№11.2022. Владимир Чакин. Рейтинг Чакина

Продолжим начатое в № 10 журнала «Бельские просторы» знакомство с великой литературой ХХ века, на этот раз русской. Эти столпы художественного мира разной степени популярности среди широких масс читателей. Можно даже определенно сказать, что явно не той известности, которой они безусловно заслуживают. Для меня, например, остается загадкой, почему Горенштейн у нас не столь известен и признан, как Валентин Распутин? А ведь это творцы одного калибра, причем, возможно, именно и только они являются истинными последователями великой классической русской литературы XIX века, сопоставимые с Достоевским и Толстым.

Саша Соколов известен, но опять не среди массового читателя. Иногда возникает вопрос о сложности понимания того или иного художественного текста, многих сложность чтения даже отталкивает. Нужно сделать усилие и дочитать: заложенный писателем смысл часто открывается нам отнюдь не сразу. И это естественно, потому что художественный мир, пути в который открывают нам писатели, бесконечно многообразен, и эти пути порой очень не просты. Великий писатель – первооткрыватель путей в новую художественную реальность.

Не будем голословны и обратимся к необычному творчеству Андрея Бычкова. Нонконформизм часто ассоциируется у нас с молодежной контркультурой. Однако неприспособленчество отнюдь не отрицание всего, наработанного до нас. Это как раз попытка заглянуть максимально непредвзято и глубоко за ширмы мира, навязанные историей духа человечества, вернуться к первоосновам духовной жизни, подобно прозрению героя в «Шоу Трумана». Не идите на поводу у кажущегося вам очевидным, продолжайте читать начатое сложное произведение, и при должном усилии вам обязательно откроется замысел писателя во всей его чистоте и красоте.

Существуют писатели высочайшего художественного уровня, являющиеся авторами практически лишь одного знакового произведения. Таковы, например, Всеволод Петров и Аркадий Белинков. Трагические исторические реалии нашей страны часто тому причина. Нужно выискивать эти бриллианты человеческого духа и знакомить ищущего читателя с такими произведениями. Истинные рукописи не горят и не пропадают всуе.

 Фридрих Горенштейн

Псалом

Роман, 1975 г.

Писатель, по отношению к творчеству которого ощущаешь свое полное ничтожество и бессилие в принципе что-то анализировать и рассуждать в тему. Кто знаком с его произведениями, тот понимает, о чем говорю. Что можно добавить к безграничной широте и глубине охвата мыслимого бытия, человеческой жизни, всего вообще, хотя бы только в одном этом романе? Какая еще классика ХХ века нужна, каких художественных открытий ждать в XXI, если расставлены все узловые точки именно там, где они и должны всегда стоять? И это произведение написано в разгар строительства развитого социализма, поисков смыслов диссидентством, торжества капиталистической системы хозяйствования. Насколько выше всего этого простирается сфера интересов писателя, скрупулезного исследователя духа, насколько ничтожны все эти измы по сравнению с вечными проблемами. И автор не боится предлагать их решение, он уверен в своих умозаключениях и сделанных выводах. Нужно признать, это великий роман XX века, стоящий в одном ряду с произведениями Томаса Манна, Гессе, но с восточным акцентом, на примере российских реалий.

Как нелепа сентенция: человек – это звучит гордо. Не хотите немного другого, а именно: чтобы подойти к человеку, первое, что нужно, это преодолеть отвращение. Достоевский в мучительном надсаде ставит вечные вопросы, а Горенштейн прямо констатирует: человек не добр и не зол, он просто отвратителен по своей сути. И в этом никакого уничижения, ущемления человеческой гордости, просто так оно и есть, и в это не требуется верить или не верить, это попросту нужно знать. Ну, и на какие премии может рассчитывать писатель, принимающий подобное положение как аксиому? В 90-х Горенштейн единственный раз участвовал в какой-то российской премии с великим романом «Место» (прочитанным мной), так эту премию отдали чьей-то абсолютно проходной вещи, чем сильно обидели писателя. Думаю, Горенштейн прекрасно понимал свою гениальность и причину своей, мягко говоря, не столь широкой популярности как у критиков, так и у широкой массы читателей. Писатель неугоден никому, ни сильным мира сего, ни литератору, ни простому люду, потому что правду о себе не любит никто.

Роман о пришествии Антихриста в наш мир. И эта персона бытует в советских реалиях 30, 40, 50-х годов. Осмысление предсказаний библейских пророков через исключительный трагизм бытия сталинского времени. Четыре тяжких казни Господни, донесенные до нас пророком изгнания Иезекиилем, налицо в окружающих реалиях. Это меч, голод, зверь, толкуемый как похоть, и болезнь. Но самая тяжкая – казнь пятая, казнь Словом, которая еще всем нам предстоит. Искусство проявилось в мире на седьмой день творения, когда человеком были названы, обозначены уже сотворенные Богом твари земные. И оно единственный просвет, светлый блик во мраке жизни.

Пронзительно описаны детские судьбы в аспекте выживания, когда вокруг творится мерзость запустения и полный упадок духа. Лишь чистота помыслов ребенка не позволяет проникнуться ему отвратительной реальностью и стать ее частью. Тонкая ниточка судьбы ведет его по жизни, проводит чрез многочисленные беды и прегрешения. Человек таков, и бессмысленно клеймить его за это, бессмысленно призывать быть хорошим, терпимым, добрым. Вокруг царит бесконечное зло, ведь в мир по заданию Бога пришел Антихрист. Христос давно несостоятелен, человек не смог проникнуться духом христианства, не по плечу оказались ему христианские заповеди. Возврат к духу древних библейских пророков, которые рисовали грядущие беды человечества, которые пришли на землю.

Проблема нации, еврей – не еврей. Поголовный антисемитизм царит повсюду во все времена. Униженное существование евреев, постоянный страх перед преследованиями, страх лишь за то, что ты родился евреем. Но не все люди мазаны одной черной краской, и совсем не зависит проявление человечности от уровня образованности, чаще всего как раз наоборот.

Литературный слог Горенштейна кристально чист, формулировки безупречны, по любым двум-трем предложениям, произвольно вырванным из текста, распознается автор. По духу понимания человеческой природы, по глубине вспашки окружающей косности бытия, честности описания трагизма окружающей жизни я бы сравнил Горенштейна с Валентином Распутиным, с его великими произведениями 70-х годов: «Деньги для Марии», «Последний срок», «Прощание с Матерой», «Живи и помни». Но Распутин в эти годы был обласкан советской властью, в отличие от Горенштейна, который до эмиграции в Германию смог опубликовать официально только одну повесть – «Дом с башенкой», хотя в столе к тому времени лежало много других вещей. Жил написанием сценариев, которые часто экранизировались без указания его авторства. Официально в титрах фамилия Горенштейн стояла только в «Солярисе» и «Рабе любви», а Тарковский называл его гением.

 Рейтинг: 8

Саша Соколов

Палисандрия

Роман, 1985 г.

Зачем писать много романов, если в трех успел сказать всё, что хотел сказать этому миру?

Палисандр Александрович Дальберг, герой нашего времени, воплощение всей пошлости мира. Об этом стоит почитать, чтобы понимать, куда идет человечество в своей массе.

Нужно самому прожить восьмидесятые, чтобы оценить тонкость и точность подхода автора к аспектам дичайшего геронтологического маразма, царившего тогда в Кремле города Эмска. Череда почивших в бозе генсеков (и не только ген, но и соратников ген), кто же следующий из тех, кто наверняка год-два – и на свалку истории, неужели Громыко или Гришин или кто еще на подходе из тех, кто с жизненным опытом? Вроде и смеяться грех, а как не засмеешься, если смешно до коликов? Автор лишь вполне себе логично облек царившие тогда реалии в свою фирменную упаковку.

Не имеет никакого значения описание деталей старческих извращений в романе, речь совсем и отнюдь не об этом. Форма, она бог всему. Давно не приходилось так смеяться, нет, не над скрупулезным описанием геронтологических изысков отживших свое околокремлевских теней, а соответствуя и не имея сил противиться духу текста, порожденному изысканными формулировками автора. Не в обиду Ильфу с Петровым, а пожалуй, и получше здесь местами получилось у Саши Соколова. Единственное слово цепляется за другое единственно возможное в этом месте слово, а то в свою очередь за следующее единственное. И так страница за страницей. Легкое подобие было у раннего Аксенова, но там хохмы, а здесь единый, пронизывающий всю архитектуру романа смысл, идея, воплощенная в филигранных формулировках. В итоге в голове непредвзятого читателя формируется пародийно-фантасмагорическое, убойно смешное полотно текста. И не в кривом зеркале, как кому-то кажется, а в самом что ни на есть прямом, объективном и правдивом. Уморительно смешная правда мира, только она в состоянии противостоять неминуемому его распаду. Да, пусть временное, посмеяться и жить дальше, так все у нас в мире временно, зато здесь истинно, незамутненно.

Уже внешняя канва событий уморительна. Самоубийство Берии, стилизованное соратниками под арест и справедливый расстрельный суд, его внучатый племянник и внук самого Гришки Распутина в кремлевских ключниках, хронограф происходящих в высших кулуарах событий. Естественно, генами и распутным поведением в знаменитых родственников. И пошло-поехало. Интриги Андропова, попытка покушения на самого Брежнева, любимое развлечение которого охота на Ваганьковском кладбище.

Нет, больше не могу, невыразимо трагически смешно. И финал, триумфальное возвращение хулигана из заграничных дебрей и полной опалы чуть ли не на главный трон страны.

Высказался автор по полной и от души обо всей пошлой мерзости мира. По большому счету ничего больше и не добавишь. Вот он и не стал высасывать из пальца ничего искусственного. И замолчал. Три романа вполне достаточно, чтобы прочувствовать и описать наш мир во всей его мерзкой полноте и высмеять натужность и бредятину всего его существа.

 Рейтинг: 8

Всеволод Петров

Турдейская Манон Леско

Повесть, 1946 г. (?)

Не знал, что существует великое произведение, посвященное походно-полевым женам (ППЖ) времен войны. Конечно, Вера не совсем ППЖ и, вероятно, даже вовсе не ППЖ, но это уж как и кому посмотреть на существо дела. Для окружающего люда никаких сомнений, для героя – все далеко не так. На войне для конкретного солдата была конкретная жизнь, а не только война и, возможно, не столько война. Изо дня в день существование-хождение по лезвию бритвы. Невозможно представить состояние психики человека в подобных экстремальных условиях. Куда-то спрятаться, отвлечься, забыться на часок, уйти в себя, уединиться с человеком, разделяющим условия военного бытия. Автор показывает два пути, два мира, которые пересеклись и даже соединились в одной точке. Интеллектуал, существующий вдали от окружающей рельности, в иных, горних сферах, и девушка из народа, живущая естественной жизнью. Приходит в голову Катюша Маслова, но это далеко не тот коленкор. Здесь с большим скрипом, неуверенно, но как бы между людьми пробегает искра. Но в том-то и дело, что как бы. Герой, отягощенный развитым самосознанием, вполне осознает бесперспективность зарождающихся отношений. Он внутренне сопротивляется, ни в чем не уверен, в общем, обычные интеллигентские рефлексии. При этом он точно знает, что отношения только здесь и сейчас – это пусть счастливое, но остановившееся время. Завтра все будет по-другому, причем что с его, что с ее стороны, что с обеих сразу, и это естественное состояние и даже особо не мучительно, по крайней мере, для него. Но в его душе пылает сиюминутный пожар, и пока они рядом, он пылает и пылает. Но стоит обстоятельствам их разлучить, как все кардинально в отношениях меняется. Да, письма, да, вроде как по-прежнему близки, но, по-видимому, уже ничего между ними нет, кроме формальностей, вежливой неискренности.

Что касается Веры, мы можем лишь догадываться о структуре ее души и сердца. Кажется, она медленно, но все-таки как будто поддается духовному импульсу героя, становится ему ближе и ближе, но так ли это на самом деле, что у нее внутри, мы можем судить только согласно мыслям героя. Он пытается быть объективным, но очень сомнительно, что таковым остается под наплывом чувства. Скорее всего, он наделяет объект любви чертами далекими от реальности, почти понимает это, но не в силах сопротивляться сформировавшемуся очагу в своем сознании. Объективные факты, друзья говорят ему, что она неверна, что это ее природа, что она девушка далеко не его круга. А он и верит, и не верит, и даже веря, остается с прострелeнным сердцем, соглашаясь со всеми сопутствующими обстоятельствами.

Разъехавшись, потом встретившись, они понимают, что отдалились друг от друга и что так и должно было случиться. И, конечно, единственно возможным хеппи-эндом и гармоничным разрешением ситуации здесь должна быть, как ни странно, смерть героини. Что и случилось как будто на горе герою. На самом деле это самый логичный исход.

Война обостряет до предела личные отношения. Там все по-другому, там секунда прожитой жизни идет за год. Эту пластичность времени и вывернутую наизнанку духовность (а может, как раз истинную, про которую мы благополучно забываем, пока прозябаем в комфорте обыденности?) представил нам автор. Прочитанная повесть для меня уверенно занимает свое законное место в ряду военных произведений, таких как «В окопах Сталинграда», «Прокляты и убиты», «В августе сорок четвертого».

 Рейтинг: 8

Аркадий Белинков

Черновик чувств

Роман, 1943 г.

В разгар кровопролитной Великой Отечественной войны написать подобную книгу мог только сложившийся человек с независимым творческим мышлением, к тому же ни на йоту не согласный прогибаться под сталинскую идеологию. Да еще в таком молодом возрасте, ведь роман – это дипломный проект в Литературном институте, его еще предстояло защитить перед солидной экзаменационной комиссией. В результате роман был опубликован лишь в середине девяностых. При этом нужно понимать, что политического в романе ни на грош, лишь свободные мысли по поводу творцов соцреализма, их заскорузлости, помпезности, ограниченности, попросту примитивности их понимания мира. На самом же деле роман – это описание эволюции чувств молодых интеллектуалов, литераторов и филологов Аркадия и Марианны от их зарождения до полного краха. Роман разбит на главы, именуемые автором анекдотами, словно в насмешку над испытываемыми героями эмоциями, ведь это еще далеко не любовь, а всего лишь черновик чувств. Причем по ходу повествования подобное утверждение отнюдь не очевидно, страсти кипят нешуточные, и порой, глядя со стороны, удивляешься их даже некоторой выспренности, неочевидности причины проявления, спонтанности, стихийности, даже иногда кажущейся искусственности. Автор по мере сил отстраняется от героев и их жизненных перипетий, но всегда сочувственно поясняет нам позиции фактически антагонистов. Да, люди одного круга и сходного мировоззрения в конце концов становятся все большими антагонистами и расходятся в разные стороны окончательно, до последней степени озлобленные друг на друга. С обычной, житейской точки зрения это выглядит совсем не банально и даже несколько дико. Как это не похоже на благостные голливудские финалы бесчисленных лав стори. Тем более когда вокруг война и людям нужно как бы поддерживать друг друга, чтобы попросту выжить. Однако взаимоотношения людей, по мнению автора (вложенному в уста Аркадия), гораздо выше внешних обстоятельств, даже несмотря на их несомненную трагичность.

Ничто внешнее не является определяющим в истории их любви, хотя опосредованно, конечно, влияет. Например, начало войны. Герой говорит, что война придала жизни черно-белость, загрубила, снизила остроту обычных человеческих чувств. Героиня на это в трансе: как ты можешь думать о чем-то еще, ведь сейчас война, и этим все определяется в нашей жизни. Забудем про все и будем жить по струнке.

Удивительным становится язык произведения, когда автор описывает окружающие московские и подмосковные пейзажи, обычные, казалось бы, явления природы, ведь все это подается через поэтическое восприятие Аркадия. Природа дышит в унисон чувствам героя, и этот подход автора помогает нам заострить собственное видение ситуации, лучше понять внутреннее состояние героев. Очень необычны авторские метафоры и сравнения, это хорошая поэзия.

Книга крайне необычна, кому-то покажется в чем-то спорной. Но такой и должна быть литература: не просто что-то констатировать в соответствии с общепризнанными шаблонами, а вести вперед, раздвигать горизонты познания бесконечного художественного мира.

Рейтинг: 8

Андрей Бычков

Олимп иллюзий

Роман, 2018 г.

Финалист премии им. Андрея Белого (2018).

Одно из самых сложных произведений, которые довелось прочесть, неприязнь к тексту которого не проходила в семидесяти процентах прочитанного. Потом, кажется, начал понимать, что хотел сказать автор выбранными средствами. Отталкивал несуразный мат, рыхлая, порой даже неряшливая манера письма, создавалось впечатление, что человек в состоянии хорошего подпития набирает текст первыми пришедшими в голову словами, используя случайные полубредовые ассоциации, всплывающие из подсознания в полумеркнущее сознание. Однако все оказалось далеко не так просто, как казалось вначале. А именно: суть в том, что это не просто необычный художественный язык, а способ мышления, отраженный в материальность и сформулированный словами. То есть не просто поток сознания как таковой, в привычном уже литературном понимании, а поток сознания философски выверенный, условно говоря, поток сознания Марселя Пруста, вложенный в уста Артюра Рембо. И не просто вложенный, а экстраполированный на возможные крайние (с точки зрения общепризнанной человеческой морали) воплощения как на материальном, так и абстрактном планах. Деформированная душа, вброшенная в ад мира. Ад не где-то там, за порогом смерти, он уже здесь, вокруг нас, и не нужно себя обманывать разного рода иллюзиями. И автор развенчивает сложившиеся иллюзии, которые обычно считаются скрепами, неколебимыми основаниями духа и даже сутью и смыслом жизни. И даже не развенчивает, а просто показывает на примерах жизни героев, что все вокруг не так, как нам представляется, все лживо, все пронизано духом тлена и распада. И это даже не просто наши неправильные представления о мире, а такова природа вещей. Она низменна, она отвратительна по самой своей сути. Но отвратительна исходя из нашей общепринятой сложившейся точки зрения, на самом же деле она естественна, такова истинная природа вещей. Нет ни черного, ни белого, не существует плохого или хорошего, нет ни греха, ни не греха, праведности, нет ничего крайнего, поляризованного, есть жизнь и она такова, какова есть. Все остальное – это наши обманчивые о ней представления. Просто жить, не оценивая происходящего. Размазанность по миру всего материального, нет ничего выделенного, четко очерченного, отсутствие пространственных и временных координат всего сущего. Отсутствие моральных критериев поступка? Речь не об этом. Нет ни отсутствия, ни морали, ни критериев, ни поступка. Нет ничего – ни опоры, ни опирающегося. Кажется, это просто слова, но давайте рассмотрим пару примеров из романа для понимания, о чем речь.

Один из героев, доктор, док, разбогатевший на рекламе. Он материальный спонсор всего, касающегося рассматриваемого круга людей, в том числе друга, который описывает происходящее. Док и отвратителен, и надежен, и заводила, и зависим. Он и пуст, и полон. Он выбрасывается с последнего этажа и летит навстречу асфальту бесконечно долго. Летит и одновременно полноценно живет, хотя немного жалеет, зачем шагнул с крыши, и не то что жалеет, а размышляет, не было ли какой более интересной возможности продолжить. Но за доли секунды до встречи с землей он вдруг прерывает полет и идет дальше по улице с Беатриче, таинственной девушкой, одной из или даже единственной зацепкой за этот мир для деформированных душ героев романа.

«Деформированные души» – это находка Рембо. Но я бы назвал по-другому: не «мертвые души», не по Гоголю, конечно, а в прямом значении, вывернутые наизнанку души, не в геометрическом, а метафизическом смысле, и даже не вывернутые, а первозданные, чистые души от основы мира, до грехопадения и дробления реальности на добро и зло.

Аналогичная с полетом с крыши деформация времени происходит в сцене падения ножа гильотины на шею осужденного героя. Падал нож долго, вроде упал, и голова прочь, но так ли это на самом деле, и вообще, какая разница, упал или не упал, умер или не умер. Отсюда посмотреть, как будто умер, а оттуда – вроде и нет или не совсем умер.

Другой герой, как бы друг дока, заказывает малолетку на два часа в номер. Педофилия как будто, но выясняется, что она замужем и занимается этим для удовольствия и с одобрения мужа, герой ее в пароксизме душит. Кто здесь прав, кто виноват, как оценить произошедшее? И правомочно ли так ставить вопрос в мире, где нет добра и зла, где все естественно и отсутствуют сравнительные степени хорошести или плохости.

Я бы назвал творчество автора надлитературой, выходом за пределы художественности, слово как скальпель, вскрывающий загнившую и перебродившую в самой себе действительность. Обнажающий первичную чистоту, но эта чистота отнюдь не чиста в обычном понимании, и в рамках сложившейся бытующей человеческой морали, как правило, чаще наоборот, но совсем не обязательно.

И в качестве финального аккорда. Следуя логике автора, невозможно сказать, понравился ли мне роман, ведь отсутствуют понятия понравился – не понравился. Он просто существует, этот «Олимп иллюзий», и живет своим бытием, как птичка перелетная, или мышка полевая, или душегуб на пожизненном, или гениальное полотно, или яма с фекалиями. И любое его проявление чисто и непорочно. Трудно охватить эту бесконечную широту подхода нашим сознанием, которое якобы в мозге, но и мозга ведь нет, а есть лишь Слово в первозданной чистоте, еще в самом начале, до первого дня творения, когда постепенно (или сразу?) все пошло не так, как задумывалось Абсолютом, Богом. Мечта о догреховности мира непризнанием его в греховном состоянии.

Рейтинг: 8