Елена Бурцева. Гуманизм зрелой лирики М.Ю. Лермонтова

Лермонтов родился в Москве в ночь со 2 на 3 октября (по ст. стилю) 1814 года. В роду Лермонтовых по мужской линии чередовались имена Петр и Юрий, и так как отца будущего поэта звали Юрием Петровичем, то сына должны были назвать Петром Юрьевичем, но, вполне возможно, чтобы угодить теще, Юрий Петрович согласился назвать сына в честь отца своей жены – Марии Михайловны, в девичестве Арсеньевой. Со стороны отца о родных поэта нам известно немного. По материнской линии родственники Михаила Юрьевича были примечательными, ведь бабушка поэта происходила из рода Столыпиных. Дяди, двоюродные братья Лермонтова были людьми образованными, владели языками, хорошо знали историю, географию, военные науки, некоторые из них оставили заметный след в истории России.

Вопреки распространенному мнению о том, что родители Лермонтова – Юрий Петрович и Мария Михайловна – не ладили между собой и это стало причиной нелюбви бабушки поэта к своему зятю, молодые супруги любили друг друга. Живя в одном доме, они, тем не менее, писали друг другу записочки в стихах. Устоявшийся образ неверного мужа нуждается, бесспорно, в корректировке. Бабушке поэта, Елизавете Алексеевне Арсеньевой, было всего 44 года, когда она потеряла свою единственную дочь. Как вспоминали современники, она была «готова на всякие жертвования для достижения своей цели». Именно ради «достижения своей цели» она прибавила себе больше десяти лет, чтобы в глазах общества выглядеть «старушкой», которую нельзя обидеть и которую следует почитать и слушаться. Еще некоторое время после смерти матери поэта отец и бабушка жили вместе, одной семьей, как было и при жизни Марии Михайловны, сначала в имении Арсеньевой Тарханы, затем почти год – в Пензе. Но потом им пришлось разъехаться, и Юрий Петрович был вынужден оставить своего единственного сына у тещи. Но не потому, что не любил его, а потому что хорошо понимал, что, забрав Мишеньку, он лишит его перспектив в будущем, ведь Елизавета Алексеевна сделала все возможное, чтобы наследство Марии Михайловны ни зять, ни внук не получили в случае, если бы ее с Мишенькой разлучили.

Елизавету Алексеевну, конечно, можно понять. Прижимистая помещица в ней боролась с любящей бабушкой, ведь если Юрий Петрович покинул бы Тарханы с сыном, она осталась бы в полном одиночестве. Все ее близкие – муж, дочь – умерли. И единственным смыслом жизни оставался горячо любимый внук, которого делить с зятем она не пожелала. Но и Юрий Петрович, оставив сына на попечении тещи, безусловно, оставил в Тарханах часть своего сердца. После смерти жены он больше не женился, и Мария Михайловна до последних дней была для него единственной большой любовью. Более того, о незаурядности ума и чистоте помыслов отца поэта мы можем судить из его прощального письма, которое он написал незадолго до своей смерти от болезни в 1831 году. К своему единственному сыну Юрий Петрович обратился с такими словами: «Хотя ты еще и в юных летaх, но я вижу, что ты одaрен способностями умa, – не пренебрегaй ими и всего более стрaшись употреблять оные нa что-либо вредное или бесполезное: это тaлaнт, в котором ты должен будешь некогдa дaть отчет Богу! Ты имеешь, любезнейший сын мой, доброе сердце, – не ожесточaй его дaже и сaмою неспрaведливостью и неблaгодaрностию людей, ибо с ожесточением ты сaм впaдешь в презирaемые тобою пороки. Верь, что истиннaя, нелицемернaя любовь к Богу и ближнему есть единственное средство жить и умереть покойно. Блaгодaрю тебя, бесценный друг мой, зa любовь твою ко мне и нежное твое ко мне внимaние, которое я мог зaмечaть, хотя и лишен был утешения жить вместе с тобою. Тебе известны причины моей с тобой рaзлуки, и я уверен, что ты зa сие укорять меня не стaнешь. Я хотел сохрaнить тебе состояние, хотя с сaмою чувствительнейшею для себя потерею, и Бог вознaгрaдил меня, ибо вижу, что я в сердце и увaжении твоем ко мне ничего не потерял. Прошу тебя уверить свою бaбушку, что я вполне отдaвaл ей спрaведливость во всех блaгорaзумных поступкaх ее в отношении твоего воспитaния и обрaзовaния и, к горести моей, должен был молчaть, когдa видел противное, дaбы избежaть неминуемого неудовольствия. Скaжи ей, что неспрaведливости ее ко мне я всегдa чувствовaл очень сильно и сожaлел о ее зaблуждении, ибо, явно, онa полaгaлa видеть во мне своего врaгa, тогдa кaк я был готов любить ее всем сердцем, кaк мaть обожaемой мною женщины! Но Бог дa простит ей сие зaблуждение, кaк я ей его прощaю»*.

Юному поэту было всего 17 лет, но отец сумел разглядеть в нем большой талант, и даже более того – предостеречь именно от того, что будет всегда терзать Лермонтова, – ожесточения против пороков.

С юности Лермонтов готовил себя к литературному поприщу. Получил блестящее домашнее образование, изучал языки – немецкий, французский, английский (бонной Лермонтова была немка Христиана Осиповна Ремер, гувернером – француз Жан Капэ, затем – англичанин Виндсон). Потом продолжил обучение сначала в Благородном пансионе при Московском университете (1827), к этому времени относится его увлечение театром и чтение Шекспира и Байрона в оригинале; позже – в Московском университете на нравственно-политическом, а затем словесном отделении (1830). Но, проучившись в университете в Москве почти два года, Лермонтов был вынужден перевестись в Петербургский университет, в котором ему было предложено поступить снова на первый курс. В 1832 году поэту было всего 18 лет. Но в юноше жил уже вполне сложившийся художник, автор многочисленных стихотворений, романтических поэм, драматических произведений. В 18 лет это был глубокий мыслитель, философ, не просто постигающий, но уже постигший многие загадки человеческого бытия. Поэтому предложение снова поступить на начальный университетский курс и проучиться еще три года для Лермонтова было, конечно же, неприемлемо. Своей начитанностью он мог поспорить с некоторыми профессорами, что и показали экзамены в Москве. Поэтому Лермонтов принял неожиданное для всех его друзей и близких знакомых, которые видели в нем будущего литератора, решение – поступить в военную школу, окончив которую через два года он наконец-то мог стать вполне самостоятельным человеком. Так, в ноябре 1832 года Лермонтов поступил в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, а в ноябре 1834 года был произведен в корнеты лейб-гвардии Гусарского полка.

Бытует мнение, что за время обучения в юнкерской школе Лермонтов почти не занимался творчеством, что это были для него два бесплодных и мучительных года. Действительно, если мы заглянем в полное собрание сочинений поэта, то за 1833–1834 годы найдем лишь несколько стихотворений. Но нельзя забывать о том, что именно в это время Лермонтов создает свое первое масштабное произведение – незаконченный исторический роман о крестьянском восстании под предводительством Пугачева «Вадим». В юнкерской школе продолжалось интенсивное духовное и художественное развитие поэта. Интересно отметить, что это развитие шло параллельно пушкинскому движению к «поэзии действительности», т.е. реализму. Но если А.С. Пушкину, работавшему в 1832–1834 годах над пугачевской темой, было больше тридцати лет и результатом его труда стали повесть «Дубровский», исторический роман «Капитанская дочка», историческая хроника «История пугачевского бунта», то Лермонтову было не больше двадцати, однако его интересовали те же вопросы исторического и государственного плана, что и Пушкина.

В январе 1837 года Пушкин был убит. И Лермонтов написал знаменитое стихотворение «Смерть поэта», прославившее его на всю Россию как наследника пушкинского гения. Для поэта наступил последний, зрелый период творчества, который продлился чуть больше четырех лет – до трагической гибели на дуэли летом 1841 года. И именно в эти последние четыре года жизни Лермонтов достиг вершин гуманизма в своей лирике.

1837 год. «Когда волнуется желтеющая нива». История создания этого стихотворения довольно примечательна. Оно написано в те самые дни, когда Лермонтов находился под арестом за стихотворение на смерть Пушкина. Двоюродный брат поэта Аким Шан-Гирей вспоминал, что поэту было запрещено вести переписку и поэтому ему не давали бумаги, перьев и чернил. Тогда он попросил друзей заворачивать хлеб в серую бумагу и на этих листах с помощью спички, которую макал в сажу, разведенную в вине, записал несколько стихотворений, в том числе и «Когда волнуется желтеющая нива…». В 1840 году, когда поэт, будучи уже автором более трехсот стихотворений, решился на выпуск своего первого поэтического сборника, ставшего его единственным прижизненным изданием, то поместил в него всего 28 стихотворений, большая часть которых была уже известна публике по журнальным публикациям. В число пяти впервые опубликованных Лермонтов включил и думу «Когда волнуется желтеющая нива…».

Графически стихотворение представляет собою четыре строфы, делящиеся по смыслу на две части: первая – большая – три строфы и вторая – заключительная – четвертая строфа. Первая часть скреплена анафорой – повторением в начале каждой новой строфы слова «когда». Это «когда» не только объединяет, но и объясняет и рисует масштабную картину природного мира – меняющегося, в вечном движении. Если мы с полной определенностью можем сказать, что любимым временем года Пушкина была осень, то в отношении Лермонтова однозначного ответа на вопрос, какое время года любил поэт больше, нет. Потому что в своих стихотворениях он рисует мир как вечную смену разных природных времен. И главной связующей силой стремительного меняющегося мира становится гармония, царящая в природе. Мир прекрасен во всех своих проявлениях: это может быть и конец лета, когда в полях «волнуется желтеющая нива», и ранняя осень, когда «прячется в саду малиновая слива», это может быть весна, когда «из-под куста мне ландыш серебристый приветливо кивает головой». Это может быть «румяный вечер» или «утра час златой». Любое время года и любое время суток прекрасны, потому что они наполнены гармонией и красотой. Природа в стихотворении Лермонтова одушевлена и одухотворена: слива «прячется», ландыш «кивает», ключ «играет», «лепечет». И вывод, заключенный в четвертой строфе: «когда» в природе царит гармония, «тогда» человек, способный эту гармонию увидеть и почувствовать, получит и нечто большее – «смирение» души, ощущение полного счастья и соприкосновение с божественным:

И счастье я могу постигнуть на земле,

И в небесах я вижу Бога…

Религиозные мотивы присутствуют в лирике Лермонтова разных периодов, но наиболее сознательно, глубоко и мудро они проявляются в лирике последних лет. Момент умиротворения и гармонии от слияния с природой дает ощущение соприкосновения с божественным. Лермонтовское обращение к Богу соответствует тому, что писал о молитве Матфей (6:7-8): «Хотят молиться по выученным молитвам, а того не видят, что исправляя их с чрезмерной точностью, делают эти молитвы бесплодными и заглушают в себе молитву сердечную». Лермонтовская дума «Когда волнуется желтеющая нива…» в последней строфе звучит как «молитва сердечная», выражающая естественный порыв, идущий из глубины души.

1838 год. «Казачья колыбельная песня». Всю вторую половину 1837 года Лермонтов провел в своей первой ссылке на Кавказе. Вернулся в Петербург он только в январе 1838 года, привезя с собою массу впечатлений, идей и новых произведений. Казачьи станицы Ставрополья, Кавказской линии и Черноморья, путешествие из Тифлиса во Владикавказ по Военно-Грузинской дороге – все это было запечатлено в стихотворениях, рисунках, очередной редакции поэмы «Демон» и скоро будет воспроизведено в зарождающемся «Герое нашего времени». Вернувшись в Петербург, Лермонтов написал стихотворение «Казачья колыбельная песня», которое опубликовал в 1840 году в журнале «Отечественные записки», а потом и в своем единственном поэтическом сборнике этого же года. Стихотворение настолько прочно вошло в народный обиход, что среди гребенских казаков существовала легенда о том, что Лермонтов в станице Червленой услышал, как казачка пела над колыбелью ребенка, и под впечатлением ее песни написал свою.

Жанр песни в русской лирике характеризуется простотой содержания и формы. Специфика этого жанра состоит еще и в том, что лирическая песня в поэтической форме отражает реальную действительность. В одном из исследований по лирике о песне сказано, что в ней важны «краткость текста, ясность, простота изложения и чистота языка, близость тематики к народной жизни, к народным запросам и интересам»*. Все это мы находим в «Казачьей колыбельной…» Лермонтова. Это стихотворение сюжетно, в нем постепенно разворачивается картина неизбежного будущего всякого казака, живущего на приграничной территории. Но особенностью этого поэтического текста является не только наличие в нем явной сюжетной линии, но и его необыкновенная мелодичность.

С юности Лермонтов увлекался музыкой. Учась в Благородном университетском пансионе в Москве, он обучался игре на скрипке и фортепиано, позже, в Петербурге, играл на гитаре. И это связано не только с музыкальной одаренностью юного поэта. Его эстетическое и художественное развитие происходило в эпоху романтизма, а романтики считали именно музыку самым полным и ярким видом искусства, способным выразить их эстетический идеал. Поэзия – это воплощенная в слове музыка. Лермонтовские стихи музыкальны за счет особой интонационной и ритмической выразительности. Не случайно это стихотворение (как и много других поэтических текстов Лермонтова) было положено на музыку и вошло в исполнительский репертуар мужчин, хотя колыбельные, как правило, исполняются женщинами.

Начало стихотворения – сердечный монолог матери, в котором присутствуют все необходимые атрибуты колыбельной: сон, ясный месяц, сказка, дрема, глазки… Но дальше колыбельная приобретает почти походный темп:

По камням струится Терек,

Плещет мутный вал;

Злой чечен ползет на берег,

Точит свой кинжал…

…Сам узнаешь, будет время,

Бранное житье…

…Провожать тебя я выйду –

Ты взмахнешь рукой…

Перекрестная рифма придает не только ощущение звуковой гармонии, но и служит смысловой законченности каждой строфы, которая превращается в маленький рассказ о том, что ждет младенца в будущем. Этой же цели смысловой законченности строфы служит и закольцовывающий ее повтор «баюшки-баю». А разностопный хорей наделяет стихотворение особым ритмом с перепадами в звучании:

Спи, младенец мой прекрасный,

Баюшки-баю.

Тихо смотрит месяц ясный

В колыбель твою…

Автору удалось проникнуть в тайники души матери, которая, качая своего ребенка, предвидит тяжелую долю будущего воина и свои слезы:

Стану я тоской томиться,

Безутешно ждать;

Стану целый день молиться,

По ночам гадать;

Стану думать, что скучаешь

Ты в чужом краю…

Лермонтову, как никому другому, в этих стихах с особой задушевностью, музыкальностью удалось выразить материнскую нежность:

Спи, мой ангел, тихо, сладко,

Баюшки-баю…

1839 год. «Памяти А.И. Одоевского». В дореволюционном российском литературоведении, как и в литературоведении советского периода, Лермонтова часто обвиняли в эгоцентризме, демонизме, сравнивая самого поэта с созданными им литературными образами – Печорина, Арбенина, Демона. Но знакомство со стихотворением «Памяти А.И. Одоевского» убеждает в том, что Лермонтов был не просто поэтом-гуманистом, но и человеком способным на глубокие чувства, верную дружбу, способным любить, дружить, скорбеть о потерях.

Александр Иванович Одоевский, которому посвящено это стихотворение, был незаурядной личностью. Он происходил из старинного княжеского рода, состоял в родстве с драматургом и дипломатом А.С. Грибоедова, который считал Одоевского одним из самых лучших людей современности. В 23 года Одоевский стал участником восстания на Сенатской площади. За это он поплатился годом одиночного заключения в Петропавловской крепости и приговором к каторжным работам на 12 лет. Именно Одоевский ответил Пушкину стихотворением «Наш ответ» на знаменитое пушкинское «Послание в Сибирь». Позже ему сократили двенадцатилетний срок до восьми лет, и в 1837 году он был «помилован» переводом рядовым на Кавказ в Нижегородский драгунский полк, в котором отбывал свою первую ссылку и Лермонтов. В том году поэт познакомился со многими декабристами, которые, как и Одоевский, переводились из Сибири на кавказскую войну. Но подружился он только с Одоевским, самым молодым из участников восстания, да к тому же – поэтом, другом К. Рылеева, А. Бестужева, В. Кюхельбекера. От Одоевского Лермонтов мог узнать о людях, о которых много слышал, но с которыми никогда не был знаком. Кроме этого, они много беседовали на философские темы, делились впечатлениями о современной жизни. Уже в Петербурге Лермонтов узнал о том, что летом 1839 года Одоевский заболел лихорадкой и умер. Это известие так потрясло поэта, что почти сразу по получении его он написал стихотворение, которое в том же году было опубликовано в журнале «Отечественные записки» под заглавием «Памяти А.И. О-го».

Основная тема этого стихотворения – тема дружбы. В нем Лермонтов раскрывает истинный облик друга, который, несмотря на все перенесенные испытания, сумел сохранить:

…и блеск лазурных глаз,

И звонкий детский смех, и речь живую,

И веру гордую в людей и жизнь иную.

Поэт противопоставляет образ лирического героя «толпе людской», «свету» которым «чуждо существование» того, кто был рожден для «надежд», «вдохновений», «поэзии» и «счастья». Сложная ямбическая строфа неторопливо выражает чувства к адресату, которые в финальной строфе приобретают почти торжественную интонацию. Поэт выразил свою сокровенную мысль о том, что истинное успокоение, умиротворение можно получить только в единении с природой, дарящей мир и покой измученному сердцу:

Все, чем при жизни радовался ты,

Судьба соединила так чудесно:

Немая степь синеет, и венцом

Серебряный Кавказ ее объемлет;

Над морем он, нахмурясь, тихо дремлет,

Как великан, склонившись над щитом,

Рассказам волн кочующих внимая,

А море Черное шумит не умолкая.

1840 год. «Есть речи – значенье…». Интересна история, рассказанная современником поэта о том, как издатель журнала «Отечественные записки» А.А. Краевский, которому Лермонтов привез это стихотворение, попросил того исправить «ошибку» в строфе: «Не встретит ответа / Средь шума мирского / Из пламя и света / Рожденное слово…», но поэт, несколько минут помучившись с заменой, решил печатать как есть. Cовременные специалисты сошлись во мнении, что «пламя» – это вполне допустимая грамматическая форма, встречающаяся в поэзии XVIII–XIX веков (на это, например, указывает Э. Найдич в своей работе 1994 года «Этюды о Лермонтове»).

Стихотворение написано двухстопным амфибрахием. Амфибрахий – спокойный, ритмический размер, он течет в этом произведении плавно, стих за стихом. Но в то же время, в каждом стихе явно чувствуются паузы, смысловые, ритмические. Строка очень короткая, каждое слово в ней – логический центр. Паузы позволяют выделить эти центры, донося до читателей заложенный в них авторский смысл. Только в первом стихе выделение синтаксическое, дальше – только ритмически-интонационное:

Есть речи – значенье

Темно иль ничтожно,

Но им без волненья

Внимать невозможно…

Что это за речи? Что это за звуки, слова, услышав которые лирический герой провозглашает: «Но в храме, средь боя / И где я ни буду, / Услышав, его я / Узнаю повсюду. // Не кончив молитвы, / На звук тот отвечу / И брошусь из битвы / Ему я навстречу». Наверное, у каждого читателя этого стихотворения должен быть свой ответ на эти вопросы. Но, несомненно, поэт сумел достучаться до людских сердец, заставив вспомнить то незыблемое, что свято для каждого из нас.

1840 год. «Из Гете». Существует множество переводов «Ночной песни странника» Гете: Б. Пастернака, В. Брюсова, И. Анненского. Но, пожалуй, лучше Лермонтова это стихотворение никто не перевел. Лермонтовский «вольный» (хотя, достаточно близкий, в чем убеждаешься, сделав подстрочник немецкого текста) перевод получился необыкновенно мелодичным. Это оценили русские композиторы, в частности А.Г. Рубинштейн, написавший на эти слова музыкально-лирическую зарисовку на два голоса.

Стихотворение можно назвать поэтической миниатюрой. Тем поразительнее, как в одну строфу из восьми строк поэту удалось вместить глубочайший философский смысл о единении природы и человека. Некий абстрактный лирический герой, чей голос звучит, ощущает природу как мир покоя, сна, отдохновения от забот, мыслей, суеты. И он же приглашает каждого присоединиться к созерцанию и ощущению покоя в мире, приглашает наполниться той гармонией, которая царит в природе.

Поэт использует минимум средств художественной выразительности, но все они яркие. Несколько метафорических эпитетов («тихие долины», «свежая мгла») и олицетворения («горные вершины спят», «не дрожат листы») помогают создать эмоциональный фон тишины и покоя. Мелодичность, напевность трехстопного хорея с перекрестной рифмой усиливается ассонансом («гОрные вЕршины / спят вО тьмЕ нОчнОй») и аллитерацией (верШины, ноЧной, свеЖей , дроЖат, подоЖди, отдохнеШь).

Человек и ожившая природа готовы слиться воедино. Поэт словно говорит нам о том, что в то мгновение, когда человек сможет почувствовать покой окружающего мира, этот покой станет частью и его жизни.

1841 год. «Родина». Включение в элегию-раздумье «Родина» социально-философских мотивов можно назвать новаторством поэта, ведь традиционно для поэзии первой половины XIX века элегия была полна «элегического чувства» скорби, тоски, меланхолии (в поэзии, например, В. Жуковского или К. Батюшкова).

Лирический герой лермонтовского стихотворения вырывается из круга светского, официального мировосприятия к пониманию истинных и высших ценностных категорий, таких как природа, Родина, народ. Сюжетное построение стихотворения основано на конфликте чувства и рассудка: «Люблю отчизну я, но странною любовью!». Лирический герой стихотворения «с отрадой, многим незнакомой» любит:

Ее степей холодное молчанье,

Ее лесов безбрежных колыханье,

Разливы рек ее, подобные морям…

Всего в трех строчках поэт сумел охватить многообразие, временное и географическое, русской природы – зиму, лето, весну, степи, леса, реки. В следующих четырех строчках поэт в «действии» (и это можно считать необычным композиционным приемом в лирическом повествовании), разворачивает картину жизни, которая для многих почти ничего не значит, а для него – предмет трепетной любви и нежности:

Проселочным путем люблю скакать в телеге

И, взором медленным пронзая ночи тень,

Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,

Дрожащие огни печальных деревень.

Природа в этом стихотворении не фон, а символы, полнее раскрывающие психологический портрет лирического героя, в сердце которого живет любовь к таким простым, незамысловатым приметам жизни, как «дымок спаленной жнивы», «чета белеющих берез», «пляска с топотом и свистом», «говор пьяных мужичков». Поэт перечисляет приметы народного, деревенского быта и эти приметы рождают ощущение естественности и полноты жизни, неразрывно связанной с родной стихией. Лермонтов выражает в этом стихотворении взгляды «внутреннего» (по выражению В.Г. Белинского) человека. Впервые в русской лирике Лермонтов поэтизирует такие стороны исторического бытия русского человека, которые прежде мало привлекали поэтов. Не державно-государственные и не воинские или идеологические компоненты жизни составляют главный предмет гордости и любви поэта, а возможность органической связи с русской природой, такой неброской и скромной, как и сам российский народ, в котором, однако, таится скрытая от невнимательного взора красота.

В условиях крепостной России XIX века, в устах человека светского, офицера элитного полка, конечно, очень «странно» звучало уменьшительно-ласкательное «мужички», но не случайно Белинский выделил именно это стихотворение, назвав его «пушкинским», несомненно, прежде всего за высоту нравственного чувства и гуманизм.

Гуманизм, выраженный в лирике последних лет жизни поэта, складывается из множества составляющих: это и любовь к отдельным людям, и к народу в целом, это ощущение единения с родной природой, в которой лирический герой всегда находит успокоение, наполняясь присущей ей гармонией и красотой. Гуманистическая составляющая – это то главное, что делает лирику Лермонтова необычайно важной частью российской литературы.

* Исторический Вестник. – 1898. – Т. 74, № 10. – С. 395-397.

* Сидельников В.М. Поэтика русской народной лирики. – М, 1959. – 128 с.

Из архива: октябрь 2014г.