотом произнес Константин. – Мне лучше срок мотать, чем напрягать родных.

Дотронулся до руки Лутца:

– А что вы предлагаете?

– Найти Чумакову. Быть того не может, чтобы ты не знал, хотя бы примерно, где она сейчас.

На душе у Константина вдруг стало легко, как в детстве. Июньское утро... Они с отцом едут по берегу Белой. Палит солнце, поскрипывает телега, фыркает лошадь. Широкая спина отца заслоняет Костю от невзгод. Все стало просто. Ничего не надо скрывать. Никуда не надо бежать. Потом, конечно, тюряга. Но это будет потом. Не сегодня и не завтра. И это неизбежно должно было свершиться.

– Ну, так как? – прервал его мысли Лутц. – Вместе ищем фрау-мадам? – Лутц сейчас больше походил на колхозного бригадира, уговаривающего сельчан выйти на работу в воскресенье.

– Натюрлих! – впервые за последние две недели облегченно вздохнул Константин. – Искать-то ищем, – развел руки, – но я и приблизительно не знаю, где она может скрываться. Подруга у неё – Эля, может, она что-то подскажет.

– Знаком с ней?

– Как-то отдыхали на Обском море. Я с Галиной, она со своим приятелем. Впоследствии, случайно можно сказать, в Челябинске вместе с ней оказались. Летели одним рейсом из Новосибирска в Челябинск. Прилетели ночью. В гостинице, как всегда, мест нет. У неё номер забронирован. До утра и забрала меня. Как я понял, чтобы Галине досадить.

– И досадила? – улыбнулся Лутц.

– Крепко. Кое-что про Галину рассказывала. Я не особенно слушал, но понял, знакомы они давно.

– Эля, она из Новосибирска?

– Да. Но я не знаю, ни ее адреса, ни фамилии.

– А работает? Специальность хотя бы...

– Этого тоже не знаю. Всё Эля да Эля. Торгашка, кажется. По разговору. Смазливая такая бабешка.

– Таких знаешь сколько в торговой сети?

– Приятель ее, фамилия у него необычная – Редун, работает в «Сибсельмаше», видимо, инженер, всё повторял поддав: «Мы технари, мы технари...»

– Можешь через пару дней со мной в Новосибирск?

– Конечно. Фактически «Спецуправлением» я руковожу. Я и главбух Алия Ахметовна. Сегодня вечером позвоню, утром будет телеграмма с вызовом.

– Замётано! – хлопнул Лутц одобрительно по плечу Исаева. – А теперь пошли уху хлебать, проголодался я.

 (Окончание следует)