№1.2022. Нина Ягодинцева. Полыхала метель… Стихи

Нина Александровна Ягодинцева родилась 29 января в 1962 году в Магнитогорске. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького, кандидат культурологии, профессор Челябинского государственного института культуры. Секретарь Союза писателей России. Автор более десятка поэтических книг, курса лекций «Поэтика: модели образного мышления» и учебника точной речи «Поэтика: двенадцать тайн», многочисленных поэтических, критических и научных публикаций. Лауреат множества литературных премий. Возглавляет областную литературную мастерскую.

 

Нина Ягодинцева

Полыхала метель…

 

 

*  *  *

 

Ещё немного снега – а потом

Вернуться в дом, младенчески жалея,

Что без тебя пустынная аллея

Не выведет к беседке над прудом –

 

Заблудится в сугробах, забредёт

За молодые заросли акаций

И никому не будет откликаться,

С густых ресничек смаргивая лёд.

 

Как будто замкнут на душе твоей

Незримый контур для земного тока,

И только ты, своею жизнью только

Смысл придаёшь сейчас себе и ей.

 

И первый снег – куда ему теперь

Идти по тишине невыразимой

Через свои бесчисленные зимы –

И молча одиночество терпеть?

 

А первая синица у окна?

Она на прошлогоднюю кормушку

Не к семечкам летит, а потому что

С тобою хочет свидеться она…

 

Жизнь без тебя смутна и неясна.

 

Ты это знаешь, и тебе тепло…

Отряхивая шубку и сапожки,

Ты говоришь себе: я выйду позже.

Выходишь позже.

Всё уже прошло.

 

 

 

*  *  *

 

В вечерней маршрутке прекрасны усталые лица.

За тёмным стеклом неподвижная улица длится.

Мобильник звонит, и слова приглушённо-неловки.

Сутулое время стоит на чужой остановке.

 

И снова лица его я разглядеть не успела –

Пока у кого-то мобильная песенка пела,

Пока доставали её из глухого кармана,

Маршрутка скользнула под ниткою меридиана.

 

Какое-то странное тайное благословенье –

Случайная близость дыханья и прикосновенье!

Мы все в одиночку прошли лабиринтами улиц –

Но вот собрались и плечами соприкоснулись…

 

Казалось бы, в тёмную коронабесную пору

Теряет душа равновесие, свет и опору,

И тянутся новости к горлу, убить угрожая –

Но как вы прекрасны, родные мои горожане!

 

 

*  *  *

 

Словно зимы песнопением прерванным

Воздух цветеньем неистовым вспенен.

По деревянным, скрипучим, серебряным

Трём на веранду ведущим ступеням

 

Можно подняться – но дверь заперта ещё,

Ключ в тайнике с прошлогодней листвою…

Айсберг апреля, стремительно тающий,

Кружится облачком над головою.

 

Каждым цветком и травинкою каждою

Учится мир просыпаться счастливым.

Руки возденешь – и хлынет над жаждою

Бурного лета неистовый ливень!

 

И никогда не узнаешь, зачем это,

Может быть, просто взглянув, удивиться

Щедрой горсти неумолчного щебета,

Нежно мерцающего пересвиста…

 

 

*  *  *

 

Живи в своём невинном лепете, а потаённого не трогай!

Они взлетели, гуси-лебеди, по-над рекой, по-над дорогой,

Они взлетели и заплакали, они взлетели и запели

Над площадями и над плахами, над белой хусткою метели.

 

Когда б ты знала, понимала бы небесный голос безответный,

Свои бесхитростные жалобы в него вплела бы алой лентой

И по неведомой беде-вине, непостижимой и поныне,

Всё тосковала бы по родине, как птичья стая на чужбине.

 

О, это русское и женское, неодолимое от века, –

В тоске неведомой блаженствуя, ждать невозможного ответа…

Но вот уже поля оттаяли, и небеса в высоком гуле –

И воротились птицы стаями, и ленту алую вернули.

 

Зелёным светом дышит рощица, парит разбуженная пашня,

И лента алая полощется, и сердцу робкому не страшно –

Пока трепещет словно деревце, атласной ленточкой алеет,

Одной тоской оно удержится, одной печалью одолеет.

 

 

*  *  *

 

Попивая лихой коньячок из горла:

– А ты знаешь, какой она прежде была!

Как любил-горевал, миловал-погибал,

Как беспечно ночную черёмуху рвал!..

 

Что мне делать, Господь, с этим горем чужим?

Он поэт, он умрёт через год с небольшим

От сердечного приступа в доме пустом –

И теперь только я буду помнить о том,

Как любил-погибал, как черёмуху рвал,

Коньяком суррогатным тоску заливал…

 

Всё по силам, Господь, ибо Ты милосерд.

Мне сказали: полицию вызвал сосед.

Дверь взломали под вечер. В раскрытом окне

Полыхала метель и металась в огне.

Он ничком бездыханно лежал у стола…

 

Я не знаю, какой она прежде была,

Как пылала и пела, сводила с ума

Вся в огнях и черёмухе майская тьма,

Как любила, лгала и была неверна –

 

Но черёмуха шествует мимо окна,

Торжествуя, пылая, маня и казня,

И на ветках её не убудет огня.

 

 

*  *  *

 

А здесь когда-то сирень была – и ласка её, и тень…

Выбелено до серебряного дерево старых стен.

Взглядом коснёшься – бархатно, приложишь ладонь – тепло…

И время стоит непахано, крапивою поросло.

 

Здесь когда-то и я была, пила молоко и мёд.

Неслышно подходит яблоня, ладонь на плечо кладёт.

Я помнила о тебе, говорит, важно ли, сколько лет? –

И яблочко мне протягивает, румяное, на просвет.

 

Короткою или долгою разлука наша была –

Ранетка её медовая мне душу насквозь прожгла,

В вечернее небо выпала – дарена, да не мне –

И звёздочкой малой выплыла на сумеречной волне.

 

Насквозь прошивая смутное, наивным светом дрожа,

В вечернее время – утренняя доверчивая душа.

И кажется, до полуночи ей не удержаться там…

Но звёзды считают иначе и не открывают тайн.

 

 

*  *  *

 

Когда у мрачной башни Вавилонской

Рассветной пробивается полоской

День завтрашний – он так смертельно ал,

Как будто здесь не раз уже бывал.

Как будто затупившимся ножом

Прорвали заскорузлый окоём –

И из прорехи выплеснулось пламя,

Края её неровные оплавя…

 

Когда стоит у Вавилонской башни,

Сомкнув щиты, безумный день вчерашний,

Зеркальное забрало опустив,

Когда угрюмый каменный мотив

Выстукивают по брусчатке берцы –

В огне зари уже иное сердце

Пульсирует, переплавляя плоть

Земли и неба, как велел Господь.

 

Когда встаёт над каменною грудой

День завтрашний, в него поверить трудно,

И кажется, что он недостижим –

Но мы уже сегодня в нём и с ним,

И он для нас сейчас уже реален,

Когда молчит над грудою развалин.

 

 

*  *  *

 

Вязкая тревога – словно вызрела

В воздухе чудовищная ложь.

Тьма стоит на расстоянье выстрела –

Дальше ни на шаг не отойдёшь.

 

И её не уличить в обмане нам –

Тьме, похоже, просто всё равно,

Кто в её прицеле затуманенном

Движется как светлое пятно.

 

Часовые сняты, псы прикормлены –

Но за этой страшной тишиной

Мы стоим, предчувствием прикованы

К тайным рубежам земли родной.

 

Лишь на ней, весенней силой вспоены,

Сомкнуты корнями как трава,

Смогут удержаться наши воины –

Наши чувства, мысли и слова.

 

 

*  *  *

 

Храня несокрушимый Образ Твой,

Душа живёт с такой нездешней силой!

Но замирает: Господи, помилуй… –

Над этой жизнью, грубой и простой:

 

Вот мусор у цветущего куста –

Пакеты, стёкла, банки из-под пива,

А пьяный улыбается счастливо

И говорит: какая красота!

 

Вот одуванчик сорван и измят,

Вот беспризорный воробьиный слёток,

Вот полон слёз, но бесконечно кроток

Усталый и прекрасный женский взгляд…

 

Жестокий век уже сорвал печать

И выпустил на волю ужас бездны,

И кажется, наивно бесполезно

Грядущему грядущим отвечать…

 

Но всё, что беспечально снизошло,

Твоей безмерной милостью отмечено,

Когда-то было сумрачно и вечно,

А станет и мгновенно, и светло.

 

И так восходит солнце каждый день,

И одуванчик сорванный не гаснет,

И жизнь своею истиной безгласной

Течёт, не иссякая, сквозь людей.