№4.2023. Александр Речкин. Фантастика в Средние века

Средние, или, как они часто именуются, тёмные, века представляются в обывательском сознании засильем религиозного доктринёрства, упадком светской культуры, науки и искусства. Значительным откатом от светлой греко-римской цивилизации в мрачный мир невежества. Исследователи истоков научной фантастики обходят стороной этот период и начинают свои изыскания с эпохи позднего Средневековья и творчества Данте. Однако это не совсем верно.

Средневековая культура изобиловала фантастикой, в качестве примера возьмём бестиарии (богато иллюстрированные каталоги с описанием реальных и вымышленных животных). Особую популярность в Европе они получили в XII–XIII веках, однако родословную бестиариев можно протянуть и до анонимного трактата «Физиолог», появившегося в Александрии около III в. н. э. В Китае же аналогичный бестиарий – «Шань хай цзин» («Книга гор и морей») существовал ещё раньше – в период Сражающихся царств и династии Хань, то есть на рубеже I в. до н. э. – I в. н. э.

На христианском Западе считалось, что царство животных и мир природы созданы Богом, чтобы дать наставления человечеству. С этой точки зрения люди находились внутри природного ландшафта, а не вне его. Поэтому животные обладают определёнными характеристиками не случайно: Бог создал их именно таким образом, чтобы они служили примером надлежащего поведения и укрепляли учение Библии.

Каждое животное, реальное или воображаемое, преподносило урок языком символизма. Лев был царём зверей (и напрямую связан с Иисусом). У мифического грифона имелись крылья и голова орла, тело льва, и, как считалось, он нападал и убивал лошадей. У антилоп были длинные рога, которыми они рубили деревья. Если они запутались в ветвях, то кричали и рычали, чтобы их освободили, и становились лёгкой добычей для охотников. Китообразный или черепахоподобный аспидохелон представлялся огромным морским чудовищем. Его огромная и скалистая спина была покрыта обильной растительностью, туловище часто принимали за морской остров. Считалось, что чудовище заманивает моряков, а затем затаскивает их под воду и топит. Согласно бестиариям, аспидохелон представлял сатану, который «обманывает тех, кого хочет поглотить».

Всё это были попытки осмыслить огромный мир. Наряду с бестиариями пышно расцвела религиозная литература – жития святых, которые содержали, помимо исторических сведений, значительное количество чудес и волшебства. Так, история святого Никасия Реймсского, можно сказать, предвосхитила историю, изложенную в повести «Голова профессора Доуэля» А. Беляева. Никасий не дочитал псалом, когда язычники отрубили ему голову, и его тело взяло говорящую голову в руки и отправилось к месту своего упокоения. Явления святых простым людям с целью направить их на верный путь или оказать помощь в принятии судьбоносных решений отдаленно схожи с общением умерших джедаев и Люка Скайуокера. А волшебные голоса и видения, которые преследуют героиню последних трёх частей киносаги «Звёздные войны», кому-то напомнят общение Жанны д'Арк с ангелами.

В европейский фантастический пантеон вплетались различные мифы и небылицы про сверхъестественных существ. Как известно, не Брэм Стокер придумал кровопийцу Дракулу: вампиры, упыри и прочие вурдалаки существовали в народном фольклоре за многие века до появления первого вампирского романа. Интересно, что сегодня вампиры, которые традиционно являются персонажами поджанра фантастики, начинают медленное движение в сторону научной фантастики. Так, в своём романе «Ложная слепота» канадский биолог и писатель-фантаст Питер Уоттс буквально воссоздаёт эволюцию вампиров со времён плейстоцена, объясняя с псевдонаучной точки зрения, почему эти существа боятся символа креста или точнее перекрестия линий под прямым углом. И вообще посыл Уоттса очень интересен, ведь вампиры отлично бы подошли для фантастических сюжетов про освоение космического пространства.

Фантастические сюжеты в литературе встречаем и за пределами Европы, так, в арабских странах распространилось собрание сказок «Тысяча и одна ночь», в которых фантастический элемент порой занимал центральное место. Таким, например, является повествование «Приключения Булукии», которое, без сомнения, восходит к древнему шумерскому эпосу о Гильгамеше. Булукия в поисках травы бессмертия встречает говорящих змей величиной с верблюдов, бродит, подобно Христу, по поверхности моря, открывает гробницу Соломона, посещает странные райские острова, обнаруживает деревья, на ветвях которых гроздьями растут человеческие головы, входит в эдемский сад и изгоняется из него великаном, имеет аудиенцию с правителем джиннов. Также Булукия получает сведения о масштабах и структуре космоса от огромного ангела, сидящего на вершине горы Каф. Ангел рассказывает Булукию о множестве миров. Существует сорок миров, каждый из которых более чем в сорок раз больше мира Булукии, лежащего за горой Каф, и каждый со своими странными обитателями, цветами и ангелами-хранителями. По сути, происходит открытие Мультивселенной за тысячу лет до того, как это понятие распространится в современной науке.

Сфера научной фантастики охватывает не только космос. В романах Жюля Верна и Эдгара Райса Берроуза, например, говорилось о возможности жизни под водой. А в этом их предвосхитили арабские сказители. В цикле рассказов о Джульнаре Морской повествуется о людях, живущих под водой (магическая сила Соломоновой печати позволяет им это делать). А в «Сказке об Абдаллахе земном и об Абдаллахе морском» изображается альтернативное общество, своего рода утопия. Однако утопии редко встречаются в исламской художественной и нехудожественной литературе. В конце концов, всем было хорошо известно, что правила и нормы идеального общества изложены в Коране, а детали проработаны в высказываниях и практике пророка Мухаммеда, и было принято считать, что строгого соблюдения исламских законов и обычаев достаточно для построения идеального общества.

Другая серия самых известных всем с детства сказок о Синдбаде-мореходе, безусловно, опирается на несколько искажённую информацию, полученную от арабских мореплавателей, однако этот реальный элемент в путешествиях Синдбада не следует преувеличивать. Так, персидский капитан Бузург ибн Шахрияр во второй половине X века в сборнике «Книга о чудесах Индии» утверждал, что девять десятых чудес мира находятся на Востоке. При написании трактата капитан Бузург действительно опирался на реальные рассказы моряков и купцов о том, что они видели в Индии, Китае, на Яве и, возможно, даже в Японии. Однако главным оставался религиозный контекст, рассказы дополнялись фантастическими сообщениями об островах амазонок, обществами каннибалов, островами, на которых обитают огромные обезьяны, люди с собачьими головами и растут деревья с человеческими головами. И чем дальше путешественник удалялся от сердца ислама, тем более странным и чудным становился мир, пока, в конце концов, капитан не достиг самого дальнего моря. По его описанию, вода там тёмная, зловонная и необитаемая.

Вслед за информаторами капитана ибн Шахрияра мы отправляемся в средневековый Китай, где создавались собственные фантастические произведения, которые в XVII веке будут объединены в «Ляо-чжай-чжи-и» («Рассказы о чудесах из кабинета Ляо») Пу Сунлином. Большая часть новелл этого собрания представляет фантастику в качестве сновидений героев, порой эти сны неотличимы от реальности, а некоторые рассказы, например, «Лисий сон», представляют сюжет в образе разворачивающихся капустных листьев. За каждым новым листом открывается новая грань повествования.

На островах Японии местные жители тоже сочиняли свои сверхъестественные истории – кайданы, в которых реальность переплеталась с самыми чудесными и удивительными вещами. В лиричной повести «Дзюрокудзакура» у самурая в саду засыхает вишня, которую он безумно любит. Мужчина вспоминает легенды о том, как можно спасти мёртвое дерево, и, произнося заклятие, кончает жизнь самоубийством. Его дух вселяется в вишнёвое дерево, и в тот же час оно расцветает. В рассказе «Сон Акиноскэ» главный герой, засыпает и отправляется в удивительную страну, в которой правит некий повелитель Токоё. Акиноскэ женится на дочери Токоё и отправляется на остров Райсю править. Там земля плодородна, а население не знает недугов и нужды. Люди там столь добронравные, что все законы исправно соблюдаются. Акиноскэ прожил на острове двадцать три года, а затем проснулся в реальном мире, в котором, как оказалось, не прошло и пяти минут. Выясняется, что Акиноскэ жил и правил в стране муравьёв. Использование мира насекомых в фантастической литературе очень обширно: от цикла «Мир пауков» Колина Уилсона до супергероев комиксов вроде Человека-Муравья и ему подобных.

Из сокровищницы мирового фольклора, сдобренной сверхъестественными мотивами и фантастическими элементами, постепенно начали произрастать фантастические романы XVI и XVII веков, которые вначале использовали фантастику лишь частично для своих определённых целей.

Неистовый Ариосто. Фантастика в Эпоху Возрождения

Эпоха Возрождения, которая пришла на смену тёмным векам, отнюдь не исключала создания новых религиозных текстов, однако на литературной арене расцветает рыцарский роман. Этот жанр не нов для европейской литературы, но работы мастеров Ренессанса не только создают гуманистическую версию рыцарского стихотворного романа, но и включают в него фантастические элементы, которые интересуют нас больше всего.

У среднестатистического читателя с эпохой раннего Возрождения связаны обычно три имени – Данте и его странствие в Ад, Чистилище и Рай в «Божественной комедии», Петрарка и его мелодичные любовные сонеты, а также Боккаччо и яркие новеллы «Декамерона». И очень редко, когда кто-либо назовёт имя ещё одного итальянского поэта и драматурга – Лудовико Ариосто. Однако некоторые критики иногда ссылаются на значительное по своему масштабу произведение Ариосто «Неистовый Роланд» (1534) как отправную точку для НФ, потому что в поэме описывается путешествие на Луну.

Сын чиновника двора герцога Феррары и знатной женщины, Лудовико Ариосто родился на севере Италии в городке Реджо-нель-Эмилия в 1474 году, учился в Ферраре и тридцать лет служил в качестве секретаря кардинала Ипполито I д'Эсте, которому и посвящено рассматриваемое ниже произведение. Ариосто совершал по поручению кардинала частые посольские визиты в столицы соседних государств (в то время Италия состояла из множества отдельных герцогств и республик): Мантуя, Модена, Милан, Флоренция, несколько раз побывал в Риме. А также отвечал за организацию придворных празднеств, эта работа была больше всего по душе творческому и талантливому Ариосто. Он начал составлять поэму «Неистовый Роланд», писал лирические стихи, пьесы, ставил спектакли.

В 1518 году вместо кардинала Ипполито, назначенного епископом Будапешта, Ариосто перешёл на службу к герцогу Феррары Альфонсо. И на несколько лет стал губернатором Гарфаньяны, где должен был следить за соблюдением законов в безжалостном мире феодальных пороков Апеннинских гор. Служба давалась Ариосто тяжело, и лишь с 1525 года по 1533 он вновь оказался в Ферраре и руководил представлениями и развлечениями герцогского двора, став придворным комедиографом. Театральные постановки обычно приурочивались к сезону знаменитых итальянских карнавальных шествий и празднеств, которые отличались особой красочностью. В эти же годы у Ариосто появляется свободное время, и он продолжает работу над поэмой «Неистовый Роланд».

Произведение рассказывает о приключениях великого рыцаря Роланда, подданного Карла Великого, с которым европейский читатель знаком по таким произведениям, как «Песнь о Роланде» XII века и «Влюблённый Роланд» Маттео Боярдо. Великий и могучий воин, этакий Шварценеггер или Конан XVI века, для которого смысл жизни в кредо «Крушить врагов, видеть их порабощёнными, слышать крики и стоны их женщин!», влюбляется и сходит с ума. Отсюда, собственно, и название поэмы: Роланд впадает в неистовство в свой любви к Анджелике, дочери катайского (читай – китайского) царя Галафрона. Но вот беда: объехав половину Европы в её поисках, Роланд узнает, что его пассия полюбила другого. Разум героя не выдерживает, и он выкидывает оружие, срывает доспехи, рвёт своё платье; и голышом бежит по лесам, голыми руками вырывает дубы, утоляет голод сырым мясом, встречных людей раздирает пополам, в одиночку сокрушая целые солдатские полки. Роланд носится по Франции, Испании, через пролив попадает в Африку; и ужасный слух о его судьбе долетает и до двора Карла Великого. Пока Роланд безумствует, на королевство Карла наступают несметные рати иноверцев – сарацин. Чтобы исцелить величайшего героя Франции, английский рыцарь Астольфо совершает настоящую одиссею. Астольфо прекрасно экипирован для столь непростого и деликатного дела, у него есть волшебное копьё, которое выбивает из сёдел противников рыцаря. Волшебный рог, трубный звук которого обращает в паническое бегство как людей, так и животных, и вдобавок ко всему ещё и огромный талмуд с чётким указанием, описывающим как противостоять тем или иным чарам или волшебству. Поэтому не удивительно, что этому воину всё по плечу. Он убивает чудо-великана, сражается на турнирах, побеждает африканского чернокнижника и злодея Атланта. Заполучив волшебное крылатое существо – гиппогрифа Атланта, герой, подобно еврипидовскому Беллерофонту, отправляется в небеса. Он посещает эфиопское царство, где отвратительные полуженщины-полуптицы – гарпии, словно возникшие из мифа об аргонавтах, расхищают пищу, моря местного царя голодом. Астольфо трубит в рог и загоняет гарпий в ад и заодно посещает, подобно герою Данте, некоторые уголки преисподней. Государь эфиопов указывает герою на высокую гору, на которой находится земной рай. Рыцарь уносится на вершину этой горы, где встречает Иоанна Богослова, который отправляется вместе с Астольфо на Луну. Именно на этом ночном светиле и находятся все потерянные или забытые на Земле вещи, там же хранится и рассудок Роланда.

Апостол Иоанн снаряжает колесницу:

«Четырёх красноогненных коней

Впряг в ярмо вествователь слова Божия,

Воссадил Астольфа рядом с собой

И повёл поводьями в вышину,

И колеса закружились по воздуху».[1]

Это та же огненная колесница, что отнесла в ветхозаветные времена пророка Илию на небо.

Астольфо с Иоанном прилетает на Луну и видит там такую картину:

«Вся луна – как из безупречной стали

И такая же или чуть поменее,

Чем земельный шар,

Этот шар с морями и сушами,

Влагою оплавленный со всех сторон…

На луне – не то, что у нас:

Не те реки, не те поля, озёра,

Не те горы, холмы и долы,

А меж них и замки и города,

А дома в них уж такие большие,

Каких отроду не видывал паладин,

А леса пространные и дремучие,

Где охочи нимфы гонять зверей».

Чего только нет на спутнике Земли: тут и слава, и царственные венцы великих древних царств, города и замки, полные злата, стоящие в развалинах, и странные сосуды, на одном из которых лаконичная надпись: «Роландов рассудок». Захватив с собой ум Роланда, Астольфо устремляется на Землю. Там уже идёт бой у стен Парижа, сарацины теснят христианское воинство, и почти как в современном боевике Астольфо в последнюю минуту успевает вернуть разум герою Франции, и чаша весов склоняется на сторону французов.

Поскольку одной из ключевых стратегий НФ является буквализация метафор, может показаться, что Луна Ариосто – типично научно-фантастическое место. Но в образной буквализации метафор Ариосто нет ничего систематического. Данный приём в тексте служит созданию сатирического повествования. Если бы предприимчивый поэт переписал эту поэму, построив мир вокруг задачи, с помощью которой человеческое сознание было бы сжижено и способно транспортироваться на Луну, это было бы похоже на НФ, особенно если бы поэма исследовала последствия для общества в целом столь причудливой технологии.

Тем не менее эпопея Ариосто находится на пороге открытия планетарной фантастики, начиная отходить от более простой магии средневекового романа и приближаться к видам структурной фабуляции, которые должны были появиться в XVII веке. Когда Астольфо впервые приближается к Луне, она предстаёт ему как созданная «из безупречной стали», но когда он подлетает ближе, то замечает, что планета имеет ландшафт, подобный земному: другие реки, другие озера, другие холмы, города, замки. Как отмечает литературный критик Констанция Ламберт, это двойное восприятие отражает «два диаметрально противоположных, хотя и одинаково актуальных символических значения Луны», как символа чистоты, связанного с Девой Марией, и как символа испорченности и непостоянства. Действительно, символическая двусмысленность отражается именно в статусе Луны: как разделительной линии между тленным, материальным, подлунным миром и чистым, вечным, божественным Небесным царством. Астольфо на самом деле не путешествует на другую планету; он путешествует (с божественной санкции и под покровительством Святого Иоанна) к пределу материального царства. Несмотря на сходство с лунными путешествиями Иоганна Кеплера или Фрэнсиса Годвина XVII века, Ариосто, как считает историк фантастики Адам Робертс, не открывает новую форму научной фантастики в «Неистовом Роланде». Скорее он использует материального человека настолько, насколько ему позволяют теологические ограничения космоса до научных воззрений и открытий эпохи Коперника.

Интересно, что произведение Ариосто множество раз переиздавалось и получило широкое распространение в Западной Европе. Его переводили на английский, французский и другие языки в течение XVI–XVII вв., а упомянутые выше Кеплер и Годвин читали поэму «Неистовый Роланд» и кое-что использовали в собственных пассажах о Луне, поэтому можно говорить о влиянии поэмы Ариосто на раннюю фантастическую литературу.

(Продолжение следует)

[1] Перевод М. Л. Гаспарова.