Галимьян Зинатуллин. Возрождение курая

В его художественной мастерской рабочая обстановка. На столах и на деревянных полках вдоль стен громоздится добрая сотня всевозможных пузырьков и банок, в которых краски, клей, лак. Всюду лежат слесарные и столярные инструменты, кисти. В одном углу на манер развешанного на просушку белья висят десятки лакированных кураев, пристегнутых за натянутые провода обыкновенными прищепками. На стене — несколько незаконченных образцов думбыру без струн. На полу аккуратные стопки листов фанеры и шпонок, под ногами следы опилок.

Здесь принято говорить на родном языке хозяина мастерской, на башкирском. Посетители мастерской любят и ценят все башкирское: историю, традиции, культуру, язык и, конечно же, национальную музыку. Именно национальная музыка, народные песни и мелодии и являются тем самым притягательным магнитом, который и объединяет хозяина с его многочисленными посетителями. Мне много раз приходилось быть свидетелем таких импровизированных встреч и мужских скупых объятий с похлопыванием по плечу. Профессиональные артисты и музыканты, студенты и преподаватели вузов, писатели и директора музыкальных училищ, работники районных Дворцов культуры — вот далеко не полный перечень тех, кто приходит в мастерскую девятиэтажного дома на улице Мубярякова.

— Наш неофициальный музыкально-духовный центр, — полушутя-полусерьезно говорят они. — Здесь мы отдыхаем душой и сердцем, еще сильнее ощущаем свою кровную связь с корнями народа. И это не пустые слова.

Многие слышали или читали о великом итальянском мастере Страдивари, скрипки которого приводят в благоговейный трепет музыкантов мира и до сих пор считаются непревзойденным шедевром ремесленного искусства. Но мало кто за пределами Башкортостана знает, что в республике живет и плодотворно работает единственный в своем роде мастер, который подобно Страдивари изготавливает музыкальные инструменты и ставит на них личное клеймо. Артисты почитают за честь играть именно на его инструменте. Пройдут годы — и «шугаюповские» кураи станут бесценными реликвиями. Несколько уфимских музеев уже приобрели их у мастера.

Итак, заслуженный деятель искусств Башкортостана, народный мастер курая и думбыру Вакиль Шакирович Шугаюпов. Сегодня маэстро 67 лет. Однако несмотря на столь почтенный возраст, язык не поворачивается назвать его стариком или аксакалом. Он явно из той редкой породы людей, которые с годами не то чтобы расцветают, но становятся кряжистей и крепче.

Вакиль Шакирович среднего роста, у него широкие плечи и крупные мужские руки. Всегда чисто выбритое лицо. Во рту постоянно торчит сигарета с фильтром. Мастер в движениях не суетлив, подчеркнуто спокоен, его небольшие темные глаза смотрят на собеседника внимательно, с детским любопытством. Голос его негромкий, мягкий и он по-старомодному крайне деликатен. В одежде скромен и консервативен, предпочитает темные костюмы и шляпы. Галстуков никогда не носит. Хотя всю жизнь был беспартийным, горячий сторонник коммунистического мировоззрения. В разговорах и спорах неизменно защищает бывшую Советскую власть, всегда голосует за представителей КПРФ. Убежденный атеист.

Родился Вакиль Шугаюпов в Салаватском районе Башкортостана. Этот край славен тем, что отсюда родом и национальный народный герой Салават Юлаев. Здесь течет полноводная и чистая река Юрюзань, холодильники с таким названием по сей день стоят во многих квартирах россиян. Вообще надо сказать, что Салаватский район взрастил и дал родному Башкортостану много замечательных людей во всех сферах деятельности, будь то политика или литература, медицина или спорт.

Что жизнь не сахар, стало понятно мальчишке с самого малого возраста. В двенадцать лет Вакиль вместе с младшим братом остался круглым сиротой. Родители умерли от туберкулеза, который в те далекие годы косил сельчан. Какое-то время ребята жили у тетки, затем — уфимский детдом и ремесленное училище. Здесь-то впервые и открылись в подростке способности к рисованию, пробудилась в душе неодолимая тяга к живописи. Честолюбивый юноша в восемнадцать неполных лет уезжает в Алма-Ату и с ходу поступает там в художественное училище. (Отметим в скобках — без какой-либо материальной либо моральной поддержки.)

Казалось бы, одаренный и сильный молодой человек теперь с надеждой и радостью окунется в мир любимых им масляных и акварельных красок. Но государственная машина в лице министерства обороны «выдергивает» Шугаюпова из числа студентов-первокурсников и отправляет служить на Северный флот. Четыре долгих, утомительно-однообразных года для молодого художника, любящего тепло и солнце, были как сибирская ссылка. Там, на военном крейсере, в возрасте двадцати лет он впервые познал вкус спиртного.

После службы на флоте Вакиль возвращается в Алма-Ату. Бывшие однокурсники уже покинули стены альма-матер, а вчерашнему краснофлотцу нужно было начинать все с начала.

Проходит еще четыре года. Вакиль Шугаюпов оканчивает училище и получает диплом. Происходит еще одно важное событие в его жизни — он женится на девушке, которая учится в этом же художественном училище, только в группе будущих скульпторов. Галя, как и жених, круглая сирота.

По распределению молодожены попадают сначала в Казань, но потом, по просьбе супругов, их переводят в Уфу. У них здесь нет никого и ничего, кроме дипломов.

— Первые годы в Уфе, — рассказывает мастер, — были чертовски трудными. По приезде в город мы столкнулись с непредвиденным бюрократическим барьером. В шестидесятые годы Уфа относилась к категории так называемых «закрытых» городов. Без местной прописки человек не мог устроиться на работу. А откуда приезжему взять эту прописку? С большим трудом мне удалось устроиться в одну из школ на скромную должность учителя рисования и черчения. Зарплата мизерная. Сняли квартиру в пятиэтажке. Затем родилась дочь. Галя с головой ушла в семейные заботы и махнула рукой на карьеру скульптора. Чтобы как-то свести концы с концами, я был вынужден с утра до вечера находиться в школе, и видел семью практически только по воскресеньям. Единственный костюм и сорочка износились, директор школы выделил мне деньги на покупку нового недорогого костюма, обуви и рубашки. Никогда не забуду эту сумму — 130 рублей. Хорошо помню, как в учительской по этому знаменательному событию товарищи устроили торжественное чаепитие с тортом и конфетами.

И еще вспоминается такой житейский эпизод. Когда перевелся работать в артель Союза художников Башкирии, в первое время денег по-прежнему катастрофически не хватало. В те годы я не пил совсем и в этом отношении среди богемы художников и литераторов выглядел белой вороной. Нам с женой было тогда не до жиру. Единственным праздником, который мы с ней отмечали, был Новый год — покупали бутылку шампанского, сладости, фрукты и этим все ограничивалось.

Так вот, однажды в доме в очередной раз кончились деньги. Жена посоветовала съездить к директору Художественного фонда и попросить небольшой аванс. Наскребли двенадцать копеек на трамвай, тогда билет стоил три копейки, а нужно было ехать с пересадками. В случае неудачи денег не оставалось даже на обратную дорогу. Приезжаю, захожу к «боссу» и все напрямик выкладываю. Он поднимает трубку телефона и тут же отдает распоряжение выписать мне сто рублей. Через минуту влетает главный бухгалтер в кабинет и заполошным голосом, будто ее обокрали, кричит, что таких денег в кассе нет. Не поверил я ей: ведь не тысячу рублей просил! Директор оказался настоящим мужиком. Он ударил тяжелым кулаком по столу и заявил, что сто рублей нужны ему. Лично. И прямо сейчас. Естественно, что деньги тут же нашлись...

Домой я летел как на крыльях, не чуя ног под собой. И когда небрежно бросил на стол красные червонцы, жена, увидев деньги, бессильно опустилась на стул и расплакалась — у нее сдали нервы.

Потом увеличили зарплату, и стало два выходных дня. Жизнь вроде стала налаживаться. В семье появился второй ребенок. В солнечные и погожие деньки Вакиль один или с кем-нибудь из коллег выбирался с мольбертом на природу. Художник пытался на самодельных холстах воспеть красоту родного края.

Однажды он задумал написать большое полотно на историческую тему. По его замыслу, эта картина должна была принести ему известность. С ней он связывал самые серьезные надежды. Ради этой цели он взобрался на вершину Кара-тау. Вакиль несколько дней жил там в походной одноместной палатке, делая эскизные наброски, проникаясь образами и сюжетом будущей картины. Одним из центральных образов в картине был седой старик сэсэн с кураем в руке. Этот старик сидит у подножия горы и задумчиво слушает, о чем шепчет ночной лес. Задуманное полотно носило рабочее название «Горы отцов».

Чтобы глубже раскрыть образ певца, Шугаюпов принялся за поиски курая. И вот тут-то вдруг выяснилось, что этот музыкальный инструмент — большая редкость. Тогда Шугаюпов стал разыскивать книжки и учебные пособия, где есть упоминание о курае. С интересом открывает для себя новый неведомый доселе мир — мир фольклора и историю музыкальных инструментов. Так был сделан первый шаг к кураю.

Теперь для полноты и ясности повествования необходимо сделать отступление. Предки башкир вырезали курай из камышового тростника. Веками ничего не менялось. Никаких проблем с его поиском и изготовлением не возникало. И так продолжалось до 60-х годов прошлого века. А потом тростник в республике вдруг исчез. Традиционные места его произрастания оказались либо выкошенными, либо вытоптанными домашним скотом, либо уничтожены химикатами. Курай стал дефицитом. Исчезновение этого музыкального инструмента повлекло за собой резкое сокращение играющих на нем людей.

Известные артисты и музыканты забили тревогу. Об этой культурной проблеме писала республиканская пресса. Интеллигенция обсуждала вопрос на различных мероприятиях и совещаниях.

А тем временем Вакиль Шугаюпов продолжал трудиться в Художественном фонде, а в свободное время писал на природе масляные и акварельные натюрморты, работал над полотном «Горы отцов». Но теперь он думал и о судьбе курая.

…Вакиль выполнял очередной государственный заказ. Надо было изготовить большой портрет Ленина в стиле маркетри (деревянная мозаика), который предназначался в дар немецкой делегации во главе с тогдашним лидером ГДР Вальтером Ульбрихтом. Вакиль Шакирович вспоминая тот звездный час в своей судьбе, добродушно смеется: «Вождь немецких коммунистов так никогда и не узнал, что оказался невольным соучастником моего открытия».

А произошло вот что. Работая над портретом вождя, художник заметил, что  не хватало нужного оттенка. Напомню, что работа велась с деревом. И Вакиль решил вскипятить шпон (тонкий узкий лист фанеры), надеясь, что он чуть-чуть потемнеет. Он бросает этот шпон в кастрюлю с кипящей водой, и тот на его глазах мгновенно свернулся в трубочку. Несколько секунд длилось оцепенение. Словно молния, полыхнуло в мозгу Шугаюпова: «А ведь так можно попробовать изготовить деревянный курай!»

С того дня Вакиль с головой ушел в новую работу. Требовалось доказать, что деревянный курай не только полноценный заменитель тростникового, но по палитре и голосистости превосходит его. Шугаюпов перелопатил десятки книг, тщательно изучая музыкальные инструменты разных стран и народов, начал выписывать по почте свирели и флейты со всех концов Советского Союза. И упорно искал свой, шугаюповский курай.

Когда несколько экспериментальных инструментов были наконец изготовлены, Вакиль аккуратно упаковал их в бумагу и поехал показывать Гате Сулейманову. Тогда 70-летний патриарх кураист являлся для него главным авторитетом и судьей. Гата Сулейманов по причине преклонного возраста оставил артистическую карьеру, но продолжал преподавать.

— Я пришел к нему прямо на работу, заранее договорившись о встрече, — вспоминает Вакиль Шакирович. — В кабинете он развернул бумагу, с недоверием повертел деревянные кураи, отобрал один из них и тут же принялся наигрывать мелодии.

Гата проверил все принесенные инструменты. Лицо и глаза почтенного аксакала светлели, глубокие морщины разглаживались, и я чувствовал, что он испытывает удовольствие от льющихся мелодий деревянного курая. Когда же наконец он закончил играть, подошел ко мне и взял за плечи: «Есть курай, сынок! Будет жить! Готовь все необходимые бумаги и отправляй их в Москву для получения патента на авторское изобретение».

Высланные Шугаюповым в Москву официальные бумаги «ходили» по бюрократическим кабинетам долгих три года. И только летом 1974 года он получает подтверждение своего авторства на изобретение. В течение этих трех лет Вакиль продолжал упорно трудиться и совершенствовать свой деревянный курай. Предоставим слово самому мастеру:

— Тогда я работал по шестнадцать часов в сутки, забывая о еде.

Вновь потекли тоскливые месяцы безденежья и нужды. Жена, друзья и коллеги не раз советовали бросить абсолютно неприбыльное занятие с кураем. Да я и сам в мрачные минуты отчаяния не раз подумывал: а зачем я добровольно взвалил на себя этот крест? Мне много раз говорили, что, мол, в сорок лет менять профессию несерьезно. Тем более, что дело, которым я так настойчиво и самозабвенно занимался, не давало мне никаких социальных гарантий. Выходило, что я просто кустарь-любитель.

С тех пор минуло без малого тридцать лет. Многое изменилось в судьбе не только самого мастера, но и всей огромной страны под названием СССР. Произошли существенные перемены и в Республике Башкортостан. Сегодня на своей родине Вакиль Шакирович Шугаюпов — общепризнанный и единственный настоящий мастер деревянного курая, хотя подражателям и копировальщикам имя — легион. Но лишь один он имеет право ставить на кураях личное клеймо со своей фамилией.

В его художественную мастерскую сегодня едут не только со всей республики, но и из соседних регионов, где проживают башкиры, из Челябинской, Оренбургской, Свердловской областей, из Татарии. Выросло целое поколение молодых людей, играющих на курае, полюбивших этот музыкальный инструмент. Практически во всех районах Башкортостана, в городских и сельских Дворцах культуры открыты отделения и группы, где юноши и подростки постигают азы игры на этом музыкальном инструменте. Вакиль Шакирович Шугаюпов возродил исчезающий, гибнущий музыкальный инструмент родного народа. Мы должны всегда помнить об этом.

P.S. Несколько раз мне приходилось наблюдать, как мастер дарил свой курай бедному студенту. То же самое происходит с сельчанами, заезжающими к Вакилю Шакировичу, чтобы купить курай для сыновей. Мастер сначала подробно, с интересом расспрашивает об их житье-бытье и, если видит, что посетители небогатые люди, без сожаления заворачивает курай в бумагу и отдает просто за спасибо.

Из архива: сентябрь 2006 г.