I
Не враз взойдёшь на Иремель, не враз:
лес вздыбился, насколько видит глаз,
лежит, обняв горы могучий стан,
как острова объявший океан.
Не обойдёшь преграду стороной:
там Аваляк, как верный пёс цепной,
разлёгся у идущих на пути;
сначала нужно Аваляк пройти.
Совсем не лёгок к Иремелю путь:
деревьев корни оплели тропу;
того и жди обвала грозный гул
на каждом неуверенном шагу.
Но тем, кто шёл упрямо напрорыв,
сил придаёт дыхание горы;
тем Иремель из приходящих рад,
чьи мысли преисполнены добра:
выращивает для гостей в ложбинах
шиповник, голубику и малину,
чтобы, отведав ягод на пути,
отважный на вершину смог взойти.
О Иремель! Смятение сильней
на тяжкой крыше каменной твоей,
как будто, охватить не в силах высь,
как паутинка, путается мысль.
Урман на прилегающих горах –
на троне восседающий монарх.
Един его синеющий простор
с горячим и горящим сердцем гор,
с горючими слезами ручейков,
текущих из-под каменных оков.
Обвалов грохот – гул сердцебиенья.
А слёзы гор реке дают рожденье.
Ворочает теченье валуны.
Уфа, я слышу плеск твоей волны,
и наши чувства слиты воедино:
«Люблю тебя, о Иремель мой дивный!»
II
О Иремель! Позволь к тебе на грудь
в слезах, как к брату старшему, прильнуть
и, не умея подобрать слова,
позволь твой тёплый камень целовать.
К тебе душа, мой Иремель, летела,
и сердце из груди рвалось и пело.
Вокруг тебя, оберегая, в ряд
отроги гор таинственно стоят,
от взоров прикрывая, словно полог:
«Не сглазили бы!» – горы говорят.
О Иремель! Твой гордый стан вдали
притягивает взгляд – не насмотреться!
Течёт, как кровь, по жилам прямо к сердцу
и сила, и тепло моей земли.
III
Летом 2010 года, по источникам официальных данных,
в стране было зафиксировано около 30 тысяч лесных и торфяных
пожаров с общей площадью в 1 млн га. Уничтожены около 3 тысяч
построек, 62 человека погибли.
Газета «Башкортостан»
О Иремель! Каменьев тяжелей
груз тяжких мыслей в голове моей.
Беда идёт сегодня по земле –
вокруг тебя всё тонет в сизой мгле;
и сердце гор в горниле адских мук
горит и бьётся, корчится в дыму,
когда леса охватывает пламя
и родники из недр текут слезами.
Со стоном камни поперёк дороги
мне, как живые, катятся под ноги:
«О человек, мольбе земной внемли!
Ты чувствуешь страдание земли?
Сколь велико терпение её?
Яви же сострадание своё!»
Раскалена земля, суха трава;
коснётся искра малая едва –
заполыхает яростное пламя,
и нет спасенья. Что же будет с нами?
Как Божью кару претерпеть беду?
А может, Бог средь очерствевших душ,
нас испытуя, человечность ищет?
Но только скорбь царит на пепелище.
И пламя жадно пляшет на просторе,
людей глотая… Горе нам, о горе!
О Иремель! На вышине крутой
стоять бы, восхищаясь красотой,
а я стою, вздыхая и скорбя,
взвалив на душу горечь за тебя.
IV
Члены клуба «Леший» г. Магнитогорска поднялись на священную гору Иремель шестью «джипами».
Уничтожили десятки муравейников и редких растений, занесённых в «Красную книгу», раздавливая мелкие деревья и беспощадно оставляя глубокие колеи на реликтовой тундре.
Газета «Башкортостан»
О Иремель! Любимый Иремель!
Священная гора родных земель!
Тот – с любопытством на тебя глядит;
тот – камни измельчает и дробит,
чтоб памятник бесстыдству и тщеславью
(позорный столб себе, глупцу!) поставить.
Стерпеть такую наглость от чужих
никак не сможет истинный джигит!
Он на защиту родины встаёт,
храня от осквернения её.
И вновь сердца от страха онемели:
вновь Иремель у хищников в прицеле.
Раздавливая землю, рвутся ввысь;
на джипах до вершины поднялись,
давя стволы, ломая и рубя,
смерть оставляя позади себя.
И, ахнув, глыбы «каменной реки»
не ожидали варварства такого.
Они старались не пустить чужого –
но «круты» были в джипах мужики!
Что – осыпь? Что – убитый ими лес?!
Хам на священный Иремель залез!
Что ж, быть всегда безропотными впредь?
Лишь на бесчинство наглое смотреть?
Какую горы ненависть таят!
Но коль встряхнутся – грянет камнепад.
Твердыня Торатау, как стена,
как воин перед битвою, грозна;
вот Иремель вздыхает полной грудью:
известно им, как ненасытны люди.
Земли башкирской, словно мяса кус,
им хочется попробовать на вкус,
и сердце гор своим несытым взглядом
они изгрызть, наверно, были б рады;
схватить, сожрать, присвоить, проглотить;
в монеты золотые превратить,
набить карманы, обращая в рабство
земли башкирской силу и богатство.
Но встанут камни – не разбить камней!
Не всё продать возможно и купить.
Нам голову хвалами не вскружить.
Когда едины – мы стократ сильней!
Гор никому с земли не оторвать,
и шапку с гор никто не может снять;
над миром алчность не добьётся власти,
живое продолжая убивать.
Вы, жадные, к нам позабудьте путь!
Ведь мы крепки; в нас сила гор и суть,
поскольку мы от корня одного.
Не отдадим наследства своего,
что деды завещали: наш народ
на этих землях сто веков живёт!
И мы заветам праотцев верны,
и наши души добротой полны.
Кто с чистым сердцем в гости к нам придёт –
ворота настежь, ласка и почёт.
А кто нахально ломится, как вор, –
дверь на замок, ворота на запор!
V
Какая сила и какой магнит
к тебе, о Иремель, людей манит,
что тысячи порою километров
преодолеть стараются они?
Их не пугает, если путь далёк.
Ты так спокойно, Иремель, прилёг,
что трудно и представить, как порою
испытываешь снегом и грозою,
туманом или осыпью камней
тех, кто идёт по крутизне твоей.
И не укрыться, и не спрятать страх –
ты взвешиваешь души на весах;
каким бы ты безменом их ни мерил –
нет места для бессовестных в горах!
И если трус, хапуга или плут
к твоей вершине, Иремель, пойдут,
ты справедливо их страдать заставишь,
поскольку на расправу с ними крут.
Но нас ты встретил мирной тишиной.
Здесь травы зелены; медовый воздух
нас овевает ласковой волной…
О да, мы помним: ты бываешь грозным!
Коль, заглядевшись на твой вид нарядный,
на скользкий камень ступит безоглядно,
сорвётся вниз, кто птицею не стал!
Ошибок не прощает высота.
Но нынче от гряды и до гряды –
звон мандолин и пение курая,
в их голосах душа родного края;
на них играл когда-то Байгильды.
Они звучат свободно и просторно,
и слушает их сизый камень горный.
Поэзия и песня в этот вечер
назначили на горних высях встречу.
О Иремель, священная земля,
ты – крепость духа моего народа,
ведь мы едины, и душа твоя
не раз стихами прорастёт сквозь годы.
Ты вместе с нами, Иремель, поёшь,
и вечер так пронзительно хорош,
что ты, людские позабыв обиды,
ещё не раз к себе нас призовёшь.