№5.2024. Юрий Горюхин. Мой «таинственный остров»

Не трудно догадаться, что «Таинственный остров» – это название моей первой книги, моей первой прочитанной книги. Было мне тогда лет пять-шесть, ходил я в старшую группу детского сада и, видимо, поэтому уже дорос до понимания «взрослой» книги Жюля Верна. Буду откровенным, насчет «прочитал» я немного загнул, книгу читал мне перед сном отец, а я лишь внимательно слушал. Но слушал действительно внимательно, и напрасно мама тихо спрашивала отца: «Уснул?» Я ворочался полночи, представляя, что так же, как инженер Сайрес Смит, изготовлю из подручных химических реактивов нитроглицерин, взорву ближайшую гранитную скалу, и мы с мальчишками из нашего двора сделаем там тайное убежище, в котором будем отбиваться от обезьян, пиратов, Мишки Квакина, а капитан Немо будет нам помогать! «Одна беда, – переживал в полусне, – в химии я не очень! Скорее бы в школу, там научат!»

И в школе научили. Прежде всего научили читать. Я уже сам стал вытаскивать из дедушкиного книжного шкафа толстые тома Фенимора Купера и долго, по слогам шагать по берегам озера Онтарио вместе со Зверобоем и Чингачгуком. Теперь на традиционный вопрос больших тетей и дядей, кем я хочу стать, хоть и отвечал, что космонавтом, но про себя думал: «В индейцы пойду!» Правда, иногда предполагал, что, возможно, отправлюсь на далекий остров Борнео за растениями, жирафами, медведями, всадниками без головы, потому что в дедушкином шкафу рядом с Фенимором Купером стояли оранжевые тома Майн Рида. О, Майн Рид! Сначала просматриваешь все картинки в книге, потом изучаешь нарисованную перед каждым романом карту, потом долго читаешь описание природы, пока, наконец, не завяжется сюжет. Кстати, пытаясь в школьные годы чего-нибудь сочинить, кроме обязательных сочинений, долгое время был уверен, что писать надо именно так – первые несколько страниц тягомотное вступление из описания местной флоры, фауны, погоды и только потом должны неспешно появиться на горизонте главные герои.

Но где фениморы с майн ридами, там обязательно и Конан Дойль в знаменитой черной обложке. Долгое время я к этим книгам даже не притрагивался, мелкий шрифт курсивом казался мне таким чужим и недружелюбным, что был в полной уверенности – это скучная мудреная книга для самых нудных «скрипучих» взрослых. Но Шерлок Холмс и доктор Ватсон оказались персонажами очень необычными и умными, прямо как Штирлиц в телевизоре! Так я открыл для себя жанр детектива.

Как-то вернувшись из деревни от бабушки с очередных каникул, подошел к дедушкиному книжному шкафу и обнаружил, что за лето так вырос, что теперь запросто могу дотянуться до верхней полки с томами Золя, Мопассана, Бальзака. И, конечно, тут же взял одну из книг. «Рано тебе еще это читать», – отобрали книгу бдительные взрослые и поставили ее на место. «Ага!» – тут же смекнул я и стал читать французские романы тайком под одеялом с фонариком. Честно говоря, не запрети мне тогда это знакомство с натуралистической литературой XIX века, я бы столько томов Эмиля Золя про Ругон-Маккаров не осилил! Поэтому совет родителям: почаще запрещайте своим детям читать толстые книжки – непременно прочтут! Если эти книжки у вас, конечно, есть…

Случайным и неожиданным оказалось знакомство с настоящей серьезной прозой. Устав от чтения под одеялом французских классиков, как-то захотел почитать какой-нибудь детектив. «Собака Баскервилей», «Пестрая лента» Конан Дойля давно были прочитаны, а с помощью его шифра из «пляшущих человечков» мы даже с одноклассниками переписывались. Жаль, что классная руководительница тоже читала Шерлока Холмса и быстро расшифровала наш план бегства с последнего урока в кино.

Одним словом, Конан Дойля по второму разу я читать не захотел и взял в руки тяжеленный том академического издания «Преступления и наказания» Достоевского, здраво рассудив, что раз «преступление», то уж наверняка – детектив! К тому же в академическом издании были жутковатые и оттого завораживающие иллюстрации Эрнста Неизвестного. Сначала я думал, что меня водят за нос: убийство есть, преступник есть, расследование ведется, а Конан Дойлем и не пахнет! Потом втянулся в повествование, да так, что сам себя стал ощущать Раскольниковым, а в одноклассницах мерещились Сони Мармеладовы. Со всей определенностью могу сказать, что это была та самая книга, которая перевернула мое сознание! Я вдруг понял, что литература – это нечто большее, чем просто занимательная история, прочитанная под торшером перед сном. И как я рад, что ознакомился со всей классикой до того, как ее начинают проходить в школе. Пусть не обижаются на меня учителя литературы, но не надо в восьмом классе изучать Достоевского! Ведь квантовую механику не изучают, и с большой литературой не надо торопиться. К примеру, неподготовленный школьник воспринимает «Мертвые души» Гоголя как длинный анекдот из прошлой дореволюционной жизни. Чтобы ощутить красоту гоголевского слова, его многозначный юмор, необходимо прочитать не один десяток, даже не одну сотню книг. Научиться наслаждать словом – это не просто. Это так же, как понимать живопись или симфоническую музыку. Сначала труд, потом удовольствие!

Писателями, открывшими дверь в загадочный мир стилистики, мир авторского языка, когда форма становится не просто равнозначна содержанию, но и превосходит его, точнее, тоже превращается в содержание уже другого уровня, стали для меня два очень разных литератора. Это Владимир Набоков, выткавший свой литературный мир тонкой вязью слов-паутин, и Андрей Платонов, создавший настолько неповторимый язык, что перевести его «Котлован», «Чевенгур», «Сокровенного человека» на другой язык просто невозможно, переводчик должен быть вторым Платоновым. Набокову в этом смысле повезло, он с одинаковым совершенством владел русским и английским языками, поэтому не нуждался в переводчике. Коснувшись перевода, не могу не вспомнить творческий тандем Мустая Карима и его сына Ильгиза Каримова. Когда писатель и переводчик сидят за одним столом, понимают друг друга с полуслова, тогда выходят шедевры перевода, такие как книга «Долгое-долгое детство».

Шли годы, прочитанных книг становилось все больше, менялись политические формации, появлялись новые книги, которые вначале вместе со всем советским народом я жадно глотал, потом случалось, что и сплевывал. Неожиданно выяснилось, что запрещенные в СССР книги – это не всегда качественная литература. И, как всегда, огромные тиражи оказались не у тех, кто был их достоин. Широкая публика читала не выстраданные, правдивые до ломоты в костях «Колымские рассказы» Варлама Шаламова, а прямолинейные громогласные «разоблачения» писателей, не особо от советской власти и пострадавших. Как водится, появились новые критерии, новые оценки и новые судьи, чаще всего сами себя и назначившие. Так в Уфе непонятная группа какой-то непонятной творческой интеллигенции вдруг потребовала от горсовета лишить город писателя с мировым именем – Ярослава Гашека. Чем этим «борцам за справедливость» помешала улица имени автора бравого солдата Швейка? До сих пор остается загадкой. Неужели тривиальная месть коммунисту Гашеку от горбачевской либеральной общественности?

Вкратце обрисовав свой книжный «жизненный путь», который, конечно, не такой линейный и схематичный, хочется подвести итог. И лучше всего это сделать, используя литературный прием.

Книги – это люди. Это метафора, но я действительно со времени первого знакомства с литературой до сегодняшнего дня отношусь к книгам, как к людям. Так же, как и людей, многие сочинения люблю и помню, с некоторыми постоянно встречаюсь, с некоторыми из них всегда интересно, с некоторыми, скажу мягко, интересно не всегда. И, разумеется, есть такие, кого не просто не хочется видеть, а даже говорить про них нет никакого желания. Написал и задумался: «Я это про книги или про людей?» Видимо, и про тех, и про других!

Когда за спиной тысяча прочитанных произведений, то невольно делишь их в своей памяти на разные группы. Эти группы я уже перечислил: литература для ума, для души, для отдыха. Но есть и парадоксальная группа – группа книг, которые запомнил на всю жизнь и решил, что они замечательные. А парадокс в том, что их ни в коем случае не надо перечитывать, иначе... Иначе будет, как на встрече с одноклассниками – всех рад видеть, горячо обнимаешься, похлопываешь по плечу, подмигиваешь, рот до ушей, а поговорить, кроме дежурных расспросов, не о чем…

Примерно, так произошло совсем недавно у меня при «встрече» с Жюлем Верном, которого в руки не брал тысячу лет. Зашел в подъезд своего дома, на общественном подоконнике, как сейчас часто бывает, стопка книг, выставленная соседями за ненадобностью. И вдруг вижу среди корешков до боли знакомый – тот самый «Таинственный остров». Стоит, ждет меня. Схватил, домой принес, бросил все дела, раскрыл в предвкушении и… А поговорить не о чем… Классик приключенческого жанра вдруг оказался наивным, надуманным, с простоватым выспренным языком… Захлопнул Жюля. Похоже, он остался там, где и должен был остаться – в моем детстве. Вместе со своими друзьями Фенимором Купером и Майн Ридом.

Для каждого времени жизни должна быть своя книга, поэтому, чтобы не остановиться на полпути, надо покупать новые книги, читать новых авторов, не забывая, разумеется, их сравнивать с лучшими образцами прошлого, ходить в библиотеки, книжные магазины, посещать ярмарки – новая книга – как новый друг, а для кого-то, может быть, новая любовь, мы живем, пока впитываем в себя новое, в том числе и через книги.

А книги нашего детства пусть остаются для следующего поколения: они были той необходимой ступенью, которая сделала нас теми, кем мы стали. Как уже сказал выше, с одноклассником, которого не видел сорок лет, сложно найти общий разговор, но ведь когда-то давно, переступив порог первого класса, ты, неуверенный и ошарашенный, сел с ним за одну парту, и он протянул тебе руку, и два одиночества перестали быть одиночествами. Этого забывать нельзя. Так и с книгами. Кем бы я был без домашней библиотеки в дедушкиной комнате? Не знаю, наверное, трагичного ничего бы не произошло, но я был бы не я, и мой внутренний мир был бы не моим. Поэтому я бережно ставлю «Таинственный остров» Жюля Верна на полку своего книжного шкафа, как раз рядом с новинками международной ярмарки «Китап-байрам».