* * *
Зима от снежной замяти светла,
Река легла в серебряные ножны,
И небосвод – как белые крыла,
И на земле – как в небе бестревожно.
Но тонок лёд над пропастью страстей,
Соблазнов зов глубок и неизведан,
И с каждым шагом под ногой темней,
И каждый непоследний шаг – победа.
Когда ж пройдём по лезвию ножа
Над полыхающими полыньями,
Поймём, что нас не тёмный лёд держал,
Но светлый ангел, реявший над нами.
* * *
Сосед улёгся под забор
У дворовой межи.
Он, в общем, пьяница и вор –
Пускай себе лежит.
Он лёг на оголённый лёд,
Хватив с утра лишка.
Не тронь – по матери пошлёт,
Бедовая башка.
Соседи – им не в первый раз –
В домашний свой уют
Идут. И радуется глаз,
Как хорошо идут!
И я иду, закутан в шарф,
Не мёрзну на ветру.
Но корчится внутри душа –
Что ей не по нутру?
Как будто – где, не разобрать, –
Погасли фонари:
Не должен человек лежать,
Чего не говори!
Как будто – кажется ещё –
Ты сам упал во тьму,
И начал рефери отсчёт –
Тебе, а не ему.
* * *
Душе до раздражения чужда
Пустая суетливость самолётов.
Душе нужны, как воздух, поезда –
Считать столбы, бегущие без счёта,
Смотреть, как тропы без дождя пылят,
Колеблется вдали простор озёрный,
И думать, как, упавшие в поля,
С мечтой о небе прорастают зёрна.
Перо
Стремясь пространство распороть
Скруглённой кромкой цвета хрома,
Упруго, как живая плоть,
И, словно небо, невесомо,
Перо коснётся вдруг руки
В непредсказуемом полёте,
Причудливом, как вязь строки
Из книги в древнем переплёте.
И я замру, навек пронзён
Тоской по промелькнувшей птице,
Недостижимой, словно сон,
Который дважды не приснится.
* * *
Про точность образов и слов
Мне сибирячка говорила.
И вечер, черен и суров,
Стремился птицей шумнокрылой
Над Подмосковьем за предел.
Я миллион мгновений кряду
В глаза сибирские глядел –
И понимал, что слов не надо.
Излишен шёпот, хрупок крик
В тайге оснеженной бескрайней,
Где государственный язык –
Язык безмолвия и тайны,
Где времени тревожный бег
Неспешной приглушён порошей,
И если рядом человек –
То он красивый и хороший.
А вечер оперялся тьмой,
Светлей которой нету в мире.
И, образный ломая строй,
Теплом тянуло из Сибири.
* * *
Истает страсть к исходу ночи,
Как всё проходит. А потом
Внутри чуть-чуть покровоточит
И к вечеру затянет льдом.
В непрочном мире всё не вечно –
Закон надёжный и простой.
Кого любил, как поезд встречный
Мелькнёт – и вновь в окне простор.
Заваришь чай вонючий, жидкий
И едешь, тих и нелюдим.
Но, может, только тем и жив ты,
Что был однажды не один.
Кола
Кола, древняя река ты,
К полюсу течение.
Сопки в ряд у переката
Круто подбоченились.
Словно клык, на Коле камень
Бередит воды стекло.
Имя «Кола», между нами,
Из санскрита вытекло,
Напитало влагой корни
Мудрые и старые:
Сосны взмыли непокорно –
Чистокровки-арии.
Солнце за полночь садится,
Выйдя до заутрени.
Валунов спит вереница,
В мох, как в мех, закутанных.
У излучины присяду
На подстилку хрусткую,
Сто веков покоя кряду
За спиной почувствую.
В небо взглядом опрокинусь,
В смоль ночную ясную.
Колыхнет Господь травинку,
Тайне сопричастную.
И, почуяв в миге вечность,
Вздрогну каждой косточкой.
Тело что? – огарок свечки
Пред душою-звёздочкой.
Дом души – в небесном поле,
Где полоской пенною
Млечная впадает Кола
В Кольскую вселенную.
Южный крест
Ищу над царством вьюг
На небе Южный крест.
Мне возражает друг:
Тот крест – не с этих мест.
Ковш, гнутый по ночам,
Вычерпывает тьму.
А крест – не по плечам.
Но я назло всему
Ищу средь вьюжных снов,
Печальных, как зола,
То ль новых берегов,
То ль пятого угла.