Все новости
Круг чтения
5 Февраля 2018, 17:58

№1.2018. Сафронова Елена. Книги и прилавки. О лирике Вероники Тушновой

Сафронова Елена Валентиновна (http://magazines.russ.ru/authors/s/safronova/) родилась в 1973 г. Живет в Рязани. Окончила Историко-архивный институт Российского государственного гуманитарного университета в Москве. Прозаик, критик, постоянный автор "толстых" литературных журналов. Член Союза российских писателей, Союза Писателей Москвы и Союза журналистов России. Вероника Тушнова. Лирика. – Москва: Издательство «Э», 2017. – 352 с. Книга вышла под грифом «Золотая серия поэзии», и этот факт отчасти отвечает на возможный вопрос, почему именно сейчас – и Тушнова? Ведь, по формальным признакам, Вероника Михайловна Тушнова – не из тех поэтов, с творчеством либо наследием которых в наше несентиментальное время работают крупные коммерческие издательства.

Елена Сафронова
Книги и прилавки
Вероника Тушнова. Лирика. – Москва: Издательство «Э», 2017. – 352 с.
Книгу Вероники Тушновой «Лирика» я приобрела в магазине «Детские товары, игрушки, книги» в Рязани на улице Татарской. О прилавке этом много было сказано в прошлом выпуске рубрики «Книги и прилавки», и добавить нечего. Разве что – «взрослые» поэтические книги там продаются в единственном экземпляре. Таким вот образом я и «урвала» два эксклюзива: сборники Евгения Евтушенко и Вероники Тушновой, о котором пойдет речь.
Книга вышла под грифом «Золотая серия поэзии», и этот факт отчасти отвечает на возможный вопрос, почему именно сейчас – и Тушнова? Ведь, по формальным признакам, Вероника Михайловна Тушнова – не из тех поэтов, с творчеством либо наследием которых в наше несентиментальное время работают крупные коммерческие издательства. Она, увы, не приписана к плеяде русских классиков, не вошла в ряды советских поэтов первого эшелона, а также в когорту, так сказать, «антисоветских» поэтов и знаменитых «шестидесятников» (хотя ушла из жизни в 1965 году и хронологически соответствует этому поколению). При жизни не «оскандалилась», чтобы вызывать нездоровый интерес. Википедия представляет её весьма сдержанно: «русская советская поэтесса и переводчица, писавшая в жанре любовной лирики. Член Союза писателей СССР (1946). На её стихи были написаны популярные песни».
Хотя такой скромный расклад и несправедлив.
Думаю, наиболее известна одна страничка творческой биографии Вероники Тушновой: на её стихи «Не отрекаются любя», «А знаешь, всё ещё будет!..», «Сто часов счастья» были написаны синглы Аллы Пугачевой, появившиеся в 70-е – 80-е годы и добавившие певице народной любви и славы. Все мои ровесники и люди постарше помнят, разумеется, эти песни. Но массовая память в таких вещах коварна: говорят «фильм с Никулиным», «песня Пугачевой», и из голов вон, что картину поставил Леонид Гайдай, а текст эстрадного хита написала Вероника Тушнова. А музыку, если что, Марк Минков.
Для тех, кто поленится заглянуть в Википедию, сообщу несколько подробностей о Тушновой. Похоронена она в Москве на Ваганьковском кладбище, и на могиле выбиты годы жизни 1915—1965 – на основе автобиографий поэтессы. При этом позднейшие изыскания, проведённые в родном городе Тушновой Казанским литературным музеем им. М. Горького, показали, что родилась она в 1911 году, чего и дочь Вероники Михайловны не отрицала (имела место простительная женская слабость, стремление «омолодить» себя?..). В 2011 году, утверждает Википедия, широко отмечался ее столетний юбилей; но, Господи, прости, я об этом узнала только из электронной энциклопедии. Википедия же упоминает целую одну телепередачу памяти Тушновой: серию в авторской программе Льва Аннинского «Засадный полк», вышедшую на телеканале «Культура» в 2008 году.
С 1930-х годов Тушнова жила в Ленинграде с родителями. Получила первое медицинское образование, работала врачом во время Великой Отечественной войны, что заметно отразилось в её творчестве. Публиковаться начала в военные годы. После войны окончательно «переквалифицировалась» на литературу. В 1947 году участвовала в первом Всесоюзном совещании молодых писателей. Наиболее активно публиковалась в 1950-х – 1960-х годах. Вела творческий семинар в Литинституте, работала рецензентом в издательстве «Художественная литература», очеркистом в газете. Переводила произведения Рабиндраната Тагора, Габдуллы Тукая, сербской поэтессы Десанки Максимович и др.
Была несчастлива в личной жизни, что также повлияло на стихи. Последнюю прижизненную книгу – «Сто часов счастья» - посвятила последней любви. Умерла от рака.
Википедия перечисляет восемь сборников Тушновой: «Первая книга» (1945), «Пути-дороги» (1954), «Дорога на Клухор» (1956), «Память сердца» (1958), «Второе дыхание» (1961), «Лирика» (1963, 1969), «Сто часов счастья» (1965), «Стихи» (1969). Но явно библиография неполна: в этой же статье назван ещё сборник «За это можно всё отдать», составленный Н.Ю. Розинской – дочерью Вероники Тушновой и вышедший в 2012 году тоже в «Золотой серии поэзии». А в интернете доступна цифровая книга «Не отрекаются, любя», подготовленная в том же году издательством «ЛитРес».
В выходных данных сегодняшнего «эксмовского» сборника нет указания, является ли он переизданием какой-либо книги Тушновой – по совпадению названия, не правда ли, редкого, он может оказаться «реинкарнацией» книги «Лирика», выходившей дважды в 60-е, – или свежей компиляцией. Судя по ознакомительному фрагменту, мой сборник весьма похож на электронную версию «За это можно все отдать». Но что можно изобрести нового, когда автора более полувека нет на свете?..
Вступительная статья «Она родилась в Казани» подготовлена по материалам Казанского литературного музея. Кто над предисловием работал, не указано. В выходных данных значится Н.Ю. Розинская – дочь Вероники Тушновой, но была ли она составителем книги, или только правообладателем, уразуметь сложно. Из музейного ли фонда или из семейного архива попали в книгу несколько писем к Веронике Тушновой – от Марии Петровых, Константина Ваншенкина и Инны Гофф, Лидии Чуковской и др., датированные июнем 1965 года, последним месяцем жизни поэтессы? Это тоже непонятно. Письма, меж тем, добавляют сборнику «души»: респонденты хвалят новую книгу Тушновой (вероятно, «Сто часов счастья») и желают успешной борьбы с болезнью. Увы – пожелания не оправдались…
Считаю недостатком книги некоторую «куцесть» информации и умолчание об источниках. При том, что и построение сборника, и вся его направленность очевидно ретроспективны.
Сборник составлен из четырех глав, восходящих к мегатемам творчества поэтессы: «Память сердца» - воспоминания о детстве и юности, «Тревога. Грусть…» - военные стихи, «Ты великая, моя любовь» и «Сто часов счастья» - перевода не требуют. Плюс уже упомянутые письма да статья самой Тушновой «О поэзии», замыкающая сборник. В целом томик карманного формата, с обаятельной молодой фотографией и золотым узором на обложке, а также с фотографиями, «разбросанными» по тексту, выглядит неплохо. Вот только бумага «подкачала», сероватая и тонкая… Зато недорого! Как будто изначально рассчитывали на круг покупателей интеллигентных, знающих, кто такая Вероника Тушнова, но и не слишком богатых. Целевая аудитория в моем лице найдена верно.
В обзоре я не буду говорить о текстах, прозвучавших с эстрады. У Вероники Тушновой много других стихов на том же уровне, незаслуженно менее «на слуху». Высокой техникой исполнения текста и проникновенными лирическими интонациями Тушнова как автор песен выгодно отличается от Татьяны Снежиной (о современном издании стихов последней мы говорили в нашей рубрике в 8-м номере за 2017 год). Строго говоря, у Тушновой и Снежиной одна лишь точка соприкосновения: то, что лирику обеих исполнила со сцены Пугачева. Сексист бы, наверное, нашёл и вторую – что они обе прекрасные дамы и писали «типично женские» стихи. Но я не признаю «типичность» поэзии. Поэзия начинается там, где кончаются или хотя бы мягко отклоняются стереотипы.
Справедливость требует отметить, что стереотипов у Тушновой порядком. Большинство связано, на мой взгляд, с тем, что она жила и писала в советское время, когда пафос и показной оптимизм были фактически языком официальной поэзии. Прорываются они и в лирике Тушновой:
И так покоряло его торжество,
его несвершенности сила,
что я не могла не влюбиться в него
и прежней любви изменила.
И нет сожаленья о прошлом во мне,
в неверности этой не каюсь...
Что делать – живу я
в сегодняшнем дне
и в завтрашнем жить
собираюсь!
Однако ведь это «Стихи о гудке», и объект, которому поэтесса признаётся в столь пылком и бессмертном, уходящем в завтрашний день чувстве – пароходный ревун! Не так уж и примитивно, а?..
В этом пункте со мной, наверное, поспорят приверженцы более сложной поэтики. И будут вправе. По меркам сегодняшнего времени, стихи Вероники Тушновой антикварны. Она и в свою пору не стремилась к авангардизму, используя классические приёмы стихосложения – парную либо перекрёстную рифмовку, популярные стихотворные размеры, допуская глагольные рифмы и почтительно относясь к русской грамматике: никаких анжамбеманов и минимальное количество диалектизмов и просторечий. Иными словами, поэтесса ни единым словом установившиеся каноны не нарушала – не потому ли не попала «в обойму» дерзких новаторов-«шестидесятников»?..
Один из ярких отличительных признаков поэзии Тушновой (может показаться, напротив, умаляющий её индивидуальность) - строгий ритм. Слом размера или ритма поэтесса использует в единичных строках, чью значимость она хочет подчеркнуть. Как, например, в одном из ранних, военных ещё стихотворений о дочери (с них началось её литературное признание), «Ты ложишься непривычно рано»:
Ты ложишься непривычно рано.
Прихожу, а комната темна.
Верно, спишь – я спрашивать не стану.
Света нет. И печка холодна.
Знаю, стосковалась ты по доме
долгою сибирскою зимой.
Взять тебя бы в теплые ладони,
отнести бы сонную домой.
Пятистопный хорей тщательно соблюдается на протяжении шести четверостиший. И лишь последняя строка последней строфы становится четырёхстопной (с той же мужской рифмой), и потому концентрирует на себе читательское внимание, запоминаясь одна из всего стихотворения:
За окном морозного тумана
мутная глухая пелена.
Я тебя обманывать не стану:
продолжается война.
На взгляд из дня нынешнего, не Бог весть какое умение для поэта. Да, и тут не возразишь. На мой взгляд, главное достоинство поэтессы Вероники Тушновой в том, что она умела найти человеческие слова для выражения человеческих чувств. Нынче это фи, да и в середине века уже повевало фи – недаром так много экспериментаторов со словом появилось в отечественной поэзии с 1920-х годов. Но «каждый выбирает по себе – женщину, религию, дорогу» (с). Вероника Тушнова выбрала свою дорогу: говорить просто, понятно и эмоционально. Эмоциональности у неё не отнять. В военных стихах она даже «зашкаливает», но это так естественно - кстати, почти не впадая в пафос и «агитку», что довольно редкое явление.
В русле, заданном знаменитым стихотворением Симонова «Убей его!», впервые опубликованном в «Красной звезде» в июле 1942 года и призывающем русского солдата убить немца (впоследствии мэтр, как известно, перекраивал свой текст и «немца» заменял на политкорректное «фашиста»), у Тушновой написано, пожалуй, всего одно стихотворение – «Письмо» (это название она использовала не единожды):
Хмуро встретили меня в палате.
Оплывала на столе свеча.
Человек метался на кровати,
что-то исступленное крича.
Я из стиснутой руки солдата
осторожно вынула сама
неприглядный, серый и помятый
листик деревенского письма.
Там, в письме, рукою неумелой
по-печатному писала мать,
что жива, а хата погорела,
и вестей от брата не слыхать.
Что немало горя повидали,
что невзгодам не было конца,
что жену с ребенком расстреляли,
уходя, у самого крыльца.
Побледневший, тихий и суровый
в голубые мартовские дни
он ушел в своей шинели новой,
затянув скрипучие ремни.
(…)
Только не рванулась бы граната,
бомба не провыла на пути,
потому что ненависть солдату
нужно до Берлина донести!
Тут призыв к ненависти оправдан.
Да и оптимистическое начало в стихах Тушновой не так однозначно. Скажем, читая книгу «Лирика», я нашла на 36-й странице «безымянные» стихи:
В альбомчике школьном снимки:
Сосны. Снега. Стога.
В рыже-лиловой дымке
дальние берега.
Все, что тогда любила,
выцвело, отошло.
Помнится только – было.
Ну, было – и хорошо!
(…)
И хорошо, что годы
изменчивы, как река.
Новые повороты,
новые берега.
А на 40-й странице – их полную антитезу, тоже без названия:
Я помню, где-то,
далеко вначале,
наплававшись до дрожи поутру,
на деревенском стареньком причале
сушила я косенки на ветру.
Сливались берега за поворотом,
как два голубо-сизые крыла,
и мне всегда узнать хотелось:
что там?
А там, за ними,
жизнь моя была.
И мерялась, как водится, годами,
и утекали годы, как вода…
Я знаю, что
за синими горами,
и не хочу заглядывать туда.
В стихотворении «Прощанье» поэтесса подтвердила ту же мысль: «Но жизнь с трудом меняет русло, когда тебе не двадцать лет». Однако о своём детстве и молодости она рассказывала, как немногим удаётся: в совершенно реалистичном дискурсе, без каких-то фантазий и «наворотов», в том числе словесных, по сути, записывала «в столбик» воспоминания – но всегда находила в них некую изюминку, делавшее хронику поэзией.
Ну вот, к примеру, первое же стихотворение в книге «Голуби». Казалось бы, голубь как поэтический символ «затёрт» во всех ипостасях – от божественной до ностальгической. Вероника Тушнова не просто прибегает к образу голубя – через него она показывает эпизод босоногого детства, когда мальчик «взял её в товарищи – дал потрогать голубей»:
Тусклый луч блестит на олове,
мокрых вмятинах ковша...
Чуть поваркивают голуби,
белым веером шурша.
Запрокидывают голову,
брызжут солнечной водой,
бродят взад-вперед по желобу
тропкой скользкой и крутой.
Бродят сонные и важные,
грудки выгнуты в дугу,
и блестят глаза их влажные,
как брусника на снегу.
(…)
Целый час с тобой стояли мы
(неужели наяву?),
птицы в небо шли спиралями,
упирались в синеву...
Воркованье голубиное,
смятый ковш, в ковше – вода...
А часы-то в детстве длинные —
и такие же года.
Кто их знал, что так прокатятся,
птичьей стайкой отсверкав...
Я ли это – в белом платьице,
с белым голубем в руках?
Просторечное и такое характерное «поваркивают» оживляет текст, придавая ему зрительной рельефности и даже «звука», точно на киноплёнке. А мотив былого, утраченного так прочно, что уже и не верится, что это твое прошлое – да, не оригинален, но табуировать его для стихов невозможно. Значит, что остаётся поэтам? – искать собственную манеру изложения. Вероника Тушнова её нашла. О ней, к слову, она откровенно рассказала в статье «О поэзии»:
«Меня часто спрашивают: «А когда вы начали писать стихи?» И мне всегда бывает трудно ответить на этот вопрос. Что понимать под словом «писать стихи»? Складывать фразы в правильно чередующиеся, зарифмованные строки и строфы? Если так, то я начала писать в самом раннем детстве, лет в шесть-семь...
...Солнышко светит и греет,
птичек слышны голоса...
Стихи у меня получались такими же гладкими и аккуратными, как многие из тех, которые я читала в детских книжках. И слова в них те же, и писать их было очень просто и легко. Я иногда брала тетрадку и говорила себе: а теперь я напишу про зиму. А теперь про весну. И это всегда удавалось.
…Но вот однажды пропал без вести престарелый чёрный кот Буська, и мне захотелось увековечить в стихах это печальное событие. К своему немалому удивлению, я вдруг поняла, что написать об этом гораздо труднее, чем о зиме, весне или ручейке. И вполне понятно: ведь никто до меня не писал об этом. Никто, кроме меня, не знал нашего грузного, облезлого кота, его привычки спать в печке, его хриплого мяуканья, разорванного уха, манеру, привставая, толкать лбом в колени.
В данном случае я уже не могла пользоваться чужими и удобными и красивыми словами. Приходилось придумывать свои. Кроме того, мне было жалко кота и хотелось, чтобы другие пожалели его тоже. Всё это налагало ответственность.
Я писала долго, и стихи получились гораздо хуже, чем обычно. Зато впервые в жизни закралось в меня подозрение, что всё «сочинённое» мной ранее — совсем не хорошо и гордиться этим, пожалуй, не стоит.
…Было бы неверно сказать, что с этой минуты я стала поэтом. Сколько раз я ещё поддавалась соблазну сложить стихотворение из чужих гладеньких и так хорошо, впритирку ложащихся кирпичиков».
В этой исповеди, на первый взгляд наивной, Тушнова касается актуальной до сих пор темы – поэтической конъюнктуры (в её советском изводе):
«Настоящая поэзия не может быть безыдейной. Пейзажные стихи, заставляющие читателя ещё раз с ещё большей остротой почувствовать, как он любит родные поля и леса, — это глубоко идейные стихи. Стихи, написанные о важнейших стройках, о героических делах, если они написаны не горячим сердцем поэта, а холодной рукой ремесленника, — безыдейны и вредны! Чувства и мысли — вот что такое стихи. И, конечно, мастерство, потому что оно позволяет полнее и свежее выразить и чувства, и мысли».
Мне кажется, и сегодня в этом завете, как говорится, ни убавить, ни прибавить. Правда, напрямую он пригодится только авторам «традиционных» стихов. У всякого рода поэтического формализма и начала, и смысл другой. Но вот любителям «воспитывать словом» или «воспевать» что бы то ни было очень стоит прочесть статью Вероники Тушновой. Она коротенькая и очень внятная.
«Идейность» поэтесса понимала и воплощала по-своему. Пафоса вообще, гражданского в частности, у Тушновой немного. Она прямо высказалась о шаблонной поэтической теме любви к Родине:
Пусть мне оправдываться нечем,
пусть спорны доводы мои,-
предпочитаю красноречью
косноязычие любви.
(…)
О сердце, склонное к порывам,
пусть будет мужеством твоим
в поступках быть красноречивым,
а в обожании - немым.
И что бы мне ни возразили,
я снова это повторю.
... Прости меня,
моя Россия,
что о любви
не говорю.
О, приняли бы этот зарок бесчисленные авторы «патриотических» стихов!.. Да где там…
Предметом неиссякающего интереса, переживания Тушновой были отношения между людьми, понятые максимально широко. Это не только бытийственно обоснованные отношения матери и дочери, дочери и родителей, представительницы семьи и её предков, врача и пациентов, человека и человечества. Есть и прекрасные стихи о взаимоотношениях писателя и читателя, которые тоже можно понимать как завет:
Открываю томик одинокий -
томик в переплете полинялом.
Человек писал вот эти строки.
Я не знаю, для кого писал он.
Пусть он думал и любил иначе,
и в столетьях мы не повстречались...
Если я от этих строчек плачу,
значит, мне они предназначались.
И, разумеется, то, чем Тушнова прославилась – стихи об отношениях полов – в их самом целомудренном аспекте – то психологическом:
Быть хорошим другом обещался,
звезды мне дарил и города.
И уехал,
и не попрощался.
И не возвратится никогда.
Я о нем потосковала в меру,
в меру слез горючих пролила.
Прижилась обида,
присмирела,
люди обступили
и дела...
Снова поднимаюсь на рассвете,
пью с друзьями, к случаю, вино,
и никто не знает,
что на свете
нет меня уже давным-давно, -
а то и волшебном:
Синяя птица
Ты на рынке
мне купил голубку.
Маленькую,
худенькую,
хрупкую,
рыжевато-палевой окраски
птицу,
прилетевшую из сказки.
(…)
А она была
совсем не синяя,
рыжевато-палевого цвета.
Пожалуй, осталось ответить на последний вопрос, который подразумевается в нашей рубрике, хоть и не всегда формулируется «в лоб»: так надо ли было покупать в XXI веке книгу Вероники Тушновой? Может ли она сказать что-то современному «балованному», просвещённому читателю поэзии? Или это просто памятное издание, нечто вроде венка на могилу не только советской поэтессы, но и её творчества?.. Достояние литературоведения?
В военном стихотворении Тушновой «Беженец» есть пророческие строки:
От памяти нам никуда не деться,
не выжечь в мыслях прошлого огнем,
но если лучше в прошлое вглядеться,
увидеть можно будущее в нем.
Уверена: вглядываясь в прошлое отечественной поэзии, мы видим её будущее. Как бы ни ломался её язык в поисках совершенства, как бы ни искались «новые формы», от истоков она уйти не может. И, возможно, когда-нибудь манера говорить хорошо, просто и о человеке снова в ней возобладает. Люди-то меняются меньше, чем стихи…
Читайте нас: