№6.2022. Фаниль Кузбеков. Поэтика современных башкирских романов. Об одноименной монографии Заки Алибаева

Фаниль Тимерьянович Кузбеков родился 2 декабря 1952 г. в д. Абитово Мелеузовского района Башкортостана. Окончил Уральский госуниверситет в г. Екатеринбурге. Доктор филологических наук, профессор БашГУ.

Фаниль Кузбеков

Поэтика современных башкирских романов

Об одноименной монографии Заки Алибаева

В литературных кругах широко известно мудрое изречение великого французского философа-просветителя, поэта, прозаика, драматурга Вольтера (1694–1778): «Все жанры искусства хороши, кроме скучных» (цитата из «Предисловия» к пьесе «Блудный сын» драматурга). Эта сентенция обладает своеобразным методологическим значением для исследователей памятников духовной культуры. Руководствуясь ею можно прийти, по крайней мере, к двум принципиально важным умозаключениям: во-первых, истинный талант, склонный к определенной форме творчества, в состоянии создать уникальные произведения искусства; во-вторых, у каждого жанра имеются неповторимые, только ему присущие возможности и потенциальные свойства для выражения вдохновений творца, для обнародования тех или иных идей, свое понимание событий и людей определенной эпохи, актуальных проблем и вопросов общества. Отсюда следует и то, что они, жанры, виды, роды искусства, наиболее полно выполняют свою роль, когда используются согласно своим предназначениям. Здесь речь идет о том, что от трагедии, например, неуместно было бы требовать каких-то черт, характерных для комедии, а от рассказа – многоплановости и эпического размаха романа. Выделение же или превозношение какого-то из них связано, как правило, с субъективными предпочтениями.

Эти предварительные рассуждения, надеюсь, помогут адекватному восприятию мнений автора данной статьи.

Монографическая работа Заки Алибаева «Поэтика современных башкирских романов» (Уфа: изд-во «Самрау», 2020. – 286 с.), согласно названию, посвящена в основном исследованию системы выразительных средств в крупных эпических полотнах башкирской литературы за последние три десятилетия, т. е. за период с 1990 по 2019 г. Вместе с тем следует оговорить: фундаментальность научных намерений предполагает и необходимость обращения к корням литературных явлений, чтобы полнее и вернее отобразить современное состояние исследуемого явления. Поэтому, естественно, литературовед сжато характеризует, с одной стороны, научные термины, понятия и категории, касающиеся теме анализа, с другой – напомнив о богатых фольклорных традициях народа, обзорно прослеживает становление жанра романа в башкирской литературе.

Книга, как и положено монографии, состоит из введения, трех разделов, заключения и добротного списка использованной литературы. Особое внимание обращено на разработку принципа историзма в литературе философами (Д. Дидро, Г. Гегель, А. Сен-Симон), литературоведами (А. А. Баженов, В. И. Абаев, Н. Н. Воробьева, А. Н. Веселовский и др.), учеными национальных литератур (М. Петров, Ю. Андреев, А. Вулис, Л. Ершов и др.). Таким образом, соответствуя логике обзора историографии проблемы, исследователь вплотную подходит к выяснению уровня изученности башкирского романа и называет основные труды по обозначенной проблеме: «Поэтика башкирской литературы» Г. Хусаинова, «Судьба жанра» Р. Баимова, «Башкирский советский роман», «Жанр и стиль в башкирской прозе» А. Вахитова, а также работы А. Харисова, З. Нургалина, С. Сафуанова, А. Хакимова, М. Мингазетдинова, Г. Рамазанова. Подчеркивает, что такие литературоведы, как Г. Хусаинов, М. Надергулов, Г. Кунафин, З. Шарипова, Ф. Кузбеков, Г. Гареева, Р. Хасанов, внесли большой вклад в изучение исторической тематики в башкирской литературе. Проводя обзор научной литературы, исследователь, возможно и не задумываясь о двусмысленности заявления, отмечает: «В большинстве случаев литературоведы осуществляют классификацию жанра сообразно целям своих исследований» (Заки Алибаев. Поэтика современных башкирских романов. – Уфа, 2020. – 19 с.[1]). А ведь, по большому счету, так не должно быть, ибо цели эти в основном ставятся (чего греха таить!), исходя из меркантильных интересов, диктуются прежде всего диссертабельностью рассматриваемых проблем, а не актуальностью социально-политических, национальных, нравственно-этических задач, ждущих освещения художественной литературой. Подобный подход, как правило, ведет к субъективизму, а также к утрате преемственности в научных исследованиях. Проще говоря, каждый работает сам по себе, не опираясь на достигнутое, не учитывая опыта, открытия других. В итоге – топтание на месте. О формировании научных школ и говорить не приходится.

Заки Алибаев априори предполагает, что национальная художественная словесность и литературоведение находятся и развиваются на одном уровне (по ходу ознакомления с работой мы сможем убедиться, насколько правомерно подобное утверждение), и выделяет, что «развитие башкирского романа опиралось на:

1) фольклорные традиции,

2) дореволюционный литературный опыт,

3) традиции восточной литературы,

4) романы европейского типа.

Пока хорошо изучена литературоведами лишь последняя из этих особенностей…» (28 с.).

Как и во всякой монографии автор говорит о том, что научная новизна работы состоит в анализе поэтики башкирских романов, созданных за последние три десятилетия, выявляются связи романов и общественного сознания, прослеживается художественно-эстетическое богатство башкирской литературы и как все это находит отражение в выразительных средствах. Предпринята попытка отойти от преувеличенного социологизма и больше обращать внимание на художественную природу произведений.

Вслед за известными башкирскими литературоведами Заки Алибаев заключает: «Хотя истоки башкирского романа в историческом плане исходят из глубины веков, он, как жанр европейского типа, сформировался в конце двадцатых годов прошлого столетия. Он укоренился на почве, представляющей собой синтез традиций восточной литературы, народного творчества, русского романа… Если в центре первых романов, отражающих сегодняшний день, на первом плане стояла попытка решения проблем на хозяйственно-организационной плоскости, то позже усилилось стремление создания ярких характеров в произведениях» (22, 30 с.). Исходя из всего этого, автор считает, что его научное исследование будет способствовать выявлению как индивидуальных творческих приемов писателей, так и типологических особенностей поэтики романов.

Объектом исследования послужили исторические, социально-бытовые и романы разного направления: «Здесь лежат кости батыра», «Последняя борть», трилогия Нугумана Мусина, «Северные амуры» Яныбая Хамматова, «Караван», «Кожаная шкатулка», «Плач домбры», «Мелодия степи», «Ураган», «Нет спасения от бури» Ахияра Хакимова, «Кровавый пятьдесят пятый» Гайсы Хусаинова, «Пришелец», «Жизнь дается однажды» Диниса Булякова, «Земля, на которой мы живем» Рашита Султангареева, «Кречет мятежный», «Расплата» Роберта Баимова, «Карасакал», «Кунгак», «Созвездие весов», «В ожидании конца света» Булата Рафикова, «Ишмухамет-сэсэн» Мавлита Ямалетдина, «Тафтиляу», «Белый корень» Галима Хисамова, «Вороной» Зиннура Ураксина, «Хадия» Гульсиры Гиззатуллиной, «Буренушка» Тансулпан Гариповой, «Гонка» Наиля Гаитбаева, «Человек-отражение» Фаниды Исхаковой, «Голод» Ралиса Уразгулова.

В первом из трех разделов книги, названном «Жанр романа и основы замысла романа», автор, ссылаясь на такие авторитеты, как Г. Гегель, В. Белинский, А. Луначарский, М. Бахтин, Л. Тимофеев, более конкретно прослеживает своеобразие жанра «роман», расшифровывает такое понятие, как «хронотоп». В частности, он пишет, что «в своем труде “Теория романа” Гегель определяет критерии, присущие роману [только не критерии, а свойства, характерные черты, которые и позволяют принимать произведение за роман. – Ф. К.]:

1. Роман не должен носить поэтического духа, а герои не должны быть “великими” [философ тем самым подчеркивает прежде всего необходимость присутствия реальных, жизненных, ”приземленных” событий и героев. – Ф. К.];
2. Герой должен развиваться (если в начале романа он один, то в конце – уже другой);
3. Роман должен занять место, когда-то завоеванное эпопеей…» (25 стр.).

Воспринимая подобные, а иногда, в большинстве случаев, образные сравнения (В. Г. Белинский: «Роман – это самый широкий всеобъемлющий род поэзии…»; А. В. Луначарский: Роман есть «панорама народной жизни в движении») методологической основой своего исследования, Заки Алибаев рассматривает эпическое сказание «Урал батыр», анализирует первые башкирские романы. Так, согласно принятой концепции, устанавливает, что «прием замкнутой композиции, обрамление в романе ”Кровь” Даута Юлтыя – это прямое продолжение традиций восточной литературы [прямое не прямое, но влияние неоспоримо. – Ф. К.]. Все герои романа нацелены на “одну точку” – изображение империалистической войны как “рынка крови”. Главный объект романа – человек и общество, и столкновения между ними изображены в эволюции…» (44 с.). Касательно не только связей и влияний, но и различий двух литератур автор отметит и во втором разделе. Обратив внимание на то, как романист искусно раскрывает принципиальное отличие башкирской поэзии от творений своих восточных собратьев по перу, исследователь приводит описание характерного диалога из романа Булата Рафикова «В ожидании конца света» на замечание восточного стихотворца Миркасима:

«– Оказывается, башкирская поэзия больше увлекается политическими вопросами...

Хабрау сэсэн:

– Не увлекается!.. К этому нас вынуждает судьба народа. Ваши поэты в основном воспевают любовь, цветы и соловья. Поэтому и страдания в ваших стихах возникают только от разлуки с любимыми, от грусти и тоски…» (130 с.).

Продолжая анализ произведений тридцатых годов прошлого века, Заки Алибаев отмечает: «Если роман «Солдаты» Афзала Тагирова воспринимается как дневник солдатской жизни, то в романе «Кровь» события проходят через душу солдата, максимально раскрывая психологию солдата, что позволяет делать вывод: война – всенародная трагедия, большой политический конфликт…» Дело, разумеется, не в использовании дневниковой формы повествования, а в том, насколько художественно раскрываются описываемые события, герои и персонажи. Дневниковые записи могли даже лучше раскрыть внутренние переживания героя. Однако этого не случилось. Почему? В «Солдатах» дневник предстает в виде голой хроники с отдельными вкраплениями действий героя: тогда-то пошли туда-то… А в «Крови» образно и жизненно изображены острые восприятия повествователя, его активная позиция как участника событий.

Башкирские литературоведы едины во мнении относительно достоинств романа «Иргиз» Хадии Давлетшиной, который был написан в основном в 1940-е гг., однако издан лишь в 1957 г. Произведение стало этапным в истории башкирской литературы и оказало существенное влияние на дальнейшее развитие башкирской словесности. В нем, как отмечает З. Алибаев, автор предстает как «мыслитель, историк, этнограф, социолог, психолог, философ… “Иргиз” определил новый тип в башкирской романистике… Сутью самых первых романов являлся… схематизм… в изображении борьбы черного и белого, добра и зла как двух частей мира. В связи с этим и образы раскрывались весьма однобоко… Проза 50-х годов в основном избавилась от этого. Несомненно, в этом также важную роль сыграл роман ”Иргиз” Хадии Давлетшиной» (46 с.).

Бегло рассмотрев романы 60–80-х годов, автор перекинул мостик к изучению современного состояния жанра и приступил к основному, ко второму, разделу монографии – «Поэтике башкирских романов».

Если другие разделы не разделены на параграфы, то этот, центральный, состоит из шести, причем некоторые из них объемнее тех двух разделов.

Главное внимание автор обращает на исторические романы, вычленяя в них прежде всего такие аспекты, как историческое событие, исторический герой, промежуток между автором и изображаемыми событиями, и посвящает им отдельные параграфы. Художественное раскрытие писателями этих аспектов и составляет, по мнению автора, суть поэтики башкирских романов.

Говоря об исторических событиях, послуживших основой тех или иных романов, Заки Алибаев проявляет скрупулезность историка в целях выяснения того, насколько художественное отображение действительности соответствует реалиям того времени. Например, когда анализирует романы Булата Рафикова «В ожидании конца света», «Созвездие весов», обращается к трудам не только таких историков, как С. И. Руденко, С. Е. Малов, Г. Ф. Смирнов, но и археолога Н. А. Мажитова, мифолога С. А. Галлямова, языковедов Н. Дмитриева, Э. Ф. Ишбердина, этнолога А. Т. Бердина и т. д. Тем не менее Карасакал, герой одноименного романа, представлен в монографии как главный предводитель башкирского восстания 1735–1740 гг. Это не совсем соответствует истине. Точнее будет сказать – один из главных. Башкиры поднялись с оружием в руках в июне 1735 г. под руководством Кильмяк абыз Нурушева, когда в феврале 1737 г. он был схвачен и после долгих допросов и пыток был отправлен в Петербург (дальнейшая его судьба неизвестна), восстание возглавил и руководил им Бепеней Турупбердин до сентября 1738 г.

Разумеется, исторический роман – не исторический трактат и не научная статья по истории. Это художественное видение происшедших событий, исторических личностей и отображение их согласно «требованиям» жанра. Даже архивные документы романист пропустит через «линзу» своего образного видения, скажется и уровень его умений сопоставлять и принимать на «вооружение» наиболее близкие к истине взгляды среди противоречивых материалов даже самих историков. Как всегда неоценимую помощь окажет и творческая интуиция писателя, особенно при отсутствии достоверных источников. В этом плане примечательно высказывание Юрия Тынянова: «Там, где кончается документ, там я начинаю».

При анализе произведений автор монографии учитывает уточнение писателя касательно подвидов жанра своего детища. Например, Булат Рафиков назвал свой роман «Созвездие весов» исторической гипотезой, а «Кунгак» – исторической фантазией, Мавлит Ямалетдин свой «Ишмухамет-сэсэн» представил как роман-эссе. Такой подход в монографии, думается, оправдан, ибо писатель неспроста подчеркивает своеобразие произведения в жанровом отношении.

Исследователь не оставляет без внимания построение композиции и выделяет достоинства каждого из них. Например, он пишет: «Роман «Кунгак» состоит из трех десятков разделов в форме кольцевой композиции. Такая композиция удобна для исторических романов, так как появляется возможность развивать широкую панораму в нескольких сюжетных линиях. Каждое событие отдельным кольцом вплетается в общую сюжетную линию…» (75 с.). Далее внимание концентрируется на том, что именно влияет на развитие сюжета: «Конфликт романа основан на длительной борьбе за объединение башкирских родов. Многие противоречия разветвленного сюжета также завязаны на этих столкновениях. Поэтому полифонические картины романа выглядят стройными, стянутыми общей нитью к единому центру, демонстрируют продуманность и цельность системы образов. В этом отношении образ старейшины рода Юламана выписан во всей психологической глубине, в динамичном развитии» (76 с.). Разбор романов «Кожаная шкатулка» и «Плач домбры» Ахияра Хакимова идет по этой же исследовательской стезе: «Одну из главных причин трагических испытаний, выпавших на долю народа [в эпоху распада Золотой Орды башкиры оказались между молотом и наковальней: с одной стороны набирал себе воинов из числа башкир золотоордынский хан Тохтамыш, с другой – угрожал среднеазиатский Тамерлан. – Ф. К.], писатель видит в разрозненности племен. Это и составляет узел основных противоречий произведения, в результате возникает идея объединения, чтобы не погибнуть от рук завоевателей любых мастей… Используя в каждом романе своеобразные композиционные приемы, Ахияр Хаким внес оживление в традиции литературы в башкирской художественной словесности…» (80, 81 с.). А в «Урагане» и «Нет спасения от бури» писатель использовал прием «книга в книге». «Произведение Искандара Мурадыма [главный герой в «Урагане». – Ф. К.], дневник Зуфара Богданова [во втором романе. – Ф. К.], с одной стороны расширяет масштабы романа, с другой – пересказывая сложный путь борьбы за свободу, независимость и государственность башкирского народа, подчеркивает право человека жить в отчем краю, быть хозяином родной земли, а не степным перекати-поле…» (155 с.).

О романе Мавлита Ямалетдина «Ишмухамен-сэсэн» подчеркивается, что он «представляет собой композиционно компактное, довольно сложное произведение, объединяющее несколько сюжетных линий. В вводной части приводится диалог автора и критика. Диалог играет своеобразную роль экспозиции. Время в романе находится в постоянном движении. Автор словно расширяет его границы эпическим охватом. Это очень выигрышный прием для исторического романа. Эпический простор, обогащающий поэтику жанра, в свою очередь, наполняется через действия…» (89–90 с.). По обоснованному утверждению исследователя, и «в поэтике романа ”Вороной” Зиннура Ураксина большую роль играют композиционные приемы и средства… Автор четко знает каноны исторического романа, мало того, искусно оперирует такими деталями, как исторический фон, образы исторических личностей, географическое пространство…» (92, 93 с.). В романе Гульсиры Гиззатуллиной «Хадия» исследователь отмечает, что «временной отрезок имеет свои особенности: если горизонтальный отрезок времени представлен в рамках одного периода, то вертикальный передает ХХ век в целом, судьбы людей того времени во всех их проявлениях…» (188 с.).

У Ралиса Уразгулова в романе «Голод» «полифонический сюжет с компактной композицией развивается больше в социальном плане… Богатая тематика романа раскрывается через своеобразные характеры. Тем не менее чувствуется, что автору недостает опыта в создании данного жанра. В диалогах персонажей, некоторых эпизодах превалирует публицистический стиль… Эпичность и полифонический сюжет, присущие жанру, в «голоде» решаются слишком однобоко. Автор подробно повествует о событиях внутри одной деревни, упуская из поля зрения связи с обществом в целом…» (187 с.). Подобные замечания высказаны и в адрес некоторых романов Яныбая Хамматова. О дилогии «Северные амуры», например, говорится: «Множество событий и персонажей привело к поверхностному их освещению… Роман «Сырдарья» теряет из-за того, что недоработан конфликт, объединяющий все события. В романе мы видим Бейеша, Акмуллу, Мухаметсалима Уметбаева, Шамсетдина Заки, генерал-губернатора, о каждом из них можно было бы написать отдельное произведение. Но автору не удалось создать яркий образ ни одной из этих личностей, так как не отражены отношения, противоречия, конфликт, связывающие их с общей нитью идеи, проблемы романа» (142 с.). Недостатки романа Шакира Янбаева «Ивы на реке Буй» также связаны, по мнению Заки Алибаева, с отсутствием острого конфликта, «обеспечивающего динамику сюжета, добавляющего яркости главной проблеме и чертам характеров героев. В связи с отсутствием центрального узла, объединяющего все сюжетные линии произведения, проблемы разного уровня носят чисто описательный характер…» (223 с.). Однозначны ли эти «диагнозы» литературоведа? Названные произведения действительно слабы. Но… Только ли отсутствие конфликта снижает их художественные достоинства? Возможно, автор монографии порою подгоняет ряд произведений под свою концепцию…

Иногда, как нам представляется, исследователь чрезмерно увлекается литературоведческими терминами, категориями, понятиями. И на этой основе, чисто механически, высказывает несуразные мысли. Например, он утверждает: «Прием кольцевой композиции организует характер образа Усмана Бакирова…» (188 с.). Не прием кольцевой композиции организовывает характер персонажа, а писатель, используя данный прием, раскрывает, описывает формирование характера. Порою противоположные мнения проскальзывают в одном абзаце. Так, читаем: «И Басариев из романа ”Земля, на которой мы живем”, и Тагир Ирназаров из романа Нугумана Мусина, и Нуриханов из “Пришельца” Диниса Булякова вроде бы болеют за общее дело, пекутся о выполнении государственных планов. Однако, если заглянуть глубже, их “добрые дела” этим и ограничиваются. Все они – рабы спущенного сверху плана, ничем не обоснованных указаний. В этом отношении эти произведения схожи с романами “Майский дождь”, “Щедрая земля”, “Цветок шиповника”, изданными еще в 50-е годы… [И вывод]: А в произведениях “Земля, на которой мы живем”, “Пришелец” конфликт развивается в другом направлении, с оттенком современности…» (266 с.).

У Марселя Пруста (1871–1922, всемирно известный французский писатель), например, в «Поисках утраченного времени» главный герой, сожалея, что жизнь почти прожита и он, больной, теперь уже никак не сможет реализовать свой потенциал, поэтому стремится восстановить утраченное время хотя бы в памяти, остановить бег времени и брать с собой свои самые яркие воспоминания. Какие-либо действия тут отсутствуют. Герой предавался наслаждениям, плыл по течению, не конфликтовал ни со своим временем, ни с собой, ни с кем-либо еще… но на основе грустных размышлений приходит к выводу: оказывается, потеря времени – есть невосполнимая утрата жизни. Убежден, для массового читателя это произведение покажется непреодолимой тягомотиной. Однако на самом-то деле автор ставит глубочайшую проблему, над которой бьются маститые философы ряда столетий…

В последнем разделе монографии «Особенности современных романов и перспективы жанра» автор, по сути дела, начинает подводить итоги всего исследования. Невозможно не согласиться с заключением Заки Алибаева, что «литература теперь не ограничивается лишь внешними социальными и политическими противоречиями, конфликт все больше проникает в область характера, внутреннего мира, души личности. Одновременно еще больше расширяется география отображаемых фактов, биография событий… Сегодня внимание авторов привлекают все области жизни общества. По мере устранения прежних препятствий, ограничений, запретов в отношении выбора материала для освещения чаще стали получать отражение те стороны действительности, которые до этого оставались в тени. Резкий рост национального самосознания народа, повышение в связи с этим внимания к своим нравственным корням, сформированным и укрепившимся на протяжении веков, стремление отыскать больше связей, поиск сходства между прошлым и сегодняшним, попытка извлечь уроки для решения современных проблем путем их сопоставления – все это привело к заметному оживлению исторической темы в башкирской прозе…» (232, 233 с.).

Эти широкие обобщения с прицелом на перспективу, вытекающие на основе глубокого и всестороннего анализа, сами по себе говорят о масштабах проделанной работы; и книга в целом предстает как добротное научное исследование. «Перепахано» огромное поле литературы… Отдельные недочеты, о которых говорилось выше, неизбежны в подобного рода крупных исследованиях. Да и они, эти замечания, в принципе, будут восприняты, думается, как пожелания доброжелателя для дальнейших научных изысканий. К тому же автор статьи в подобных случаях поступает по пословице своего народа: «Улым, һиңә әйтәм, киленем, һин тыңла!» («Сын мой, тебе я говорю; но и ты, невестка, слушай!»).

Теперь о размышлениях, приведенных в начале статьи касательно жанров искусства. Да, все знают: любой исследователь стремится превозносить свой анализируемый объект. Не составляет исключения в этом отношении и Заки Алибаев. Действительно, роман своей многоохватностью и нераскрытыми все еще потенциальными возможностями в состоянии показывать уровень литературы. Но, в конечном итоге, как убедительно показано и доказано в монографии, многое, если не все, зависит от степени таланта. Разве Антон Чехов своими рассказами не является по сей день своеобразной шкалой для определения уровня мастерства и не служит эталоном в жанре рассказа в мировой литературе? Когда же ученый или любой специалист подчеркнуто выделяет свою сферу деятельности, то, наверное, следует это понимать как влюбленность в свой предмет. А влюбленные, понятно, кроме предмета своего восхищения, могут мало что еще замечать…

Доказано ли предположение ученого о том, что национальная художественная словесность и литературоведение находятся и развиваются на одном уровне. Однозначного ответа получить в данном случае навряд ли возможно. Тут скажутся и дело вкуса, и амбиции, и уровень профессиональной (литературной!) культуры. Тем не менее… Если учитывать, что подавляющее большинство как самих литераторов, так и литературоведов едины во мнении о том, что у нас нет вообще литературной критики, так о чем речь? После ознакомления с седьмым томом «Истории башкирской литературы» я лично засомневался даже в профессионализме тех, которые по долгу службы изо дня в день занимаются проблемами художественной литературы (если кто-то скажет, что это слишком сильное заявление, то я готов выступить с обстоятельной статьей, но увидит ли она свет – в этом я не уверен). Пока же со всей ответственностью могу сказать: у нас есть произведения, которые можно выставлять на мировом уровне, но о наличии научных работ, соответствующих веяниям времени, говорить после приведенных выше фактов, говорить что-либо еще не приходится. Мы, литераторы, по сути дела, особенно касательно текущей литературной критики, получаем то, чего сами желаем. Надо это понимать. Если кто-то и проявляет в данной сфере отвагу (не побоимся использовать это слово!), то его тут же подвергнут обструкции и остракизму, пропустят его через игольное ушко на предмет выявления в нем самом недостатков (в годы застоя таких сажали в желтый дом, а в эпоху репрессий туда, куда Макар телят не гонял), обязательно найдут, за что можно зацепиться (никто ведь не ангел: все мы люди, все человеки…), и этот отважный будет проклинать тот день, когда осмелился замолвить свое слово… Это наша реальная действительность. И она порождена не только литераторами и литературоведами, но и обществом в целом. Но ведь это общество состоит из людей! Раз так, то болеющий за дело Человек пусть делает то, что от него зависит, хотя бы то, что в его силах… Если бы, на худой конец, так поступал один из десяти, тогда и литератор, и литературовед задумались бы: стоит ли исходить из позиции: «Чего изволите?..»

***

Итак, проделана автором монографии колоссальная научная работа… Однако вызовет недоумение с точки зрения ученых такой принципиально важный момент – отсутствие ссылок на цитаты. Абсолютно нигде и ни разу (!) не указано, откуда заимствованы высказывания ученых, отрывки из художественных произведений. Это же – азбука научной работы. Предполагаю, возможно, издательство поставило определенные условия… Но у научной работы свои неукоснительные требования, и они должны быть выполнены безоговорочно.

[1] Далее после ссылок будут указаны только страницы.