Татур Виктория Владимировна родилась 9 декабря 1985 г. в г. Ташкенте Узбекской ССР. Окончила филологический факультет РГПУ им. А. И. Герцена. Детский писатель, редактор и автор колонки журнала «Формаслов». Выпускница литературных курсов «Мастер текста». Победительница конкурса «Первая книга». Дважды победительница литературных конкурсов Михайловского заповедника им. А. С. Пушкина (2017, 2018 гг.). Участница литературных семинаров, в том числе и Всероссийской школы писательского мастерства фонда СЭИП. Публиковалась в сборниках «Валины сказки» (2017 г.), «О бабушках и дедушках» (2018 г.), в журналах «Брайлинка», «Литературный маяк» и т. д.
– Бабушка-а, – в длинной ночнушке до пят я ныряю под одеяло, –расскажи сказку.
Прижимаюсь к мягкому, раздобревшему телу, от которого пахнет сеном, молоком и сладким потом. С шумом втягиваю носом этот запах и готовлюсь слушать.
– Чего рассказывать? Я и рассказывать-то не умею.
Бабушка тяжело переворачивается на бок и тянется к тумбочке, где лежит потрепанная книжка с цветными картинками.
– Только не ёрзай!– она надевает круглые очки в толстой оправе. –«Один раз Павлик взял с собой Котьку на реку ловить рыбу. Но в этот день им не повезло: рыба совсем не клевала. Зато когда шли обратно, они забрались в колхозный огород и набрали полные карманы огурцов».
– Бабушка, ты вчера этот рассказ читала, и позавчера.
– Хороший рассказ, правильный. Слушай и запоминай.
Я слушаю. И запоминаю. На всю жизнь. И каждый раз боюсь, вдруг этот Котька испугается и огурцы не вернет. Но Котька храбрый, он всегда огурцы сторожу возвращает.
– Ну, теперь спи, – бабушка аккуратно снимает пластмассовую гребенку с седых волос. И на голове у нее получаются тонкие бороздки. Она снова поворачивается на бок и выдергивает провод лампы из розетки.
В темноте я слышу, как она молится, торопливо крестясь:
– Господи благослови, Царица небесная, Матушка родная.
За окном воет соседский пес.
– Не к добру, – заключает бабушка.
А я лежу и думаю: какое оно – это недобро? И как сделать так, чтобы оно не наступило?
Мыслями уношусь высоко-высоко в небо. Там становится темно, а я, такая крохотная точка, вот-вот исчезну. И не будет больше ничего. Меня не будет. И бабушки не будет. И так страшно становится. Жутко. Бр-р-р.
– Бабушка, – я прижимаюсь к ней еще теснее, – а ты правда молодой была?
– Не может быть! – отвернув одеяло, я сажусь в кровати.
Бабушка легонько тянет меня к себе. Укрывает ноги и тщательно подворачивает одеяло.
– Спи уже, – вздыхает она, – утром в лес идти, пока ягода добрая, росой напитая.
– А что, бывают злые ягоды? – я натягиваю одеяло до самого носа.
Кажется, соседский пес перестал выть. Тишина.
– Быва-а-ают.. – широко зевает бабушка. – Такие ягоды далеко за горой растут. Баба Шара, которая на хуторе живет, их по ночам собирает. Сушит, а потом в ступе толчет. Слова страшные на них наговаривает.
– А потом? – мое сердце колотится. Мурашки по коже пупырышками вскакивают. И даже пальцы покалывает.
– Потом она толченые ягоды с мукой смешивает и пироги печет. Узнает, кто из детей по ночам не спит, так их пирожками и угощает.
– Ой, – я вскрикиваю и закрываю руками рот, – она вчера мне пирожок давала. Я съела.
– Ну вот, вырастут у тебя теперь заячьи уши и нос пяточком.
– А говоришь, сказки рассказывать не умеешь, – я надуваю щеки и вытягиваю губы.
Снова завыл соседский пес. На чердаке заскребла мышь. Нет-нет да и скрипнут половицы, словно изредка переговариваются друг с другом.
– Бабушка-а, – снова тяну я шепотом, – а когда люди умирают, они на небо улетают?
– Полечу. Сяду на облако и на тебя смотреть буду.
– Ты только сегодня не улетай, и завтра. И еще долго не улетай, хорошо? А то мне без тебя скучно будет.
– Ну, это уж как Бог положит.
Я чувствую, что она улыбается. Значит, не улетит пока. А сама представляю, как Бог каждому человеку кладет в тарелку кашу. Кому-то ложку, кому-то две, а кому-то и до краев. Если ты хороший и добрый человек, тебе Бог много-много вкусной каши положит. И мне кажется, что ее нужно есть не спеша, маленькими ложечками.
– А расскажи, как ты маму нянчила?
– Ой, зыбну люльку об пол и побегу корову доить. Вот и все, – усмехается бабушка. – Люлька потом долго-онько на пружине качается.
– А тебе не жалко маму было?
– Тогда не жалели. Время другое.
– Жалко, – соглашается бабушка. – Вот твой дедушка меня всегда крепко жалел.
– А ни за что. Любил очень – вот и жалел.
Жалеть – значит любить, думаю я про себя. И мне становится всех-всех жалко. И даже соседа Ваську, который в меня из самодельной трубки черемуховыми косточками стреляет. Наверно, это из-за того, что у него велосипеда нет, а у меня есть. Завтра днем обязательно дам ему прокатиться.
А рано утром я с бабушкой в лес пойду. Она возьмет огромную плетеную корзину. А я буду срывать маленькие желтые пуговицы цветов пижмы. Кажется, их можно пришить к платью и пахнуть летом. И чем крепче их пришьешь, тем дольше оно будет.
Но лето всегда заканчивается. А потом еще одно, и еще.
– Ма-ам, почитай сказку, – просит меня сын.
Мы лежим с ним в той самой комнате. Правда, не осталось дивана – свидетеля наших с бабушкой ночных разговоров. Но на чердаке я нашла ту самую потрепанную книжку с цветными картинками.
– «Огурцы», – читаю я название.
– Не-е, про огурцы скучно, давай про машины или про роботов.
– А ты слушай. Слушай и запоминай. Этот рассказ еще бабушка мне читала.
– Расскажи, какая она была.
– Бабушка? – я задумываюсь. Трудно подобрать слова, простые и правильные. Наконец нахожу нужное: – Честная. Бог ей много положил.
Сын смеется детским заливистым смехом, в котором еще нет страха и боли утраты. А я закрываю глаза и чувствую, что бабушка, как и обещала, сидит на облаке, смотрит на нас и улыбается.