№12.2023. Владимир Чакин. Рейтинг Чакина

Советские писатели, расцвет творчества которых пришелся на времена развитого социализма, требуют к себе особого внимания. Мы понимаем, что в условиях жесткой цензуры сложно было творить свободно. Перед каждым писателем стоял выбор, какой путь избрать, чтобы донести свое творчество до читателя. Одни уходили в жесткую оппозицию, эмигрировали и начинали издаваться на Западе (Солженицын, Горенштейн), другие творили в непререкаемых железобетонных канонах социалистического реализма, третьи находили темы и форму выражения художественной мысли, которые обеспечивали проходимость книг в советские издательства и издания иногда и большими тиражами, причем практически без потерь творческого наполнения. Иногда первые и третьи группы взаимодополняли друг друга. В итоге советская литература сформировалась в сложнейший феномен культуры, который еще осваивать и осваивать, а многое еще и недостаточно известно широкому читателю, поэтому требует отдельного внимания. Вот подобного рода литературе и посвящен этот выпуск, который представляю с большим удовольствием, потому что его подготовка сопровождалась рядом открытий для меня лично. Это, конечно, писатели Битов, Маканин, Анчаров с весьма своеобразными, присущими только их творчеству подходами к исследованию художественной реальности. Беглый взгляд на полотно советской писательской деятельности тех лет показывает, что на нем присутствуют еще несколько имен, безусловно заслуживающих внимания. Так что к этой теме мы обязательно вернемся в следующих выпусках.

Андрей Битов

Пушкинский дом

Роман, 1971 г., 1987 г.

Произведение из тех, которые не знать неприлично. Название олицетворяет собой русскую литературу, а по большому счету и литературу в целом, и даже культуру как таковую. Автор пишет роман и анализирует собственные рефлексии в этом отношении и препарирует теорию и практику создания романа как вид литературного произведения. Смешались в кучу кони, люди, и любопытно обозревать, где у нас тут герои, где автор, где прошлое, настоящее и будущее, где литературное произведение, а где жизнь, текущая или прошлая. Все это подается в свете иерархии великих, основополагающих писателей (и не только русских) ХIХ и ХХ веков. Непрерывное художественное полотно литературы, точнее, ее храм, вершиной которого является Пушкин, а рядом его свита – Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Тютчев, другие титаны духа. Условность жанра романа, условность героев, условность сюжета, зачем он вообще нужен, если все условно, многовариантность бытия, куда потечет ручеек событий, какая разница, что произойдет или что может произойти в аспекте иерархии того храма духа, тех гениев, которые его краеугольные камни. Все происходящее под невидимым мелкоскопом творчества Пушкина и иже с ним.

Аристократия духа и плебейство – вот основная тема и сверхидея произведения. Во всяком случае, так я воспринял роман. Жестокое и непримиримое противостояние, исход которого очевиден: плебейство в нашей жизни побеждает, аристократия проигрывает в силу нежизнеспособности своих идеальных принципов. Жизнь отметает аристократов на грязную обочину, и это величайшая трагедия культуры. Автор пытается быть объективным, сглаживает углы, пытается объяснить, даже порой защищает смердов духа, но шила в мешке не утаишь. Растянувшаяся заключительная сцена, пьянка во время ночного дежурства в музее главного героя, фантасмагория произошедших там событий, странная дуэль, столкновение непримиримых мировоззрений, невозможность компромисса, явная аллюзия к дуэли Пушкина с Дантесом, как бы смерть и последующее воскрешение героя, ведущее в никуда, – по уровню авторской подачи одна из лучших в нашей литературе. По динамике, пронзительности, всеохватности бытия, безнадеги исхода в столкновении нарративов в чистейшем виде напомнило «Бесов» и «Москва – Петушки». Читать и перечитывать бесконечные диалоги темных и светлых сил, мельтешение аргументов сторон, отчаянное желание объясниться и примирить непримиримое, необходимо снова и снова разбирать каждое слово, каждую сентенцию, которые тонко замаскированы под пьяную болтовню.

Когда исчезают все границы между условностью романа и реальностью жизни, ты оказываешься в свободе невесомости, где нет верха и низа, правых и неправых, где нет критериев, кроме одного. Единственная и безусловная правда, которая всегда одна, как бы ни маскировалась реальность, а тем более вымысел, художественная интерпретация реальности. Эта правда жестока, непримирима, бескомпромиссна. Однажды солгав, ты предал себя и своих предков. И нет тебе прощения, тебе, со всем твоим славным наследием и пресловутым аристократизмом духа.

Произведение относят к одному из первенцев постмодернизма в русской литературе. Что ж, в такой форме постмодернизм вполне читаем, и нам есть, чем полноценно засветиться в ряду Джойса, Пруста и Кафки.

Рейтинг: 8

Владимир Маканин

Андеграунд, или Герой нашего времени

Роман, 1998 г.

По автору – главное в жизни найти и не потерять собственное Я. Несмотря на все окружающие общественные коллизии, перестройки, изломы судьбы и прочие неприятности и трагедии, личные и социальные. На примере жизни талантливого (как бы подразумевается), но уверенно не печатающегося писателя, бытовавшего в московском андеграунде доперестроечной, перестроечной и постперестроечной эпох. Выбравшего путь честного, искреннего, свободного существования. Ни доли компромисса с совестью. Пусть постоянные голод и холод, зато внутренняя свобода и чистая совесть. Именно он, по автору, герой нашего времени, Печорин конца двадцатого столетия.

Любопытный персонаж с познавательной точки зрения этот Петрович, забросивший фактически не состоявшееся писательство и продолжающий жить примитивным трудом соглядатая за временно оставленными квартирами, но в то же время зорко наблюдающего за окружающей жизнью и наматывающий себе на ус впечатления от проходящих перед глазами людских судеб. Ничего не скроется от пристального профессионального взгляда бывшего (в душе еще настоящего) писателя. Нам же исключительно интересно изнутри взглянуть на так называемое литературное диссидентство восьмидесятых-девяностых годов, разношерстное племя непризнанных литераторов. Что тут скажешь, вывод однозначен. Творческая жилка, тяга к Слову – это несчастье в жизни человека. Ни семьи, ни обустроенного быта, ни, естественно, денег. Бесконечный муторный путь к признанию своего таланта общественностью, бесконечная вера в свой талант, несмотря на насмешки окружающих и удары судьбы. Перестройка принесла признание некоторым из бывшего андеграунда, но и наступившее материальное благополучие, оказывается, далеко не все в жизни. Ушла из жизни истина, правда – то есть то, что составляло основу существования в андеграундные годы.

Галерея гротескных, но колоритных, живых образов проходит перед глазами читателя. Слом эпох – бывшие партийцы поднимают голову, успешно перекрашиваются в новой жизни, новые русские бизнесмены, творцы окружающей жизни и, конечно, бесконечная череда женщин, которые поддерживают главного героя, сочувствуют ему, помогают пережить постоянные материальные невзгоды.

Общежитие с квадратными метрами – образное олицетворение бесприютной жизни человека. Бродить по этажам в поисках места, где приткнуться, отдохнуть, прийти в себя, набраться сил, чтобы двинуться дальше смутным путем злодейки-судьбы, но с чистым сердцем и совестью.

Психбольница, главврач, постоянный клиент – младший брат героя. Это самые впечатляющие, кульминационные сцены книги. Яростная борьба внутреннего Я с воздействием препаратов, ломающих человеческую личность, однако как будто с благой целью излечения от психзаболевания. Устоял и вышел из психушки, сохранив свое Я. Выжил, поддержал и продолжает поддерживать брата, бывшего талантливого художника, окончательно сломленного жизнью.

Дикое, беспросветное пьянство на каждом шагу, водка, водка и водка правит балом что в андеграунде, что вне его. Защита от окружающего мира безмерно потребляемым алкоголем. В сохранении своего Я все меры для героя хороши, включая убийство, пусть негодяев и подлецов. Два тяжких преступления на совести героя, но наказание по Достоевскому не приходит. Слишком просто по классику получается, убил и тут же получил заслуженное наказание. Наш герой живет дальше в соответствии со своими принципами. Единственный способ выживания – это внутренняя свобода и бескомпромиссность к окружающему идиотскому миру. Борьба за себя внутри себя. Пусть им, которые беснуются снаружи.

Рейтинг: 7

Фазиль Искандер

Созвездие Козлотура

Повесть, 1966 г.

Безусловно, свой язык, юморной, насмешливый, но не злой, хотя порой очень едкий. Из практически любой жизненной ситуации автор способен вылепить некое подобие анекдота. Но не простое ли это зубоскальство, забавная игра слов, незамысловатое использование дара компоновать слова в предложении, чтобы вызвать невольную улыбку читателя? Попробуем разобраться на примере фактически дебютной повести, принесшей молодому автору всесоюзную известность. Сразу отметим, что произведение написано практически на злобу дня. В хрущевские времена одна за другой следовали сельхозкампании общегосударственного масштаба, навязанные сверху. Освоение целины, насаждение кукурузы, много другое. Председатели колхозов и директора совхозов берут под козырек и наперегонки спешат выполнять указания обкомов по реализации грандиозных планов из центра. Здесь же инициатива снизу, от журналиста-энтузиаста, предложившего внедрить в массовое воспроизводство гибрид тура и козы, потенциально имеющий значительное преимущество в мясе и шерсти перед оригинальными видами. Активность журналиста в массмедиа подняло волну, которую неожиданно, хотя и с явной неохотой, поддержало местное партийное руководство. Пропаганда козлотура началась на всех углах, даже песни появились на злобу дня про великолепного козлотура. Но вот беда, не все идет гладко. Например, элитный козлотур не желает огуливать местных козушек, наоборот, гоняет их, как сидоровых коз. Но, как говорится, трудности только закаляют, и кампания ширится и развивается, выходит за пределы региона. Но тут выходит центральная газета с жесткой критикой козлотуровщины. А центральная газета – это закон для всех. Кампания резко сворачивается, а инициатор снизу наказывается, пусть и не столь жестко. А про козлотура общественность резко забывает. Но инициативный журналист выдвигает новую идею – организовать туристическую точку по осмотру красивой пещеры со сталактитами и сталагмитами. Энергия журналиста не знает границ, требует нового выплеска. Вот эта его огульная как будто инициативность и вызывает насмешку автора повести. А над чем здесь смеяться? Инициатива и должна быть снизу. Другое дело, что она должна быть продумана, не являться огульно предложенной, что неминуемо приведет к поражению. При этом не столь важно, откуда придет весть о бестолковости идеи – из центра или сама жизнь все расставит по местам.

То есть в итоге понимаем, что критикуются массовые кампании, насаждаемые сверху, на примере инициативной кампании, предложенной снизу. Как-то не совсем логично.

Но это лишь внешняя схема, голый скелет произведения. Конечно, хороши описания природы и жизни людей в Абхазии. Местный колорит просвечивает буквально в каждом слове повести. Любовь к родным местам у автора – на всю оставшуюся жизнь. Вся совокупность перечисленных качеств и составляет неподражаемое своеобразие прозы Фазиля Искандера.

Рейтинг: 6

Михаил Анчаров

Самшитовый лес

Роман, 1979 г.

Странное впечатление после прочтения: казалось бы, вполне достойное произведение, к тому же хорошо раскрученное, то есть на слуху, а что-то здесь все равно не так, не совсем, не играет красками, как хотелось бы, имея в виду выбранную тему, околонаучную тему. Попробуем разобраться.

Творчество – это практически единственное, что остается человеку в условиях надвигающегося засилья искусственного интеллекта. С этим сложно спорить в наше время второй половины 2023 года. Автор правильно ратует за интуицию или, как он обозначает, третью сигнальную систему человека. Загадочное свойство человеческого сознания, когда внезапно возникает озарение и вдруг в мгновение ока решается сложнейшая задача, над которой бились лучшие умы человечества столетиями. И великие способности к подобным озарениям вкладываются в голову откровенного чудака, человека явно не от мира сего, верящего только и исключительно в собственные силы, ни в грош не ставящего авторитетов в той или иной области науки. При этом сам не работает в науке, пусть он великий наладчик автоматизированных систем, но это отнюдь не передовой край перспективных исследований. Он как будто не на своем месте, он фонтанирует идеями, от которых профессионалам одно лишь беспокойство. Автор подспудно подводит читателя к мысли, какие же эти профессора – ограниченные люди, как они зашорены в своей узкой области, как не способны открыто принять явно перспективную идею дилетанта со стороны. Лучше выждать, идея сама пробьет себе дорогу, если действительно ценная, зачем рисковать и ставить под удар свой научный авторитет в случае неудачи, которая более чем вероятна.

Скажем так, предположение о том, что талантливые чудаки не от мира сего двигают прогресс в науке, весьма спорное, скорее даже ложное. Это скорее из области ненаучной фантастики, поскольку чудес не бывает. Только упорный труд исследователя в конкретной области науки, создание научной школы, то есть группы соратников, может привести к открытию или крупному изобретению, а может и не привести, на всех великих открытий не напасешься. Неожиданные прозрения, да, могут быть у случайных людей в какой-то конкретной области науки, но это редчайшее исключение из правил. По крайней мере, я о подобном не слышал, хотя работаю в науке.

Произведение в ряду романов о науке и трудной судьбе талантливых ученых и изобретателей, таких как «Иду на грозу» Гранина, «Пирамида» Бондаренко, «Не хлебом единым» Дудинцева и др. В них отражен романтизм научного поиска, ведь на алтарь науки люди клали порой свои судьбы и жизни. Вспоминаю свои годы учебы в МИФИ семидесятых. Да, среди студентов встречались чудаки, которые всегда учились далеко не очень, но тем не менее занимали порой позицию генератора идей, над которыми, конечно, смеялись все окружающие. Веселились, но слушали, это было забавно покритиковать, разнести в пух и прах идею вечного двигателя, например, или махолета с ядерным двигателем. К сожалению, не знаю их последующей судьбы, но сомнительно, что человек, не знающий толком основ материаловедения, мог предложить принципиально новый сплав с уникальными свойствами. Это тяжелейшая кропотливая работа с небольшими шансами на скорый успех. Хотя тогда мне эти товарищи были близки по духу, ведь все мы росли в эпоху побед в космосе, научно-технической революции шестидесятых, многие были подписаны на журналы «Техника молодежи», «Юный техник», «Земля и вселенная», «Наука и жизнь» и бредили наукой.

Так что книга Анчарова полезна для подрастающего поколения, чтобы завлечь людей в трудную и часто неблагодарную область научной деятельности, но по сути это красиво написанная фантазия на тему романтизма научного поиска. Которую интересно почитать ностальгирующим по тем далеким временам, как, например, мне и подобным.

Рейтинг: 6

Юрий Трифонов

Старик

Роман, 1979 г.

Если отбросить весь советский революционный антураж, произведение – это чувственная рефлексия старости, переходящая в агонию конца бытия. Времени не остается ни на что. Полное отчаяние – на что оно потрачено, что сделал, почему поступил так, а не иначе? А тут со всех сторон спиногрызы, все им мало квартир, теперь еще дачу нужно отвоевать у конкурентов, которых на дух не переносишь по старой памяти, а тут чуть не кланяться в ножки, уступи ради Христа, что тебе стоит. Как все обрыдло, здесь с ножом к горлу вечность подступает, а какая-то мышиная возня. Уйдите все, ничего не хочу, ничего мне не надо, сами, сами! Но перебарывает, переламывает себя и собирается все же пойти на очевидное унижение, дети, как не помочь. Еще хвосты из прошлого, женщина, которую так и не понял в свое время, или она его не поняла. Прислала письмо старушка, своего мужа оправдывает, пытается объясниться, а ведь уже полсотни лет прошло. Что-то зашевелилось в сознании неспокойное, а потом подумал: зачем это все ворошить, кому это нужно? Читаешь – и никакого сочувствия герою, не вызывает он симпатии ни на грош. Хотя старый, больной, кажется, почему не пожалеть старика?

Если все же вчитаться в описания прошлых событий из жизни старика, там тоже много любопытного, чисто познавательного. Это время меж двух революций 1917 года и Гражданская война в казачьих местах. Полная неразбериха и невнятица, кто за кого и зачем? Керенский, Корнилов, Троцкий, Деникин – все тащат в свою сторону народ, а они ведь тоже люди и сами чего-то хотят. К стенке – и весь разговор, классовая борьба в самом разгаре, 1919-й и начало двадцатых, когда красные начали передавливать в свою сторону. Как тут выживать? А выживает каждый, как может, на что совести и духа хватает.

Но, конечно, автор обладает непревзойденной техникой описания бытовых отношений – кто как на кого посмотрел, какую каверзу задумал, как оппонент отреагировал и поддавил с другой стороны. И вроде не очень привлекательны эти межродственные дрязги, а читается гладко, даже с интересом. Потому что многое близко, понятно, бытовуха, она правит миром народным, куда нам без нее.

Вспомнился сразу последний роман Штемлера «Одинокие в раю», где тоже старик, но из питерской богемы, бывший успешный драматург. И тоже никому не нужен, и вянет в своей пустой настоящей жизни, прошлое оно только в прошлом и есть. Хорошо сказано, старость не радость, и это еще очень и очень мягкое выражение. Поучительная книга Трифонова для тех, кого годы подпирают.

Рейтинг: 6