+13 °С
Облачно
Все новости
Проза
17 Июня 2021, 12:03
№6.2021. Ян Пихета. Сыновья недбалюха. Рассказы. Перевод с польского Р. Вахитовой
Ян Пихета родился 21 июня 1953 года в Заверце. Окончил факультет польской филологии в Силезском университете в Катовицах. Был главным редактором местных и региональных журналов, секретарем газеты «Gazeta Prowincjonalna». Является секретарем Силезского отделения Ассоциации польских писателей
Ян Пихета родился 21 июня 1953 года в Заверце. Окончил факультет польской филологии в Силезском университете в Катовицах. Был футболистом, учителем, литературным мастером, главным редактором местных и региональных журналов, репортером на радио «Radio Bielsko», секретарем газеты «Gazeta Prowincjonalna», публицистом газет «Czas Krakowa» и «Trybuna Śląska», фельетонистом ежемесячного журнала «Śląsk». Является создателем и членом жюри старейшего литературного конкурса в Польше – Обзора детских и юношеских литературных произведений «Липа», который проводится в Бельско-Бялa с 1983 года. В настоящее время является главным редактором Календаря Бескиды и тренером футбольного клуба «BTS Rekord Bielsko-Biała». Издал четыре поэтических сборника и три репотерские книги. Является секретарем Силезского отделения Ассоциации польских писателей
Перевод с польского языка Розалии Вахитовой
Ян Пихета
Сыновья недбалюха
Рассказы
Лучшая учительница
В шестом классе нашим классным руководителем была пани Ядвига Боярска. Тогда мне казалось, что это шестидесятилетняя, может, семидесятилетняя старушка. Сейчас полагаю, что ей могло быть около сорока, максимум пятьдесят. Она не пользовалась косметикой. Впрочем, кто тогда ею пользовался? Морщины, волосы, собранные в пучок, тощая фигура и лицо (почти как у Владимира Боруньского или даже Юлиана Тувима). Одета она всегда была в тёмный пиджак и скромную юбку, закрывающую колени.
В ней была какая-то сердечная доброжелательность, несмотря на то, что её голос звучал скорее безразлично, чем тепло. Когда она спокойно жестикулировала, то выглядела даже элегантной. Плечи дирижировали воображаемым оркестром, будто бы играющим адажио из Аранхуэсского концерта Хоакина Родриго. Однако, когда пани Ядвига делала несколько шагов на своих низких каблуках, её элегантность становилась карикатурной. Ходила она очень неуклюже, будто вот-вот сломает не только ноги, но и руки. Я помню её такой, хотя она могла выглядеть совершенно по-другому. Всё-таки больше полувека прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз.
На её уроках мы занимались замечательными вещами. Она начинала занятие с приглашения к любому публичному выступлению. Каждый мог похвастаться тем, что умел лучше всех. Кто угодно мог выйти на середину класса и начать, допустим, декламировать. Можно было танцевать твист или петь. Я был одним из чтецов. Как-то раз вышел на середину класса и пересказал «Приключения Меликлеса Греческого» Витольда Маковецкого. Это заняло пол-урока.
Пел и исполнял твист обычно Ирек, внук известного силезского революционера, ставший потом популярным адвокатом. Я и сейчас помню его большую перекормленную, фигуру, трясущую жиром. Он вилял слегка покатыми плечами, перенося вес тела вперёд, переступая с одной ноги на другую.
Думаю, что пани Боярска придерживалась принципа, согласно которому самостоятельная активность учеников не считается временем, потраченным зря. Помню, как она побуждала нас к свободным дискуссиям на самые разные темы. Мы обсуждали школьную программу, фильмы, радиопередачи, технические новинки. Вспоминали болезни, времена года, интересные природные явления.
Я пожаловался на хронические боли в ухе, причинявшие мне страдания в детстве. Ещё когда мы жили на Вокзальной, 13, у меня диагностировали острое воспаление среднего уха. Тогда врач сделал прокол, вышла вонючая жидкость. Чтобы снять боль, мама грела на сковородке песок, рассыпала его по льняным мешочкам и прикладывала к моему уху. Боль проходила на несколько минут. Потом маме снова приходилось греть песок на огне. И так, бывало, всю ночь! Годы шли, приступы возникали всё реже. Болезнь вернулась ко мне только через полвека. Но в школе я считался экспертом в этих делах: мог давать советы и ободрять других – на своём примере показывать, что всё проходит, даже плохое лечение воспаления среднего уха.
На занятиях Ядвиги мы говорили обо всём, кроме любви. Однажды один из нас решил попробовать. Признался, что кого-то там любит. Кто-то другой с недоверием сказал, что в таком случае ему следует умереть. Это мог быть Марек – все тогда уже знали, что он будет художником. Он любил провоцировать и ещё рисовал ягодицы, выстроенные одна за другой в перспективе.
Я уже и забыл, как пани Ядвига голосом звучным и очень важным, таким, каким она никогда не говорила, произнесла: «Да что вы знаете о любви? О любви мужчины к женщине? Вы и понятия не имеете, как человеком может овладеть страсть!»
Вопрос был закрыт раз и навсегда. Никто о любви больше не говорил. До определенного времени…
В армии я встретил однокашника. Он был младше, впрочем, помнил я его смутно. Он назвал свой класс, сообщил фамилии нескольких общих знакомых. Вспомнил также, что учила его наша классная руководительница.
– Да ты не знаешь, что с ней случилось!
– Что-то плохое?
– Спала с парнями. Покупала им подарки в обмен на любовь. Никто бы и не узнал, если бы не подрались между собой из-за мопеда, который она подарила одному из них.
– Не может быть, – ответил я. – Ведь она нас так любила…
Сыновья недбалюха[1]
Учительницей химии в нашей мужской школе была пани Г. Она принадлежала к тому типу женщин, красота которых не поддаётся определению. Никогда не говорила на уроках о себе и своей семье, чем решительно отличалась от прочих учительниц. Любила иронию – с убийственной силой. А я был с не меньшей силой влюблён в пани Г. Без взаимности – как-то студентом встретил химичку на рынке в Катовицах, она меня даже не вспомнила.
Если никто не понимал её слов, она говорила: «Сыновья недбалюха!» Так как химия была для нас миром неведомым, эту фразу мы слышали часто. Мы гадали, кем может быть неведомый недбалюх. И почему именно недбалюх? Это кто-то безответственный? Или нет? Может, химичка намекала на то, что таким дурням, как мы, лучше не рождаться… Эврика! Именно недбалюха имел в виду автор известной шутки о товарище Веславе: «О, ты, сотворивший стимулы и рабочие ставки, позволь, переброшу тебя в другую штанину[2]». Турецкий ангел[3] Марка Новаковского.
Она стала моей первой любовью. И, похоже, навечно вложила в меня влечение к подобному типу женщин. Интеллект, утончённость, ухоженность, нестандартная красота… И – полное безразличие к недбалюхам.
Почему вспоминаю о ней именно сейчас? В старости всё больше рефлексируешь. Часто думаю о себе как о сыне недбалюха.
Бык
Мы вышли из костёла, который в тот день ознаменовывал конец наших скитаний с мольбертами и кистями. Ночлега, как и людей, поблизости не наблюдалось. С наступлением сумерек город скрылся от нас за деревьями, а в темноте было не видно ни зги. Пришлось остановиться на лесной просеке. Мы поставили палатку и, утомлённые походом, заснули счастливым сном.
Утром нас разбудило яркое солнце. Тонкий слой палаточной стенки не защитил нас от тепла. Не уберег и от красоты мира. Лучи продирались сквозь ветки деревьев и траву, бросая их тени на голубые стенки палатки. Это был живой театр теней. Удивительно тонкий, как будто из-под пера японского мастера. Сущность природного света. Такой лёгкости и воздушности искусства Дальнего Востока мы никогда не видели на угрюмых художественных полотнах польских лугов и полей. Мы лежали поражённые этой красотой, как много лет спустя на Пьяцца-дель-Кампо или перед кафедральным собором Орвиеты, никуда не спеша и ничего не ожидая, погружаясь в абсолют, легко колеблющийся на ветру.
Вдруг что-то затрещало и через воплощение дзена кто-то бросил кривой стул с широкой спинкой. Мы так удивились, что не успели испугаться. Быстрее нас отреагировал бык. Вынул из стула свой бычий лоб с широко расставленными рогами, споткнулся о шнуры палатки и вместе с дальневосточным искусством мастера природы, разрушил туристическое изделие польского производства. Только тогда нам стало не по себе. Путаясь в ткани и верёвках палатки, мы пришли в восторг при виде быка. Зверь сорвал верёвки и умчался в мир. Никто больше не посягал на произведение искусства, пробудившее нас к жизни.
Мы вышли на свет – в дыру, ставшую новым окном. Нам было по двадцать лет. И казалось, что ещё ни одного быка мы сможем ухватить за рога.
Внучка
Алю я отлично помню. Трудно забыть самую красивую девочку в школе. Все остальные были полными, серыми, неухоженными, одетыми в непривлекательную сермяжную форму. Вот почему я в них не влюблялся. Некоторые с притворной деликатностью спрашивали одноклассников, нет ли у меня других наклонностей. Аля доказывала, что нет.
На фоне других одноклассниц, коммунистических монахинь, она выглядела, как первый утренний луч. Худая, высокая, плоская, как облатка[4]. Эх, если бы в то время нас больше интересовало запретное (но мы служили новой вере).
Она была лёгкая, живая. Улыбалась, словно каждый, кто с ней вступал в разговор, рассказывал что-то будоражащее. И, казалось, эта вечная женственность могла оторвать от земли даже жирного здоровяка. Девичья радость её чувствовалась в растрёпанных волосах и в улыбке, обескураживающей застенчивого меня ещё сильнее. Я ничего не мог сказать. Не мог издать даже ономатопоэтичного придыхания «ыыы», что уж говорить о словах.
Сорок лет спустя увидел её на Ютубе. Какой-то аргентинец с Буэнос или Кордовы брал интервью у профессора английской литературы. Она была похожа на свою бабку. Расширилась со всех сторон. Лицо, обтянутое жиром, не напоминало пропорций и черт той эпохи. Но, я узнал в ней внучку, как только увидел. По тому самому нежному тону, покоряющему каждого. По такой же выразительности. По улыбке, ищущей чего-то неожиданного и неизменно значительного в словах собеседника. По прелестной, тонкой законченности движений, когда она привстала с кресла, чтобы принять все почести.
И знаете, эта старушка меня снова сразила. Захотелось вернуться в школу. Сесть с ней на одну скамейку. Может, даже заговорить. Представить, какой была бы она через сорок лет. Как буду изменять ей с внучками. Так мне было бы легче.
Предательская морда
Он увидел её и с волнением признался, что она не изменилась. Её красное платье из тонкой ткани развевалось, как знамя. Правда, она пополнела, особенно в верхней части – её необъятная грудь вздымалась теперь при каждом шаге.
«Два сиротливых зверька», – подумал он.
Она была ещё красивее, чем пятнадцать лет назад, перед своим отъездом.
– Очаровательное девичество, облачённое в женскую зрелость, – сказал он ей. – Юная святая.
– Не говори так. Ведь знаешь, у меня слабость к твоим тёплым словам. Поэтому и уехала.
Несколько минут они молчали. Всматривались в себя, осознавая, что потеряли.
– Молодость. Короткий миг, за которым уже подкарауливает старость. Только тебя это не коснулось, – продолжил он. – Знаю, звучит банально, но ты всегда выглядела моложе, чем написано паспорте.
Он вдруг пожалел, что тогда не проводил её до квартиры. А ведь она просила, когда выходила из такси. Если бы он не поехал дальше, домой, жизнь могла бы сложиться по-другому.
– Наверное, мне нужен тот, кто не стареет.
– Не жалей. Представь, что любовь как старость. Когда она наконец приходит, то страшно быстро человеку наскучивает, – он замолк. Неужели, ему правда пришло в голову то, что говорил о любви Апдайк?
– «Страсть, воплощение, пресыщение, удовольствие, скука, измена».
– Ты знаешь, на какие стадии делил любовь Джон Апдайк?
– Да, помню ещё с твоих занятий.
– А мне всегда было интересно, что идёт после измены, – сказал он ей неискренне.
– Ты правда не знаешь? – она посмотрела на него как на идиота. – После измены может быть только измена, предательская морда, – она прислонилась к нему в первый и последний раз.
– Мне нужно лететь. Пока-пока. Только не жалей ни о чём. Прошлое – это то, что ещё не случилось!
Он хотел ей ещё что-то сказать, но почувствовал прикосновение её раскалённой солнечным днём груди. Она сорвалась внезапно, раз и навсегда пресекая обрывки прошлого. И улетела с ветром как развевающееся знамя со сломанного древка.
[1] Недбалюх (польск. niedbaluch) – небрежный, халатный человек. То же, что «разгильдяй».
[2] Стимулы и ставки придумал польский и партийный государственный деятель Владислав (Веслав) Гомулка, чтобы смотивировать рабочих к интенсивному труду.
[3] «Турецкий ангел» – выражение, заменяющее нецензурное обозначение фаллоса.
[4] Облатка (польск. opłatek) – пресный хлеб, символизирующий Тело Христово.
Читайте нас:
© 1998-2024, «Бельские просторы» - литературно-художественный и общественно-политический журнал. Издается с декабря 1998 года. Относится к категории «литературных толстяков», таких, как «Новый мир», «Наш современник», «Знамя», «Дружба народов», «Урал».
Передавая рукописи в редакцию журнала, авторы соглашаются с условиями договора оферты, размещенного на сайте belprost.ru. Рукописи не рецензируются и не возвращаются. Редакция не вступает в переписку с авторами. Положительное решение сообщается. Мнение редакции не всегда совпадает с точкой зрения того или иного автора. При перепечатывании материалов ссылка на «Бельские просторы» обязательна.
____________________________________________________________________________
Свидетельство о регистрации средства массовой
информации ПИ № ТУ 02-01564 выданное
Управлением Федеральной службы по надзору
в сфере связи, информационных технологий
и массовых коммуникаций по Республике
Башкортостан от 31 октября 2016 года.
Главный редактор: Горюхин Юрий Александрович
_________________________________________________________
Единый телефон доверия для детей, подростков и их родителей: 8-800-2000-122 (звонок бесплатный и анонимный для всех жителей России).
Телефон доверия Республики Башкортостан: 8 (800) 700-01-83.
Телефон психологической поддержки детей и родителей: 8-800-347-5000.
Телефон
(347)292-77-62
Эл. почта
Адрес
450079, Республика Башкортостан, г. Уфа, ул. 50-летия Октября, 13, 9 этаж, каб. 912, 923
Рекламная служба
(347)292-77-62
Редакция
(347)292-77-62
Приемная
(347)292-77-62