Тамара Ганиева (Тимербика Ахметшарифовна Ганиева) родилась в 1951 году в д. Киньябай Куюргазинского района Башкортостана. Окончила Стерлитамакский госпединститут. С 1980-х годов трудилась на поприще журналистики. Была редактором республиканского телерадиокомитета; заведующей отделом поэзии журнала «Агидель». Автор более десятка сборников. Поэтическая трагедия «Тамарис», поставленная Сибайским драмтеатром им. А. Мубарякова, была удостоена премии Международного фестиваля тюркоязычных театров «Туганлык». Лауреат премий им. Р. Гарипова, Ф. Карима, Б. Бикбая, Международного конкурса рассказов им. М. Кашгари, Всероссийской литературной премии «Словес связующая нить», конкурса поэм «Мой славный Башкортостан!». Заслуженный работник культуры Республики Башкортостан. Народный поэт Башкортостана
Клич Чингисхана, племени мингат,
Полмира сжёг в огне своей алчбы.
Хан степи наши покорить сумел,
И с той поры под травами лежат
Обломки боевых кипчакских стрел.
Смести весь мир в гордыне был готов
Курган возвёл из черепов.
И лучшая впиталась в землю кровь
Кипчакских необузданных родов.
С кипчаками всегда роднилась Русь –
Князь половчанку вёл женою в дом,
А хан – княжну, и шёл такой союз
Из века в век надёжным чередом.
Но Чингисхану не были нужны
Красавицы им покорённых стран.
Быть может, лик Бурте, своей жены,
Хранил в душе суровый Чингисхан.
Свирепых воинов своих великий вождь?
Чтоб хлынули монголы, словно дождь,
И чтоб везде, куда ни бросишь взгляд,
Взошла б одна лишь поросль людей –
Сплошные орды племени мингат?
Обмены генофондом не страшны –
Без них упадок в славных племенах.
Вот степи наши – вытоптаны в прах.
Политы кровью, но иссушены.
Какая страсть тебя сквозь степь вела,
Что выжгла степь кипчакскую дотла
И поменяла очертанья стран,
Злодей кровавый, гений-Чингисхан?
Остался ль в мире хоть один народ,
В котором не оставлен чей-то след?
Ушли в песок незамутнённость вод
И чистой крови первозданный цвет.
Легки мы, как песчинки, и малы –
И молимся на разных языках,
Но мы храним – в душе – не в колчанах! –
Две острые кипчакские стрелы
[1].
Отец наш средоточием земли
Считал леса, в которых мы росли.
И мы по большаку своей судьбы
Пошли с лесной петляющей тропы.
Любили родников речитатив,
Шли им поведать радость и печаль.
Набрав воды, в ней травы заварив,
С горбушкою вприкуску пили чай.
Нам каждый куст калины был знаком,
Малинник нас полакомиться звал...
Когда ж от змей бежали босиком,
Отец нас непременно утешал:
«Прошу, не бойтесь! Змеям благодать
Спокойно сено продолжал кидать,
И, грабли взяв, мы на подмогу шли...
Тропа домой вела устало нас,
Отец наш вёл неспешный разговор:
«Тут наша вотчина, дочурки, с давних пор.
Хранит тропа следы семьи моей,
Мои следы, и вам такой наказ –
Всегда храните тоже верность ей.
Хотя какой уж с вас, с девчонок, спрос –
Вам мужний дом, скорее, будет мил.
Для сыновей на дуб тамгу нанёс
И, видите, подкову прикрепил.
И братья далеко… А мы с сестрой
Храним в груди давнишний твой завет.
Мы прошлым летом той прошли тропой –
Подковы и тамги искали след.
И не нашли. Придётся от ствола
Вновь род вести: опять коней растить,
Подкову взяв, повыше закрепить –
На небосвод, – чтоб сыновей вела.
Раскрыла на заре два огненных крыла,
Мне зарево твоё служило маяком,
То щедро наградит, то жёстко треплет нас.
В них столько веры в то, что счастье точно ждёт,
Что возрождалась я, поверив им, тотчас.
Во мне такая мощь, во мне такая ширь –
Опора для моей растерянной души.
Но в равновесии мир стоит на сваях двух –
Когда в согласии в нём живут душа и дух.
Согласия ищу в родных глазах твоих.
Изменою твоей с орбиты снесена.
Когда на Высший суд придёт душа, скуля,
Простор, а душу жмёт – не продохнуть.
Акман-токман
[2] бушует предо мной.
И снег кипит, мне попадая в грудь.
Посыпались на снег из-под руки –
Перед вселенной, сбившейся с пути,
Мгновенно засияв, как маяки.
Вот яблоко тебе. Ещё возьми…
…За яблоком нагнувшись золотым,
Похоже, навсегда пропали мы.
Плевать, где рай, где ад…
Бураном закружившимся стремглав
В бескрайние уносит небеса.
Акман-токман теперь в моей душе.
На свете, может, нет тебя уже,
Но на снегу твой отпечатан шаг.
В бессоннице я чувствую щекой –
Нет, не подушки – наковальни – лёд.
И так, и так пытаюсь лечь.
Тигриной лаской ночи напролёт
Всё мысленно твоих касаюсь плеч.
И, вздрогнув в озарении, встаю:
Пусть ты уже вернулся в райский сад
И ходишь там опять один в раю,
Смотри – я снова яблоко даю,
Зову тебя. И приведу назад.
[1] Две стрелы – тамга кипчаков: одна направлена вверх, другая – вниз, как символ единения неба и земли.