Все новости
Проза
4 Февраля 2021, 15:10

№1.2021. Арина Михалюк. Жажда жизни. Рассказ

Густые сливки облаков медленно растекались по сумеречной небесной скатерти. Десятки фонарей освещали улицы маленького городка. Было не так поздно, но единственным человеком, шедшим в тот час по главному проспекту, был невзрачно одетый мужчина сорока пяти лет. Походка его была крайне странной: он шёл будто бы за головой, как комета. Казалось, что вот-вот потеряет равновесие. Мужчина спешил домой, неся подмышкой очередную библиотечную книгу.

Арина Михайловна Михалюк родилась 28 августа 2002 года в г. Мытищи. Учится на первом курсе факультета отечественной филологии СГУ им. П. Сорокина.
Жажда жизни
Рассказ
Густые сливки облаков медленно растекались по сумеречной небесной скатерти. Десятки фонарей освещали улицы маленького городка. Было не так поздно, но единственным человеком, шедшим в тот час по главному проспекту, был невзрачно одетый мужчина сорока пяти лет. Походка его была крайне странной: он шёл будто бы за головой, как комета. Казалось, что вот-вот потеряет равновесие. Мужчина спешил домой, неся подмышкой очередную библиотечную книгу.
Осенний вечер после дождя обдавал приятной свежестью. Предзакатное солнце хваталось за каждый ускользающий от него метр земли. Но наш герой не обращал внимания на городские панорамы, как, впрочем, и всегда. Видите ли, он был великий книголюб. Вся его жизнь представляла из себя наблюдение за словами. Он изо дня в день, почти без перерывов, привычным движением слюнявя палец, обгладывал книжную плоть. Плакал и смеялся, хмурил брови, в раздумье откладывал книгу. Сердце его бешено стучало, когда он скакал на казачьем коне и танцевал на балах. Его преследовала смерть на диких островах, он ощущал одиночество и обречённость в беспощадном механизме больших городов. Хорошо, что работа позволяла жить в таком режиме: быть библиотекарем в захолустье – дело нехитрое.
И вот он суетливо шагал, предвкушая, как раскроет книгу и, закурив, попадёт в самую гущу событий. Им овладевало радостное волнение, но вдруг... Бах! Защитная оболочка прорвана внезапным столкновением. Книга вылетела из его рук и упала на землю. Он бросился к ней, сгрёб в объятья и прижал к груди. Стоя на коленях, он провожал мутнеющим взглядом чью-то широкую спину.
Ему вспомнилось детство. Субботнее весеннее утро. Двенадцатилетний мальчик, потирая глаза, входит в залитую солнцем кухню. Там сидят мать и отец, смеются над чем-то. Мама просит: «Сынок, сходи за молоком». Он бежит в комнату, запрыгивает в штаны и, едва завязав шнурки, выбегает на улицу. Перед ним знакомый двор, старая детская площадка, с облупившейся краской и безбрежные жёлтые океаны одуванчиков. Он глубоко дышит и глазами втягивает окружающую красоту. По дорогам снуют редкие машины и автобусы, а он уже вприпрыжку несётся по разбитому асфальту, глупо улыбаясь от беспричинного счастья. Тяжёлая дверь знакомого магазина открывается, и вот прохлада, усиливающая эйфорию и трепет перед новым днём. А потом, дома, мама печёт блины, и вся квартира заполняется их ароматом. После завтрака он ложится в кровать, а рядом, на тумбочке, стакан молока и его книжки: Гайдар, Астафьев, Паустовский...
– Мужчина! С вами всё в порядке?
Поглощённый воспоминаниями, он не заметил приближающихся шагов. Над ним стояла молодая женщина в чёрном платье и туфлях на невысоком каблуке. Она заглядывала в его заплаканное лицо в поисках ответа. Этот момент навсегда остался в его памяти. Её красивое, озаряемое слабым светом, взволнованное лицо; волосы, выбившиеся из пучка и по воле ветра гуляющие над головой. Почему-то он не чувствовал себя неловко. Солнечная улыбка, осветив его лицо, высушила мокрые дорожки слёз, и он почти весело произнёс:
– Я в порядке, нет причин беспокоиться.
Но она не поверила.
– Вы можете встать?
– Конечно, – ноги, несмотря на все усилия, не слушались.
– Вижу уж. Хватайтесь.
Он с радостью вцепился в неё ослабевшими руками.
– Ну вот вы и встали, это уже половина дела. Я вызову скорую.
– О нет. Я живу близко. Я дойду, – он указал на дом через дорогу.
– Как я могу быть уверена в том, что вы дойдёте? – она строго посмотрела на него, и он растерялся.
– Я не знаю, но думаю, что скорая не придаст вам в этом уверенности, – он любовался ею и, сам того не сознавая, хотел, чтобы она как можно дольше была с ним. Сейчас и всегда.
– Ладно, я вас провожу.
Конечно, как по волшебству, она почувствовала то же, что и он. В её голове судорожно носились мысли о муже и времени, но в глубине души она была спокойна.
Они молча под руку шли до его дома.
– Вот и всё. Пришли, – сказал он и медленно отошёл от неё.
Она похолодела от ужаса.
«Вот и всё», – эхом прогудело в её голове.
– Даже не пригласите на чай? – произнесла она с напускной обидой, скрывающей слабую надежду.
– Да, конечно-конечно. Идёмте, только у меня такой бардак, главное, не пугайтесь.
Бардака она боялась меньше всего. И вообще, ей казалось, что она совсем ничего не боится. Они вошли в подъезд старой пятиэтажки, двинулись наверх по серым, грязным ступеням.
– Только в коридоре нужно тише. Я живу... не один, — говорил он, отыскивая в карманах ключи.
– С родителями?
– Нет. Они давно умерли. Я не один, потому что это коммуналка, – сказал он и грустно улыбнулся.
– Извините, я не хоте...
– Может на «ты»? – робко спросил он и распахнул дверь в квартиру.
– Согласна.
Внутри было совершенно темно и тихо. Приятно пахло чьим-то ужином. Он щёлкнул выключателем, и перед ними предстала обычная постсоветская прихожая. На полу лежал длинный светло-коричневый ковёр. Справа – тумба со всякой всячиной и высоким зеркалом, слева – календарь. Сам коридор вёл в кухню.
– Вот моя комната. Прошу.
Он оставил её одну, а сам пошёл ставить чайник. Его отсутствие было недолгим, но этого времени ей хватило, чтобы осмотреться. В его комнатушке было мало мебели и вещей: маленький письменный стол и стул у окна, двухстворчатый платяной шкаф, кровать, тумбочка – на ней лежали очки, две книги, сканворд и ручка. На столе стояла причудливая пепельница и ещё десяток книг, на которых покоилась пухлая синяя тетрадь. Её пленяла эта аскетичная обстановка. Она задумалась о том, как будет объяснять поздний приход, и уже предвкушала скандал. Но, по большому счёту, она не боялась разрыва с мужем. Брак трещал по швам. Детей у них не было. Всё, что их связывало – сильная многолетняя привычка. Из размышлений её вырвал громкий свист. Он пришёл с двумя чашками и заварочным чайником, расставил их и ушёл за печеньем и вторым стулом.
– Ну вот. Теперь чаепитие официально можно считать открытым, – он уселся напротив неё и неловко положил руки на колени.
– Действительно чай? – она снисходительно улыбнулась. – Вообще, в моей сумке есть бутылка вина.
– Да? Ну так что же ты молчала? – в его глазах встрепенулись радостные огоньки.
– А ты не спрашивал, – она, взяв печенье, покрутила его в руках. – Вино с печеньем? Очень мило.
Он достал штопор из ящика стола, легко открыл бутылку и разлил вино по чашкам. Выпили сначала за встречу, потом за вечер, за любовь и глупое знакомство. Они смеялись так громко, что предупреждающий стук в стену, обрёл физическое воплощение в виде старухи в дверном проёме.
– Ты на часы смотрел? Что вы гогочете? Я хозяйке пожалуюсь, будешь у меня знать! – её грозный шёпот и безобидный вид вызывали новый приступ смеха, но они сдержались, изобразив на лице виноватые улыбки.
Дверь захлопнулась, и их пополам согнул ребячий хохот.
– Тихо!
Они замолчали. Она смотрела в окно, а он на неё, долго и заворожённо разглядывая черты лица, волосы, шею и плечи.
– Что это? – внезапно спросила она, указывая на синюю тетрадь.
Он судорожно вздрогнул.
– Да, так. Ничего интересного.
– Ну раз я спрашиваю, значит, мне интересно, – ответила она захмелевшим голосом и, глядя ему в глаза, добавила: – Что-то важное для тебя, так ведь?
– Нет, не совсем. Там мои стихи. Да, стихи и немного прозы.
Он врал, и она об этом знала. Это было важно ему, очень важно. Это была его прошлая жизнь, с которой он пытался расстаться. Конечно же, безуспешно.
Ему с детства хотелось стать писателем – может быть, не самым известным, но непременно великим. Он поглощал книги в больших количествах и даже сам пытался сочинять – выходило, на его скромный взгляд, неплохо. И вот, начав обучение на филологическом факультете местного университета, горько разочаровался. «Графоман обыкновенный» – так звучал неутешительный вердикт куратора курса. Кое-как доучившись, он почти сразу устроился работать в библиотеку родного города. Выбор был неслучаен: он надеялся, что сможет уделять больше времени литературной деятельности. Поначалу так и было. А потом он стал медленно угасать и в один день потух. Перечитывая рукописи спустя годы, он наконец смирился – графоман. Никто, кроме него, не оплакивал кончину его мечты. Все, кому он показывал свои сочинения, забывали о них, едва дочитав до конца.
– Можно я почитаю?
Он хотел крикнуть: «Нет!» – и спрятать тетрадь подальше от её любопытных глаз, но вместо этого произнёс:
– Конечно, читай, если хочешь.
Она открыла тетрадь на первой попавшейся странице и, пробежавшись по ней глазами, восхищённо продекламировала его бездарные строчки:
Знакомый пейзаж
Сереньких городов.
Красивый, но не наш,
Как первая любовь.
Ноги меня ведут,
Сменяя тротуар,
На отсыревший грунт.
Мой сломанный радар
Укажет не туда,
Но я не обернусь.
Пусть.
И эти до боли знакомые нелепые слова стали для него вдруг такими значительными, такими важными, потому что их произнесла она. Потому что она им поверила.
– Можно я заберу себе? – спросила она, перелистывая страницы.
– Да, забирай.
Они выпили и продолжили беседу. И не заметили, как их губы соединились в поцелуе. Детский, наивный, полный робкий дрожи, он сплетал их в один живой, пульсирующий узел, вынимал землю из-под ног. Они будто с высокого берега кинулись в прохладное утреннее море и почти тонули в нём, ловя ртом воздух.
Проснувшись утром, он не обнаружил её возле себя. Вместо неё – аккуратно сложенная футболка на подушке. Десятки самых разных и страшных мыслей скопились в его голове. Он сделал над собой усилие и встал. На столе белела записка: «Позвони, как проснёшься» и номер. Глаза защипало.
Он трясущимися руками набрал номер и прислушался к холодным гудкам.
– Алло, – раздался знакомый голос.
– Алло, это я, – пролепетал он.
– Знаю, что ты, – было слышно, что она улыбалась.
– Может быть, встретимся?
– Да. Я напишу, куда подойти.
В телефонной трубке стихло, а минуту спустя пришло сообщение: «На набережной, в шесть».
Время до вечера тянулось бесконечно. Он пытался читать, но ничего не выходило. Представляете? Было неудобно, скучно или слишком шумно в соседней комнате. В общем, сосредоточиться не получалось. Он ходил по квартире, подолгу внимательно смотрел в окно – будто всё видел впервые. Когда на часах было двадцать минут шестого он начал собираться. Долго выбирал из почти неразличимых рубашек подходящую, душился одеколоном и всё вертелся у большого зеркала в прихожей, осматривая пальто.
На место встречи он пришёл заранее и, едва завидев знакомую фигуру, быстро зашагал ей навстречу. Он неуклюже обнял её.
– Здравствуй-здравствуй! – просмеялась она, неохотно высвобождаясь из его объятий.
– Ну что, куда идём?
– Гулять, – ответила она и взяла его под руку.
Между ними не было разговоров о любви. Они знали: она есть, а значит, остальное лишнее. Они ели эскимо и радовались забавному несоответствию: мороженое в промозглый осенний вечер.
Её рассказ о суровом муже, взявшем под контроль все сферы жизни, он слушал вдумчиво, чуть склонив голову. Она была художницей, но супруг считал это «глупым хобби» и запрещал посылать картины на выставки.
Было уже около десяти, когда они подошли к её дому.
– Ну всё, – она поцеловала его в щёку и попыталась улыбнуться. – До встречи.
– Когда увидимся?
– Только через неделю. И не пиши первый. Понимаешь... – долгий и печальный взгляд рвал его душу.
– Понимаю.
Неделя тянулась, как жвачка, а потом и вовсе застыла. Он спасался только тем, что делал ежедневные заметки о разных мелочах и неспешно их редактировал. Пятничным вечером телефон зажужжал. «Завтра в 10 утра у кинотеатра. Будет интересный фильм» – гласило сообщение.
В десять они уже сидели в зале. Три часа пролетели незаметно. Он не запомнил, о чём был фильм, и очень сумбурно отвечал на её вопросы, а она только смеялась и хитро поглядывала на его помолодевшее лицо. На улице барабанил дождь, ветер тянул свою заунывную песню. Она, сидя за столом в его комнате, медленно пила чай и говорила о Бродском. Нить разговора была прочной и длинной. Чайник свистел снова и снова. На улице темнело, зажигались фонари, прохожих с каждым часом становилось меньше и меньше. А они всё сидели друг напротив друга.
Они встретились и на следующий день, проведя его почти точно так же, как предыдущий. Но это лишь на первый взгляд. Были другие разговоры, другой фильм и совершенно иная погода. Снова расставаться на неделю было тяжелее, чем в первый раз, и они долго стояли под козырьком её подъезда, не разжимая объятья.
В понедельник его разбудил неожиданный звонок от неё. Он поспешно снял трубку.
– Алло, что-то случилось? – заспанно произнёс он.
– Привет. Да, то есть ничего такого, но, в общем... Давай уедем, – она говорила быстро и отрывисто.
– Уедем? А что такое?
– Это не моя жизнь. Не наша. Мои картины и твои стихи... Мы же задыхаемся тут. Нам нужно рискнуть.
– Я даже...
– Ничего не нужно говорить. Я подала на развод, слышишь? Всё закончилось.
– Да, но...
– Резко, я знаю. Но сегодня была такая ночь... Не по телефону, встретимся на автовокзале, всё расскажу.
Она повесила трубку, оставив его наедине с собственными мыслями:
«Уехать? Да куда я уеду, ещё так…я же не могу... а как же книги?»
В истинных причинах, по которым он не собирался ехать, он не признался даже себе. Ему было страшно. Просто страшно потерять в новой обстановке то чудо, которое он недавно приобрёл. Не умея жить чувствами, он был испепелён ими и полностью уничтожен. Он не мог ничего поменять. Нет, нет. Это совершенно немыслимо. Живя чужими страстями и судьбами, сочиняя и поглощая их, он никогда не был хозяином своей собственной жизни. И существовал ли он вообще на самом деле? Был ли он реальным, ощутимым и осязаемым? Как оставить всё так? Как не бояться непостоянства человеческой души?
Решение пришло быстро, и он приступил к приготовлениям: закрепил петлю за старый потолочный крюк и сел писать. Он писал долгие часы, подбирая слова и беспрестанно думая о ней. Он писал то, что она должна была прочитать. Эта рукопись будет лежать на стуле, на котором сидела она в первый день их знакомства, а второй стул опрокинется под ним. Ему не страшно. Он уходит и верит, что она прочитает. Прочитает. Если она всё-таки была настоящей. Если он её не придумал.
Читайте нас: