№10.2022. Владимир Чакин. Рейтинг Чакина

Рейтинг Чакина

На этот раз посмею привлечь ваше внимание к произведениям, составляющим, без преувеличения, золотой фонд мировой художественной литературы. Причем стыдно признаться, до последнего времени с творчеством ни одного из этих авторов (кроме романов Кафки) я не был знаком. Общее у этих произведений одно: они рвут художественные горизонты, они расширяют аспекты понимания художественного творчества в принципе, они предлагают новое в процессах осмысления окружающего мира и обнаружения подспудных скрытых пружин в нем, приводящих жизнь в движение. Когда появляется выдающееся художественное произведение, оно, как правило, не становится сразу бестселлером, и читатели дружной толпой не выстраиваются в очередь за подобной книгой, как за ливерной колбасой в ушедшее навсегда время. Книгу даже могут не заметить критики, которых хлебом не корми, а дай открыть новое имя в литературе, да лучше, чтоб сразу на века. С одной стороны, это удивительно; кажется, как можно не заметить новый роман, в потенции «Войну и мир» или «Тихий Дон», с другой, – мир познается в развитии, духовный мир вслед за физическим эволюционирует в календарном времени, изменяется принципиально, и новое здесь никоим образом не хорошо забытое старое. Причем новое не ради нового, чтобы ослепить неграмотный в художественном отношении глаз, чтобы породить ахи и охи жаждущей сенсации массовой публики. Новое в плане создания высокоплотного информационно-художественного пространства в духовных сферах бытия.

Необычные качества способности к принципиально новому художественному творчеству сознательно развить в себе невозможно, сколько учебников по литмастерству не прочитай. Поэтому появление гениального писателя – редчайший случай. Здесь должно сойтись множество, как говорится, еще и организационных факторов, помимо наличия соответствующих генов. Так давайте ценить эту мизерную вероятность, для чего попробуем после прочтения нижеследующих кратких рецензий разыскать какие-либо из предложенных произведений (что не так сложно, они практически все в свободном доступе в Сети) и окунуться в их волшебный мир. Это не простое чтение, но тот, кто понимает, о чем идет здесь речь, ни разу не пожалеет потраченного времени.

 Бруно Шульц

Коричневые лавки. Санатория под Клепсидрой

Сборники повестей-рассказов, 1934 и 1937, перевод на русский Асар Эппель, 1993.

Автор проработал всю жизнь учителем рисования в гимназии, издал всего два сборника повестей-рассказов, до русского читателя дошел только в начале девяностых, что очень поздно для, без преувеличения, великого писателя, думаю, уровня Франца Кафки. Он, написал, вероятно, больше, и не только прозы, но и полотен, поскольку по образованию и призванию был художником. Но практически все его творческое наследие погибло во время войны, да и его самого на улице застрелил гестаповский офицер.

После таких книг в сознание вкрадывается сомнение в правильности бытующих физических теорий и достаточности человеческих органов чувств для объятия окружающего мира. И дело не в кантовской принципиальной его непознаваемости, а в нашем неумении, или нежелании, или неспособности разглядеть окружающие чудеса, которые буквально рассыпаны вокруг в бесчисленных количествах. И это даже не чудеса, а сам мир таков, стоит только внимательнее к нему приглядеться. Что доступно, к сожалению, далеко не каждому. Так что остается нам только одна возможность: это знакомиться с творчеством тех, кто свыше наделен волшебным зрением и поэтому видит мир во всем его бесконечном многообразии.

Во всех новеллах описывается семья рассказчика, его родственники, знакомые, лавка торговца тканями, мир маленького селения, городка. Казалось бы, что может быть скучнее и банальнее? Нет, все не так. Окружающий мир бесконечно красочен и наполнен удивительными событиями. Язык настолько сочен, что даже обыденные, заурядные явления природы – дождь, гроза, жара, вид неба, поведение ветра – становятся повторяющимся чудом. Обычные предметы – дома, домашняя утварь, товары в лавке – приобретают настолько необычные свойства, что дергаешь себя за ухо, пытаясь вернуться на землю, – о чем это он? Автор – художник, и он, видя мир настолько детальными фантастическими образами, еще и в состоянии положить их на слова, в виде уже письменного артефакта.

Пространство и время пластичны и взаимопереходящи, нет ничего устойчивого и не меняющегося, все само собой эволюционирует во что-то иное, не то, что только что было.

Например, про санаторий. В него помещен отец героя после смерти. Там он как бы жив, но не совсем. Формально живет, ест, спит, даже работает в той же лавке с тканями, но здесь отложенное время, которое имеет другие свойства, и все окружающее проявляется по-другому. Сам санаторий тоже нелеп и странен. Только главный врач, который делает операции непонятно кому, пациентов не видно, да медсестра, которая вроде хочет помочь, но совершает непонятно что, лишь поверхностно логичное. Все вокруг постепенно ухудшается, отец больше теперь лежит, но вроде не болеет, а просто лежит, так ему нужнее. И герой шатается туда-сюда, пытается помочь отцу, ничего не выходит, и он наконец решает уехать из странного санатория. О чем это все, как не о нашем мире на внимательный и всепроникающий взгляд автора? Автор уходит от кондовых, общепринятых догм миропонимания и описывает прямыми словами, как может восприниматься мир объективно-субъективнее. Такой он и есть на взгляд автора. Не странный и абсурдный, как кажется нам в первом впечатлении, а реальный, более реальный, чем мы обычно его воспринимаем. Куда и за чем идем? Все видим и понимаем, вроде не слепые и не тупые, но видим ли, понимаем ли? Большие сомнения.

Рейтинг: 8

Франц Кафка

Рассказы

Сборник из серии «100 главных книг»

Издание на русском языке, 2016

Приговор, пер. И.Татариновой

В исправительной колонии, пер. С. Апта

Превращение, пер. С. Апта

Как строилась Китайская стена, пер. В. Станевич

Перед Законом, пер. Ю. Архипова

Императорское послание, пер. Ю. Архипова

Сельский врач, пер. Ю. Архипова

Голодарь, пер. Ю. Архипова

Отчет для академии, пер. Ю. Архипова

Лабиринт, пер. Ю. Архипова

Певица Жозефина, или Мышиный народец, пер. Ю. Архипова

За Кафку браться страшно по понятной причине, но без него литературе не обойтись. Один из немногих эталонов, который чуть не был утерян для человечества. Романы это да, но вот рассказы и дневники в стадии освоения. Что тут скажешь, кроме выражения благоговения? Нужно найти адекватные слова, чтобы описать неописуемое. Возможно, его мир – это мир наиболее приближенный к настоящей реальности, если о «настоящести» можно говорить хоть в каком-то очень далеком приближении. Всё равнозначно, всё не логично, всё абсурдно до тошноты. Это мир, в котором нет ни времени, ни пространства, это мир сверхдалекого будущего, когда всё распадется на первичные атомы и существует дальше само по себе – ни ты ни на кого и ни на что не влияешь, ни на тебя никто и ничто не влияет. Полная свобода и независимость, с одной стороны, и полная несвобода и скованность – с другой, это и жизнь и не жизнь в едином образе бытия. Никакой разницы между человеком, животным или насекомым. Всё воспринимается самым естественным образом, любое отклонение, любая ипостась живого равноценна и равнозначна. Универсализм жизни в ее ничтожности.

Из 11 рассказов в четырёх главный герой не человек, причем в одном из четырех побывал в образе и человека, и насекомого. И насколько естественно восприняли близкие совершившееся превращение. Быстренько приспособились и освободились от родственника-артефакта, от которого жизненно зависели только что. Или обезьяна, решившая стать человеком, и ставшая им вполне себе без особого труда и доказавшая сей факт высоколобым академикам в научном отчете о произошедшей собственной эволюции.

Можно дальше разбирать каждый рассказ, но зачем. Это все слепки с окружающей жизни в подлинной сути происходящего, выраженной в аллегорической форме. Мгновенно находится жизненный прототип героя, и поражаешься точности портрета, схваченного автором в динамике и развитии. Ничего застывшего, все течет и изменяется, абсурд переходит в другой абсурд, абсурд и нелепость правят миром, и полная глупость не замечать этого и корчить умные рожи. Кафка навзрыд смеется над миром и жизнью в нем. Ни толики сочувствия или псевдодоброты. В его мире нет ни добра, ни зла, это деление искусственно, его придумали люди на потеху себе, чтобы хоть как-то развеять тенеты абсурда, но в итоге еще больше погрязли в нем и барахтаются дальше, не осознавая собственного клоунского положения. Да вот только посмеяться над этим положением некому, ведь весь мир повязан в один нелепый клубок, в котором ни входа, ни выхода. Так и живем, ни чуя мира.

Рейтинг: 9

Жюльен Грак

Побережье Сирта

Роман, 1951

Атмосферное произведение, в которое нужно сначала погрузиться, освоиться, и дальше уже не хочется из него выходить, затягивает до такой степени, что прочитанные страницы начинают мелькать с калейдоскопической быстротой. Событий не так много, персонажей тоже, но это не столь важно, гораздо важнее атмосфера повествования, вернее, проживания вместе с главным героем, так называемым Наблюдателем. Атмосфера таинственности, недоговоренности, тревожной романтики, постепенного нагнетания тревоги, неуклонное повышение ее градуса. Неспокойно на душе и поначалу просто непонятна причина этого тревожного состояния. Вымышленная страна, вымышленный мир, вымышленная коллизия. Чисто схематически, в самом общем плане, подход к формированию мира и его способ существования (экзистенция) напоминает мир «Игры в бисер» Гессе. Этот мир состоит из чередующихся планов бытия, которые в минимальной степени связаны между собой, существуют сами по себе и ассоциированы с тем или иным материальным объектом, но на самом деле гораздо объемнее, шире, глубже, чем, например, крепость, судно, город, остров, скала, маяк, о которых идет речь. Материальность разворачивается в нескольких измерениях, уходящих в нематериальное бытие, и человек попросту барахтается в тенетах этого бытия, не осознавая толком, где он и что с ним происходит. Атмосфера давит, поглощает его, он вынужден раствориться в ней и потерять себя как свободного индивидуума. И вообще, в идеале ничто в мире не должно происходить, идеальное существование – это когда ничто не изменяется, существует в застывшей форме. Интересна мысль, что идеальное окружение – это темнота, полная тьма. Свет – уже ненужное беспокойство, он высвечивает ненужные подробности окружающего мира, что вносит разлад в идеальную гармонию темного мира.

Фабульно триста лет назад была война между двумя державами. Потом три века ни мира, ни войны, все застыло в недвижимости. Когда-то воюющие стороны разделяет не такой уж и широкий морской пролив. Никаких контактов, сонная стабильность с легкой червоточиной, что все же это враждующие стороны и что-то когда-то может произойти. Однако столетиями ничего не происходит, и продолжается сонное существование, по крайней мере, со стороны побережья Сирта. Другую сторону мы знаем мало, она где-то там, за горизонтом.

Правительство направляет в прибрежную крепость Наблюдателя. Его миссия как будто наблюдать за всем происходящим в приграничной зоне. Но, с другой стороны, он подспудно ощущает и практически неосознанно реализует возложенную на него тайную миссию подтолкнуть события. Зачем? Никто не знает. Как будто что-то назрело, вызрело в недрах и нужно начинать действовать, но, что кроется за этими словами или мыслями, никто не знает и не понимает. Застой, затхлость, переходящая в гниение бытия, становятся невыносимыми для дальнейшего существования страны, нужно что-то менять, но что именно, как именно, никто не в состоянии описать, да это и не столь важно. Болото постепенно оживает, где-то начинается бульканье, люди говорят на улицах чуть громче, рождаются странные слухи, все постепенно приходит в движение, назревают перемены.

Наблюдатель вступает в роман с особой, аристократкой, владетельницей замка, которая тоже как будто подталкивает его к чему-то. Все таинственно и неопределенно. И во время одного плавания на судне по дозорному маршруту Наблюдатель нарушает все циркуляры и берет курс на другой берег, к враждебной стороне. Он не понимает, зачем это делает, но делает и оказывается вдруг выразителем назревающей тревожной атмосферы. Его судно при приближении к чужому берегу обстреливают, не попадают, но сам факт обстрела имеет принципиальное значение. Произошло событие, которое меняет все существование мира. Плотина дала трещину, выясняется, что новая война не за горами. Многое проясняют последние страницы, когда Наблюдатель, вызванный в столицу, общается с серым кардиналом Наблюдательного Совета, который открывает тому глаза на происходящее. Иначе все для читателя так и осталось бы полем неопределенных измышлений.

Автора называют последователем художественного метода сюрреализм. Если следовать аналогиям с живописью, то настойчивее ассоциации все же с импрессионизмом, а не творчеством Сальвадора Дали. Это и не абсурд в чистом виде, как у Беккета или Ионеско, но бессмысленность любого действия здесь конечно налицо.

Меня поразило умение автора в любой ситуации максимально раздвинуть горизонты, остановиться, замереть и вглядываться, вглядываться в окружающий мир, вскрывая для нас его безграничную глубину, ширину, неисчерпаемость. Не обязательно красоту, но именно прочувствовать его дыхание. Собственное бытие мира, с одной стороны, с другой же – тесно связанное с самим наблюдателем бытие, прямо зависящее от его внутреннего состояния. То есть максимально полное взаимопроникновение мира и субъекта в нем. Единение.

Рейтинг: 8

Анри Волохонский

Роман-покойничек

Роман, 1982

Шутливое, а местами и не очень, писание за упокоение души литературного жанра роман. Необычно всё: структура, язык, мысли по поводу. А как иначе, если это роман о романе. Причем не литературоведение, а полновесный роман как полноценное художественное произведение. Читаешь этакое, и дойдет наконец: как ни старается автор представить роман как некое странноватое образование, хромающее, вихляющееся или ходящее по струнке, а порой и дышащее на ладан, ан нетути, по-прежнему жив курилка, причем живет себе живее всех живых и в ус не дует. Но нюансов много, и все их пытается показать нам автор, причем в сугубо аллегорической форме.

Начальная схема проста: «...по улицам провинциального города Л., Петербурга» шествует похоронная процессия, в гробу покойник Роман Владимирович Рыжов. Кто таков, толком не разберешь, но вот в процессии замечены литераторы разного пошиба. В сторонке стоят сочувствующие и высказываются на предмет протекающих похорон, причем тоже все в литературном плане норовят свою копейку вбросить.

А похороны странные очень: то туда свернут, то сюда, как будто бесцельно бродят люди с гробом, не знают куда идти, и всё вокруг так зыбко и неопределенно. Забегая вперед, скажем, что добрели они все-таки до могилы и опустили гроб в сыру землю, но потом появилось семь(!) эпилогов, из которых ничего не прояснилось. И можно заключить, что хороните на здоровье свой роман, сколько угодно хороните, а он останется здесь всегда, в той или иной форме.

Еще хорош цензор, ох как хорош. Какие витиеватости выдает, чтобы оправдать собственное существование. А все сводится всегда к одному, чтобы мохнатую лапу наложить на творчество, чтобы сказать своё я в пику автору. Мол, несмышленыш ты, учить вас всех да учить, куда вы без нас.

Кажется, мелькнула мысль о совпадении в идеале слова и жизни. Ушло слово в грязь от изначальной своей чистоты, и писать нужно так, чтобы воссоединилась вновь сотворенная жизнь с чистым словом.

Писать нужно без оглядки на читателя, который диктует свое, весьма далекое от начальной чистоты, эгоистическое, мол, развлеки, отвлеки меня, а дальше хоть трава не расти.

Разгадывать и разгадывать аллегории автора в отношении литературного творчества. Близки его мысли о параллельности, во многом даже схожести структур физического и духовного миров, в частности, речь идет об эволюции физических свойств пространства и времени в духовном аспекте. Что-то типа протухшей вечности, например.

Автор владеет ироничным языком, что крайне редкое качество у писателей, если говорить о мастерском владении, а не лопатой по стеклу. К тому же автор «Покойничка» еще и автор слов песни «Под небом голубым есть город золотой, с прозрачными воротами и яркою звездой...», исполняемой Б.Б. И автор многих еще стихов и песен в подобном плане. Так что силен бродяга.

Рейтинг: 8

 Ален-Фурнье

Большой Мольн

Роман, 1913

Единственный завершенный роман молодого писателя, погибшего через год после выхода книги в самом начале Первой мировой войны в возрасте 27 лет (как Лермонтов). Классика французской литературы, входит во все топовые списки, оказал влияние на многих писателей ХХ века.

Я читал роман, не зная всей этой сопутствующей мишуры, и опираюсь только на собственные впечатления, и они были необычные. Почти сразу после начала чтения уловил странную тональность текста. Недосказанность, таинственность, призрачность действия, несмотря на то, что повествуется о, казалось бы, самых обычных вещах. Антураж школы в центральной Франции, ученики старших классов, их заботы, быт, занятия. Все приземлено и обыденно, но понимаешь, это лишь видимость, что здесь же протекает иная жизнь, напряженная, увлекательная, порой опасная. Постоянное двойное дно возникающих перед внутренним взором описываемых писателем картин жизни обычной провинциальной школы.

Появляется новый ученик, семнадцатилетний парень, которого сразу окрестили Большой Мольн. Он становится лидером в классе, хотя ничего не предпринимает для этого. Просто все понимают, что он не такой, как все, что он силен, прежде всего внутренне, хотя и физически развит. Он не боится идти на конфликт с коллективом, чтобы отстоять свое понимание жизни.

Однажды он пропадает на три дня и возвращается уже преображенным. Его друг, одноклассник, от имени которого ведется повествование, постепенно выпытывает у Мольна, что произошло.

С этого момента начинается чудесное повествование о Затерянном Поместье, произошедших там событиях и встречах. И это уже загадочное волшебство Александра Грина, параллелей никак не избежать. Тайна, которая всегда рядом, кажется, только протяни руку – и вот она, в сетях рационального знания, но нет, она постоянно ускользает, размывается, начинает мерцать у далекого горизонта, видимого, но никогда не достигаемого. Томмазо Ландольфи, второе имя, которое уместно здесь привести, итальянский писатель-сюрреалист, творчество которого обладает весьма сходными качествами. Возникает крамольная мысль, если уж лепить ярлыки, что мы просто обожаем, а ведь Ален-Фурнье – это романтизм ХХ века, то есть синтез, сплав романтизма ХIХ века с сюрреализмом ХХ в аспекте взросления человека, поиска себя, возмужания. Но никак не роман воспитания или лав стори, сентиментальные побрякушки. И уж совсем крамольное: Александр Грин наш доморощенный сюрреалист? Он ведь особняком в русской литературе, а ведь очень и очень значимое явление, никак не сводимое к сказкам и прочим фэнтези. Это высокая литература, гриновский таинственный мир, возникший примерно в те же времена, что и мир Алена-Фурнье.

Трудновыразимое ощущение заоблачной тайны, которую никогда не разгадать, можно лишь к ней прикоснуться, ощутив в этот миг, как от удара электрическим током, легкую судорогу сопричастности.

Ведь Затерянное Поместье – это и есть тайна, это уходящее и ушедшее навсегда детство, которое утеряно навсегда, но к которому тянет вернуться и снова ощутить былое, прожить его заново. Но это возвращение опасно, оно чревато бедами и несчастьями, вот неожиданная сентенция, вытекающая из романа. Мольн, побывав в том сказочном мире, хочет вернуться в него, разрешить проблемы того мира, а в результате в бесконечных поисках былого теряет свое личное счастье. Мальчик-бродяга Мольн (об этом поет Андрей Губин) забирает своего ребенка и снова уходит в мир, который манит его недосягаемостью, неразрешимостью вечной тайны.

Рейтинг: 8