Пётр Фёдоров. Ёлочные игрушки. Окончание

Часть вторая

СРЕДНИЙ ЯРУС

         Постепенно мы становились прямоходящими, хотя сидеть на полу я любил ещё долго. Бабушка Поля без особых успехов пыталась обучить меня танцам. Сама она в молодости довольно хорошо танцевала, но мне её талант, к сожалению, не передался. Зато она привила мне любовь к хорошей литературе. Ещё не умея читать, я любил часами рассматривать не только журналы «Мурзилка» и «Весёлые картинки», но и сказки П. Ершова, Л. Толстого, А. Волкова, Г.Х. Андерсена, Р. Киплинга, Д. Родари, книги стихов К. Чуковского, С. Маршака, С. Михалкова. Помню, что даже ОГИЗовское собрание сочинений А. Пушкина я внимательно перелистывал страницу за страницей.

         Всё это заставляло меня по-иному смотреть на нашу ёлку. В игрушках я стал замечать не только знакомые предметы или продукты питания, но и героев полюбившихся книг и радиопередач, а позднее и фильмов.

         О двух книгах следует сказать особо, поскольку они были самыми любимыми для нас с сестрой в 60-е годы. Это книги Георгия Скребицкого «От первых проталин до первой грозы» и Веры Чаплиной «Питомцы зоопарка». Первую больше любил и чаще перечитывал я. Это была книга о природе и счастливом детстве автора книги в дружной и творческой семье в дореволюционном провинциальном городке Тульской губернии. Сейчас я вижу, что автор продолжал в ней традиции С. Аксакова. Но в те годы я научился понимать людей и природу благодаря занимательной и мудрой книге Скребицкого. А сестре больше нравились «Питомцы зоопарка», и она до конца жизни очень любила животных. Не так давно я узнал, что Скребицкий и Чаплина были мужем и женой, и продолжение моей любимой книги («У птенцов подрастают крылья») дописала Чаплина после смерти мужа.

XXVII

Вокруг ёлки

         Мы не водили хороводы вокруг ёлки. Для этого у нас просто не хватало места в маленьких комнатках. Но зато у нас были хлопушки, из которых мы стреляли в праздничные дни, осыпая друг друга конфетти. А ещё мы любили зажигать перед ёлкой в новогоднюю ночь бенгальские огни. Родители боялись пожара, поэтому заставляли нас рассыпать искры подальше от ёлки. Но всё равно это было волнующе и красиво. Иногда нам покупали маски, и мы бегали в них возле ёлки, изображая животных или сказочных персонажей.

Сегодня эта беготня и несостоявшиеся хороводы мне видятся каким-то магическим ритуалом вокруг центра нашей тогдашней жизни – новогодней ёлки. Ещё ничего не понимая, мы инстинктивно тянулись к этому украшенному деревцу, любуясь его сказочной красотой. И уже тогда в нас незаметно закладывалась вера в то, что в жизни помимо серых будней всегда есть какой-то праздник, ради которого стоит переносить все трудности и невзгоды.

XXVIII

Аладдин

         Аладдин был красивым восточным мальчиком в малиновой рубашке, широких шароварах и золотой чалме. Арабскую сказку про него и его волшебную лампу мы знали, а позднее посмотрели и фильм. Тогда же мне попалась в руки детская книжка «Глупый шах», которая наряду с диафильмами по сказкам из «Тысячи и одной ночи» создавала впечатление о каком-то сказочном Востоке с глупыми правителями, жадными вельможами, седобородыми мудрецами, кровожадными разбойниками, коварными красавицами и благородными бедняками.

         Наиболее яркое и продолжительное впечатление из всей «восточной культуры» на меня оказали восточные сладости. В не очень сытые 50-е годы болгарский рахат-лукум в коробочках с нарисованными на них разносчиками сладостей в чалмах, тающая во рту халва, белая и розовая пастила и такого же цвета мягкий и нежный зефир производили гастрономическое и эстетическое впечатление не меньшее, чем новогодние праздники.

         Самое первое воспоминание из моего детства было связано с зимним днём, когда мне принесли подарки. Почему-то долгое время я связывал это событие со своим трёхлетием, но поскольку я родился 22 мая, а на оконных стёклах были льдинки, которые я возил по стеклу и растапливал горячими пальцами, это либо был Новый год, либо причудливая память соединила в одно целое два разных события.

ХХIХ

Слон

         Стеклянный слон стоял на шаре. Он был, вероятно, из цирка. Слонов мы видели обычно там да ещё в зоопарке. Они были большие, серые и величественные в своих неторопливых движениях. В школе мы читали басни И.А. Крылова «Слон и Моська» и «Любопытный». В последней очень остроумно выведены мелочность и верхоглядство. И фраза «Слона-то я и не приметил» с тех пор стала для меня символом поверхностного подхода к тому или иному явлению.

         В более поздние годы мы познакомились с аббревиатурой СЛОН, означающей Соловецкий лагерь особого назначения. Об этом лагере писали многие: от сидевших там Б. Ширяева и Д. Лихачёва до З. Прилепина с его романом «Обитель».

         В нашей семье Соловки памятны тем, что туда до революции ходил дядя моей бабушки Поли – Борис Зотикович Шустов. В детстве он ослеп от оспы, а потом потерял пальцы на лесоповале. И вот этот слепой инвалид был настолько религиозен, что совершал паломничества на Соловки и в Новый Афон, пройдя всю Европейскую Россию с востока на запад и с севера на юг.

ХХX

Утёнок

         Жёлтый стеклянный утёнок с зелёными крыльями и красным клювом крепился к ёлочной ветке железной прищепкой. В лапках он держал какую-то бутылочку. Возможно, это был персонаж из неизвестной нам сказки. Но мне он напоминал жёлтых пушистых утят с розовыми широкими клювиками, которые в летние месяцы встречали нас в деревне Логиновка. Если маленьких утят было забавно наблюдать, особенно когда они всей стайкой, переваливаясь на своих перепончатых лапках, устремлялись к реке или к еде, то взрослые утки, отличавшиеся невероятной прожорливостью, были нам мало интересны.

         Лишь один раз мы были свидетелями случая, когда дед Павел собрался зарезать селезня, а тот, почуяв свою гибель, убежал от него на Сухайлу. И деду пришлось долго искать его в речных зарослях, чтобы завершить начатое дело.

         Среди наших любимых сказок в ту пору были «Гадкий утёнок» и «Серая Шейка». Если история превращения гадкого утёнка в белого лебедя вселяла в нас надежду на счастливое будущее, то «Серая Шейка» учила состраданию. Помню, мы еле сдерживали рыдания, когда Серая Шейка осталась на реке одна и долго провожала глазами косяк улетевших уток. Благополучное завершение этой печальной истории немного успокаивало нас, но оставляло в душе тревожный осадок, поскольку сам характер героини сказки нёс в себе неистребимый трагизм.

 ХХХI

Ёлочка

         Зелёная стеклянная ёлочка на металлической прищепке была слегка припорошена снегом. Меня очень забавляло, что на большой настоящей ёлке находится маленькая стеклянная ёлочка. И именно к этой, а не к большой ёлке я относил слова известной новогодней песенки:

Маленькой ёлочке

Холодно зимой,

Из лесу ёлочку

Взяли мы домой.

ХХХII

Ребёнок

         Это была очень реалистичная игрушка, напоминающая нас с сестрой и других городских ребятишек той поры. Стеклянный ребёнок универсального пола с розовым лицом крепился к еловой ветке металлической прищепкой и был одет в плотно облегающую голову жёлтую меховую шапочку, зелёные валенки и рукавички. В руке он почему-то держал не соответствующую его возрасту погремушку. Таких ребятишек можно было встретить в зимних уфимских дворах до конца 60-х годов ХХ века.

         Таким ребёнком был в те далёкие годы и я. Зимой помимо нашего двора меня нередко водили в парк И. Якутова, расположенный недалеко от наших домов. Главным моим развлечением в зимнем парке служила большая ледяная горка, изображавшая каждый год разных сказочных героев: то огромную голову богатыря, по бороде которого съезжала весёлая ребятня; то гигантского дракона; то ещё кого-то. И мы каждую зиму гадали: какой будет горка на этот раз? А вечером в парке зажигались цветные лампочки внутри ледяных замков, лабиринтов и фигур. Я любил бродить в сумерках по этому разноцветному ледяному царству и сквозь весёлые крики и шум толпы слушать тишину.

ХХХIII

Малиновый шар

         От всех других шаров этот довольно крупный малиновый шар отличался своей ребристостью. Но это была не большая ягода малины, а какая-то непонятная нам геометрическая фигура с двумя или тремя выпуклыми линиями на «экваторе» и пирамидальными выпуклостями в сторону «полюсов». При всей своей загадочности и абстрактности он тоже нёс в себе печать эпохи.

В детстве у меня была такая же «абстрактная» игрушка, с которой я проводил немало времени, но до сих пор не представляю её смысла и назначения – небольшой тёмно-красный квадрат из какого-то оргстекла с овальной выпуклой серединой, напоминающей красный нос клоуна. Почему-то эта игрушка меня занимала, и я подолгу возился с ней, неизменно любуясь её странной формой. Нечто подобное, только с печальным оттенком, я встретил через много лет в воспоминаниях о детстве моего двоюродного дяди Владимира Анатольевича Скачилова. Вспоминая своё раннее детство на той же улице Революционной, правда, в другом доме, где он целыми днями лежал на кровати с костным туберкулёзом, он из всех людей, предметов и событий выделил запавший в его душу сучок, который он часами разглядывал на ближней от него стене. Вероятно, подобные абстрактные и геометрические фигуры, не нужные в повседневности, врезаются в память потому, что вызывали в детском сознании первые сильные эмоции, которые не смогли стереть события всей последующей жизни.

ХХXIV

Белочка

Маленькая стеклянная белочка казалась сошедшей со страниц «Сказки о царе Салтане» А. Пушкина: «Белка песенки поёт, да орешки всё грызёт». Белочка сидела в позе, как раз удобной для поедания орехов. Цвет её был золотисто-белый с коричневыми вкраплениями. На ветке она держалась с помощью металлической прищепки.

         Настоящих белок я впервые увидел в середине 60-х годов, когда мы жили на Строительной. Зимой мы ходили на лыжах в соседний лес, который тянулся за нашими пятиэтажками вдоль реки Белой. Белки обитали в соснах на Солнечной поляне. Я их видел редко и на достаточно дальнем расстоянии. Белки прыгали по верхним ярусам сосен, не приближаясь ко мне. Хотя некоторые говорили, что видели, как люди кормили их орешками и семечками прямо с рук.

ХХXV

Шишки

         Еловые шишки были из стекла и двух видов: тёмно-зелёная и розовая. Тёмно-зелёная – старше и ближе к реальным шишкам, а розовая – слегка припорошенная инеем, и какими-то неуловимыми деталями она отличалась от обычных шишек.

         С настоящими шишками я впервые столкнулся на Строительной, когда уже учился в начальных классах. Недалеко от нашего дома рос лес, в котором были большие сосновые посадки. Они располагались длинными и ровными рядами, а на земле под соснами мы собирали грибы и шишки для школьных поделок.

         В более поздние времена я узнал, что прежде одним из основных украшений новогодних ёлок были шишки из папье-маше, а потом и из стекла.

ХХXVI

Красная Шапочка

         В детстве мы хорошо знали сказку Шарля Перро «Красная Шапочка». Но наша ёлочная игрушка отличалась от героини сказки. Почему-то её головной убор был не красного, а рыжего цвета. И лицо у этой игрушки было каким-то недовольным, с маленькими косыми глазками, что не могло не сказаться на нашем отношении к ней. Мы с сестрой эту игрушку просто не замечали, предпочитая другие, более яркие и симпатичные.

XXXVII

Домики

         Домиков было два, не похожих на наш деревянный дом. Домики были стеклянные, овальные, с белыми стенами, красными окнами и такой же крышей и, вероятно, как я через много лет догадался, представляли собой типичные немецкие жилища. В те годы у нас в Уфе мне чаще встречались металлические крыши. Потом, в 60-е годы, во время бурного строительства пятиэтажек, преобладали крыши из шифера. А в деревне, в которую мы ездили летом, крыша была покрыта соломой. Поэтому красная черепица стеклянных домиков мне не была знакома.

         Через полвека на даче в Алкино и по железной дороге к ней я стал встречать дачные дома и коттеджи, крытые красной, зелёной, синей и коричневой металлической черепицей.

         А ещё эти домики напоминали белые украинские хаты из книжек и фильмов. От них веяло уютной стариной и весёлой народной жизнью.

         В годы наших первых ёлок отец работал на стройках Уфы. Как-то через много лет он показал мне дом на углу Революционной и Пархоменко, построенный им в те времена. И сейчас, когда я прохожу мимо этого здания, всегда вспоминаю молодого отца, с которым мы ходили смотреть мотогонки на стадион «Труд». Помню запах гари и её горячие кусочки, долетавшие до трибун во время наиболее напряжённых заездов. Однажды я пошёл на стадион с красным пистолетиком из прозрачной пластмассы. На входе нас с отцом остановил милиционер и строгим голосом сказал, что с оружием вход запрещён. Я испугался, что сейчас у меня отберут пистолетик и куда-нибудь отведут до конца соревнований, и заплакал. Но отец объяснил мне, что дядя просто пошутил. После чего я быстро успокоилсяи, взяв отца за руку, пошёл на стадион. Но пистолетик на всякий случай спрятал в карман.

Чаще всего мы с бабушкой и мамой ходили по улице Карла Маркса мимо четырёхэтажных кирпичных домов, тянувшихся от пересечения с улицей Революционной в сторону железнодорожного вокзала до поликлиники, где работала врачом-рентгенологом моя мама. Моё внимание в те давние годы привлекало окно на первом этаже в одном из этих домов, в нём была выставлена коллекция земноводных. При малейшей возможности я подолгу простаивал возле него, рассматривая не только лягушек, головастиков и тритона, но и то изящное оформление витрины с пробирками и табличками, которое придавало обычным лягушкам какой-то серьёзный вид. А тритона я никогда не видел в живой природе, поэтому внимательнейшим образом разглядывал каждую деталь его тела, запоминая, чтобы сразу узнать его при будущей встрече. При бедности и аскетизме тогдашней архитектуры моё внимание неизменно притягивал пятиэтажный дом с башенкой, стоявший недалеко от маминой поликлиники. Через много лет я узнал, что в этом доме жили многие замечательные люди, в том числе известная уфимская журналистка Тамара Ивановна Рыбченко (Нефёдова) и проректор по науке БГПИ Анастасия Ивановна Грекова.

ХХXVIII

Деды-морозы

         Стеклянных дедов-морозов на нашей ёлке висело пять штук. Двое из них были близнецами, отличаясь лишь цветом шуб: у одного – изумрудно-зелёная, а у другого – золотисто-жёлтая. Этих морозов я особенно не любил, поскольку они выглядели розовощёкими бодрячками, а я в те годы, как и большинство детей, тянулся к старикам, жалея их, как и домашних животных. Два этих деда мороза были ярко выраженной славянской внешности, зато три других – китайской.

         Не знаю, как к нам попали китайские деды морозы. Вероятно, в годы дружбы с Китаем наряду с одеждой и термосами в нашу страну шли потоком и ёлочные игрушки. Эти деды были настоящими стариками. Самого большого из них мы в шутку прозвали «Тётей Тоней» из-за его согнутой позы и большого мешка на спине, напоминающего горб. Дело в том, что у бабушки Поли была сестра, которая жила в Аше на высоком берегу реки Сим. Каждый день она носила из реки воду в больших вёдрах на коромысле, поскольку наверху пригодной для питья воды не было. От этой непосильной работы и после гибели на войне единственного сына она согнулась колесом, и мы её запомнили горбатой старушкой. Но при этом она была очень энергичной и религиозной. Она часто приходила к нашей бабушке поздравить её не только с днём рождения, но и с Пасхой, Рождеством или Троицей. При этом пела положенные к каждому празднику молитвы. Дед «Тётя Тоня» разбился вместе с самым большим шаром и другими игрушками ещё на квартире у бабушки при падении плохо закреплённой на деревянном кресте ёлки.

         Два других небольших деда-мороза были моими любимцами. Я их постоянно разглядывал и сравнивал друг с другом. Один из них – золотисто-зелёный, с широким восточным лицом и узкими глазами. Но при этом он удивительным образом не воспринимался китайцем, а походил на наших русских деревенских стариков. Чаще всего мне хотелось отдать предпочтение ему. Но был ещё один дед-мороз, серебристо-розовый, с кукольным лицом, напоминавший мне моего любимого тряпичного петрушку, сшитого бабушкой. Этих дедов-морозов я в разные годы развешивал то рядом, то подальше друг от друга. И сейчас, когда мы отдали игрушки родственникам, я больше всего жалею, что не могу ещё раз взглянуть на своих любимцев.

ХХXIX

Цветные сосульки

         Сосульки можно было разделить на две группы. К первой относились сосульки-«светофоры» – с красивыми диагональными углублениями красного, зелёного и жёлтого цветов, сходные с цветами городских светофоров. Моим любимым занятием было вращение этих сосулек вокруг их оси. При этом цветные углубления создавали оптический эффект бесконечной линии. Это маленькое чудо завораживало и вызывало желание повторять его снова и снова.

         Ко второй группе относились две или три сосульки, раскрашенные совсем не в зимние цвета. В детстве я не мог это себе объяснить, но интуитивно чувствовал, что в них отражается современная жизнь. И, действительно, одна из сосулек была бледно-зелёного цвета с красными крапинками, а другая – белая с лиловыми поперечными полосками. Кажется, была ещё третья – морковного цвета с золотистыми или серебристыми полосками. Позже я понял, что и цвет, и форма этих сосулек, зауженных на концах, отражали эстетику 1960-х годов с её поисками новых форм и необычных цветовых решений.

XL

Очкарик

         Один из самых забавных персонажей нашего ёлочного пантеона – стеклянный человечек с книжкой в руках и в больших очках, с суровым выражением лица взиравший на окружающий мир. Судя по вишнёвой шапочке на голове и таким же штанишкам, это мог быть юный граф Вишенка из сказки Джанни Родари «Приключения Чиполлино». Но тогда и Девочка-ягодка могла быть Земляничкой, служанкой в доме графинь Вишен, подружкой Вишенки и Чиполлино.

         Перед нашим южным окном на Революционной бабушка Поля в годы моего детства сажала вишенки. Почему-то в те годы эти деревца плохо плодоносили. Если на них летом появлялись две или три завязи, то я с нетерпением ждал их созревания. Но к концу лета они оставались размером чуть больше горошины и лишь слегка розовели. Тут моё терпение подходило к концу, и я один за другим съедал эти жёсткие и кислые плоды.

         Зато в Аше у тёти Тони вишню собирали большими вёдрами, и она была крупная, сочная, тёмно-бордового цвета. Там рос настоящий вишнёвый сад из нескольких десятков деревьев. И когда поспевал урожай, мы в меру своих сил и способностей помогали его собирать. Бабушкин энтузиазм при сборе вишни передавался и мне, и я радостно бегал вокруг взрослых, восхищавшихся обильным урожаем. Впрочем, съедал я в ту пору немного, но зато навсегда запомнил красоту отрогов Южного Урала и реку Сим, на берегу которой раскинулся рабочий городок Аша с его металлургическим заводом. Из посёлка, где мы жили, я любил наблюдать за товарными поездами, которые казались игрушечными с высоты нашей горы.

         Тогда же я заметил в гардеробе бабушки Поли два платья её любимого вишнёвого цвета. Одно мне особенно нравилось тем, что на нём были кружочки, напоминавшие вишенки. И они настолько гармонировали с обликом бабушки, что я теперь чаще всего вспоминаю её именно в этом платье.

XLI

Девочка-ягодка

         Это была любимая ёлочная игрушка моей сестры. Она представляла собой стеклянную куколку в красном платьице и такой же шапочке с зелёным верхом. Куколка была очень нарядная и красивая даже на фоне других ёлочных игрушек и одновременно точно соответствовала цвету земляники.

         Через много лет после наших детских ёлок мама рассказывала мне о том, как ещё до войны бабушка привозила её на лето с братом Женей на свою родину в Загорское. Мама была слабым ребёнком после перенесённого в младенчестве полиомиелита, поэтому, когда здоровые ребятишки убегали играть, они вместе с таким же «утленьким» двоюродным братом Лёней шли на соседнюю Лузенину гору собирать полевую клубнику. Когда Лёня находил особенно крупную ягоду, он торжественно демонстрировал её, картавя при этом: «Ко-ова! Ко-ова!». И часто в этот момент нечаянно ронял своё ведёрко, и ягоды высыпались из него на траву. С детства у Лёни были «золотые руки», светлый ум, трудолюбие, честность и трагическая судьба. Он родился хромым, потому что был искалечен ещё в утробе матери. Перед его рождением родителей его матери раскулачили, их раздетых ребятишек завернули в тулуп и сослали в Иркутскую область. Когда Лёнина мать пыталась передать им тёплую одежду, председатель сельсовета сбил её с ног и долго топтал лежащую женщину копытами своего коня. В первый класс Лёня пошёл с деревянным портфелем, сделанным своими руками по образцу тех, что были у детей колхозного начальства. Во взрослой жизни он был одним из первых экологов в наших краях, боровшихся за чистоту не только природы, но и совести тогдашних руководителей. Не удивительно, что скоро его отправили на пенсию по инвалидности. В шестьдесят лет он сгорел от неизлечимой болезни. Во время одной из последних встреч, чувствуя приближение конца, он сказал мне о том, что человек быстро уходит из земной жизни, а его честь долго гуляет по свету.

         Как-то мне довелось посмотреть знаменитый фильм шведского режиссёра Ингмара Бергмана «Земляничная поляна». До этого я несколько раз натыкался в статьях и энциклопедиях на отзывы об этом фильме, считал его классикой мирового кинематографа, поэтому увиденное меня несколько разочаровало. Теперь я понимаю, что тогда был просто не готов к пониманию этого шедевра. Но что меня зацепило в нём, так это чёрно-белое восприятие прошлого. Теперь, приближаясь к старости, я очень хорошо понимаю, почему постаревший герой видит в чёрно-белых тонах яркую зелёную поляну своей молодости. Старость съедает краски, но душа помнит сочные красные ягоды той давней земляники.

ХLII

Царь

Царь был стеклянный, с золотой короной и тёмно-синей мантией. Он крепился к ветке с помощью металлической прищепки и напоминал оперного певца с интеллигентной бородкой, исполняющего партию мудрого и достойного властителя государства.

         В годы нашего детства эта фигура уже утратила свой политический смысл и воспринималась в ряду сказочных персонажей вроде спящей царевны или Иванушки-дурачка.

         Во время учёбы в университете я занимался в театре-студии «Гротеск», где мы как-то поставили поэтическую инсценировку повести Николая Лескова «Левша». Роль царя у нас играл выпускник физмата Борис Курчатов, дальний родственник создателя советской атомной бомбы. В мантии из скатерти и короне из фольги он изображал такого же картонного царя, глупого самодура, помыкавшего своими хитрыми и безмозглыми придворными. И лишь один Левша в исполнении Сергея Спатара, моего однокурсника с филфака, сына начальника Башкирского отделения Куйбышевской железной дороги, искренне болел за судьбу своего бедного отечества. Из всех его реплик мне запомнилась лишь одна: «Надо ружья маслицем чистить, а не кирпичом!»

         Единственный человек, от которого в детстве я слышал доброе слово о царе, была мать моего отца – бабушка Елена. В молодости она пережила голод 1921 года, тогда погибли её первый муж, ребёнок и младший брат. Это была простая крестьянка, прожившая тяжёлую жизнь, но не утратившая веру в Бога. Сегодня, через много лет, я поражаюсь её непоказной нравственности и высокой народной культуре. А тогда, в детстве, она обмолвилась, когда кто-то ругал царя Николашку: «При нём можно было жить и ходить в церковь». 

ХLIII

Стеклянные шары

Стеклянных шаров было несколько – размером с мячик для большого тенниса. Они подвешивались к веткам за нитяные петли. Мне запомнились только два шара из нескольких, которые в разные годы висели на наших ёлках.

         Один из них – прозрачный, тёмно-зелёного цвета, с тонкими белыми узорами. Другой, серебристого цвета, имел радужное углубление с бледно-оранжевым кругом по внешнему краю, расписанное тонким белым орнаментом.

         Шары украшали ёлку своей круглой формой и изысканной расцветкой. Без них она была бы не такой красивой. Хотя сами по себе для нас, детей, они казались менее интересными, чем игрушки.

         В годы моего детства и отрочества шары и другие округлые объекты занимали далеко не последнее место в развитии нашего поколения. Ни одна демонстрация не обходилась без воздушных шаров в руках трудящихся. В связи с полётами в космос все газеты, журналы, календари, открытки и учебники того времени заполнились изображениями земного шара с облетающими его ракетами и спутниками. А нагнетание в прессе военной истерии породило в моём детском воображении страх перед угрозой ядерной войны. Помню, как я обратился по волнующему меня вопросу об ударной мощи атомной бомбы не к взрослым, которые часто меня обманывали или отделывались шутками, а к авторитетному в моих глазах старшекласснику Мише. Он пригласил меня к себе домой и показал какую-то статью об устройстве межконтинентальных ракет с ядерными боеголовками. Единственное, что я усвоил из его объяснения, это то, что такие ракеты способны «достать» до Уфы и уничтожить нас всех вместе с нашими домами. А ещё мне запомнилась шарообразная часть на рисунке этой ракеты. И мне показалось, что в этом есть какая-то непонятная связь между шарами на демонстрациях, полётами в космос вокруг земного шара и ядерными ракетами, могущими все эти шары уничтожить.

Некоторые из шаров напоминали мне глобусы, которыми я бредил лет с пяти-шести. Особенно мне нравился лунный, выпущенный, вероятно, в пору полётов к Луне наших космических станций. Но глобус мне так никогда и не купили. Зато позже, уже будучи школьником, я компенсировал свою детскую тягу географическими картами.

Когда мы жили на Строительной, отец как-то принёс домой огромную политическую карту мира. Мы её склеили из четырёх больших кусков и повесили в коридоре. В ту пору я учился в начальной школе, и карта стала для меня незаменимым учебником и наглядным пособием. Ежедневно, собираясь в школу или возвращаясь из неё, я мимоходом посматривал на карту и находил на ней или знакомые города и страны, или какие-то новые для себя места. И в итоге через несколько лет я настолько хорошо освоил эту карту, что иногда просил родителей дать мне задание найти какую-нибудь страну или город, и потом, разогнавшись из кухни (поскольку квартира была маленькая), бежал к карте и радостно тыкал пальцем в нужную точку.

ХLIV

Кот в сапогах

         Кот был почему-то белый, разодетый как франт. Он был сделан из стекла и держался на ветке с помощью прищепки. Конечно, у него должны были быть сапоги, но их цвет и форму я уже не помню.

         Сказка Шарля Перро не произвела на меня в детстве особого впечатления, поэтому и эта ёлочная игрушка не была в числе любимых. Много позже мне довелось посмотреть один из мультфильмов по этой сказке. В нём были проблески подлинной игры и остроумия, сделавшие когда-то этого кота знаменитым на весь детский читающий мир.

         Что касается смекалки наших домашних любимцев, то мне вспоминается одна из бабушкиных кошек, которая ночью доставала из забытой на столе кастрюльки еду, съедала её и потом аккуратно закрывала кастрюльку крышкой.

Резиновые сапоги были незаменимой обувью в мои школьные годы. В них исхожено много дорог по лужам и грязи, по лесным тропинкам и крутым берегам больших рек и маленьких речушек. А в раннем детстве почему-то преобладали сандалии и ботинки. Если сандалии я научился как-то застёгивать сам, то завязывать шнурки ботинок на узлы и бантики у меня никак не получалось. А поскольку выбегать на улицу приходилось часто, то я иногда ходил по двору с развязанными шнурками. На моё счастье эту беду заметила моя маленькая подружка Людка из простой рабочей семьи, с которой мы познакомились во дворе. И когда она приходила к нам звать меня на улицу, то быстро и ловко завязывала на моих ботинках непослушные шнурки.

         Зато я мог рассказывать ей интересные истории о животных и о многих других интересных вещах. Происходило это обычно так. Если было тепло и сухо, мы выбирали во дворе подходящий маленький холмик, покрытый чистой травой, и садились рядом. Для рассказа я приносил с собой красочную книгу-альбом с изображениями животных и птиц. Особенность этой книги состояла в том, что в ней не было текста, а страницы были изготовлены из толстого картона. Надо заметить, что читать я тогда ещё не умел, поэтому такая книга без слов давала мне возможность ощутить себя в роли взрослого чтеца-рассказчика. Обычно я начинал свои рассказы с того, что разворачивал перед слушательницей последнюю страницу обложки с изображением обезьян и произносил свой любимый зачин: «Сидят обезьяны на дереве и рассказывают…». А дальше моя фантазия уносила нас то в жаркую Африку, то в холодную Арктику. Скудные познания в области жизни и повадок животных не мешали мне сочинять страшные и смешные истории, имевшие иногда неоднократные продолжения.

Из сегодняшнего дня мне кажется, что эти рассказы немного скрашивали тусклую жизнь моей приятельницы, не видевшей в своей семье ничего, кроме ругани, злобы и пьянки.

ХLV

Медведь с гармошкой

Рыжий стеклянный медведь с гармошкой веселил нас своим добродушием и неуклюжей силой. Уже в раннем детстве мы знали немало сказок о медведях. Став чуть постарше, мы зачитывались рассказами о животных, героем которых тоже был нередко медведь.

         Мой двоюродный дядя, известный уфимский врач и краевед Владимир Анатольевич Скачилов в своих мемуарах вспоминал о том, что в детстве на родине его матери в Загорском ему рассказывали сказку «Медведь – липовая нога». Сейчас мне кажется, что этот образ стал символом судьбы моего дяди. Заболев в детстве костным туберкулёзом, он много лет боролся с этой болезнью, передвигаясь сначала на костылях, а потом с палочкой. Липа была самым полезным деревом для загорских крестьян. У меня до сих пор стоит в комнате липовый сундук, сделанный к свадьбе моей бабушки Поли её отцом Иваном Васильевичем Светлаковым. Мой двоюродный дядя Александр Михайлович организовал на своём участке в Загорском замечательную пасеку, и его пчёлы собирают очень ценный липовый мёд, пользующийся спросом далеко за пределами Башкирии. А Владимир Анатольевич вопреки жестокому и трагическому сказочному сюжету прожил красивую и интересную жизнь. И почему-то весёлый медведь с гармошкой мне сейчас напоминает моего дядю Володю с гитарой, с рыжеватой лысиной на красивой, почти античной голове, поющего могучим басом песни своей тревожной молодости: «Там, вдали за рекой…» или «Как много девушек хороших…».

ХLVI

Доктор Айболит

«Добрый доктор Айболит…». Эти стихи Корнея Чуковского я слышал с самого раннего детства. И когда на ёлке появилась стеклянная фигурка в очках, с бородкой, в белом халате и шапочке с красным крестом, мы восприняли её как старого доброго знакомого.

         Это было неудивительно, потому что и моя мама, и Скачиловы, и Нина Ивановна Сбитнева, и Николай Николаевич Корниенко были врачами. Правда, никто из них не носил очки и бородку, но доброту прежних уфимских врачей они ещё сохраняли.

         Помню, когда мама работала рентгенологом в поликлинике на Карла Маркса, напротив входа в парк Якутова, там устроили новогодний праздник для детей сотрудников поликлиники. Не помню, с чем я там выступал и выступал ли вообще, но ощущение благодарности к врачам, организовавшим этот неформальный праздник, у меня сохранилось до сих пор.

         Когда я лежал с ревматизмом в детской республиканской больнице, там работала жена дяди Володи Скачилова – Татьяна Владимировна Романкевич, женщина высокой культуры, из интеллигентной семьи. Её мать была талантливой писательницей и профессиональной революционеркой, соратницей М.В. Фрунзе. А отец был ведущим уфимским хирургом, одним из основателей Башкирского медицинского института. По вечерам во время дежурств Татьяна Владимировна приходила к нам в палату и рассказывала стихи и сказки. Она была строгим врачом, но настолько доброй и человечной женщиной, что даже самые отъявленные шалуны вели себя примерно, когда она находилась в нашей палате. Особенно нам нравилось одно стихотворение про мармеладные воротца и другие вкусные вещи, которое Татьяна Владимировна рассказывала нам так, что мы представляли весь этот сладкий город как наяву:

За ельничком, за березничком,

За густым, крутым можжевельничком

Домик пряничный стоит

Шоколадками покрыт.

Два медовые колодца,

Мармеладные воротца.

На крыльце скворец поёт,

В доме Чучело живёт.

Чучеляток-пугаляток

Кормит пряниками.

Через много лет я узнал, что Татьяна Владимировна рано потеряла мать и в детстве пережила в Уфе голодные годы. В конце жизни она рассказала об этом времени в рассказе «Солёный хлеб».

ХLVII

Бусы

         Бусы были большие, во всю ёлку, и состояли из круглых и продолговатых стеклянных бусинок зелёного и серебристого цветов. Если большинством ёлочных игрушек мы наряжали ёлку сами, то бусы могли распутать и правильно повесить только мама и бабушка. В детстве я знал, что бусы носят женщины. Иногда, по особо торжественным случаям, их надевала бабушка Поля. А в обычные дни они лежали где-то далеко в её личных вещах. То, что бусы были на ёлке, роднило её в нашем детском сознании с бабушкой, мамой и другими женщинами.

Часть третья

ВЕРХНИЙ ЯРУС

         Постепенно мы выросли, у нас появились другие привязанности и интересы, и ёлку стали наряжать всё реже и реже. И тогда я стал рассматривать игрушки уже по-другому. В них мне увиделись не только игры и развлечения, но и те духовные ценности, которые они в себе несли. А ещё все эти игрушки вызывали воспоминания о той жизни, которая ушла навсегда, но память о ней оставалась в нас.

         Существует гипотеза о том, что слова «эллин» и «Эллада» произошли от слова «ель». Если это так, то новогодние ёлки – это дань древней традиции, породившей нашу и европейскую культуру. Человек – существо мифологическое. Он живёт не только материальными радостями и огорчениями, но и чем-то высшим, что поднимает его над сиюминутными интересами и серыми буднями. Вероятно, празднование Нового года и украшение ёлок связаны не только с данью приятным традициям, но и с теми духовными потребностями, без которых жизнь теряет не только краски, но и иногда свой смысл.

ХLVIII

Лиловая сосулька

         Сосулька была большой и прозрачной, лилового или розового цвета, сужающаяся в центре, сверху и снизу. Особую привлекательность ей придавал шершавый налёт, напоминающий иней. Этот «иней» украшал стеклянную поверхность сосульки сказочными узорами. С такими узорами связаны мои первые воспоминания. Вероятно, мне было года три, когда я сидел морозным зимним днём возле южного окна, выходившего на небольшой садик, отгораживающий наш двор от проезжей части улицы Революционной. Оконные стёкла были покрыты ледяными узорами, которые я растапливал своим дыханием или тёплыми пальцами, чтобы разглядеть, что творится на улице. Мне особенно нравилось оттаивать от общего массива небольшую выпуклую льдинку и возить её по стеклу в разных направлениях.

В сосульке меня завораживал цвет: в местах сужения – тёмно-лиловый, а в широкой части – бледно-розовый. Помню в детстве, когда раскрашивал картинки, мне больше всего нравились розовые карандаши, которыми я красил раздутые щёки музыкантов, игравших на трубах и саксофонах.

         Однажды мне подарили детскую книгу, в которой рассказывалась история каких-то мальчиков, попавших в лиловое кисельное море. Книгу я давно забыл, а вот это лиловое море снилось мне несколько раз в жизни с необычной яркостью накануне болезни и каких-то физических катастроф.

         Когда мы жили на проспекте Октября, напротив нашего дома в 1960-е годы был гастроном. Туда я ходил за продуктами. Одним из наших любимых лакомств в детстве был молочный коктейль. Его готовила продавщица, смешивая в миксере мороженое с сиропом. Поучалась пенная розовая жидкость, которую мы с наслаждением медленно тянули из стаканов, облизывая молочные усы.

         Размышляя сегодня о своей тяге к лилово-розовому цвету, думаю, что на уровне подсознания она могла быть вызвана вспышками прапамяти, идущей от древних предков из тех времён, когда в земной атмосфере преобладал не голубой, а розовый цвет.

         Недавно я достал с полатей ящик, в котором раньше хранились ёлочные игрушки. Пару лет назад лучшие из них отвезли к родственникам, а здесь остался, как сейчас говорят, неформат. В верхнем слое рядом с помятой птичкой мне бросилась в глаза наполовину разбитая лиловая сосулька.

ХLIX

Кошкин дом

Это была одна из самых красивых и занятных стеклянных ёлочных игрушек. Она представляла собой бревенчатый домик с крышей, занесённой снегом, в открытое окошко которого выглядывала кошачья мордочка. А с другой стороны дома была полузакрытая дверь, из которой торчал серый пушистый хвост.

         Мы называли эту игрушку «Кошкин дом», поскольку хорошо знали смешную и грустную сказку в стихах С.Я. Маршака, а несколько позже – созданный на её основе мультфильм.

         В бабушкиной квартире на улице Революционной всегда жили собаки и кошки. Поскольку бабушка выросла в деревенской семье, где держали и любили животных, она старалась привить эту любовь своим внукам. Кошкам у неё – на первом этаже – жилось привольно. Да и двор был в те времена зелёный, без машин и прочей техники. Помню, как я отмечал карандашом на внутренней стороне дверцы шифоньера даты рождения котят у Агапки и Муськи.

         Уже много лет мы живём в стандартной девятиэтажке, вокруг которой постоянно паркуются машины. Животных в квартире не держим, но когда моя старенькая мама выходит с палочкой на прогулку, её часто сопровождает живущая в нашем подъезде бездомная кошка. Сердобольные женщины из нашего дома подкармливают эту кошечку, но она почему-то особенно выделяет из всех мою маму, и когда они остаются одни, что-то мурлычет ей на своё кошачьем языке. Известно, что животные безошибочно чувствуют добрых людей, а мама до глубокой старости сумела сохранить свой золотой характер.

L

Большой шар

         Таких шаров было несколько, но этот был самый большой, намного больше всех остальных. На самом деле он размером не превышал небольшой резиновый мяч, но среди ёлочных игрушек казался гигантом. Шар был из стекла с двумя или четырьмя углублениями-воронками. Эти углубления переливались яркими цветами. Но нас с сестрой больше всего восхищали его размеры.

         Однако, как вскоре оказалось, величина не гарантировала долговечности. Более того, когда плохо закреплённая ёлка упала, среди немногих разбившихся игрушек оказался и наш большой шар.

         С тех пор прошло уже полвека, многое унесла река времени, многое, казавшееся важным, забылось, а этот шар сохранился в памяти детским восторгом и радостью познания большого и интересного мира.

LI

Эскимосик

Это была моя самая любимая игрушка. Северный олень и сидящий на нём эскимосик были сделаны из папье-маше настолько тонко и изящно, что вызывали желание постоянно любоваться ими. Олень – бело-коричневого цвета, с тонкими ногами, завершавшимися чёрными копытцами. Особенно выразительными были его умные и грустные глаза. Голову оленя увенчивали маленькие ветвистые рожки. Сам эскимосик размером напоминал небольшой жёлудь. Он сидел верхом на олене и был одет в белую меховую одежду с таким же капюшоном. Мне особенно нравилось его круглое, загорелое личико с узкими глазами в обрамлении белого головного убора. Эта игрушка подвешивалась на еловую ветку с помощью нитки, что позволяло лёгким движением пальца приводить её в движение. И тогда казалось, что эскимосик едет на своём олене по бескрайним просторам Арктики. Почему-то сразу вспоминался старый мультфильм «Снежная королева» по сказке Андерсена, когда маленькая Герда мчится сквозь снежную бурю на северном олене к своему Каю.

         А ещё в этом имени был привкус любимого в детстве эскимо. Не нынешнего плоского, а того, круглого, на палочке, с шоколадной глазурью, ломающейся при откусывании.

         Но гораздо больше эскимосик ассоциировался с детскими играми в снегу. Прямо во дворе под окнами с восточной стороны мы с соседскими мальчишками устраивали в снегу пещеры, прыгали в глубокий снег с пожарной лестницы, играли в снежки и при этом были такими же розовощёкими и покрытыми инеем, как и эта ёлочная игрушка.

LII

Золотой лимон

Лимончик представлял собой немного вытянутый стеклянный шар с характерной шишкой внизу, напоминающей плод лимона. Только цвет этой игрушки был не лимонный, а золотой, и поверхность – не ноздреватой, а зеркально-гладкой, как у самовара.

         Эта игрушка не входила в число любимых нами, поскольку содержание мы ценили выше красивой формы. Да и золото в нашей семье никогда не было предметом радости и мечтаний. Как-то у бабушки пропало единственное золотое колечко. Это её не особенно расстроило, но дало повод заметить, что золото приносит одни несчастья.

         В детстве нам давали пить чай с лимоном в качестве лекарства от простуды. Иногда я слышал рассказы о том, что кто-то выращивает дома лимонное дерево, но увидеть своими глазами растущие лимоны мне довелось лишь в зрелом возрасте. У нас в отделе работала Таисия Фёдоровна, любившая домашние растения. При ней все наши цветы благоухали. Она их холила и лелеяла, и даже разговаривала с ними. Под её присмотром у нас расцвела большая китайская роза. До этого не цвела много лет, но ежедневные опрыскивания листьев, подкормка и ласковые разговоры сделали своё дело, и на розе появилось много больших тёмно-красных цветов. А однажды Таисия Фёдоровна уговорила заведующую достать через каких-то знакомых лимонное дерево. Когда это дерево появилось в нашей комнате, никто из сотрудников отдела не верил, что оно когда-нибудь будет плодоносить. Каково же было наше изумление, когда через полгода на нём появились первые зелёные плоды, а ещё через пару месяцев мы разрезали первый жёлтый лимон. Правда, он был толстокорый, но зато свой, выросший у нас на глазах.

LIII

Алёнушка

Алёнушка представляла собой стеклянную игрушку в русском народном костюме. В руках она держала своего братца Иванушку, превратившегося в козлёнка. В раннем детстве мы хорошо знали эту сказку. И не только потому, что её нам читали, но и по репродукции картины Виктора Васнецова, висевшей на стене в нашей маленькой квартирке. Почему-то с самого начала эта сказка вызывала у меня глубокую печаль. Я смотрел на поникшую фигуру васнецовской Алёнушки, сидящую на берегу пруда с распущенными косами, и представлял её лежащей на дне реки с тяжёлым камнем на шее, слегка занесённую речным песком, со струящимися от подводного течения волосами.

         Через много лет я прочитал в книге Валерия Дёмина «Тайны русского народа» о том, что фольклор – это закодированная в художественных образах и символах родовая коллективная память народа. В его трактовке плач братца Иванушки, ставшего козлёночком, – отголосок древнейшей эпохи, в которой практиковались человеческие жертвоприношения, вошедший в детский фольклор:

                                                                          Костры горят горючие,                                     Котлы кипят кипучие,                                     Ножи точат булатные,                                     Хотят меня зарезати.             Сколько же лет надо было практиковать подобные обряды, чтобы до нас через тысячелетия дошёл вопль души, объятой ужасом жертвы?            Недавно я узнал о том, что прототипом васнецовской Алёнушки послужила простоволосая девушка с русской печалью в глазах. Таких в старину называли дурочками, жалели их как сирот и почитали как юродивых. Может быть, в этом образе закодирована наша прародина Арктида, лежащая на дне холодного Северного Ледовитого океана и занесённая песком забвения? Не от этого ли давнего сиротства происходит наша загадочная русская тоска?

LIV

Хозяйка Медной горы

Эти стеклянные игрушки на железных прищепках купили целым комплектом: Хозяйку Медной горы, Данилу-мастера, его невесту Катеньку и каменный цветок. В художественной традиции того времени Хозяйка была облачена не в малахитовое, а в золотое платье с вертикальным красным орнаментом посередине и чем-то вроде короны на голове. Самым выразительным в её облике было властное лицо. Данила был в золотистой рубахе, малиновых портках и с молоточком для обработки камней. Удачнее всех выглядела Катенька – худенькая девушка в тёмно-зелёном сарафане, в малиновом платке, со сложенными на груди руками. Вся её поза и выражение лица говорили о том, что она ждёт своего жениха. Каменный цветок был разноцветным аляповатым монстром, явно не из подземного царства, воспетого Бажовым.

Каждый год я ломал себе голову: как лучше расположить эти игрушки на ёлке? Один раз я закрепил их все на одной ветке, в другой раз поместил Катеньку на ветке повыше, а Хозяйку и Данилу пониже, в третий – как-то ещё. Эти расстановки я делал потому, что мама и бабушка часто читали мне «Уральские сказы» Павла Бажова, а потом, научившись читать, я неоднократно перечитывал их сам. И поэтому мне хотелось с помощью четырёх ёлочных игрушек передать сюжет сказа «Каменный цветок».

         Через много лет в журнале «Урал» и в книге Валерия Дёмина «Уральская Гиперборея» появилась гипотеза о том, что основное ядро уральских легенд, записанных и переработанных Бажовым, представляет собой архаичное тайное знание, перешедшее к русским горнорабочим от уральских аборигенов, древнерусских сказаний и доиндоевропейской или гиперборейской мифологии.

В 90-е годы в Челябинске возникла сектантская неоязыческая организация «бажовцев», считающих Хозяйку Медной горы покровительницей-демиургом Урала, обладающей древними сокровенными знаниями и психической энергией.

В редкие поездки на Урал, когда мне доводилось бывать на непередаваемо красивых отрогах могучих гор, я всегда с удовольствием и гордостью вспоминал о русской горнозаводской цивилизации, давшей миру столько талантливых мастеров и деятелей культуры.

LV

«Дождь» и мишура

         В нашей семье существовал ритуал, когда наряженную игрушками ёлку украшали мишурой и «дождём». Мишурой бабушка и мама называли тёмно-рыжие снежинки из тонкой проволоки. Их привязывали к веткам снизу доверху. «Дождь» представлял собой длинные и узкие ленты двухцветной фольги. Обычно одна сторона была серебристой, а другая – золотой или зелёной. Ленты «дождя» ниспадали с самых верхних веток до нижних, придавая всей ёлке праздничный и сверкающий вид.

LVI

Гирлянда

         Наша гирлянда была не самой интересной даже по тем временам. Например, у Скачиловых в те же годы я с завистью любовался гирляндой с более миниатюрными и разнообразными по цвету лампочками. Наша гирлянда была всего лишь трёхцветной (бордового, тёмно-зелёного и бледно-жёлтого цветов) с крупными лампочками. Чтобы её как-то дополнительно украсить, мама с бабушкой вырезали к каждой лампочке снежинки-абажуры из фольги. Но они мало способствовали украшательству. Зато с каждым последующим новогодним праздником свет нашей простенькой гирлянды становился для меня всё более сказочным и уютным.

         И сейчас, когда в нашем доме уже нет ни гирлянды, ни ёлочных игрушек, этот свет согревает мне душу той далёкой семейной сказкой, в которой мы были маленькие и переполненные любовью к жизни. И хотя за окном стояла тёмная ночь и лютовала стужа, в нашей крохотной квартирке царили радость и взаимная любовь. И когда выключался свет и включалась разноцветная гирлянда, все игрушки и еловые ветки оживали, превращаясь в таинственных сказочных существ, наполненных обещанием будущей красивой и светлой жизни.

LVII

Верхушка

         Верхушка на нашей ёлке была большая и красивая, где-то сантиметров тридцать в высоту. Она состояла из двух стеклянных шаров с диагональным и вогнутым вовнутрь цветным орнаментом. Венчал её сужающийся к верху серебристый шпиль.

         На других ёлках помимо верхушек в те годы устанавливали красные пятиконечные звёзды. Однажды мы встречали Новый год у Скачиловых, и там я впервые увидел на ёлке Вифлеемскую звезду. Она была сине-фиолетового цвета, восьмиконечной, с круглой серединой из прозрачного стекла. Мне было лет пять, но я заметил необычность этой звезды и спросил: «Почему звезда синего цвета?». Вероятно, взрослые решили, что говорить о христианских традициях со мной пока рано, поэтому отделались каким-то невнятным ответом.

         Через полвека мне попался русский перевод книги Агаты Кристи «Звезда над Вифлеемом». В одной из содержащихся там рождественских историй старая писательница подводит черту своей завершающейся жизни. Ребёнок, вставая из-за обеденного стола, благодарит Бога за дарованную ему пищу. Она же в конце своего земного пути благодарит Господа за красивую и интересную жизнь.

Эпилог

         Прошло уже двадцать лет с тех пор, когда мы последний раз наряжали большую новогоднюю ёлку. Нет уже и тех ёлочных игрушек, которые радовали нас в детстве. И бабушкин дом, где всё это началось, снесён в 2007 году, и даже холм, на котором он стоял, срыт до основания. Говорят, что на этом месте будет построен бизнес-центр. Печальнее всего, что уже давно нет и бабушки, и сестры, и многих людей, с которыми мы в разные годы проводили зимние вечера у наших новогодних ёлок, сосен и пихт.

         Я думаю, что если бы произошло чудо, и у меня вновь появились все наши ёлочные игрушки, они вызвали бы не радость, а душевную боль. Потому что главной была не ёлка и не ёлочные игрушки, а та любовь, которая окружала нас все эти счастливые годы.

         Мне кажется, что эта любовь всё ещё живёт в тех, кто её помнит. А после нашей смерти она исчезнет лишь в этом городе и на этой Земле, а сама ёлка, украшенная сверкающими игрушками и светящаяся разноцветными лампочками гирлянды, будет лететь в чёрной бездне бесконечного космоса, окружённая ореолом вечной любви.

Из архива: январь 2017г.