№8.2021. Елена Сафронова. Увлекательная чистка. О книге Михаила Хлебникова «Большая чи(с)тка»

Елена Сафронова

Увлекательная чистка

Михаил Хлебников. Большая чи(с)тка: эссе. – Санкт-Петербург: Лимбус Пресс, ООО «Издательство К. Тублина», 2021. – 360 с.

Вспоминаю свою литературно-ученическую молодость, форум молодых писателей Приволжского федерального округа 15 лет назад, критический семинар Игоря Шайтанова и Алексея Алехина. В числе обсуждаемых материалов был текст настолько за гранью литературоведения, что на его обсуждении Алексей Давидович откровенно спросил: а кто-то сумел его дочитать до конца?.. Вся группа мигом отвела глаза кто куда, только не на руководителей и не на автора. Но была средь них одна… «Я дочитала», – призналась ваша покорная. Не соврала: читала до глубокой ночи, мучительно продираясь к смыслу сквозь тернии академизма (и вроде бы даже нашла, но уже забыла). Алехин сказал что-то вроде: вы меня поражаете!.. 

Я о том, что критические статьи бывает читать хоть и полезно, но тяжко (а если таких сборник, то в кубе). И насколько приятно читать сборник критики с увлечением, точно захватывающий детектив (пусть «академисты» устроят мне обструкцию!..)! Жаль, что такое удовольствие в сочетании с делом выпадает редко… Книга критических работ современного, ныне живущего и работающего автора, так сказать, практикующего критика – сама по себе зверь краснокнижный.

Это преамбула к моим впечатлениям от книги критика Михаила Хлебникова «Большая чи(с)тка». Я не совладала с соблазном начать рецензию тем же приемом, каким автор начал эссе «Блок, зеркало, нога, или В поисках потерянного близнеца Дмитрия Быкова» – вольным историческим экскурсом. «…В историю книгопечатания Уильям Буллок вписал своё имя изобретением в 1863 году ротационной машины с автоматической подачей бумаги через валики прямо с рулона. …машина Буллока существенно упростила и удешевила типографский процесс… К сожалению, сам Буллок четыре года спустя стал жертвой собственного изобретения. Находясь в типографии, он заметил, что механизм одной из машин заклинило, и, пытаясь исправить поломку, пнул остановившийся блок. Однако машина зажала и раздробила его ногу. Последовавшая через несколько дней гангрена не оставила изобретателю шансов».

Поскольку эссе о Быкове стоит первым в книге, то этот черный юмор начинает для читателя знакомство с трудом Михаила Хлебникова. Наш автор предпочитает зачины в виде таких ярких и якобы отвлеченных картинок. В том же духе образности, разговорности, общедоступности, аналогий и ассоциаций выдержаны все статьи, составившие книгу (да и название – чистый каламбур!). Все они ранее опубликованы, но дорабатывались для книжной версии.

По сути, перед нами сборник критико-литературоведческих эссе. Но, хотя темы Хлебников поднимает серьезные и раскрывает соответственно, все эти работы читаются с интересом и усваиваются легко, чуть ли не «в игровой форме», как сейчас говорят в образовании. В моих глазах это несомненный, если не главный плюс сборника с суровым заголовком.

Он поделен на три тематических части: «Титаны, жанры, манифесты», «Рremium segment – 2019» и «Связь времен». Заключительная часть воздает должное литературоведению, рисуя «творческие портреты» уже покойных писателей: Валентина Иванова, Александра Гладкова, Александра Галича. «Три эти имени складываются в довольно эклектичный комплекс, так как вроде бы нет очевидных оснований для критика обращаться именно к этим фигурам и ставить их фамилии «через запятую».

Впрочем, очерк о Галиче написан в 2018 году, когда классик авторской песни отметил бы двойной юбилей: сто лет со дня рождения и 50 лет с момента выступления на бардовском фестивале «Праздник песни» в Новосибирске. Тот фестиваль имел, казалось бы, локальное значение, но он важен для Хлебникова: на сцене в новосибирском Академгородке Галич обещал организаторам не исполнять антисоветских песен, но потом выпил в буфете стакан водки, «вышел к микрофону и спел всё поперек того, что он заявил» (цитируется со слов очевидца Юрия Кукина). По своему обыкновению, с выразительного эпизода Хлебников начинает поиск ответа на вопрос, насколько был искренен Александр Аркадьевич в своем «диссидентстве», – и приходит к выводу, что оно (и сопутствующие ему «репрессии») были постановкой, срежиссированной самим Галичем. Эссе написано с явным неодобрением, со «срывом масок». Один заголовок – «Больная совесть с тремя справками» – чего стоит. Речь о справках о непригодности Галича к службе в армии, выданных сразу тремя врачами – терапевтом, окулистом и невропатологом. К этим справкам присовокупляются другие некрасивые поступки, так что Галич предстает в итоге персонажем своей песни: «Оказался наш отец не отцом, а сукою». Однако Хлебников почти ничего не говорит о литературном качестве текстов песен Галича – только в контексте его гражданской позиции и несоответствия деклараций реальным обстоятельствам жизни. И потому поклонник Галича на обвинительное эссе может ответить фразой из бородатого анекдота: «Но мы его любим не за это!».

Немногим одобрительнее портрет драматурга Александра Гладкова в конкретно-исторических обстоятельствах. Для обращения критика к его персоне и наследию был слабенький повод: в журналах «Новый мир», «Звезда», «Знамя» и «Нева» в середине десятых печатались дневники Гладкова. С момента издания прошло несколько лет, на публикации успели написать отзывы другие критики. От рефлексии коллег Хлебников и отталкивается: спорит с Сергеем Боровиковым, увидевшим в выходе дневников Гладкова «общественно-сенсационное значение». Значительная часть статьи посвящена писательским дневникам вообще, к Гладкову критик возвращается после Жюля Ренара и Юрия Нагибина – и с привлечением иных заметок современников драматурга, запомнивших его человеком антипатичным. Образ отбывавшего наказание в лагерях страдальца Хлебников развенчивает, высказывая предположение, что попал Гладков туда не по политическим мотивам, а за… мелкое воровство. Якобы был склонен таскать редкие книги из библиотечных фондов. Критик приводит и другие грешки драматурга. Но более всего его поразила та страница дневника, где Гладков описывает «…расставание со своей многолетней подругой: “Какое-то внутреннее напряжение. Она уедет послезавтра ночью. Мне будет грустно, но я не умру. Буду жить и есть окрошку”». Последнее предложение целиком вынесено в заглавие статьи.

Кажется, я могу добавить к этому «портрету Дориана Грея» еще один шокирующий штрих. Эльдар Рязанов, к примеру, не скрывал подозрения, переросшего в уверенность, что Гладков – не автор прославившей его пьесы «Давным-давно». Режиссер писал, что Гладков не принимал участия в работе над сценарием фильма по этой пьесе «Гусарская баллада». Рязанов просил его о многих доработках – Гладков обещал, но ничего не делал, надолго пропадал из поля зрения. Проявляясь, не спорил с тем, как корректировал литературную основу Рязанов. Столь странное безразличие и навело Рязанова на крамольную мысль, которая укрепилась по мере приближения фильма к выходу на экраны… Хлебников о сомнениях в авторстве «Давным-давно» не говорит, но приводит запись из дневника Гладкова, что сценариев картины было два – его собственноручный, длинный, и рязановский, сокращенный. Я читала это откровение в книге стихов и воспоминаний Эльдара Рязанова «Любовь – весенняя страна» (Москва: Издательство «Э», 2017). Конечно, нельзя не отметить, что Рязанов заговорил об этом, когда Гладкова уже не было на свете, не дав ему возможности оправдаться. И все же… А вывод Хлебникова прост: никакой нет сенсации в публикациях гладковских заметок, нет в них ни литературного, ни исторического значения, ибо «…дневник Гладкова заполнен …литературными «болванками», лишь имитирующими жизнь».

И только эссе «Продолжал отстаивать свои ошибочные взгляды…» К истории одного забытого романа» о Валентине Иванове интонационно отличается от двух других в историческом блоке. Иванов взят в связи с его не самой известной книгой «Желтый металл» («забытый» роман о коррупции в советском обществе). Критик считает его самым интересным в наследии Иванова. Куда более на слуху роман «Русь изначальная» и «Повесть о древних летах». Но Хлебников подробно объясняет, почему «Желтый металл» художественно и идейно сильнее даже исторической прозы Иванова, к которой он относится очень тепло. Роману «Желтый металл» посвящена большая часть статьи, критик фактически пересказывает его (и правильно – я вот не читала, а книга-то любопытная!) и те мытарства, которые прошел скандальный по советским меркам текст на пути к печати. А заодно излагает биографию прозаика, примечательную тем, что вроде бы в ней не было предпосылок для создания исторических романов – зато для написания книг социальных материала море. Иванов начинал с грузчика на кирпичном заводе, затем работал экономистом и инженером на разных предприятиях, включая нефтепромыслы, прежде чем заделаться писателем. Хлебников считает, что в биографии Валентина Иванова осталось белое пятно – он не выходец из низов, а отпрыск привилегированного класса, скрывавший свое происхождение и домашнее образование, окончивший школу и не двинувшийся дальше грызть гранит наук, а пошедший в гущу народную. В общем-то, по текстам Иванова можно сделать такой вывод… Но это белое пятно, видимо, уже навсегда. А сам писатель удостоился от Хлебникова высокой оценки, что для данного сборника уникально. Ко всем прочим персоналиям он подходит именно с чисткой.

Основание критического высказывания об этих трех советских авторах, похоже, одно – они были и внесли свой вклад в отечественную литературу. Это типичный посыл литературоведения, которое тут предстает в своем занимательном изводе.

Первая часть книги – «Титаны, жанры, манифесты» – это коллекция «портретов явлений». Скажем, у Дмитрия Быкова анализируется не какая-то конкретная книга, а весь комплекс существующих на сегодня произведений (включая видеолекции и учебник «Советская литература. Краткий курс»). Это трюк: на деле предмет анализа – литературные способности Быкова. Хлебников не раз прямо отрицает их: «…кратко писать, как мы помним, автор не умеет и не хочет. Ущербность подобного дурного словоизвержения раскрывается именно в области пародирования. Ироническое обыгрывание, превышающее по объёму исходный текст, показывает не столько слабые, смешные стороны объекта передразнивания, сколько ограниченность возможностей пародиста». И, похоже, подлинная «мишень» Хлебникова, как и в случае Галича, мировоззрение Быкова. Это замаскировано в тексте под сугубо литературными упреками, но гражданская позиция Быкова Хлебникову не близка, отчего он и находит Быкову издевательского двойника (согласно его же теории) – Александра Амфитеатрова, публициста в большей степени, нежели писателя, автора романа-фельетона «Господа Обмановы».

Также Хлебников обрисовал несколько типовых явлений современного литпроцесса: феномен альтернативно-исторических романов, «авитаминоз» текущей литературы (отсутствие в издательско-премиальном процессе элементарной заботы о комфорте читателя и, прямо говоря, крахе отечественного «жанра, любого, развлекательного, проигравшего на всех фронтах»), передачу литературного опыта маститых писателей начинающим (на примере двух книг «Как мы пишем» – 1930-го и 2018-го годов). И посвятил персональные очерки также Алексею Иванову, Александру Цыпкину и Андрею Рубанову.

Меня удивило то, что Алексею Иванову приданы две статьи: «Роман Алексея Иванов «Тобол», или О пользе прямолинейности» и «Третий сорт» про третью смену» (вторая – издевательская рецензия на роман «Пищеблок» и весь мистически-хоррорный дискурс писателя). Хлебников редко ограничивается одной темой, от частностей переходит к общему, и, казалось бы, то же самое можно было предпринять и для Иванова – уж раз тексты дорабатывались для печати. Тем более что два очерка стоят подряд в «эпической» части сборника. Возможно, Хлебников «разделил» книги потому, что «Тобол» ему понравился своим «историческим оптимизмом» (кажется, это единственная книга в пуле, которая критику хоть отчасти понравилась), а «Пищеблок» и все потуги Иванова на романы ужасов – наоборот?.. Кстати, что касается «Пищеблока», в этом году вновь актуализированного экранизацией. Хлебников считает, что Иванов написал эту книгу, не собираясь напрягаться. «…нет смысла «вкладываться» в текст по-настоящему, попусту тратить, увы, ограниченный запас писательской энергии. Издательство желает «роман ужасов»? Будет вам «Пищеблок» из объедков, огрызков и прочих большевистских пентаграмм». Но пилюля подслащена: обозреватель надеется, что впереди у Иванова будет «что-то настоящее».

Срединная часть книги Хлебникова, «Рremium segment – 2019», освещающая короткий список «Большой книги» 2019 года, действует как маленькая машинка времени, погружая нас в события (книги) двухлетней давности. Строго говоря, этот раздел придает труду неактуальности. Какие бы книги ни вышли в финал «БК» два года назад, ни одна из них не стала еще таким «знаменем» родной словесности, как пьеса Гладкова или песни Галича, невзирая на их политические знаки. Было ли то издательское требование или авторское решение – но в книгу Хлебникова включено несколько рецензий.

Их объекты: «Опосредованно» Алексея Сальникова; «Брисбен» Евгения Водолазкина; «Дни Савелия» Григория Служителя с предисловием того же Водолазкина; «Земной рай» Сухбата Афлатуни; «Калечина-малечина» Евгении Некрасовой; биография «Венедикт Ерофеев: посторонний», написанная О. Лекмановым, М. Свердловым, И. Симановским и взявшая, в конце концов, «Большую книгу». Верный себе, Хлебников написал не рецензию на «Брисбен», а разом заметки о российской филологической прозе и обзор творчества Водолазкина с первых книг. Точно так же рецензия на «Постороннего» превратилась в писательский портрет Ерофеева и тоже опровергла самый главный миф о нем: «Венедикт Ерофеев никогда не был писателем. До конца дней он занимался тем, что пил и читал». Эти, по сути, очерки можно было бы и в первую часть книги, к титанам и жанрам, поместить. Водолазкина – за жанр, Ерофеева – за «титанизм»… Но тематическая привязка к списку «БК» определила их в раздел рецензий. А может быть, не только этот формальный признак, но и то, что Хлебников недоволен всеми произведениями премиального списка?.. Он пишет в эссе о Быкове про его художественные тексты: «Они не имеют читательского эха. Интерес публики при своём появлении они вызывают: выходят критические статьи, автору вручают очередную серьёзную премию. Но спустя несколько лет про книгу уже никто не вспоминает». Тираду можно отнести ко всем более или менее «обласканным» премиями и критиками образцам текущей литературы – действительно, они быстро забываются, через два года я уже без Хлебникова и не вспомнила бы, кого бранили за незаслуженное место в финале «БК» в предковидном году... Но обратный эффект тоже есть: на этом фоне книга критики, собранной за определенный отрезок времени, только для этого периода и актуальна. Чем дальше от него – тем она бессмысленнее… И очень жаль! Ведь я начала с того, что сборник Хлебникова способен доставить читательское наслаждение.

Остается добавить, что Михаил Хлебников – строгий и даже порой ядовитый критик, который прекрасно умеет держаться в рамках приличий и корректности. До недавних пор это уточнение было бы плеоназмом. Но фонтанирование «новой критики» придает ему новый смысл.