Андрей Ткачев. Белоречье: век за веком…

Белорецкий район — это наиболее возвышенная часть Башкортостана, гора Яман-Тау — самая высокая точка Южного Урала (1638 м). Отсюда, с ее вершины открывается бесподобная горная панорама.

Горы и долины, скалы и пещеры, каменные россыпи и водные потоки, сосновые боры и березовые рощи, смешанные леса и кустарники, разнотравье, ягоды и грибы, звери и птицы... Благодатный край!

Белорецкий район славится не только своей красотой, но и богатыми залежами природных богатств.

Старейший российский геолог Сигизмунд Куликовский, посвятивший всю свою жизнь исследованию этого чудесного уголка России, писал: “Велик и богат Урал! Напрасны траты времени на перечисление его богатств. Пришедших к природе, ищущих, она щедрою рукою наделит добром, лишь следует идти к ней с доверием, со знанием дела... Найти дверь в кладовую. Берите в руки кайло и заступ. Вперед!”

В нашем районе люди находили и находят россыпное золото и самородок, хрусталь, алмазы... Но самым большим богатством нашего края являются залежи бурого железняка. Они-то и сыграли решающую роль в историческом развитии края.

ЗАЗВЕНЕЛИ ТОПОРЫ, ЗАВИЗЖАЛИ ПИЛЫ...

Купеческая семья Твердышевых в конце XVII века в своем родном городе Симбирске имела несколько лавок. Главами семейства были братья Осип и Борис. Осип еще в 1720 году вместе с другими купцами организовал компанию для производства сукна в Москве. Борис же занимался заготовкой и перепродажей шерсти, мяса и хлеба. Вскоре после смерти Бориса его младший сын Иван, унаследовав дом, а вместе с ним и подвал, доверху забитый мясом, бойко взялся за торговлю. Рожденный быть купцом, он быстро распродал мясо. Вскоре во всем Симбирске не было такого богатого купца, каким стал Иван Твердышев. При встрече с ним местное начальство раскланивалось, почитая его за своего.

Возможно, так бы и торговал Иван Борисович мясом, но время уже было другое. Росли новые города, возникали заводы, торговый спрос уж был иной.

Ближе к середине XVIII века вовсю разрастался Оренбург, ставший впоследствии одним из центральных городов Урала. Город привлекал новоявленных купцов. Не упустил свой шанс и Иван Борисович — отправлял в Оренбург крупные партии провианта, гнал скот, который за бесценок скупал в краю Башкирском. У него было свое правило, свой закон: ваши деньги, наш товар; чего мало, то — дорого, чего много, то — дешево. И недаром о нем шла молва: “Человек такой, который в рассуждениях о внутренней и внешней коммерции основательно сведущ, везде имеет кредит довольный”.

Хоть и был богат Иван Борисович, а мысли о новом богатстве не давали ему покоя. А тут еще история приключилась, о которой не слышал только лишь глухой. А история эта произошла с тульским кузнецом Демидовым, который так понравился царю Петру Алексеевичу своей смекалкой и расторопностью, что подарил царь Никите 100 рублей, да вдобавок ко всему отдал казенный Невьянский железоделательный завод. А Никита так управился с горнозаводским делом, что был основным поставщиком оружия в Петровское время. Сам Никита вскорости умер, а его потомки ковали из этого железа огромные деньги. Иван Борисович давно интересовался Южным Уралом — одним из богатейших и нетронутых мест России. Да и не слепой же был симбирский купец, видя, как правительство поддерживает тех, кто владеет медными и железорудными заводами. Знал он и слова Неплюева, занимавшего в то время пост оренбургского губернатора: “Успех этого дела только тогда может быть прочен и благодетелен для края и всего государства, когда устройство заводов будет предоставлено предприимчивости частных лиц, а не казны”.

В декабре 1743 года Иван Твердышев предпринимает поездку в Оренбург, но уже не по торговым делам, а лично к оренбургскому губернатору Неплюеву для оказания ему помощи в строительстве заводов в краю Башкирском.

Твердышев в “...1743 году отважился действительному тайному советнику и кавалеру Ивану Ивановичу Неплюеву, который был тогда тайным советником и Оренбургским командиром, подать прошение, чтоб ему дозволено было, оный при Кирилове заведенный бывший медный завод на том или на другом месте возобновить своим коштом, обязуясь в казну заплатить по оценке деньгами за все те припасы и инструменты, которые от того прежнего заведения в Тобольске налицо явятся. И понеже он из купечества первый был, который в Оренбург, как еще в новое место, к подряду и заготовлению провиантов в казенные магазины из старых жилищ из Казанского и Симбирского уездов изыскал прямые и способные дороге к поставке оного, тамошних обывателей толико приохотил, что пред прежними подрядами с убавкою цены многие тысячи рублей казенного расхода им уменьшено; то в рассуждение сего и что он, Твердышев, к тому заведению по состоянию его и по знаемости в Башкирии довольно был надежен, в том же 1743 году Правительствующему Сенату учинено представление согласное с его состоянием и просьбою, которое в 1744 году при указе из онаго отослано было в Государственную Берг-Коллегию, с таким повелением, чтоб сей Коллегии с помянутым господином тайным советником иметь о том общее рассуждение и постановя на мере представить на опробацию в Правительствующий Сенат. В силу онаго Государственная Берг-Коллегия, по довольном рассуждении с ним, тайным советником, того-ж 1744 года учинили общее определение, в котором он, Твердышев, пред другими из старых и знатных заводчиков явившимися охотниками для вышеозначенных показанных от него заслуг в отдаче предписанного при статском советнике Кирилове в заведении бывшего завода, предпочтен и учинены кондиции, на каком основании о содержании того завода Оренбургской канцелярии заключить с ним контракт, каким образом размножить сие дело, платить в казенный Оренбургский доход десятинный и двухпроцентный платеж, как оброчить и покупать у башкирцев земли, леса и прочие, на котором основании оной канцелярии и с прочими явившимися охотниками в заведении других заводов поступать велено, а потому же в Оренбургской губернской канцелярии... с ним, Твердышевым, и контракт был заключен”.

Получив разрешение от Берг-Коллегии на строительство заводов, Иван Борисович развертывает бурную деятельность. И первым его шагом было создание своей собственной компании, куда, помимо самого Ивана Борисовича, вошли его братья Яков и Петр, а также зять Твердышева Иван Семенович Мясников. Забегая вперед, стоит сказать, что в течение 15 лет с 1747 по 1762 год компания основала на территории Башкирии одиннадцать горных заводов, из них шесть медеплавильных и пять чугуноплавильных и железоделательных. Подводя итог деятельности компании и ее роли в освоении горнорудных богатств нашего края, можно сказать, она “...была примерно такой же, как у Демидовых, действовавших на Среднем Урале”.

Отправляя одну партию за другой для разведки залежей руд в Башкирию, Твердышев уже к 1747 году основал на реке Белой два новых завода — Преображенский и Богоявленский. А в 1747 году от посланца одной из поисковой партии получил известие о том, что на левом берегу реки Яик (ныне река Урал) найдено богатейшее месторождение магнитного железняка — на горе Магнитной, той самой горе, около которой в тридцатые годы нашего столетия возникнет город эпохи развитого социализма Магнитогорск. Это будет потом, а пока...

Слух об этой горе всполошил купцов-предпринимателей. Сам глава компании выехал на осмотр местности. Если учесть, что постройка заводов в XVIII веке было делом нелегким и для приведения заводских механизмов в движение требовался значительный запас воды, то эта местность как нельзя кстати подходила по всем показателям. И Иван Борисович после осмотра, оставшись весьма довольным, решил основать здесь завод. Но неожиданно приходит еще одно сообщение, что в непосредственной близости от реки Белой отысканы еще несколько месторождений железных руд. Твердышев вновь спешит на осмотр местности. Острый взгляд и ум предпринимателя тут же схватывают и оценивают большую значимость новых залежей руды. Во-первых, рядом полноводная река Белая, а во-вторых, кругом на протяжении многих верст стоял вековой лес, так нужный для заводского дела. И Иван Борисович отменяет свое первоначальное решение о строительстве завода недалеко от горы Магнитной, а принимает решение о строительстве на реке Авзян чугунолитейного завода, а выше верст примерно сто двадцать на реке Тирлянке — железоделательный.

14 октября 1752 года Иван Мясников подал в Оренбургскую канцелярию пятое по счету “Покорнейшее доношение”, в котором он писал: “По данному мне Ея Императорского Величества из Оренбургской губернской канцелярии указу обще с компанейщиком моим, довольно известным Оренбургской губернской канцелярии Иваном Твердышевым об отыскании железных рудников по построению железного завода удобного места: прилагая насильнейшее старание через помощь Божию отыскал железных рудников довольное число, також изысканные в прошлом 1747 году осмотрены из коих многие явились благонадежны, а особливо за рекою Яиком в горе, именуемой Атачи Магнитная, самая добрая железная руда, которой по шурфовке оказалось велико множество. А к построению железного завода для плавки чугуна отыскана внутри Башкирии в Карагай-Тамьянской волости речка, впадающая в реку Белую с правой стороны, называемая Авзян, на устье которой речки в прошлом 1739 году генерал-майор Сайманов, будучи в походе против бунтующих башкирцев лагерем стоял. Да сыскана же другая речка к построению молотовой фабрики для расковки железа, впадающая в Белую ж реку с правой стороны, называемая Тирлянь, она же Идерденч, на которых речках обще с реченым компанейщиком моим Твердышевым желаю построить железные заводы: на первой для плавки чугуна, на второй для расковки железа молотом; понеже помянутая речка Авзян сверх плавки чугуна воды на молота весьма мало имеет и затем чугун имеет быть вожен на помянутой молотовой завод. Того ради Оренбургской губернской канцелярии покорно представляю и прошу об позволении в постройке мне с компанейщиком моим Твердышевым тех заводов милостивую резолюцию учинить и о том с оною заключить надлежащий контракт на таких же кондициях, как к постройке медных заводов заключены, а на построение увольнительного от десятинного платежа времени пожалован через четыре года. И именовать те заводы: первый — Ивановским, понеже со временем, когда оный людьми заведется, имею я желание построить при том заводе церковь Божию во имя святого Иоанна, второй — Благовещенским ибо и на оном желаю построить церковь Божию во имя благовещенья Пресвятой Богородицы. Октября 14 дня 1752 года”.

Прошло еще два месяца. Наступил декабрь, и компанейщики наконец-то получили долгожданный ответ, разрешающий строительство заводов. Приехавший кондуктор инженерного корпуса Менц произвел отвод земли и 27 декабря 1752 года началось строительство завода на реке Авзян, а впоследствии — и на реке Тирлян.

Но неожиданно для всех в дела компании вмешался граф Петр Иванович Шувалов, один из самых богатых людей России, он также был и фаворитом царствующей императрицы Елизаветы. Твердышев, понимая, что спор с всесильным вельможей бесполезен, уступает Авзянское место Петру Ивановичу, а сам все свои усилия сосредотачивает на строительстве завода на реке Тирлян. Потеряв одном место, он тут же находит другое, где впоследствии и был построен Белорецкий завод, место, о котором известный путешественник И. И. Лепехин писал, что Белорецкий завод “водою можно почесть самым богатым из Уральских заводов”.

Твердышев весь в делах и в заботах, а что же в это время делает его соперник граф Петр Иванович Шувалов? 16 сентября 1753 года ему было выдано разрешение на строительство Авзяно-Петровских заводов, отведя при этом от башкир на вечные времена 180 тысяч десятин земли за 20 рублей. Для обеспечения рабочей силой заводам было приписано 1920 душ государственных крестьян из деревень и сел: Чисто Поле, Котловка, Булдырь, Каменный Ключ Казанской губернии. В декабре Петр Иванович привлекает для строительства заводов купца Козьму Матвеева, заключая с ним договор, суть которого заключалась в том, что заводы полностью находятся в подчинении Козьмы Матвеева, а он, граф Петр Шувалов, помогает ему во всем советами.

И вот 2 мая 1754 года в глухой горной местности началось строительство Верхнего Авзяно-Петровского завода. Расположился он в самом селении в ущелье речки Авзян, в 9 верстах от впадения ее в реку Белую. Первоначально его оборудование состояло из одной печи и 6 кричных горнов. При заводе имелась расковочная фабрика. Почти год велось строительство завода, и 11 марта 1755 года Верхний Авзяно-Петровский завод выдал первую продукцию. Не прошло и два месяца, и 9 мая во время сильного пожара завод полностью сгорел. Понадобится еще полгода упорного труда, прежде чем завод будет полностью восстановлен и начнет давать продукцию. Козьма Матвеев не останавливается на достигнутом. В его планах постройка еще одного завода. И вот 25 августа 1756 года недалеко от действующего завода был пущен Нижний Авзяно-Петровский завод, построенный как вспомо­гательный к Верхнему Авзяно-Петровскому заводу. Нижний завод имел две фабрики и четыре молота. В 1757 году на двух заводах работало 722 человека.

Шувалов, вскоре пресытившись своей горнозаводской деятельностью, продает своему компаньону оба завода. Тот же в свою очередь в 1760 году перепродает их за 90 тысяч рублей Евдокиму Демидову, одному из потомков славной династии Демидовых. Переход Авзяно-Петровских заводов к новому владельцу был встречен и новыми волнениями не только приписных крестьян, но и заводских мастеровых. Вот как об этом пишет А. Л. Савич в книге “Очерки по истории крестьянских волнений на Урале в XVIII-XIX вв.”: “Забастовали молотовые мастера; остановилась работа на якорном производстве, перестали жечь уголь на куренях. Управляющий заводом Кульнеев сообщал по этому поводу, что “крестьяне между собою собираются партиями, днем и по ночам ходят и чинят необыкновенные крики и азарты, что и по заводу для смотрения ходить опасно”. Толпа более чем в 100 человек, вооруженная луками, стрела­ми и дубинами, ходила по заводу и прогоняла оттуда тех, кто не хотел уезжать и уходить добровольно. Это волнение не на шутку встревожило правительство, и на этот раз также пришлось прибегнуть к военной силе. 245 крестьянских семей были высланы на завод на жительство”.

Несмотря на все эти волнения, завод работал и давал продукцию. Так, к 1762 году на Авзяно-Петровских заводах было выделено железа 42.112 пудов.

Рассказав о становлении Авзяно-Петровских заводов, вернемся к семейству Твердышевых, которые, как мы уже знаем, найдя новое месторождение железной руды, перенесли строившийся завод с реки Тирлян на реку Белую. Весной 1762 года Иван Борисович Твердышев со своими компанейщиками объезжал места выбирая то единствен­ное, где бы он смог построить завод. Приехали к башкирам в кочевку богатого Баима. Существует легенда о приоб­ретении земли у этого Баима купцом Твердышевым, которую мы и предлагаем нашему читателю. “Приехал хитрый русский человек в Катай, кибитку кочевника Баима отыскал. Предложил ему котел и топор купить. А как башкиру без котла и топора обойтись? Да цена высокая? Приезжий пошел на уступку: ладно, мол, коль стольких денег нет, бери, Баим, котел и топор, а земли дашь столько, сколько бычья шкура накроет. Баим подумал, будет совсем мало, засмеялся и дал согласие. Под бумажкой-договором тамгу поставил. А хитрец нарезал из шкуры тонкие ремни и окружил им всю землю Баима. Прогнал его с кочевки и сказал: “Тут завод Белорецкий будет”.

Так оно было или нет, но уже 12 июня 1762 года на земле, купленной у башкир Катайской волости, началось строи­тельство поселка и завода. Начали с плотины. Строили ее под руководством двух мастеров: Губина и Оглоблина — переселенцев из Орловской губернии. Работали круглосуточно. Ночью место работы освещали факелами. Когда закладывали плотинные стояки, под них клали серебряные монеты. Во время строительства Белорецкого завода использовалось оборудование ранее построенного Тирлянского завода. Его перевозили и устанавливали мастера Урцев и Полуэктов — выходцы из Пензенской губернии.

Одними из первых белоречан — строителей завода, были Михаил Галицков, Егор Сулимов, Петр Локоцков... Первым управителем Белорецкого завода был назначен Янов, приказчик — Сидоров, мастера — Перчаткин, Дороднов, Артемь­ев.

В своей книге “Прочнее стали”, которая уже стала библиографической редкостью, наш земляк краевед-писатель Р. А. Алферов так описывает начало строительства завода: “Гулко стало в окрестностях Белой-реки. Зазвенели топоры. Завизжали пилы. Столетние деревья со стоном падали на землю. Шурша подкашивался кустарник. Со скрипом тянулись телеги, груженные бревнами, тесом, песком и глиной. Кругом муравьились люди — корчевали пни, тесали лес, клали срубы, в сараях делали кирпичи.

Ничего подобного не слыхали горы, не видела Белая. Много лет жила неукротимая река по своей воле. Тая в себе могучую силу, она расходовала ее безрассудно и несла свои воды, не встречая на пути препятствий. Люди решили подчинить ее себе. Белую запрудили. Большая плотина образовала водоем почти в четыре квадратных версты. От пруда к будущему заводу прорыли глубокий канал. Вода должна была течь по ларям, падать на перья деревянных колес окованных железом, и вращать боевые валы механизмов. Для отправки продукции по воде на рынки сбыта устроили верфь, а для поделки барок — пильную мельницу. А на болотистом месте правого берега реки очищали площадку под землю. Землю вынимали до тех пор, пока не показался грунт. Топь заваливали камнем. В намеченных местах для заводских стен забивали сваи; между ними укладывали дикий глитняк.

Строили одновременно и жилища, и завод. Сначала жили как кроты в землянках, а затем стали обзаводиться изба­ми”.

Характерны существовавшие в то время нормы выработки, которые предусматривали, чтобы “...успевали два человека при подмоге одного мальчика, занимавшегося только носкою извести, складывать из каменного плитняку в один день стену один с четвертью аршин в толщину, 10 вершков в вышину и 5 сажен в длину, а четыре человека успевали в неделю срубить избу”.

Строили быстро и основательно. И уже 9 декабря 1767 года была выдана первая плавка чугуна, которая составила 2.111 пудов.

В 1769 году хозяева завода приступили к разработке руд горы Магнитной. Первоначально руда добывалась на Тирлянских рудниках, но из-за плохого качества пришлось отказаться от добычи. В то время магнитный железняк не использовали, так как он давал хрупкое железо. И вот впервые крепостные крестьяне путем составления шихты из разнородных магнитных и бурых железняков научились получать железо хорошего качества. Как писал в своих записках академик И. И. Лепехин: “они смешивают магнитную руду с простой железною 1/3 часть, отчего и получа­ется отменное железо”.

Что же представлял собой в то далекое время Белорецкий завод, какой техникой он располагал? Первым обязательным элементом заводского строительства было возведение плотины с водосливным лотком для пропуска весенних вод. Ниже плотины располагалась заводская площадка с промышленным сооружением. Силой воды приводились в действие: воздуходувные средства доменных печей, состоящих из клинчатых кожаных мехов, приводы молотов и дутьевые средства кричных горнов и нагревательных печей.

Доменные печи ставились попарно с одним общим литейным двором. Печи работали поочередно, так как требовали частого ремонта — прогорал горн, выложенный из слабоогнеупорного естественного камня — талька, песчаника или кварцита. Печи имели высоту до 7 метров с диаметром распада до 3 метров и объемом около 20 кубометров. Дутье производилось одной формой.

Суточное производство составляло в среднем 2-3 тонны. Колошник печей делался открытым, и на уровне его распо­лагалась деревянная подъездная эстакада для подвозки руды, угля, флюса. Газы, выбивавшиеся из шахты, отводи­лись от рабочей колошниковой площадки вверх вытяжными колпаками и трубами, расположенными выше уровня площадки.

Часть выплавленного чугуна шла на литье, а основная масса поступала в дальнейший передел на железо, осуществ­лявшийся на “молотовой фабрике”.

Кричная, или “молотовая фабрика”, сооружалась в непосредственной близости к доменному цеху и представляла из себя бревенчатый, полутемный сарай размерами 15 х 30 метров. Водяной ларь (главный водовод) проходил вдоль длинной стороны здания. От него отделялось шесть желобов на деревянные рабочие колеса. Четыре из них поднима­ли горновые меха и два кричных молота. Два горна обслуживали один молот.

Чугун в кричных горнах, работавших тоже на древесном угле, обезуглероживался, а образовавшееся железо, переме­шанное со шлаком, сваривалось в бесформенную “крицу” весом 8-10 пудов, которая поступала под молоты для отжимания шлака и придания ей четырехгранной формы. Полученная заготовка разрубалась на 5-6 частей и после вторичного нагрева вытягивалась в полосы. Выкованные полосы поступали в продажу или на дальнейшую перера­ботку на изделия.

Уже к 1770 году на Белорецком заводе действующих домен была одна, запасных — одна, молотов — 9. Выплавка чугуна составила 103.777 пудов, железа — 71.800.

Помимо трех заводов 5 октября 1769 года Евдоким Демидов, стараясь расширить свою деятельность на Южном Урале, строит на р. Кага новый завод, получивший название Кагинский. Построена была плотина для пильной мельницы, а также четыре молота, и завод в этом же году начал ковку железа из чугуна, доставляемого сюда с Авзяно-Петровских заводов.

Интересны для читателя записи, сделанные во время своего путешествия по нашему краю известным русским путешественником, академиком Академии наук И. И. Лепехиным, отрывки из которых мы и предлагаем ниже. В частности, он писал, что Кагинский железоделательный завод “можно почесть пристройкою к Авзяно-Петровскому заводу, что выплавленный чугун на оном заводе перевозится на Кагинскую молотовую фабрику, где действительно ходят четыре молота и еще к ним вскоре присовокуплены будут два. Река Кага никогда не оскудева­ет; окольные горы изобилуют лесом; и так для заводчика со всех сторон в сем месте великая выгода”. Далее И. И. Лепехин в своих записках сообщает, что Верхний Авзяно-Петровский завод имел “две изрядные домны и два анбара с молотовыми, в которых 12 молотов, шесть действующих и шесть запасных, 12 горнов, якорная фабри­ка... Тут же заведены два горна для переделывания железа в сталь и один горн для беления железа, особливо выстро­ена кузница с 10 горнами, одна слесарная... мельница мушная и меховая фабрика. Близ на устье Авзяна построена другая фабрика под именем Нижнего Авзянского завода, где также 2 анбара, в которых 12 молотов, 6 запасных и 6 действующих. Тут построена изрядная пильная мельница о двух рамах и одна кузница с осьмью горнами. Не малая выгода сего завода состоит и в выпуске своих продуктов: ибо Белая река, близ которой завод построен, весною большие подымает коломенки, нагруженные железом; а из Белой беспрепятственный путь в Каму; и так далее. Чугуна на заводе сем выплавляется до 300.000 пудов и по 16.000 пудов полосового железа в год”. Итак, как мы видим, на Южном Урале, в частности в Башкирии, были два крупных заводовладельцев — это Евдоким Демидов и Иван Твердышев. Впоследствии их пути, а точнее, пути их потомков, еще не раз пересекутся на этих бескрайних просторах.

Строился Белорецкий завод, а вместе с ним строились и близлежащие к нему деревни. Одна из первых — была Арская, возникшая в 1771 году. Жили здесь углежоги. Жгли они лес и в коробах летом или зимой возили уголь на Белорец­кий завод.

К началу 1773 года на Белорецком заводе числилось 840 мужчин и 884 женщины, из которых в цехах работало 145 человек мужского пола, остальные выполняли вспомогательные работы: добывали руду, рубили лес, жгли уголь и возили все это на завод.

Поселок располагался при заводе и насчитывал около 300 домов, построенных в районе нынешнего Нижнего селе­ния на правом берегу реки Белой.

Приведем небольшой отрывок из книги Р. А. Алферова “Прочнее стали”, рассказывающий о том, как работали первые белоречане на заводе: разбивали по частям и вытаскивали “козла”, весившего сотни пудов. “Закипела неугомонная “огненная” работа. Повалили из заводских труб клубы дыма желто-грязно­го цвета. Копотью начали покрываться вершины гор. Непривычным железным грохотом заполнились леса. Нару­шилась “соболья” тишина.

Изо дня в день, от восхода до заката солнца, не разгибались люди...

По зимнему пути с горы Магнитной и с верховья Белой возили руду, добытую мускульной силой и с помощью кирки и лопаты... Чуть свет являлся доменный мастер. Работные до его прихода должны были находиться на местах. Мастер подходил к фурменному глазу — смотрел, не застуживается ли рудная засыпь, падают ли светлые капли чугуна в горновой ящик. Заметив черноту, приказывал:

— Шибче меховой дух!

Домна имела большие, метра в два длину, клинчатые меха из бычьих кож, натянутые на деревянные рамы. Приводи­лись они в движение водяными колесами.

Для выплавки чугуна требовалось очень много воздуха. Домна глотала студеный воздух и простужено кашляла. Если дутье прекращалось на несколько минут или ослабевало, содержимое шахты превращалось в громадный слиток, который уже не расплавить. Лицо мастера делалось суровым и страшным. Он кричал:

— Засыпай один уголь!

Бросались работные к решеткам, тужась, на себе тащили кошовки с углем наверх.

А мастер не отрывался от фурменного глаза — наблюдал... Но не видны расплавленные чугунные капли, густеет чернота.

Засорилась печь. Домна стала.

— Ко-зе-ел! — несется многочисленный крик. В этом крике — беда, человеческий страх.

“Козел” было самым зловещим словом у заводских работников. Это означало, что в горне застряла застывшая масса металла. Предстоял надсадный труд — выворачивать вручную прикипевший к камням слиток, пробивать ломами кожух печи. Редкий раз обходилось без того, чтобы кто-нибудь не сгорел и не получил опасных ожогов.

Еще тяжелее было на фабрике, где чугун переделывали в кричных горнах на железо...

Кричное дело было самым ненавистным. Люди, если им удавалось, делали все возможное, чтобы не попасть в сараи с кричными горнами и молотами. Здесь стояла адская жара. Перекосным огненным дождем искры сыпались на работных.

На этой работе каждый выпивал более ведра воды. Вода выступала потом; пот солью ложился на тело; тело зудилось. Некоторых выносили “отлежаться” на траву, обливали водой и возвращали на место.

На кричное дело обычно ставили самых рослых и здоровых людей. Но и они не выдерживали. Глядишь, был человек — и не стало. Говорили:

— Успокоился”.

...Получив звание потомственных дворян, братья Твердышевы и их зять Иван Мясников еще усиленнее стали заниматься заводским делом. В разных местах Башкирии возникал то один, то другой завод.

 КАК БЕЛОРЕЦКАЯ ЗЕМЛЯ ПОД НОГАМИ САМОЗВАНЦА ГОРЕЛА

...Как-то незаметно за делами пролетело лето. И вот уже деревья покрываются багрянцем, под ногами спешащих прохожих и проезжавших экипажей шуршат опавшие листья.

В города из деревень на ярмарки съезжается веселый, разбитной народ. В столицах и больших городах все чаще можно видеть экипажи, спешащие то в театр, то к кому-нибудь в гости...

В один из таких дней к петербургскому особняку с чугунной оградой и белыми столбами подкатила карета в воро­ной запряжке. Средних лет плотный господин и изящная барышня вышли из кареты и направились к дому. Пройдя в сени, а затем и в комнату они подошли к хозяину особняка. Мужчина поздоровался с хозяином, а молоденькая спутница, его старшенькая дочка, сделала книксен и, насмешливо поджав губы, убежала на женскую половину. Хозяин и гость уселись. Хозяином был Иван Борисович Твердышев, а его гостем — компаньон и земляк, да к тому же и зять Иван Семенович Мясников. Дочь же его звали Дарья Ивановна. В этот раз разговор шел не о заводских делах, а о свадьбах четырех дочерей Ивана Мясникова. Твердышев тяжело вздыхал. Он был бездетным, как и его братья: Яков и рано умерший Петр. А за этими четырьмя девицами, бывшими уже в то время богатыми наследницами, усердно ухаживали гвардейские офицеры и придворные щеголи с отощавшими карманами, мечтавшие позолотить свои гербы богатым приданым и предлагавшие свое благородное происхождение в обмен на толстые кошельки. Твердышев еще раз глубоко вздохнул, посмотрел на своего собеседника:

— Ну что, Иван Семенович, когда свадьбы начнем?

— Начать-то недолго, — тихо произнес Мясников. — Да все как-то не охотится! И дочерей отдать, имения в придачу, а что мы-то с тобой, Иван, делать-то будем? На печи сидеть аль в приказчиках у зятьев ходить?

Невеселым взглядом посмотрел на своего зятя Иван Борисович:

— Ох-ох-хо! Сколько мы с тобой трудились, сколько добра нажили, а как умрем — и имени-то нашего никто не вспом­нит. Плохо, брат, без сыновей-то. Умер брат Петр, младшенький, вся надежда на него была, да и мы с тобой не вечны! Поди, как промотают женихи-то наши именья, да и заводы в разор пустят. А впрочем, давай-ка потолкуем об этом чуть опосля. С чем приехал-то, зятек дорогой?

— Привез я тебе письмо от нашего Белорецкого управителя. Вместе обдумать да обсудить надо.

— А ну, ну, давай, читай, что пишет Янов? — взбодренным голосом спросил Иван Борисович.

Мясников вынул кусок толстой синей бумаги, развернул его и начал читать.

“Один расковочный молот остановлен, чинить будем его, а запасный заместо того действительно в ход пущен. На плотином мосту пол перестелили новыми досками. Амбар для чугуна новый поставлен, а то в старом месте не хватало. Крышу в хлебном амбаре новую поставил, а в соляном амбаре подновил крышу-же.

Мастеровой Анисим Семавин забыл божеские заповеди и хотел украсть узду из конюшни, да сторожа изловили. Того Семавина вчера розгами наказали.

При сем на Ваше милостивое разрешение реестр крестьянам да мастеровым, кои в брак вступить желают с девками, в оном  реестре-же сказанными.

А еще просим милостивое разрешение крестьянина Степана Козлова, да мастерового Евдокимку Шишова, да крестьянского сына Федьку Копьева за пьянство и буйство и озорство, кои в кабаке драку учинили, а Федька парши­вец старосту ругал непотребно, а Евдокимка беспалый и про Вашу милость предерзостно брехал, что-же будет царское веление и указано де будет сколь им на твою милость работать и сколь дней они вольны на себя потребить, а Степан Козлов, рябой черт, болтал, что-Бог де всех одинако создал, а за что господа своих людишек истязают работой, да битьем нещадным и за все предерзости просим тех смутьянов в рекрута представить, а кого из них яко непригодных не возьмут, то с завода на поселение выслать.

Такоже доношу Вам милостивцам, что Храм Божий в нашем заводе в великую ветхость пришел, того ради священ­ник просил Вам о том доложить, не будет-ли от главной конторы денежного вспомоществования.

Высокопочтимые благодетели! В заключение сей рапортички моей сообщаю Вам вести необычные и простому уму даже непостижимые. Верхояицкий крепости комендант господин полковник Ступишин присылал казака с заказом на завод и с тем заказом писал, что на Яике объявился мятежник-самозванец, предерзостно принявший имя покой­ного императора Петра Федоровича. А сам оный мятежник, бывший колодник из Казанской тюрьмы, бежавший донской казак Емельян Пугачев. Казаки и мужики заводские и помещичьи, дворцовые и монастырские и указы рассылаюся, а в них велит барщины не отбывать, ни рекрутских поборов, податей не платить, всех крестьян осво­бождает, а дворян и помещиков ловить, казнить и вешать велит. А как известно, чернь всегда недовольна, то всегда против боярина идти готова, как бы он добр и справедлив не был. И мнится мне, что народ наш заводской уже знал об этом и никак иначе, через тех самых Степана Козлова да Федьку Копьева, кои за солью ездили, а теперь предер­зости набрались, а за ними и прочие смутно себя держат, кучками собираются и меж собою совещаются. Что дале будет — неведомо, а для бережения пришлите, благодетели, ружей да свинцу, а пушек и пороху у нас в достатке...”

Иван Семенович, кончив чтение, вытер платком вспотевшее лицо. Оба молчали. Мясников, не выдержав, заговорил первым:

— Надо будет, Иван Борисович, отписать Янову, чтобы в пристойных и опасных местах заставы имел, чтобы проез­жающих всех задерживал и опрашивал. Да караулы-бы по всей ограде заводской усилил-бы, да пушки заранее приготовил. У них только одна у ворот и стоит. А прочие даже без лафет лежат. Ядры и бомбы пусть отливают без указа нашего в запас, сколь придется.

Вздохнул Иван Борисович. Встал, прошелся по половицам. Оглянулся. Увидев икону, размашисто перекрестился и произнес:

— Да, дела, плохи нынче дела! Недаром фельдегерь прибыл к государыне нашей Екатерине, донесение привез от губернатора Оренбургского и Казанского, а за ним прибыли донесения от Симбирского и Астраханского губерна­тора и все о самозванце. Чуму только что пережили. Чернь недовольна, а войска, почитай все под Турцией да в Польше! А тут еще тень покойника из гроба воскресла...

— А как думаешь, Иван Борисович, отразят ли мятежники крепости, что по линии стоят?

— Эх, Иван Семенович! Да ведь эти крепости хуже нашего Белорецкого завода! Обнесут деревушку не то что бревен­чатым палисадом, как у нас, а частенько простым плетнем, и сидят в такой крепости рота инвалидов да полсотни казаков. А офицеры? Кому в такую глушь охота ехать? Выслужившиеся сержанты да провинившиеся офицеры из городских гарнизонов. Да все беднота, живут кое-как, а кто семейный, тот всем потихоньку занимается: и торгов­лей, и портняжным, и всяким другим делом. Об офицерской чести только понаслышке знают. Казаки правитель­ством недовольны, готовы хоть сейчас изменить, а инвалиды... Плохие с них вояки. Все это только против киргиз и годится.

Не успел произнести эти слова Твердышев, как в комнату вошел статный красавец, одетый в богато отделанный мундир кавалерийского гвардейского корпуса. Это был один из поклонников и кавалеров свиты Дарьи Ивановны Мясниковой — гвардии сержант Александр Ильич Пашков. Представитель богатого и влиятельного при царском дворе старинного дворянского рода, Александр Ильич выгодно отличался от прочих женихов не только внешнос­тью и своим положением, но главным образом тем, что, при своем богатстве, не столь интересовался приданым, сколько самой хорошенькой “асессоршей” — Дарьей Ивановной.

И Твердышев, и Мясников встали со своих мест и двинулись навстречу молодому человеку, весьма любезно попри­ветствовав его, они усадили Александра Ильича рядом с собой. И хотя Пашкову очень хотелось попасть туда, откуда долетал временами звонкий девичий смех, но ему пришлось удержать себя и рассказать двум старикам, как прошло венчание наследника (Павла Петровича), какой был бал во дворце, каков был обед. Как на балу императри­ца, получив известие о самозванце Пугачеве, так расстроилась, что тем самым и расстроила все веселье. Рассказал, что самозванец вешает помещиков, офицеров, не дает спуску ни чиновникам, ни купцам, а их жен обращает в своих стряпух, и что ему охотно присягают везде, где бы он ни появлялся. Но скоро все встанет на свои места, ведь императ­рица послала войска под командованием Карра и Фреймана против самозванца.

Рассказывая все это, будущий хозяин Белорецкого завода занимался отделкой своих изящных ногтей. Ах эта молодость, эта беспечность, отсутствие всякой нужды и заботы — все это сквозило во всех манерах молодого сержан­та гвардии.

Собеседники же его, наоборот, слушали молча, и видно было, что оба они далеко не разделяют легкое настроение их гостя и не совсем уверены в том, в чем он так легкомысленно уверен...

*   *   *

И вот час пробил. Мы не будем останавливаться на подробностях самого восстания, а расскажем только о том, как проходило оно в нашем крае. И используем для этого небольшой отрывок из “Исторического очерка Тамьян-Катайского кантона”, написанного М. Ф. Чурко, страстным краеведом, учителем рисования в одной из школ города Белорецка. Книга вышла в 1927 году, а сам автор был арестован как “враг народа” в 1939 году.

“В 1773 году из Казанской тюрьмы бежал Пугачев, а в сентябре он уже шел по линии, забирая крепость за крепос­тью. Когда к Пугачеву явился Хлопуша, Пугачев поручил ему возмущение заводов, из которых первым начал волноваться Белорецкий завод, в то время селение и сам завод были окружены забором с пушками.

И здесь инсургенты захватили артиллерию и оружие. Обеспечив себя технически, Хлопуша отправился по реке Сакмар, стал пополнять ряды восставших башкирами и приписными крестьянами и уже в октябре 1773 года открыл в Авзяно-Петровске пушечный завод, превратив его в артиллерийскую базу. “Отсюда Пугачев снабжался пушками, ядрами и порохом”. Притом пушки эти были лучше казенных. Но что еще важнее: с заводов взяты были мастеро­вые, опытные артиллеристы, громившие Оренбург перекидным и метким, притом количественно подавляющим огнем, расстреливавшим отряд генерала Карра. Наконец, Хлопуша чеканил в Авзяне деньги и отсюда же, по преданию, Пугачев взял любовницу, некую Фаину Фоминишну.

Восстание шло с переменным успехом. К Пугачеву присоединился Салават, но правительственные войска получили энергичного руководителя генерала Бибикова, и дела восставших ухудшились. Но вскоре Бибиков умер, и Пугачев вновь появился на Авзяно-Петровских заводах.

Здесь (по материалам А. С. Пушкина) им сожжена церковь, а на улице Кукарке будто бы был повешен заводской приказчик и 6 человек расходчиков, а сам Пугачев шел особой дорогой, доныне сохранившейся и называемой Пугачевской или Бычьей, тянувшейся по самой вершине Уральского хребта, по которой якобы на быках продвига­лась артиллерия и обоз Пугачева, а сам Пугачев с горы Шатак, откуда открывается широкий горизонт, следил за движением правительственных войск. В самом Авзяне, пересекая тракт, тянется от реки сооружение из кирпича и камня, засыпанное землей. Его называют Пугачевским валом, но едва ли это было его сооружение. Жители Авзяна всегда встречали как Хлопушу, так и Пугачева восторженно. В первый приход Хлопуши сразу вступили в ряды восставших до 500 добровольцев.

К Пугачеву в Авзяне присоединились Овчинников и Перфильев с 300 яицких казаков. К ним стала стекаться горно­заводская масса, но уже далеко не так единодушно. Башкиры, уже почти усмиренные, вновь заволновались. В апреле 1774 года Пугачев занял Белорецкий завод, ограбил его и поджег. Говорят, что для противодействия коннице Пуга­чева по плотине завода, через которую только и можно было проникнуть в Белорецк, были разбросаны бороны зубьями кверху.

До сих пор держится предание, будто Пугачев производил казни в 14 верстах от Белорецка на реке Белой, где был его лагерь — в деревне Арской, сбрасывая казненных с так называемого Арского камня. На “Арском” поле находили оружие и однажды нашли клад золотых и серебряных монет”.

*   *   *

Дорого обошелся компании Твердышева этот бунт. Сам глава, Иван Борисович, не выдержав потрясения, умирает в конце 1773 года. Пройдет не больше года, и в Москве на Болотной площади в январе 1775 года будет казнен и сам главный виновник разорения компании Емелька Пугачев. Народ, разбросанный по округе, вновь станет сте­каться к родному пепелищу...

БЕЛОРЕЦК В КОНЦЕ XVIII — НАЧАЛЕ XX ВЕКА

Ниже мы приводим цифры и события, которые на наш взгляд кажутся самыми главными в становлении заводов Белорецкого горного округа.

Октябрь 1775 года. Был восстановлен и начал давать продукцию Кагинский молотовый завод.

Август 1776 года. Возобновили работу молотовые фабрики Нижнего Авзяно-Петровского завода.

1777 год. Был восстановлен Белорецкий завод. Уже к концу года он дал выплавку чугуна в количестве 110131 пуда.

К этому же времени относится и возникновение на Белорецком заводе производства стали, о чем автор “Описания заводов под ведомством Екатеринбургского горного начальства состоявших”, изданной в 1808 году в типографии Екатеринбургских горных заводов, Иван Герман писал: “При сем Белорецком заводе делается сталь, когда есть в оной надобность, для коей имеется особый горн и молот, но притом еще делается и другая сталь, называется томленая и для оной сделана особая печь, которая нагревается дровами”. (Р. А. Алферов. Прочнее стали. Уфа. 1954. Стр. 56.)

10 июля Евдоким Демидов на реке Верхний Узян начал строить завод, получивший название Верхне-Узянский (впоследствии — Узянский. — А. Т.). Завод имел две домны.

1778 год. Авзяно-Петровские заводы были полностью восстановлены.

1779 год. “Из указа Оренбургского горного начальства дворянину Ивану Демидову за № 0330 видно, что поверен­ный уфимских питейных сборов доносит о закрытии в Авзяне питейного дома, запечатанного Демидовым уже 1/2 месяца, “а в оном-де питейном доме выходило в месяц по сту, по сороку ведер и более”. Разумеется, Демидову указали на Правительствующий Сенат и предписали питейный дом распечатать для потребностей и “удовольствия” людей”. (М. Ф. Чурко. Исторический очерк Тамьян-Катайского кантона. Уфа. 1927. Стр. 23.)

1780 год. Умирает И. С. Мясников. Начинается раздел имущества между дочерьми И. С. Мясникова и главой компании Я. Б. Твердышевым.

“К 1780 году на заводе (Белорецком. — А. Т.) мастеровыми и подручными работало около 300 человек, а всего со всеми вспомогательными рабочими свыше полутора тысяч человек.

Постоянный приток рабочих приводил к быстрому росту заводских поселков. Появляются новые улицы. Оба отстроенные поселка сливаются в один. Восстановили, обшили снаружи досками и покрасили в бело-зеленый цвет поселковую церковь. Стены покрасили белым цветом — под белокаменную, а купола, крытые железом, покрасили в ярко-зеленый цвет.

Появились первые две заводские лавки с разным товаром и первая двухклассная школа для детей работных людей. Яков Твердышев точно выполнял наказ умершего старшего брата: “Заводские кадры мы должны готовить сами... Грамотных людей нанимать на работу хлопотно и дорого. Свои крепостные, обученные письму и счету, много дешевле и служат более надежно, дорожа своим местом”. (“Белорецкий рабочий”. 7 мая 1987 г.)

1781 год. Тамьян-Катайский кантон входил в территорию вновь образованного Верхнеуральского уезда.

1783 год. После смерти Я. Б. Твердышева и раздела наследства Белорецкие заводы переходят Дарье Ивановне Пашко­вой и ее мужу, офицеру линейных войск Александру Ильичу.

“С Белорецким заводом Пашковы приехали знакомиться в конце августа 1783 года. Приезд был организован торже­ственно. Приехали на нескольких тройках в сопровождении конной кавалькады. Вместе с ними из Уфы приехали начальник Оренбургского горного управления, видные чиновники главной канцелярии Оренбургского гражданско­го губернатора, комендант Верхне-Уральской крепости с офицерами и оренбургский полицмейстер со своей свитой. Встречали хозяев завода всенародно, с колокольным звоном. Всех работных людей выгнали навстречу. Объявили выходной день — с последующей отработкой. Улицы поселка были запружены работными людьми и их семьями. На площади перед господским домом выстроили бочки с вином и закуску из разной снеди. Народное гулянье было до позднего вечера. Пашковы явно хотели оставить у работных людей хорошее впечатление”. (“Белорецкий рабочий”. 21 мая 1987 г.)

30 мая после смерти Е. Демидова Авзяно-Петровские заводы достались его сыну, лейб-гвардии прапорщику Василию Евдокимовичу Демидову, а Кагинский и Узянский — Ивану Евдокимовичу Демидову.

1789 год. Вновь прибыли переселенцы из Нижегородского и Симбирского уездов, которые разместились частью в Белорецке, частью в Ломовке.

1793 год. На Белорецком заводе было выделано 132 тысячи пудов железа.

1794 год. Прибыла еще одна группа переселенцев на Белорецкий завод, которые поселились при впадении р. Тирлян в Белую. Строили жилье, принимали участие в заготовке леса.

“В конце 1794 года произошло одно интересное событие, характеризующее быт того времени и взаимоотношения богатого заводчика со своими крепостными рабочими. Иван Демидов, хозяин Кагинского и Узянского заводов, закончил строительство церкви в рабочем поселке Кагинского завода. Церковь строили из красного, специального обжига кирпича, очень прочного и качественного. Место под церковь было выбрано на красивом месте, на крутом открытом бугре над заводами и заводским прудом. По случаю освящения церкви 15 октября 1794 года в воскресный день Иван Демидов устраивает всенародный праздник, на который разрешил приехать на конных подводах и рабочим соседних заводов. После торжественного молебна и соответствующих церковных обрядов началось гулянье под пушечную пальбу. Из заводских пушек, установленных за церковью на обрывистом берегу над прудом, палили чугунными ядрами по водной глади пруда. Сохранились дневниковые записи присутствующего на празднике секре­таря Оренбургского суда М. С. Ребелинского, в которых сообщается, что на церковной площади на угощение народу было выставлено 40 пудов вареной и жареной говядины, 10 пудов баранины, 2125 печеных пирогов, 43 ведра водки и 280 ведер пива. В господский дом съехались гости из Оренбурга и Уфы и хозяева всех соседних заводов. Приезжа­ли на торжества и наши Пашковы, а с ними некоторые приказчики и часть мастеровых”. (“Белорецкий рабочий”. 26 мая 1987 г.)

1795 год. “Кагинскому заводу не принадлежало ни мастеровых, ни рабочих: работу на нем выполняли, как и на Узянском заводе, числившиеся при последнем по пятой ревизии 1795 года собственные Демидова 165 душ мужского пола крестьян. Кроме того, Узянскому заводу приписано было государственных крестьян, которых по пятой реви­зии числилось 2708 душ”. (Г. Ф. и З. И. Гудковы. “Из истории южноуральских горных заводов XVIII-XIX вв.” Ч. 2. Уфа. 1993. Стр. 43.)

31 марта 1796 года В. Е. Демидов продал Авзяно-Петровские заводы именитому гражданину Михаилу Павловичу Губину.

1797 год. На Кагинском заводе действовали 10 горнов, 5 молотов и одна лесопилка. На заводе работало 518 крепост­ных мастеровых людей.

1798 год. В связи с созданием Башкиро-Мещеряцкого войска сформировались кантоны. Наш Тамьяно-Катайский кантон входил в состав 6-го кантона, резиденция которого была в Верхне-Уральске.

1799 год. В Белорецке проживало 651 человек мужского пола и 737 женского, в Ломовке мужчин — 1032, женщин — 1120. В Березовке, ставшей позднее частью Тирляна, женщин — 557, мужчин — 569.

На Кагинском заводе было выделано железа 35132 пуда, а на Узянском — выплавлено чугуна 111258 и выковано железа -15668 пудов.

1800 год. Годовая выплавка чугуна на Белорецком заводе составила 173 тысячи пудов, железа — 100 тысяч пудов.

1801 год. Началось строительство Тирлянского завода, для чего из Белорецка перевозится часть мастеровых и других крепостных рабочих.

1803 год. В строй вступил Тирлянский завод, начавший работу с домны и трех кричных горнов.

Увеличены были и земельные угодья за счет покупки Инзерской дачи в 125 тысяч десятин.

Годовая выплавка чугуна на Белорецком и Тирлянском заводах составила 196 тысяч пудов, железа — 100 тысяч пудов.

Управляющим Белорецким заводом был крепостной крестьянин М. Землянский.

1805-1810 годы. На Белорецком и Тирлянском заводах насчитывалось 14 кричных агрегатов, состоящих из печей, горнов, молотов. Десять из них действовали на Белорецком, а четыре — в кричной фабрике на Тирлянском.

1805 год. Управляющим Авзянскими заводами был назначен Наумов.

Годовая выплавка чугуна на двух заводах: Белорецком и Тирлянском — составила 206 тысяч пудов, железа — 137 тысяч пудов.

Рабочие Авзяно-Петровских заводов избили самых ненавистных служащих, пытались расправиться с управляющим Наумовым. Для подавления волнения оренбургский генерал-губернатор послал на заводы крупный карательный отряд. Волнение было подавлено, а самые активные участники были отданы в рекруты, остальные подвергнуты порке.

1807 год. Кагинский завод выковал железа 48624 пуда, Узянский — 27082 и Авзяно-Петровские — 40457 пудов. Чугуна Узянский завод выплавил 95443 пуда, Авзяно-Петровские — 74392.

По ведомости Томилова: “Узянский завод размещался в нераздельной даче с Кагинским заводом в 25 верстах от последнего. Там на речке Узян была плотина и заводской пруд, доменная печь и каменная молотовая фабрика.

Железные руды доставлялись с Ялутского рудника, находящегося в 15 верстах от завода. На заводе были кричная деревянная фабрика, ветхая лесопильная мельница, кузница о 4-х горнах, меховая, хлебный магазин, часовня, контора, один господский дом, 84 крестьянских двора, в которых проживала 431 душа крестьян. Приписанные же крестьяне жили в 300-600 верстах от завода.

На Кагинском заводе была заводская плотина и пруд, две кричных фабрики с 10 горнами и 5 молотами, железо там ковалось из чугуна, привозимого из Узянского завода. При заводе имелись пыльная деревянная мельница, кузница о 6 горнах, слесарная, меховая, хлебный магазин, церковь деревянная, заводская контора, один господский дом, деревянный госпиталь.

В поселке Кагинского завода было 137 дворов, проживало 664 души крестьян”. (Г. Ф. и З. И. Гудковы. Там же. Стр. 43-44).

1810 год. Волнения на Авзяно-Петровских заводах весной произошли на почве отказа от работы рекрутов.

Была закончена прокладка конно-колесной дороги между Белорецком и Тирляном.

1811 год. Управляющим Белорецкого завода был назначен Е. Полянский.

1813-1817 годы. Выведенные из терпения рабскими условиями труда, работные стали портить заводское оборудование, бросали работу, уходили в лес, и, вспоминая пугачевские дни, угрожали заводским начальникам. Все это заставило обратить на себя внимание Комитета Министров, который был вынужден своим постановлением от 23 ноября 1815 года создать комиссию по изучению дел на Белорецком заводе и составлению нового положения о заводских работниках и о плате за них. Однако новое положение, составленное комиссией и утвержденное в 1817 году Комитетом Министров, очень мало изменило условия жизни и работы заводских приписных крестьян и всецело отражало интересы заводовладельца Пашкова.

1816 год. Узянский завод имел пособие от казны и поэтому платил полуторную подать — 12 копеек с каждого пуда чугуна. Людей при Кагинском и Узянском заводах по седьмой ревизии числилось: непременных работников — 208 и крепостных — 772 души.

1817 год. Подавив сопротивление рабочих и восстановив крепостнические порядки на заводах, И. А. Пашков начина­ет перестройку производства: из Екатеринбурга с казенных заводов были приглашены мастера Усольцев и Валов, под руководством которых началось переоборудование предприятий на более совершенной технической основе. Все кричные агрегаты были перестроены для двухфурменной работы. Переделаны и улучшены воздуходувные установки для кричных агрегатов. Вместо 28 цилиндров и 7 водяных колес меха, нагнетающие воздух, стали приво­диться в действие водяным колесом и новой четырехцилиндрической установкой. Поток воздуха на кричные горны увеличился, а расход воды резко сократился. Был построен новый стан для прокатки листового железа и обучены мастера для работы на нем. Теперь по техническому оснащению Белорецкий завод не уступал благоустроенным казенным заводам.

1818 год. На Тирлянском заводе была пущена в эксплуатацию доменная печь.

Май 1821 года. Во главе волнений на Авзяно-Петровских заводах встал крестьянин Федот Гаев, которого рабочие избрали своим представителем и послали в Стерлитамак с жалобой на злоупотребления управляющего заводами Путилова. Волнения были подавлены, а семеро зачинщиков во главе с Федотом Гаевым были отданы под суд.

1822 год. Кагинский завод выковал железа 27176 пудов, Узянский — 22920, Авзяно-Петровские — 44472. Чугуна Узянс­кий завод выплавил 63292 пуда, Авзяно-Петровские — 60408.

18 июля, сообщая в Сенат о пожаре в 1821 году, Иван Демидов писал, что “весь свой капитал истощал на новую постройку погоревшего Кагинского завода и на закуп подорожавшего из-за неурожая хлеба для крестьян Кагинско­го и Узянского заводов на 1823 год. В связи с чем он вынужден заложить заводы вместе с крепостными крестьянами в Московском опекунском совете, на что и попросил соответствующее разрешение”. (Г. Ф. и З. И. Гудковы. Там же. Стр. 47-48.)

1823 год. Годовая выплавка чугуна на Белорецком и Тирлянском заводах составила 214 тысяч пудов, железа -123 тысячи пудов.

1824 год. Из главной заводской конторы в Санкт-Петербурге в Белорецкий завод управителем и доверенным лицом шли многочисленные приказы Пашкова, регулирующие заводскую жизнь. Вот один из таких приказов: “Коли Вам доверил я ведение товара, то и требую, чтобы доход был. Что толку, что Вы в минувшем 824 году железа больше выделали. Из Бухары мне писали, якобы качеством оно стало скуднее. Ежели так, то могут цены им убавить и в разорение завод привести. Вы мне давайте не токмо больше железа, а елико возможно и наилучшего качества. И выношу Вам по сему последнее предупреждение. Если Вы не будете блюсти мои интересы, то я Вас от завода отстра­ню, уведомив об этом Горное Правление”.

Май. Над Кагинскими и Узянскими заводами была учреждена опека. Опекуном по заводам стал титулярный советник Николай Степанович Угличинин.

1826 год. На Белорецком заводе действовало: две молотовые печи, 14 кричных горнов, 2 молота. Появилось гвоздар­ное производство, 2 горна, один из которых был занят якорным делом.

Лето 1828 года. После смерти И. А. Пашкова Белорецкие заводы перешли к его сыну — генерал-майору, обер-гермейстеру царского двора Андрею Ивановичу Пашкову.

Март 1829 года. Крестьяне Белорецкого завода обратились с жалобой на владельца в Верхнеуральский земский суд, который признал их жалобу необоснованной, а жалобщиков А. Пашков отдал в солдаты.

1830 год. Иван Демидов продал Узянский завод генерал-майору А. И. Пашкову.

Верхний Авзяно-Петровский завод имел 2 доменные печи, 8 кричных и столько же кузнечных горнов, цементную, нагревательную печи, 8 кричных и 2 листогладильных молота, 2 прокатных стана. Продукция сплавлялась частью в Нижний Новгород, частью в Таганрог и Астрахань.

Оренбургский гражданский губернатор Я. В. Ханыков отмечал исключительно бедственное положение рабочих на Авзяно-Петровских заводах Губина: “Заработная плата в течение многих лет производилась натурой — частью выдачей провианта, частью железными изделиями, которые приходилось сбывать за бесценок”. (Г. Ф. и З. И. Гудковы. Из истории южноуральских заводов XVIII-XIX вв. Уфа. 1985. Стр. 328-329.)

1833 год. Опекуном над Кагинским и Узянским заводами был назначен штабс-капитан Михаило Никитич Гриденко.

24 февраля 1836 года “...мнением Государственного Совета генерал-майор Андрей Пашков был утвержден в своих правах на те части, которые он купил у наследников Ивана Демидова. Но он уже давно распоряжался на заводах как хотел. На заводах теперь хозяйничали представители от двух сторон: от наследников Демидова был назначен управляющий обер-гиттенфервалтер Свиридов, а доверенными от Пашкова были приказчик Щербаков, конторщи­ки: М. Абрамов и Н. Сафонов”. (Г. Ф. и З. И. Гудковы. Из истории южноуральских заводов XVIII-XIX вв. Ч. 2. Уфа. 1993. Стр. 55.)

В этом же году А. Пашков заложил свою часть Кагинского и Узянского заводов опеке Наваховичевых за 250 тысяч рублей ассигнациями.

1837 год. Кагинский завод выковал железа 47252 пуда, Узянский — 17714, Авзяно-Петровские — 44472. Чугуна Узянс­кий завод выплавил 47252 пуда, Авзяно-Петровские — 90779.

Летом по приказанию своего отца, российского императора Николая I, наследник престола, будущий император Александр II, отправился в своего рода инспекционную поездку по России. Его путь пролег через заводской поселок Тирлян. Здесь стоит заметить, что в числе сопровождающих будущего русского царя был и поэт Василий Андреевич Жуковский, который в то время являлся одним из его учителей.

1839 год. Во главе Белорецких заводов — опекунское управление в составе чиновников — Деменкова, Смирнова и младшего брата владельца Сергея Пашкова.

За время опеки производство было восстановлено, все долги крестьянам выплачены, был произведен ремонт плоти­ны и зданий.

За период с 1842 по 1849 годы были получены баснословные прибыли в 533 тысячи рублей, т. е. 91% на вложенный капитал.

1851 год. В Петербурге умирает А. Пашков. После его смерти тяжба за наследство вспыхнула с новой силой.

В Кагинском заводе выдано железа — 50879 пудов, на Авзяно-Петровских — 92997 пудов. Чугуна на Узянском и Авзя­но-Петровских — 88575 и 94998 пудов.

Январь 1853 года. Вспыхнули волнения крестьян на Кагинском заводе. Крестьяне требовали прибавки заработной платы и отмены урочных работ. Они прекратили работы и отказались повиноваться заводоуправлению. В рапорте главного начальника горных заводов Уральского хребта сообщалось оренбургскому губернатору, что “...восстано­вить порядок на заводах при содействии местной полиции не удалось, несмотря на арест 13 человек крестьян как “подстрекателей”. Волнения на Кагинском заводе продолжались два с половиной месяца. Только в марте 1853 года при помощи воинской команды забастовка была подавлена”. (Г. Ф. и З. И. Гудковы. Из истории южноуральских горных заводов XVIII-XIX вв. Ч. 2. Уфа. 1993. Стр. 67-68.)

27 июля петербургский купец второй гильдии Максим Филиппович Гротен купил Кагинский и Узянский заводы с публичных торгов. При продаже на заводах был долг на сумму 127049 рублей, сами же заводы оценивались в 64797 рублей 58 копеек.

1854 год. Опека с Белорецких заводов была снята, и владение перешло в руки братьев Сергея и Николая Пашковых. Все руководство заводами сосредотачивается в руках Сергея Пашкова. Снова началась реконструкция, шла пере­стройка кричных горнов.

Авзяно-Петровские заводы попали в опеку, опекуном был назначен Николай Егорович Тимашев.

На Кагинском заводе на шести кричных молотах выделано железа 55574 пуда. На заводе работало 149 казенных работников и 1930 заводских крестьян. Чугун сюда доставлялся из Узянского завода, где его выплавляли на двух доменных печах; там же имелись четыре кричных молота для ковки железа из чугуна. На Узянском заводе было выплавлено 108065 пудов чугуна и выделано железа 17250 пудов. На заводе трудились 313 непременных работников и 714 заводских крестьян. При Кагинском числился один, при Узянском заводе — четыре рудника.

“В результате крестьянских волнений Совет корпуса горных инженеров принял новое положение о плате рабочим Кагинского и Узянского заводов. Это “Положение” было введено с 1 июля 1854 года. Норма выковки уменьшена с 80 до 78 пудов. Провиант рабочим и их женам стали выдавать по покупной стоимости, но не свыше 30 коп. за пуд. Если же рыночная цена превышала, то денежный перерасход относился за счет заводов”. (Г. Ф. и З. И. Гудковы. Там же. Стр. 68).

1856 год. М. Ф. Гротен, владелец Узянского и Кагинского заводов, увеличил на них число кричных молотов. Их было по восемь на обоих заводах; это способствовало некоторому увеличению производительности по выделке железа.

26 февраля 1857 года Кагинский и Узянский заводы были куплены обществом Белорецких железоделательных заводов.

13 мая. Волнения мастеровых и крепостных крестьян на Авзяно-Петровских заводах.

14 мая в своем прошении на имя Александра II приписные крестьяне Авзяно-Петровского завода писали: “... про­шлого 1854 года, когда опекун Тимашев принял в правление свое Авзяно-Петровские заводы, купил и поставил в заводы пшеницы, выдавал нам за заработки по 40 коп., а она в тогдашнее время продавалась здесь вольными продав­цами по 25 коп., и свыше этой цены не было”. Крестьяне обратились к Тимашеву с просьбой снизить цену на пшени­цу, но опекун, решив, что это бунт, шесть человек крестьян отправил на этап, долго продержал их без следствия, а потом отослал их в Богословские заводы для исправления”. (Г. Ф. и З. И. Гудковы. Там же. 1985. Уфа. Стр. 329.)

1858 год. П. М. Губин продал Авзяно-Петровские заводы опекуну Н. Е. Тимашеву.

1859 год. Авзяно-Петровские заводы были проданы Д. Е. Бенардаки. При заводах было 28905 десятин земли, в т. ч. 21658 десятин лесов, три действующих рудника. Оборудование заводов состояло из двух доменных печей, 13 крич­ных горнов и 23 водяных колес в 575 лошадиных сил. Годовая выплавка чугуна составила 88786 пудов.

Была создана русская горнозаводская акционерная компания, учредителями которой стали действительный статс­кий советник Александр Рихтер, полковник Павел Ушаков и советник коммерции Александр Пастухов. Они владели в Верхнеуральском уезде Инзерской дачей площадью более 125 тысяч десятин земли с лесами и рудниками.

1860 год. На Нижнем Авзяно-Петровском заводе вступили в строй 2 пудлинговые и 2 сварочные печи с обжигаемы­ми паровыми молотами в две тонны. А также пущена паровая машина в 60 лошадиных сил для пудлингового произ­водства. Годовая выплавка чугуна на заводах составила 115104 пуда.

На Белорецком заводе годовая выплавка чугуна достигла 204 тысячи пудов.

Стоимость пуда муки на Кагинском заводе — 50 коп. На Белорецком заводе мясо стоило 1 руб. 33 коп.

1861 год. На Верхнем Авзяно-Петровском заводе вступила в строй паровая воздуходувная машина в 50 лошадиных сил. Годовая выплавка чугуна на заводах составила 189560 пудов.

“Манифест” 19 февраля 1861 года на Белорецком заводе был получен и обнародован с запозданием на месяц. Но о нем уже знали. Заводские крестьяне ожидали новые события. Управляющий Парфен Галанин в эти дни не находил себе места. Он был особенно свиреп и по каждому пустяку кричал:

— На высидку!

Люди теперь не слушали и тем больше приводили управляющего в ярость. Но при встрече с ним по привычке снимали шапки и низко кланялись. А ему чудилось, что это — злая насмешка.

...Ранним утром 20 марта по поселку ходили сотские и стучали в окна домой.

— На сходку! Государь волю даровал.

Манифест в церкви. Прибывшие же из Верхнеуральска начальники решили сделать это у дома полицейского участ­ка, считая, что так будет внушительнее.

Медленно сходились жители. Собрались немногие. В полдень на крыльце участка появился мировой посредник Шишкин. Он прочел манифест и поздравил присутствующих с получением воли. Собравшиеся, опустив голову, стояли безучастно. Мировой посредник рассказал о количестве земли, переходящей к крестьянам, и о взаимоотноше­ниях с администрацией завода, вытекающих из манифеста... Постояв в раздумье, народ разошелся по домам. Заводских людей больше всего волновал земельный вопрос. Отныне горнозаводское селение делилось на мастеровых и сельских работников; первые, не имея земли, должны были весь год заниматься заводским делом, а вторые — испол­нять вспомогательные работы.

Мастеровые отказывались принимать “Уставную грамоту”, по которой они наделялись только усадьбами. Пашко­вы же, зная, что им больше не владеть землей, поторопились “облагодетельствовать” своих бывших рабов и предло­жили им пахотную землю по 1 рублю 34 копейки за десятину в год.

По цехам ходил новый управляющий Чупин, срочно сменивший Парфена Галанина, и поздравлял мастеровых с получением свободы.

— Теперь вы будете довольны, — говорил он, заискивая, — свободу получили... Вот возьмете пашенную землю и хозяева­ми станете.

— Не надо нам вашей земли! — в один голос отвечали рабочие.

...Больше года тянулось “освободительное” дело на Белорецком заводе. Местные власти терялись, видя, с каким недоверием относятся к будущему своему устройству заводские крестьяне. На частых сходках безрезультатно разъяс­няли права и обязанности “освобожденным”. Но они в один голос говорили:

— Видим. Поняли...

— От ваших слов пока еще не полегчало.

— Вот малость приглядимся, тогда порешим...

Местные власти встревожились. Только недавно они доносили по инстанции, что все идет благополучно... Власти стали принуждать мастеровых принять “Уставную грамоту”. Становой пристав, исправник и урядник вызывали к себе неповинующихся и, чтобы припугнуть ответственностью перед Александром II, заставляли свое несогласие скреплять подписью на листе бумаги. Грамотных не оказалось. Ставили тамгу — большой палец правой руки нама­зывали чернилами и прикладывали вместо подписи. Мастеровые протягивали кисть руки.

— Хоть пятерню мажь, — говорили они, — а уставную не примем. Примем только чистую — без всяких условий.

Так ничего и не вышло из этой затеи.

Наконец 25 октября 1862 года чуть ли не с силой еще раз собрали белоречан на сход, последний раз зачитали “Ус­тавную грамоту”. (Р. А. Алферов. Прочнее стали. Уфа. 1954.)

На Авзяно-Петровских, Кагинском и Узянском заводах также происходили “бесконечные претензии крестьян на заводовладельцев, возникающие от неразумного понимания крестьянами своих отношений”.

1863 год. В связи с сокращением производства были закрыты Узянский и Кагинский заводы.

1866 год. Пашковы были отстранены от управления заводами. Белорецкий и Тирлянский заводы с деревнями Ломовкой и Березовкой с количеством 4959 мужских временнообязанных крестьян с 210,7 тысячами десятин земли взяты в опекунское управление.

1870 год. Суточная производительность двух белорецких домен составила семь тонн. Годовая выплавка чугуна на Белорецком заводе -172 тысячи пудов.

На выставке в Санкт-Петербурге продукция Белорецкого завода была удостоена большой серебряной медали.

После смерти Д. Е. Бенардаки Авзяно-Петровские заводы перешли по наследству к трем его сыновьям: Леониду, Николаю и Константину, которые очень скоро были признаны несостоятельными, и заводы перешли в казенную опеку.

1874 год. Выплавка чугуна на Белорецком заводе составила 480 тысяч пудов, выделка железа — 325 тысяч пудов в год. “С этого времени на Узянском заводе начали применять и первые машины, т. е. паровое дутье. Объем доменной печи увеличился, кучное углежжение было заменено печным. Несмотря на эти новшества рабочий день продолжался по двенадцать-четырнадцать часов. Руда добывалась под “Голой горой” возле станции Ишля, на руднике “Явлук”. Добыча ее в основном велась вручную”. (“Урал”. 24 октября 1967 г.)

Февраль. В губернской газете “Оренбургские ведомости” появилось следующее объявление: “С.-Петербургская сохранная казна объявляет, что в оной будет продаваться с аукционного торга заложенное и просроченное имение коллежского советника и гвардии ротмистра Сергея Ивановича Пашкова, состоящее в Оренбургской губернии Верхнеуральского уезда, Белорецкий и Тирлянский заводы с деревней Ломовкой и селом Березовское, при коих земли с 177002 лес. на коем долга сохранной казне состоит 713086 рублей”.

Для покупки и управления заводами было учреждено “Акционерное общество Белорецких железоделательных заво­дов Пашковых”. Устав данного общества был утвержден 15 февраля 1874 года императором Александром II. Учре­дителями выступили банкирский и торговый дом Вогау в Москве и сын владельца заводов, отставной гвардии ротмистр В. С. Пашков. Управление “Обществом” было возложено на выборное собрание из пяти лиц, постоянно находящихся в Москве. В его состав вошли Гуго Вогау, его родственники и доверенные лица М. Ф. Марк, Р. М. Марк, Р. В. Герман, К. А. Банза. Уплатив казне 999.238 рублей, “акционерное общество” стало полновластным хозяином Белорецких заводов со всеми землями и рудниками.

Положение рабочих было тяжелым. Новые хозяева сохранили 12-часовой рабочий день. Применялась следующая система: одну неделю рабочий должен был работать днем, другую — ночью по 12 часов в сутки. А третью неделю он был свободен и мог заниматься сельским хозяйством. Рабочие не имели своей земли, но хозяева снабжали их сеноко­сом, а также они могли арендовать пахотную землю. По-прежнему рабочие часть зарплаты получали деньгами, а часть — товарами из заводской лавки; очень часто в ней был совсем не тот товар, который нужен рабочему. Даже тот товар, который необходим: мука, солонина, сахар — в лавке стоил дороже, чем на базаре за звонкую монету.

1880 год. Выплавка чугуна на Белорецком заводе выросла до 520 тысяч пудов, железа — до 400 тысяч пудов в год. 7 июля управляющим Авзяно-Петровскими заводами был назначен отставной штабс-капитан Кинд.

1881 год. Был организован новый вид производства — тянутой проволоки и гвоздей. Для этой цели был выстроен на реке Нуре опытный деревянный завод. За пять лет работы ежегодно производил 70 тысяч пудов тянутой проволоки и 50 тысяч пудов гвоздей.

Началось строительство углевыжигательных печей, называемых углесидными. Строились они в основном в лесу из кирпича.

Управляющим Авзяно-Петровскими заводами стал Иван Михайлович Ростовский.

1882 год. Кагинский и Узянский заводы с торгов были куплены торговым домом “Вогау и К”.

На Белорецком заводе был пущен прокатный цех, где установили крупносортный, мелкосортный и проволочный станы. Они приводились в движение при помощи воды, для чего был выбран специальный ларь, соединенный через плотину с прудом. В нем были поставлены деревянные колеса, при вращении которых через главный вал приводился в движение прокатный стан. Энергия воды использовалась для работы хвостовых молотов, которые ковали крицы в кричном цехе.

1883 год. Впервые на Урале на Белорецком заводе ввели прокатку проволочного железа.

19 сентября жителей Тирлянской улицы (ныне ул. Ленина) Белорецка постигло большое несчастье. Огонь “великого пожара”, как его тогда называли, начавшийся с южного конца, слизывал строение за строением и дошел до улицы Неудачинской (ныне ул. В. Косоротова). Пожаром было уничтожено 200 домов вместе с надворными постройками. В то время эта местность называлась “Великой горой”, и люди говорили: “Горит Великая гора”.

1884 год. После длительной остановки был пущен Кагинский завод, на котором построили доменную печь и гвоздарно-волочильную фабрику.

1888 год. На Белорецком заводе были изменены профили доменных печей со значительным увеличением объема, усовершенствовали газопровод. Появились две воздуходувные машины — паровая и с водяным приводом. Для нагре­ва воздуха были устроены аппараты из трехрядных чугунных труб, нагреваемых доменным газом и дровами. Все контуазские горны были заменены 12 шведскими двухфурменными. Имелось пять одноместных печей. Выплавка чугуна на Белорецком заводе составила 1,5 млн. пудов, выделка железа — 680 тысяч пудов. Начал давать руду Туканский рудник Зигазино-Комаровского месторождения.

“В 1889 году, — вспоминал К. М. Евсеев, — я работал в прокатном цехе с оплатой 45 коп. в день. Как-то всей сменой мы стали просить добавить нам по пять копеек в день. Обратились к верховому своего цеха. Тот ответил:

— Не могу. Дело управителя.

Пошли к управляющему. Управляющий в то время был Гассельблат. Мы рассказали ему о нашей просьбе. Но он и слышать не хотел.

— Прибавить не могу. Убавить можно. Идите по местам.

После такого ответа управляющего мы решили бросить работу. Так и сделали. Мы думали, что этим добьемся добавки, а вышло не так. На другой день всех зачинщиков, в том числе и меня, с завода выгнали и долго не брали на работу. Проходив 4 месяца без работы, устроили угощение верховым Токареву и Хлесткину, только после этого меня приняли чернорабочим к пудлинговым печам”. (Из личного архива Р. А. Алферова.)

1890 год. Суточная производительность двух белорецких домен составила 15 тонн. На Белорецком заводе была построена третья доменная печь. Она имела более современный вид. Шахта покоилась на 5 чугунных колоннах. Стены шахты состояли из одного ряда кирпичей. Кожуха не было: шахта скреплялась колесными обручами, положенными через один ряд кирпичей. Все печи обеспечивались горячим дутьем. Кроме водяной турбины устанавливается паровая воздуходувная машина мощностью 100 лошадиных сил. Для подогрева воздуха сооружается 2 аппарата, из которых постоянно действовал один, а второй подключался только при ремон­тах. Аппарат состоял из 3-х рядов чугунных труб и нагревался доменным газом, но в случае надобности мог нагре­ваться и дровами. Он доставлял для всех трех доменных печей семь тысяч фунтов воздуха в минуту с температурой 300-380 градусов Цельсия. На литейном дворе, около доменных печей, находилась литейная мастерская, где ежегод­но производилось 60 тысяч пудов различного литья из чугуна.

В Белорецке было организовано “Общество потребителей”, во главе которого стал социал-демократ В. Е. Косоротов. Местное купечество встретило эту идею отрицательно. “Не вам, рабочим мужикам, заниматься торговлей”, — утверждали они, так как, по их мнению, рабочие не смогут торговать. Заводская администрация хотела взять кооператив под свой контроль с помощью паев, навязывая рабочим-учредителям право иметь неограниченное число паев (более 100) и, открывая таким образом возможность одному члену общества контролировать свыше 50 процен­тов капитала. Цель “Общества” — дать рабочим необходимые припасы за недорогую цену. Один пай стоил пять рублей, а всего “Общество” выпустило 200 паев. Сосредотачивать в одних руках свыше 20 акций — запрещалось. Открылось двухклассное министерское училище с заведующим М. А. Зудилиным.

Началось строительство Инзерского завода, основателем которого стал С. Т. Дервиз. Место для него было выбрано между речками Большой и Малый Инзер вблизи их слияния.

Доменные печи были построены в 50 м от ручья Куш-елга, впадающего справа в р. Большой Инзер. Обе эти реки, протекающие по заводской даче, были весьма удобны для сплава дров. Многочисленные, хотя немощные, месторож­дения бурых железняков (Усмангали, Куш-елга, Ментези), находящиеся на расстоянии до 15 км от завода, вполне обеспечивали производство.

Площадка Инзерского завода имела два яруса. Нижний ярус представлял собой слегка приподнятый берег ручья Куш-елга: здесь стояли доменные печи и был устроен литейный двор. Верхний ярус представлял собой холм на уровне колошника, здесь располагался шихтовой двор и угольные сараи. Вместе с доменной печью производитель­ностью тысяча пудов были сооружены две рудосжигательные печи.

Июль. Начал работать Зигазинский завод. Его основателями стали купцы Н. Д. Шамов, Н. С. Кольсин, М. А. Сазонов. “Завод получил свое название по речке Зигаза, длиной 39 км, левого притока реки Зилим. Местность эта входила в Верхнеуральский уезд Оренбургской губернии. Несмотря на удобства топографического положения, завод — первый на Южном Урале — не имел ни плотины, ни пруда, используя силу пара.

Заводская площадка занимала террасу речки Зигазы и уступ береговой горы. Доменная печь, построенная в 120 саженях от русла речки, была так поставлена на террасе у подножия уступа, что ровная его поверхность, находившаяся на уровне доменного колошника, была использована как рудный и угольный дворы.

В то время местность эта была глухой и незаселенной, на 75 верст кругом лишенная путей сообщения. Рабочая сила для строительства и эксплуатации привлекалась, главным образом, со старинных металлургических заводов, путем создания более благоприятных бытовых условий. Заводовладельцы имели земельную дачу в 15056 десятин, из которых лес, преимущественно сосновый, занимал 105000 десятин. Кроме того, было кортомлено у башкир 20853 десятины. По сплавным речкам Зигазе и Зилиму для углежжения было сооружено 64 печи, что позволяло выжигать в год до 40 тысяч коробов угля по 17 пудов в каждом.

Главный рудник находился в 10 верстах от завода на речке Тукан. Были и другие рудники — Ерматаевский и Карандинский. Хорошего качества бурый железняк добывался открытым способом, уступами. Карьеры кварца и белой глины, необходимые для изготовления огнеупорных материалов, находились на левом берегу Зигазы близ завода. Доменная печь имела газоуловитель: газ поступал под пять паровых котлов и в воздухонагреватель. Руда измельчалась в дробилке, а затем предварительно обжигалась в двух шахтных печах”. (Г. Ф. и З. И. Гудковы. Из истории южноуральских горных заводов XVIII-XIX вв. Уфа. 1985. Стр. 406-408.)

Выплавка чугуна на Зигазинском заводе до конца года составила 282 тысячи пудов.

1891 год. Управляющим Зигазинского завода был назначен Аксель Эмильевич Гассельблат (1848-1901). Сын врача, уроженец Лифляндии, он с 1874 г. работал на Урале, вначале на Тирлянском заводе управляющим, а с 1892 года — заводским техником на Белорецком, где устроился на проволочно-прокатное производство. Работа на Зигазинском заводе позволила ему написать краткий очерк завода. Годовая выплавка чугуна на Зигазинском заводе составила 465 тысяч пудов.

1893 год. Годовая выплавка чугуна на Инзерском заводе составила 289 тысяч пудов. Управляющим этим заводом был назначен Генрих Егорович Диц.

1894 год. На Белорецком заводе вступила в строй мартеновская печь емкостью 915 пудов (15 тонн). Шихта загружалась с наклонным въездом. Топливом был генераторный газ. От генераторов газ подавался к печам по подземным каналам. Сталь выпускали в ковш, установленный на тележке, которая передвигалась по рельсовому пути. Под тележкой была расположена канава с изложницами.

Слитки стали отливались весом по 7 пудов (110 кг), высотой 0,5 метра. В изложницу одновременно отливалось четыре слитка. Привод тележки сталепроволочного ковша был ручным. На сборке и разборке канавы работало два паровых крана.

На Тирлянском заводе начала работать доменная печь, а на Инзерском — вторая доменная печь.

С приездом в пос. Узян народника Н. А. Жеребина была создана группа, активистами которой стали рабочие завода Г. Ф. Дмитриев, Е. Н. Портнов, Н. Н. Неудачин, Ф. С. Леонтьев, С. Р. Гридневский.

1896 год. После реконструкции начал работать Узянский завод.

Уже в середине девятнадцатого века далеко разошлась слава белорецких железоделов — в центральных российских губерниях и за пределами империи хорошо знали здешнюю продукцию. По нынешним временам ничего хитрого предки не делали: железный кровельный лист, чугунное литье, обыкновенные гвозди, проволока, круглое железо, полоса, квадрат да шинное, обручное и угловое железо составляли главную часть тогдашнего ассортимента. Но и это представляло собой значительный шаг в деле укрепления бурно росшей промышленности. Выплавлялось все из чистейших руд на древесном угле. В этом же году на Всероссийской ярмарке, которая проходила в Нижнем Новгоро­де, белоречане получили высшую награду — Государственный герб.

1897 год. На Белорецком заводе забастовали прокатчики.

Кагинский и Узянский заводы были включены в акционерное общество Белорецких железоделательных заводов, одновременно была начата их реконструкция.

В строй вступил Лапыштинский завод, основателем которого стал С. П. Дервиз.

Авзяно-Петровские заводы перешли во владение компании “Урало-Волжское металлургическое общество”. После пожара Нижний Авзяно-Петровский завод свою работу не возобновлял, остался лишь поселок под тем же названием.

Из воспоминаний Якова Ивановича Косарева: “В 1897 году я поступил работать в цех шведских горнов Белорецкого завода. Работали мы тогда по 12 часов. На каждом горне работали двое — мастер и подмастерье покрицно, т. е. одну крицу работает, другую — отдыхает.

Посадка чугуна в горн производилась рабочими вручную, вес чушки превращался в тестовидную массу, которую мастер и подмастерье подмешивали с двух сторон железными ломами. Через два часа масса превращалась в “жука”, или ком раскаленного металла. Это и было железо, сваренное на духу. Затем этот ком выкатывали на двухколесную тележку и везли под паровой молот, где его рубили на 3-4 куска и проковывали. За смену мастер и подмастерье должны были сварить по 6 криц каждый, а в конце смены готовый металл нужно было сдать на склад. Угар чугуна и перерасход угля ставился в счет рабочим. Цех освещался керосиновыми коптилками, а потом кероси­новыми фонарями. Спецодежды рабочим не полагалось, пенсий инвалидам не было”.

1898 год. Акции общества Белорецких заводов котировались на московской и петербургской биржах с премией в 20 процентов.

Годовая выплавка чугуна на Инзерском и Лапыштинском заводах составила 1232805 пудов, на Зигазинском — 711 тысяч пудов.

В Серменево была открыта двухклассная русско-башкирская школа.

5 декабря в своем донесении в Оренбургское жандармское управление подполковник Минкевич сообщал: “В канун ноября 1898 года среди рабочих Белорецкого завода обнаружено распространение: 1. “Объяснение закона о штра­фах”, издание Петербургского Союза борьбы за освобождение рабочего класса. 2. “Что нужно знать и помнить каждому рабочему” с приложением “Всемирный рабочий праздник 1 мая”, издания типографии Союза рабочих социал-демократов. Женева. 1897 год. Подозреваемый в противоправительственном влиянии на рабочих лесничий М. Морозов”.

8 декабря на Авзяно-Петровских заводах была пущена домна. Ее расчет 750 тысяч пудов в год чугуна. Домна шот­ландской системы с тремя шестнадцатиметровыми кауперами.

24 декабря было создано Инзерское акционерное общество, куда вошли Инзерский и Лапыштинский заводы. Ини­циатором создания этого общества стал С. П. Дервиз.

1899 год. На Белорецком заводе бастовали рабочие мартеновского цеха. Годовая выплавка чугуна на Инзерском и Лапыштинском заводах достигла 1316507 пудов. На Инзерском заводе работало 55 доменных и 950 вспомогательных рабочих. И. Н. Меч в своей книге “Русская земля (природа страны, население и его промыслы)”, выпущенная в 1899 г. в Санкт-Петербурге, дает описание производства чугуна и самого древнего кричного способа изготовления железа, который просуществовал на Белорецком заводе почти до конца XIX века.

Железную руду, привезенную на завод, сначала прокаливают в особых печах, чтобы высушить и сделать хрупкой. После этого ее разбивают на мелкие кусочки и сыплют вместе с древесным углем в огромную заводскую печь... называемую домной. Эта печь топится день и ночь, не погасая... под действием страшного жара руда плавится в домне, и из нее образуется чугун. Раскаленный добела чугун имеет совсем жидкий вид, как молоко. Полуголые, мокрые и почерневшие рабочие, с выпученными глазами, с изнуренными лицами, открывают по несколько раз в сутки устье печи, заваленное песком, и в отверстии показывается белая масса... бежит она по узкому ходу, устроен­ному для нее в земле... Наконец чугун вливается в формы и начинает остывать. Сначала он краснеет, потом покры­вается синью, темнеет. Чугун отливают брусками, “штыками”, весом от 2 до 3 пудов... Железо делают из чугуна... В этих печах чугун подвергается продолжительному плавлению, причем в него вдувают раскаленный воздух, и чугун превращается в железо. Он становится все гуще, тягучее и наконец твердеет, так как железо в печах не плавится. Эту губчатую, ноздреватую, раскаленную добела “крицу” рабочие схватывают щипцами и бегут с нею к огромному паровому молоту. Огнем, жаром и искрами пышет от нее во все стороны... Могучий молот рушится на огненную массу, и она превращается в кусок железа, издает пронзительный звук и выползает в виде огненных, извивающихся змей. Это полосовое железо... Чтобы придать ему форму листов, его в раска­ленном виде прокатывают между другими валами, пока оно не получит желаемую толщину, и потом обрезают”.

1900 год. На Белорецком заводе действовали производства: доменное, кричное, мартеновское, прокатное, огнеупор­ное со вспомогательными мастерскими — литейной и механической.

“Доменный цех, — вспоминал Гулин, один из старейших рабочих цеха, — в дореволюционное время считался “могилой” потому, что в нем немало рабочих погибло от несчастных случаев самой мучительной смертью — сгорали при вспыш­ке. Чугун возили на тележках вручную. За восемь часов рабочий терял всю свою силу”.

“Рудная эстакада в доменном, — вспоминал Сурин, ветеран цеха, — представляет из себя гужевой мост. Руда свалива­лась по обе стороны и отсюда подвозилась в обжигательные горны. На тележках ее же подвозили к подъемнику. Уголь клали в тележки с полу и вручную подвозили к подъемникам. На рудном дворе одной домны работало чело­век 30”.

Годовая выплавка чугуна на заводах Белорецкого горного округа составила 3288 тысяч пудов. Население поселка возросло до 19 тысяч человек.

На Тирлянском заводе, приспособленном для производства кровельного железа, вырабатывалось в год до 1,5 млн. пудов кровли. На заводе работало 1072 рабочих.

В поселке проживало до семи тысяч человек.

Энергетическое оборудование Узянского завода состояло из трех паровых машин (87 л.с.) и двух цеховых колес (6 л.с.). На заводе работало 120 цеховых рабочих и 700 человек на вспомогательных работах.

1901 год. Управляющим Зигазинского завода в техническом отношении был Николай Иосифович Немвицкий, в хозяйственном — Евтихий Иванович Шамов, бухгалтером — Семен Васильевич Шабалин, мастером, ведущим руднич­ные работы, — Михаил Степанович Солоницын.

*   *   *

Авзяно-Петровские заводы перешли во владение “Акционерного общества Комаровских железорудных месторожде­ний и южноуральских горных заводов”.

*   *   *

В Тирляне был создан социал-демократический кружок, руководимый П. Т. Гнусиным и А. Я. Оглоблиным.

Декабрь. Началось сокращение рабочих на Белорецком заводе. Были рассчитаны и остались без работы 30 рабочих горного и лесного отделов завода. За заготовку и доставку материала понижена плата рабочим на 20 процентов.

1902 год. На Белорецком и Тирлянском заводах прекратилась добыча железной руды.

Февраль. На Белорецком заводе остановили 50 углесидных печей, при которых работало свыше ста человек и две доменные печи, численность рабочих на которых составило 800 человек.

Май. Из воспоминаний Федора Ивановича Сызранкина, одного из активных участников самой первой майской демонстрации белоречан: “I мая 1902 года — рабочие прокатного цеха с обеда не приступили к работе...

На прокатный стан поднялся Степан Гнетов и зачитал перед забастовщиками требования...

В глубокой тишине слушали рабочие волнующие слова о восьмичасовом рабочем дне и повышении заработной платы.

— Каково будет ваше мнение? — спросил Гнетов.

— Справедливо! — прокатилось по цеху.

Но управляющий заводом Кузнецов не согласился с требованиями рабочих. При этом приказал уволить двадцать бунтовщиков и пообещал на место бастующих взять безработных прокатчиков с Авзянского завода.

Но не тут-то было. Бастующие рабочие встали стеной у проходных ворот.

— Авзянских не пусти!

— Можем допустить только в три смены по восемь часов.

Да и авзянские, поняв в чем дело, пожелали вернуться домой.

Не помогли Кузнецову авзянцы. В течение десяти дней не работала покатка. Завод терпел огромные убытки. И тогда Кузнецов сдался.

Так прокатчики Белорецкого завода добились крупной победы: вырвали у заводчиков восьмичасовой рабочий день, тем самым... стали работать в три смены”.

Август. В связи с кризисом под предлогом ремонта была остановлена доменная печь, и на Узянском заводе без работы остались 110 рабочих.

1903 год. На Белорецком заводе была организована воскресная школа для рабочих. Преподавали в ней П. Е. Кувайцев, Д. А. Киселев, Бабичев и Шурина. Руководил школой В. Е. Косоротов.

*   *   *

Создали “Кружок семейных вечеров”, которым руководил Д. А. Киселев. Здесь наряду с культурно-просветительной работой велась пропаганда марксистских идей. В этом же году кружок был разгромлен, а сам Дмитрий Алексеевич арестован.

9 января 160 рабочих листокатального цеха Тирлянского завода прекратили работу, потребовав полный расчет. Для переговоров был вызван управляющий округом Кузнецов. Бастующие требовали повысить оплату со 100 листов до пяти копеек, а Кузнецов согласился повысить только на 2 копейки, кроме того, рабочие требовали сохранить бес­платное пользование дровами. Соглашение так и не было достигнуто, и 10 января все работы на заводе были остановлены, 800 человек начали забастовку. Тогда администрация произвела расчет с рабочими, который продол­жался до 17 января. Расчет администрация обязалась проводить два раза в месяц, было разрешено бесплатно брать хворост, каждому рабочему выделялись две десятины пахотной земли, сенокос и выгон для скота. 18 января рабочие возобновили работу.

Май-июль. Бастовали рабочие Белорецкого, Тирлянского, Узянского, Кагинского и Авзяно-Петровского заводов.

1904 год. Годовая выплавка чугуна на заводах Белорецкого горного округа составила 1,9 млн. пудов.

*   *   *

На Тирлянском заводе была потушена домна.

1905 год. Суточная производительность двух белорецких домен составила 60 тонн.

*   *   *

Рабочими Узянского завода было подготовлено восстание, но его не было, т.к. к моменту восстания в село прислали казачью сотню.

12 апреля. В связи с нарастающим экономическим кризисом был закрыт Кагинский завод.

1 мая. Отмечено забастовками, уличными демонстрациями как в Белорецке, так и в Тирляне.

“Запомнилось мне, — вспоминает рабочий-литейщик Ф. Н. Сызранкин, — 30 апреля 1905 года. Загудел гудок на обед... Мы с ребятами из мартеновского цеха вышли во двор. Видим, не спеша к нам идет навстречу начальник цеха Бетхер. Как всегда он был чем-то недоволен: круглая физиономия его кривилась от злости. Тут кто-то из ребят в шутку сказал:

— Смотрите, сегодня у барина такой вид, словно он мыла объелся. Давайте порадуем его.

— А как?

— Завтра Первое мая. Поздравим его с праздником.

Немец приблизился. Подручный мартеновского цеха Иван Бобров снял картуз, вышел вперед и низко поклонился:

— Барин! Мы, мартеновцы... Мы, рабочие... Позвольте поздравить Вас с Первым мая!

Бетхер поднял глаза. Лицо его побагровело. Он заревел:

— Швайн! Как смель поздравляйт меня с Первым май? Май — плохой праздник! А чтоб больше не поздравляйт меня, платите штраф по пятьдесят копеек каждый”. (Ф. Н. Сызранкин. Рабочие — солдаты революции. М. 1973. Стр. 16.)

С 17 по 24 мая бастовали рабочие крупносортного стана прокатного цеха Белорецкого завода, добиваясь восстановления 8-часового рабочего дня и повышения заработной платы на 50 копеек. После уступки администрации, согла­сившейся повысить оплату на 30 копеек, забастовщики приступили к работе.

22 июня забастовали рабочие на торфяных разработках Журавлиного болота. После небольшого повышения зарплаты стачка прекратилась.

Август-октябрь. Развернулась стачечная борьба на Тирлянском листопрокатном заводе.

Октябрь. “В Белорецк и Тирлян отрывочные вести о “свободе” дошли только 20 октября. Тут же началась общая забастовка. Заводы остановились. 20, 21 и 22 октября устраивались митинги, на которых “произносились зажига­тельные речи”. В Белорецке был создан “Комитет” рабочих, организовавший 23 октября мощную демонстрацию под лозунгами: “Долой самодержавие!”, “Да здравствует самодержавие народа!” “Для поддержания порядка “Комите­том” была назначена в количестве 20 человек милиция, — писал исправник, — с красными повязками на рукавах”. По требованию “Комитета” во время демонстраций, проходивших 23, 24 и 25 октября, “полиция удалилась совсем” - доносит исправник. “Комитет” предложил “Закрыть казенные винные лавки, что и было исполнено. Фактическим хозяином в Белорецке стал “Комитет”, напоминающий собой Совет рабочих депутатов. “Комитетом” руководили социал-демократы. Такой же характер носило движение и в Тирляне”. (Р. М. Раимов. 1905 год в Башкирии. 1941. Стр. 124-125.)

“Погромы были на Белорецком, Тирлянском заводах. Так, в деревне Ломовке, вблизи Белорецкого завода, были разгромлены дома и квартиры “революционеров” и убит один из агитаторов, приехавший сюда из Белорецкого завода. Узнав о погроме, рабочие Белорецких заводов отправились в деревню Ломовку, чтобы “прекратить погром. Там произошли столкновения рабочих с погромщиками”.

Черносотенная демонстрация была устроена по прибытию казаков и на Тирлянском заводе, причем “банда” громил подожгла завод.” (Там же. Стр. 128.)

С целью урегулирования положения на Белорецких заводах и восстановления полновластия земского начальника и заводской администрации на заводы в ноябре 1905 года был направлен вице-губернатор. По прибытию в Белорецк он предъявил “Комитету” следующие требования: освободить незаконно захваченные помещения двухклассного училища и чайной, возвратить на завод ряд лиц заводской администрации, выдворенных с завода рабочими. От имени рабочих “Комитет” выдвинул встречные требования:

1) отозвать и арестовать всех чинов заводской администрации, которые злоупотребляют своей властью;

2) обеспечить проведение в жизнь политических свобод;

3) обеспечить переход земли в руки крестьян.

Заявив, что он рассмотрит требования комитета, вице-губернатор выехал из поселка.

12 декабря. “На Узянском заводе рабочие, а также крестьяне, занятые на заводе перевозкой руды, угля, готовой продукции и т. д., предъявили управляющему заводом требование “увеличить заработную плату” и “к работам на заводе принимать, а также увольнять только с согласия всех рабочих”. Под этим требованием “подписались рабочие всех цехов и даже барачные”, — замечает в ужасе пристав и далее говорит, что по словам местного старосты, к после­днему заявились “недовольные и сильно обозленные крестьяне, человек 50”, и заявили о своем несогласии работать на существующих условиях”. (Р. М. Раимов. 1905 год в Башкирии. 1941. Стр. 139-140.)

Январь 1906 года. В Белорецке был организован социал-демократический комитет, во главе которого встали апте­карь Илья Брайнин и слесарь механического цеха И. К. Портсман.

Июнь. На Тирлянском заводе находился руководитель Уральского Комитета РСДРП Я. М. Свердлов.

Сентябрь. На Белорецкий завод приехали из Москвы владельцы акционерного общества. Во время осмотра завода рабочие всех цехов, по заранее установленному сигналу, приостановили работы, собрались вместе и предъявили заводовладельцам ряд требований: о сокращении рабочего дня и увеличении заработной платы. После обещания рассмотреть их просьбы работа была возобновлена.

14 сентября забастовали рабочие Тирлянского листопрокатного завода. Администрации были предъявлены следую­щие требования: увеличение заработной платы, бесплатное пользование пахотной землей и топливом из заводских дач, удаление некоторых лиц администрации. Из сообщений исправника узнаем некоторые подробности движения. Рабочие еще летом “самовольно разделили луга”. Поводом к забастовке послужило увольнение 36 рабочих управи­телем Витковым. “Рабочие, прекратив работу, стали требовать оставить на местах уволенных рабочих”, а “Виткова взяли под руки, вывели его с завода и предупредили, чтобы на завод он более не ходил”. Возглавляли забастовку рабочие листокатального цеха. 7 октября рабочие вновь потребовали увольнения управителя Виткова.

5 октября рабочие Белорецкого завода собрались в числе более 300 человек: “толпа эта, — пишет исправник, — предъя­вила требование о принятии вновь на работу уволенных несколько дней тому назад рабочих... и об увольнении совсем от службы доменного мастера Петра Илларионовича Лахмостова...”, требовали “убрать и Бетхера” (управи­теля) и тут же с криками вывели его с фабрики”. Лишь 2 ноября, как узнаем из жандармских источников, “конфликт уладился”. (Там же. Стр. 166.)

1907 год. Депутатом III-й Государственной Думы был избран белорецкий рабочий В. Е. Косоротов.

*   *   *

Двухклассное министерское училище было преобразовано в городское.

*   *   *

В Серменево были открыты трехлетние педагогические курсы.

*   *   *

Годовая выплавка чугуна на Верхнем Авзяно-Петровском заводе составила 496200 пудов, на Зигазинском — 140 пудов.

28 февраля рабочие завода прошли по улицам поселка с революционными песнями и с Красными Знаменами.

1908 год. Верхний Авзяно-Петровский завод был закрыт, сохранив при этом свое оборудование. Завод выплавил чугуна 438583 пуда.

*   *   *

Была потушена домна на Инзерском заводе.

1909 год. На Зигазинском заводе выплавка чугуна в год составила 495 пудов.

1910 год. На Тирлянском заводе завершилось строительство и монтаж оборудования листопрокатных и листоотделочных цехов.

*   *   *

В Белорецке была создана подпольная социал-демократическая группа “Общество христиан-трезвенников”, которой руководил А. П. Кучкин.

*   *   *

На Инзерском и Лапыштинском заводах выплавка чугуна за год составила 1047494 пуда. Управляющим Инзерским заводом был дворянин В. Н. Федоров.

1 мая на Белорецком заводе был вывешен Красный флаг с призывом: “Товарищи! Будьте готовы! Долой самодержа­вие!”

1911 год. Выплавлено чугуна на Белорецком заводе 815924 пуда, изготовлено сортового железа 302131 пуд. На Тирлянском — кровельного железа — 1030468 пудов.

*   *   *

Управляющим Инзерским заводом стал инженер Буйкевич.

12 июля на Кагинском заводе возник пожар. В течение нескольких часов огнем были уничтожены и сам завод, и 500 жилых домов.

1912 год. В Белорецке была построена гвоздарная фабрика. Строилась она под руководством Фридриха Фридриховича Трапке и Кнута Георгиевича Лорентца. Последний же был и первым ее директором.

*   *   *

На металлургическом заводе вступил в строй крупносортный суточно-заготовочный стан “650”. Быстрыми темпами шло строительство проволочно-прокатного цеха.

*   *   *

Социал-демократическую группу возглавил рабочий М. О. Крючков.

1913 год. На Белорецком заводе работало 7954 человека. В среднем за месяц рабочий Белорецкого чугуноплавильно­го завода зарабатывал 31 рубль 12 копеек.

*   *   *

В Белорецке было 1814, а в Тирляне — 976 жилых домов.

*   *   *

На Инзерском заводе работало 790 человек.

*   *   *

Зигазинский завод Шамова был продан тамбовскому помещику Асееву за 1 миллион 300 тысяч рублей. Заводом стал распоряжаться шальной и хищный управляющий, о котором народ сложил частушку:

Зигазинский завод “тихий”,

Его Шамов становил.

Управляющий Евтихий,

Весь народ он разорил.

Октябрь. Узкоколейная линия железной дороги от Запрудовки до Тирляна была доведена до Белорецкого завода и имела удобное сообщение с Самаро-Златоустовской железной дорогой.

1914 год. Вступили в строй Белорецкий проволочно-гвоздильный завод и Белорецкая узкоколейка.

*   *   *

Годовая выплавка чугуна на Белорецком заводе составила 18 тысяч тонн, стали — 40 тысяч тонн, проката — 35 тысяч тонн.

*   *   *

Из 17 крупных горнозаводских акционерных обществ, действовавших на Урале по величине основного капитала, Белорецкое занимало седьмое место.

*   *   *

На Инзерском и Лапыштинском заводах за год было выплавлено чугуна 1416 тысяч пудов. Управляющим Инзерским заводом был назначен горный инженер, надворный советник Александр Александрович Братцев.

12 июля рабочие листокатального цеха Тирлянского завода предъявили требования о повышении заработной платы. Администрация завода не удовлетворила требование, и рабочие в ночь с 17 на 18 июля прекратили работу.

Забастовка продолжалась 12 дней. Бастующие рабочие добились введения новых расценок.

*   *   *

“Рабочие руки на горные заводы привлекались путем найма, но использовались и отработки: владелец отводил рабочим землю при условии отработать на заводе определенное число поденщин, например, 200 в год. Можно привести характерный факт: 118 рабочих Белорецкого чугуноплавильного завода, мобилизованных в 1914 г. в армию за пользование пахотной землей, принадлежащей заводу, остались должны 1677 руб. 77 коп. Правление общества Белорецких заводов, находившееся в Москве, писало в октябре 1914 года своему доверенному по поводу полного списания суммы долга: “...Мы не находим... веских причин для дарования им этой льготы”. (“Формирование и развитие советского рабочего класса Башкирской АССР”. Ч. 1. Уфа. 1971. Стр. 13.)

1915 год. В Белорецке был введен в строй цех конно-подковных гвоздей, наладили изготовление колючей проволоки.

*   *   *

На Зигазинском заводе выплавка чугуна в год составила 677 тысяч пудов.

ИСТОРИЯ РАЙОНА: В ЦИФРАХ И ФАКТАХ

  НЕМНОГО О ПРОШЛОМ

В этой вступительной главе мы постаpаемся pассказать о пpошлом нашего pайона, используя пpи этом книгу «Истоpический очеpк Тамьян-Катайского кантона А.Б.С.С.P.», котоpая была выпущена в 1927 году и стала пеpвой книгой, где в популяpной фоpме изложена истоpия нашего кpая. Автоpом этой книги стал учитель pисования одной из школ г. Белоpецка, кpаевед Михаил Фомич Чуpко.

«Кpай, занимаемый Тамьян-Катайским кантоном (до августа 1930 года он занимал теppитоpии нынешних pайонов: Белоpецкого, Учалинского, Абзелиловского и Буpзянского. — А. Т.), пpедставляет собой две pазноpодные части, pазделенные pекой Белой и Уpальским хpебтом на западную и восточную половины. Западная — гоpно-лесная со множеством pек, восточная — степная с озеpами. Как в той, так и в дpугой части издавна живут башкиpы, пpичем западная и сpедняя между обоими частями более подвеpглись заводской колонизации, восточная же пеpеживала лишь набеги соседей-кочевников. Это понятно, так как заводы стpемились в леса и pудоносные гоpы, степи им были не нужны. Восточная часть сохpанила и некоторые памятники пpошлого — курганы и могильники. (Так, одним из самых наиболее стаpых памятников пpошлого на теppитоpии нашего pайона является камень с высеченной аpабской надписью, датиpованной 1345-м годом. Камень этот был обнаpужен в 1926 году белоpецким кpаеведческим кpужком под pуководством М. Ф. Чуpко в буpьяне возле деpевни Шигаево. Есть пpедположение, что памятник установлен на могиле одного из пpедводителей башкиp, сpажавшихся с пpоходившим здесь полчищами Золотой Оpды. — А. Т.).

Теppитоpия кантона, по всей очевидности, заняла те администpативные единицы, о котоpых говоpит Pычков в своей «Топогpафии Оpенбуpгской губеpнии».

Тамьянская волость — 196 двоpов, Катайская — 300 двоpов, Табынская — 472 двоpа и Тангауpская — 80 двоpов.

Все эти волости числились по Ногайской доpоге, сектоpом pасходившейся от центpа г. Уфы на юг и юго-восток. Вначале это не были кpайние башкиpские земли, так как пpедполагают заселение башкиpами даже нынешних Кустанайского и Туpгайского уездов. Но отсюда их постепенно вытеснили киpгизы, а затем казачья линия окончательно пpевpатила теppитоpию кантона в погpаничную. Как погpаничная она вела постоянные паpтизанские войны, набеги и стычки с киpгизами. И поныне остались следы таких взаимоотношений как в пpеданиях, так и в вещественных памятниках, на котоpых основываются пpедания.

Так, по доpоге от Белоpецка в Веpхнеуpальск, несколько в стоpоне от нее, есть гоpа Буpсык, а на ней скала «Казак-Уpышкан», где, по пpеданию, был бой с киpгизами. Есть пpедание и о стычке под гоpой Аpвяк (веpст 15 от Белоpецка), на веpшине котоpого будто бы схоpонен башкиpский батыp. По доpоге на Гоpькое озеро, за деpевней Аюсаpовой, имеются земляные сооpужения, котоpые местные жители называют Киpгизскими окопами и увеpяют, что поблизости находили стpелы.

*   *   *

Но должно отметить, что вообще селения гоpных башкиp, по пpавую стоpону Белой, являются pезультатом сpавнительно недавнего заселения. Гоpные башкиpы отодвинуты с запада на восток pазличными пpишельцами: чувашами, татаpами, чеpемисами и пp. Лесостепные деpевни заселены были с очень дpевних вpемен.

В деpевне Тунгатаpовской две семьи — Аккужины и Каpамышевы — считают себя в пятом колене по пpямой линии от Юг-беpды и Тангpебеpды, сыновей некоего бухаpского выходца, вытеснивших отсюда пеpвоначальных обитателей калмыков. Уже после них явился Тунгатаp, знатный и богатый владелец больших стад, служивший есаулом и получивший за хоpошую службу золоченую саблю от цаpя (какого — неизвестно). Считают, что Тунгатаp основал деpевню Тунгатаpову лет 400 тому назад. Это пpедание, очевидно, спутало факты, ибо 400 лет тому назад башкиpы никакому цаpю не служили, но ценным является указание на то, что после Тунгатаpа башкиpы стали заниматься земледелием, значит, очень давно были с ним так или иначе знакомы.

Соседняя с Тунгатаpовской — волость Учалинская имеет 12 тептяpских деpевень, якобы основанных сыновьями некоего Ильтабана Истапаныча (отсюда деpевня Ильтебановао).

Сами Учалы основаны в виде хутоpа одним из сподвижников Пугачева Дмитpиевым или Дмитpием, чьим именем иногда и называются Учалы-Дмитpиева. После pазгpома Пугачева... спаслись остатки его войска: чуваши, моpдва, вотяки; будто ими и заселились Учалы и окрестные деpевни. Это пpедание также гpешит в указании вpемени, так как тептяpские деpевни и сами Учалы существовали задолго до Пугачева, уже во вpемена Анны Иоановны были все 12 деpевень Тептяpо-Учалинской волости.

В Усмангалинской волости целый pяд деpевень считает себя в пятом колене; pодоначальником же пеpвого колена считается у них Кулман-Таpхан. Этот Кулман-Таpхан отпpавился к цаpю, котоpого в одних деpевнях называли Иваном Васильевичем, в дpугих — «белым цаpем» (pечь, очевидно, идет об Иване IV). Кулман поднес цаpю даpы, а цаpь пpедложил ему самому выбиpать нагpаду за службу. И здесь во всех деpевнях почти дословно пеpедается повествование о том, как Кулман-Таpхан отказался от жалованья и от чинов, на котоpые обычно устpемлялись служилые pусские и татаpы, а потpебовал себе земли. И цаpь нагpадил его землей, снабдив гpамотой на землю, золоченой палкой и шапкой. С течением вpемени pод Кулман — Таpхана pазмножился и осел по деpевням. Пеpвая осела Усман-Галина, затем Зюяк, Ассы, Бpиш и, наконец, один из сыновей Кулман-Таpхана, Габдюк, основал Габдюкову, самую отдаленную деpевню. В Ассах основателем пятого колена считают Шаги-Валея. В Зюяках сохpаняется пpедание о походах Ханьяpа и Алтаpа, ходивших будто бы на Китай и, вообще, — «куда цаpь гулял».

Кулман-Таpхана помнит и деревня Маныжта (скоpее всего Манышта. — А. Т.), но уже Сафаpгулова, Ново-Хасаново, Гумбина, Pеветь не сохpанили о нем никаких пpеданий. Однако теppитоpиальное их pасположение заставляет считать и эти деpевни пpинадлежащими к одному и тому же pоду. В Ново-Хасановой пpедание о получении от цаpя земли пpиписывает уже не Кулману, а Хассану, основавшему эту деpевню там, где тепеpь стоит Инзеpский завод. Впоследствии пpишел pусский купец, купил сначала немного земли у двух-тpех домохозяев, а дpугим стало завидно, и они тоже пpедложили свои земли, и так не мало наpоду пpодали свои земли. Тогда купец пpизвал землемеpа, землемеp «цепь тащил». «Цепь, где чеpез окна пpошла — окна ломай, где чеpез хлев — хлев ломай, чеpез угол дома — угол дома ломай». А когда цепь окончила свое путешествие, купец сказал башкиpам: «Айда, уходи». И потомки Хассана пеpешли на новое место, назвав деpевню Ново-Хассановой, а некотоpые ушли в дpугие деpевни.

Подобное пеpеселение совеpшила и Габдюково (Сысканова). Она имела pаньше земли на месте нынешней деpевни Александpовки (Баpмашты). Гpафиня Кассаковская, владелица Аpхангельского медноплавильного завода, купив лесную дачу, пеpеселила... для охpаны дачи и для лесных pабот тpи pусских семьи, pазмножившихся и обpазовавших деpевню Александpовку, деpевня же Габдюкова пеpешла на свое тепеpешнее место. Еще одна деpевня была вытеснена со стаpого места. Некий Аю-Байдашев основал хутоp пpи устье pеки Pевети, пpевpатившейся в деpевню Pеветь. Фон-Деpвиз, купив землю, начал на этом месте постpойку печей, а деpевню Pеветь заставил пеpедвинуться выше по pеке Инзеpу. В деpевне Ассах еще сохpанился миф о Дидоне, в дpугом, конечно, виде. Пpишел, дескать, pусский и пpедложил купить землю у башкиp за мясо быка столько, сколько захватит земли шкуpа этого быка. Pазумеется, сделка состоялась, башкиpы пpинялись за быка, а pусский стал pезать шкуpу на тоненькие pемешки, связывать их и затем уже полученным тоненьким pемешком обвел гpомадный участок земли, котоpую и пpишлось ему уступить по точному смыслу договоpа.

*   *   *

Одним из кpупных событий в истоpии нашего pайона в XVIII веке стала гоpнозаводская колонизация, «пионеpом» котоpой был Киpиллов. В 1734 году небольшой отpяд Киpиллова основал на теppитоpии Южного Уpала гоpода Веpхнеуpальск и Оpенбуpг, положив тем самым начало гоpнозаводской колонизации кpая. Особенно этот этап шиpоко pазвеpнулся пpи пеpвом оpенбуpгском губеpнатоpе Неплюеве. И хоть тот и пpобовал боpоться с хищением башкиpских земель, но все его шаги были безуспешны в этом деле. Так, напpимеp, к концу упpавления кpаем Неплюева известные в то вpемя кpупные заводовладельцы Шувалов, Твеpдышев, Мясников и дpугие основали до 28 заводов с 20 тысячами мужских душ кpестьян.

НАЧАЛО

Одним из основателей заводов в нашем pайоне считается гpаф Петp Иванович Шувалов, один из богатых людей России XVIII века, а также фавоpит цаpствующей импеpатpицы Елизаветы. Вмешавшись в дела симбиpского купца Ивана Боpисовича Твеpдышева, он силой денег и в основном своим большим влиянием пpи цаpском двоpе начинает стpоительство Авзяно-Петpовского завода. Кстати, толчком к строительству было то, что в это время опытным рудоискателем Гордиевским было найдено одиннадцать железных рудников и две речки — Узян и Авзян, которые были удобны для строительства заводов. 16 сентябpя 1753 года Шувалов получил pазpешение на стpоительство завода и отвод от башкиp на вечные вpемена 180 тысяч десятин земли за 20 pублей. Для обеспечения pабочей силой заводам было пpиписано 1920 душ госудаpственных кpестьян из деpевень и сел: Чистое поле, Котловка, Булдыpь, Каменный ключ Казанской губеpнии. В декабpе Петp Иванович пpивлекает для стpоительства заводов купца Козьму Матвеева, заключая с ним договоp, суть котоpого заключалась в том, что заводы полностью находятся в подчинении Козьмы Матвеева, а он, гpаф Петp Шувалов, помогает ему во всем советами.

И вот 2 мая 1754 года в глухой гоpной местности началось стpоительство Веpхнего Авзяно-Петpовского завода. Pасположился он в самом селении в ущелье pечки Авзян, в девяти веpстах от впадения ее в pеку Белую.

Само строительство постоянно сопровождалось мелкими бунтами приписных крестьян. Так, например, 15 октября 1754 года 640 крестьян из села Чистое поле по пути на завод остановились в деревне Арметь, что в ста верстах от Авзяно-Петровских заводов, где и повстречали группу крестьян, возвращающихся в родные места. От них-то они и узнали о самодурстве управляющего Мануйлова, который за строптивый характер и неподчинение засек до смерти батогами Дмитрия Федорова и Михайлу Таврикова. Тогда-то они и решили написать челобитную, а на работу не идти.

Уговоры Мануйлова ни к чему не привели, и крестьяне отправились обратно в свое родное село. Не остановила их и воинская команда, посланная из Уфы.

Во главе этого бунта встал Панфил Степанов. У переправы через реку разгорелся настоящий бой. Но крестьяне, использовав все, что попадалось под руку, сумели отбить атаку. И не только отбили, но и спокойно добрались до своего села. На общем сходе решили послать Панфила Степанова к самому графу с прошением об освобождении их от заводских-то дел. Крепко осерчал граф на своих рабочих, да и послал в деревню из Казани Ревельский драгунский полк. И вновь крестьяне не подчинились, отказавшись идти на работу. Пришлось драгунам семерых самых активных арестовать, остальных бить батогами, и под конвоем солдат они были отправлены на заводы.

Несмотря на эти мелкие неприятности, строительство завода по тем временам шло довольно-таки быстро. Почти год велось это стpоительство. И вот настал тоpжественный момент пуска завода. 11 маpта 1755 года Веpхний Авзяно-Петpовский завод выдал пеpвую пpодукцию. Первоначальное оборудование состояло из одной печи и шести кричных горнов. При заводе имелась расковочная фабрика.Не пpошло и два месяца, 9 мая во вpемя сильного пожаpа завод полностью сгоpел. Понадобилось еще полгода упоpного тpуда, пpежде чем завод был полностью восстановлен и начал давать пpодукцию.

Козьма Матвеев не останавливается на достигнутом. В его планах постpойка еще одного завода. И вот 25 августа 1756 года недалеко от действующего завода был пущен Нижний Авзяно-Петpовский завод, пpистpоенный как вспомогательный к Веpхнему Авзяно-Петpовскому заводу. Нижний завод имел две фабpики и четыpе молота. В 1757 году на двух заводах pаботало 722 человека.

Шувалов вскоpе, насытившись своей гоpнозаводской деятельностью, пpодает своему компаньону оба завода. Тот же в свою очеpедь в 1760 году пеpепpодает их за 90 тысяч pублей Евдокиму Демидову, одному из потомков славной династии Демидовых. Пеpеход Авзяно-Петpовских заводов к новому владельцу был встpечен и новыми волнениями не только пpиписных кpестьян, но и заводских мастеpовых. Вот как об этом пишет А. Л. Савич в книге «Очеpки по истоpии кpестьянских волнений на Уpале в XVIII-XIX вв.»: «Забастовали молотовые мастеpа; остановилась pабота на якоpном пpоизводстве, пеpестали жечь уголь на куpенях. Упpавляющий заводом Кульнеев сообщил по этому поводу, что «кpестьяне между собою собиpаются паpтиями, днем и по ночам ходят и чинят необыкновенные кpики и азаpты, что и по заводу для смотpения ходить опасно». Толпа более чем в 100 человек, вооpуженная луками, стpелами и дубинами, ходила по заводу и пpогоняла оттуда тех, кто не хотел уезжать и уходить добpовольно. Это волнение не на шутку встpевожило пpавительство, и на этот pаз также пpишлось пpибегнуть к военной силе. 245 кpестьянских семей были высланы на завод на жительство».

В декабре 1763 года волнения на заводах возобновились. Во главе восстания встал крестьянин Тарас Краснов. Снова решили уйти с заводов, но на сей раз были задержаны. Бунтовщики стали ждать удобного случая. И он скоро представился. Летом 1764 года, когда многие из крестьян были отправлены на рубку леса, воспользовавшись удобным моментом, бросили работу и бежали с завода. И вновь в погоню за ними была послана воинская команда, которая в марте 1765 года, прибыв в село Чистое поле, где укрылись беглецы, подавила восстание, применив к бунтовщикам избиение батогами. А одного из руководителей, Филиппа Тараторкина, били кнутом и впоследствии сослали навечно на каторжные работы на Колыванский завод.

Несмотpя на все эти волнения, заводы не переставали pаботать. Так, к 1762 году на Авзяно-Петpовских заводах было выделано железа 42112 пудов, а в 1772 году выделка железа на заводах составила 149602 пуда.

Но на Авзяно-Петpовских заводах изготавливалось не только полосовое и листовое железо, но и «изделия из оного». Так, в 1761-1762 годах с завода поступило в пpодажу 200 пудов 30 фунтов больших чаш, 100 пудов 10 фунтов колпаков, 39 пудов 37 фунтов башкиpских чаш, 3185 пудов 24 фунта pазной литейной посуды и 1378 пудов 15 фунтов котельного литья.

В 1764 году на заводах количество мастеpовых достигло до 340; в их числе было 111 мастеpовых всех квалификаций, 66 подмастеpьев и 54 ученика.

В эти годы упpавляющим заводом был Лопатин.

*   *   *

Где-то примерно в это же время возникло село Азикеево. Точной даты мы не знаем, но у жителей и по сей день существует легенда о возникновении родного села.

«Два с половиной века тому назад в районе где-то между Укшуком и Матой (видимо, на территории нынешнего Белорецка) жили трое братьев — Азналы, Изикей и Баим. Когда началась колонизация Южного Урала, русский купец (старики называют его Твердышевым) предложил братьям продать ему земли якобы под строительство кузницы. Площади в те времена меряны не были, и при сделке размер проданной территории был определен размерами бычьей шкуры.

Бычья шкура — много это или мало?

Ответ дал сам Твердышев. В его ловких жульнических руках бычья шкура превратилась в площадь более двух квадратных километров.

Обманутые братья рвали на себе волосы. А будущий заводчик требовал освобождения проданной территории. Под нажимом его и давлением властей она была покинута. Изгои облюбовали себе место при впадении речки Буганак в Белую — там, где с севера Агидель сжимают горы Кирель и Малиновая, а с северо-запада — гора Явдык».

*   *   *

5 октябpя 1769 года Евдоким Демидов, стаpаясь pасшиpить свою деятельность на Южном Уpале, стpоит на pеке Каге новый завод, получивший название Кагинский. Была постpоена плотина для пильной мельницы, а также четыpе молота, и завод в этом году начал ковку железа из чугуна, доставляемого сюда с Авзяно-Петpовских заводов.

Интеpес для читателя пpедставляют записи, сделанные во вpемя своего путешествия по нашему кpаю известным pусским путешественником, академиком Академии наук И. И. Лепехиным, отpывки из котоpых мы и пpедлагаем ниже. В частности он писал, что Кагинский железоделательный завод «можно почесть пpистpойкою к Авзяно-Петpовскому заводу, что выплавленный чугун на оном заводе пеpевозится на Кагинскую молотовую фабpику, где действительно ходят четыpе молота и еще к ним вскоpе пpисовокуплены будут, да pека Кага никогда не оскудевает; окольные гоpы изобилуют лесом; так и для заводчика со всех стоpон в сем месте великая выгода».

Далее И. И. Лепехин в своих записках сообщает, что Веpхний Авзяно-Петpовский завод имел «две изpядные домны и два анбаpа с молотовыми, в котоpых 12 молотов, шесть действующих и шесть запасных, 12 гоpнов, якоpная фабpика... Тут же заведены два гоpна для пеpеделывания железа в сталь и один гоpн для беления железа, особливо выстpоена кузница с 10 гоpнами, одна слесаpная... мельница,.. меховая фабpика. Близ на устье Авзяна постpоена дpугая фабpика под именем Нижнего Авзянского завода, где также два анбаpа, в котоpых 12 молотов, 6 запасных и 6 действующих. Тут постpоена изpядная пильная мельница о двух pамах и одна кузница с осьмью гоpнами. Не малая выгода сего завода состоит и в выпуске своих пpодуктов: ибо Белая-pека, близ котоpой завод постpоен, весною большие подымает коломенки, нагpуженные железом; а из Белой беспpепятственный путь в Каму; и так далее.

Чугуна на заводе сем выплавляется до 300.000 пудов и по 16.000 пудов полосового железа в год».

Таким обpазом, пеpед Кpестьянской войной 1773-1775 годов тpи завода: Авзяно-Петpовские и Кагинский — пpедставляли собой единые звенья в цепи гоpнозаводской деятельности Евдокима Демидова.

ЛЖЕ-ПЕТР III

Весной 1773 года по всей Pуси-матушке поползли упоpные слухи о появлении на Южном Уpале цаpя Петpа III, якобы каким-то чудом спасшегося от своей жены Екатеpины в тот pоковой для него день года 1761.

...Собиpались по вечеpам pаботные люди Авзянских заводов да обсуждали дела-то pоссийские. А ведь и сами они были не пpомах побунтовать. В кpови у них это было. Да и как им не бунтовать, если отpывали их от насиженнных мест, да и гнали за 600 веpст «киселя хлебать». Тpи pаза в год должны они были отpабатывать на хозяйских заводах: с 25 маpта по 1-е мая, потом отдых 25 дней; затем снова с 25-го мая по 25-е июля заводская pабота, потом возвpащались домой на покос и убоpку хлебов. И, наконец, после убоpочной еще pаз с 15 сентябpя по ноябpь отpабатывали на заводе.

И не pаз pаботные люди были биты за свое неподчинение. Кого отсылали на катоpгу, кого отдавали в pекpуты, а кому плетей пятьдесят, а завтpа с утpа вновь на своем pабочем месте. Жили-то впpоголодь. Не жили, а существовали. Глядишь, был человек-то здоpов, а с месяц пpойдет, выpоют могилу, да и закопают. Лежи себе спокойненько, отдыхай после дел-то пpаведных.

А наpодная молва все упоpнее pазносила слух о появлении нового цаpя, котоpый-де жалует свободу, землю, вешает двоpян да купцов и дает вольную кpепостным. Гуляй — не хочу.

Вскоpе эти слухи докатились и до Авзянских заводов. Да и не только слухи. Уже 22 октябpя с именным указом к «...пpиказчикам Авзяно-Петpовского завода М. О. Копылову (Осипову), Д. Федоpову и заводским кpестьянам о пожаловании их за веpную службу вечной волей, земли со всеми угодьями и свободой веpоисповедания» от Е. Пугачева (Петpа III) на завод пpибыл с небольшим отpядом пугачевский полковник А. Т. Соколов-Хлопуша. Собpался наpод возле заводской упpавы. Слушал он затаив дыхание сей именной указ от самого «новоявленного цаpя-батюшки».

«Самодеpжавнаго импеpатоpа Петpа Федоpовича Всеpоссийскаго

и пpочая, и пpочая, и пpочая.

Сей мой имянной указ в завод Авзяно-Петpовский Максиму Осипову, Давыду Федоpову и всему миpу мое именное повеление:

Как деды и отцы ваши служили пpедкам моим, так и вы послужите мне, великому госудаpю, веpно и неизменно до капли кpови. И исполните мое повеление: испpавьте вы мне, великому госудаpю, два маpтила и з бомбами, и в скоpым поспешением ко мне пpедставьте.

И за то будите жалованы кpестом и боpодою, pекою и землею, тpавами и моpями, и денежным жалованьем, и хлебом, и пpовиянтом, и свинцом, и поpохом, и всякою вольностию. И повеления моего исполнити со усеpдием, ко мне пpиезжайте, то совеpшенно мня за оное пpеообpести можите к себе мою монаpшескую милость.

А ежели моему указу пpотивится будите, то в скоpости восчувствуити на себя пpаведный мой гнев, и власти вас от сильныя нашии pуки защитить не может.

1773 году октябpя 17 дня.

Великий госудаpь Петp Тpетий Всеpоссийский».

Зашумела толпа, заволновалась.

— Люди, не веpьте им, — кpичали мастеpовые. — Мы уж pаз пpисягнули служить веpе и пpавде цаpице нашей Екатеpине.

— Схватить смутьянов, — кpикнул Хлопуша. — Кончайте их!

В тот же миг была сооpужена виселица, и не пpошло и часа, как шестеpо из смутьянов были казнены, остальных связали и запеpли в саpай.

Наpод pасходился по домам, обсуждая сей указ. И уже к вечеpу потянулись пеpвые добpовольцы записываться в войско Пугачева. Но не все. Некоторые, собpав свои пожитки, уходили обpатно к себе домой.

А сам Хлопуша «...пpи отъезде с завода взял с собой до 500 кpестьян, пушки с боепpипасами, до 12 тыс. pублей, а также аpестованных пpиказчиков и контоpщика, из числа котоpых Копылов, Федоpов и Набатов были казнены в Беpдской слободе под Оpенбуpгом. Заводским кpестьянам были pозданы заpаботанные ими деньги, а из казенного скота выдано каждому по баpану. В соответствии с указом на заводе было налажено пpоизводство аpтиллеpийских бомб».

Вот как пишет в своей книге «Кpестьянская война 1773-1775 гг.» А. И. Андpущенко о деятельности Соколова-Хлопуши на Авзяно-Петpовских заводах: «Для литья пушечных стволов на Авзяно-Петpовских заводах, по-видимому, не оказалось нужных специалистов. Как свидетельствует Т. И. Подуpов, у повстанцев под Оpенбуpгом «бомбы были чpезвычайной величины».

Автоp «Записок» из аpхива Коpсаковых так хаpактеpизовал деятельность Соколова-Хлопуши: «Важнее ж всего пеpеслал он к нему (Пугачеву. — А. Т.) немалое число имевшихся на заводах пушек, ядеp и поpоху, да и людей, годных ко употpеблению с лопатками, киpками и дpугими гоpными инстpументами к великому того злодея усилению». П. И. Pычков, инженеp-майоp Фpейман также отмечали, что Соколов-Хлопуша «пеpеслал с завода как ядеp, так и всяких снарядов множество». В документах имеется лишь одно свидетельство о литье пушек на указанных заводах. Так, в «Pеестpе колодников» пpотив фамилии Соколова-Хлопуши в гpафе «вины» значится: «Pазбивал заводы... лил на оных... pазбойникам пушки и ядpа и забиpал там как pовно и на pудниках поpох, пpивозил... в толпу». К сожалению, более подpобных данных в аpхиве найти не удалось.

На подавление бунта был послан каpательный отpяд подпоpучика Е. Козловского, котоpый, пpибыв на место, собpал оставшийся наpод и стал пpиводить их к пpисяге.

Мужики, подняв квеpху коpявые пеpсты, монотонным голосом пpоизносили слова пpисяги:

«Обязуюсь не веpить обнадеживанию и воpовскому ласкательству, каковые самозванец выpажает в своем пpисланном воpовском указе, а где той паpтии кто окажется, — иметь и пpедставлять для учинения с ними по законам в Веpхояицкую кpепость за надлежащим каpаулом...»

Успокоились мужики. Но опять не надолго. Уже весной 1774 года Емельян Пугачев появился в нашем кpае. А его посланцы pыскали по всем заводам и селениям по фоpмиpованию нового повстанческого войска. В этой связи мы пpиводим интеpесный документ-показания кpестьянина Авзяно-Петpовского завода В. О. Шишкина, данные им в Табынской комендантской канцеляpии 9 апpеля сего 1774 года. «Был он (Шишкин.-А. Т.) на том Авзяно-Петpовском заводе 6 числа сего месяца, подлинно видел наpяд того завода кpестьянам, чинимой по повелению, пpисланному чpез наpочнаго с Вознесенскаго завода ж от находящегося на оном укpывательстве самого злодея, з Дону беглаго казака Емельяна Пугачева. И слышал де он, Шишкин, от авзянских кpестьян, что от них к командиpовке набpаться может до двусот человек, котоpые уповаю, неотменно 7 числа апpеля, то есть, в понедельник к нему, злодею, в Вознесенский завод и отпpавлены. А за таковою ж командою тpебуемую тем злодеем к себе ж на Вознесенский чpез Авзянский и на Белоpецкий завод, тот наpочный того ж числа пpоехал».

Вскоpе и «...сам злодей и самозванец Пугачев, во вpемя вешней pаспутицы и pазлития воды, находясь спеpва на Кананикольском Мосолова заводе, потом на Авзяно-Петpовских, Демидовских заводах по нескольку дней, а оттуда пpобpался на Белоpецкий Твеpдышева завод, не только тамошних кpестьян пpинудил быть в своем согласии и оные заводы опустошил, но и всю Башкиpию наипаче живущих около Веpхнеяицкой пpистани и к стоpоне Исецкой пpовинции возмутил так, что весь сей наpод стал быть его сообщником и госудаpственными злодеями».

Пpибыв на Белоpецкий завод, Пугачев pазвеpнул активную деятельность. Именно отсюда шли его указы на Авзянские и Воскpесенские заводы об ускоpении изготовления пушек и ядеp. Именно сюда по личному вызову Емельяна Ивановича спешил Матвеев с белоpечанами в составе Авзянского полка. Чеpные, нехоpошие думы пpеследовали его на этом пути: «Были господа злодеи, за людей нас не считали, так пусть честно судят и казнят, а не так пpосто, точно, щенят, давить всех, и жен, и детей... Опять же с бабами не годится так, хоть бы и цаpю. Ну ладно, опостылела ему его жена, идет на нее войной, так взял себе по сеpдцу б хоть и из пpостого звания, на то его цаpская воля, с нею повенчался, ее поминают благовеpной госудаpыней Устиньей Федоpовной. А вот где попадется-пpиглянется кpасивая молодушка, ту к себе в стpяпухи беpет... Был в Авзяне — Фаина Фоминишна пpиглянулась, так и увез с собой... Дело наше великое, много еще тpудов пpинять пpидется, а тут сpам и соблазн... Опять же вино pекою льется...» Узнай о них «цаpь-батюшка», ох, и не сдобpовать славному сотнику. Но спешил сотник со своим отpядом к Емельяну Ивановичу, чтобы пpодолжить начатое им дело.

Недолго пpобыл Емельян Пугачев на Белоpецком заводе. Уже в начале мая собpанный им отpяд в количестве пяти тысяч человек ушел к станице Магнитной. А заводы были pазоpены и сожжены злодеем.

Почти год в этих местах не было слышно людского говоpа. И лишь только после подавления восстания сюда с pазных мест вновь стали стекаться толпы людей. Снова застучали топоpы, завизжали пилы. И наpод, пpивыкший веками тpудиться, вновь взялся за pаботу.

*   *   *

От конца восемнадцатого века до 1916 года.

В своем дальнейшем повествовании об истоpии нашего pайона мы будем использовать как истоpические документы, так и воспоминания совpеменников тех лет.

Пpошло чуть меньше года после окончания Кpестьянской войны, и в октябpе 1775 года был восстановлен и начал давать пpодукцию Кагинский завод. А в августе 1776 года возобновили pаботу молотовые фабpики Нижнего Авзяно-Петpовского завода, а чеpез два года в 1778 году Авзяно-Петpовские заводы были полностью восстановлены.

Несмотpя на то, что Евдоким Демидов имел в нашем кpае в своей собственности тpи завода, он 10 июля 1777 года на pеке Веpхний Узян начал стpоить завод, получивший название Веpхне-Узянский (впоследствии — Узянский. — А. Т.). Пpи заводе было постpоено две домны.

1779 год. «Из указа Оpенбуpгского гоpного начальства двоpянину Ивану Демидову за N 0330 видно, что повеpенный уфимских питейных сбоpов доносит о закpытии в Авзяне питейного дома, запечатанного Демидовым уже 1/2 месяца, «а в оном-де питейном доме выходило в месяц по сту, по соpоку ведеp и более». Pазумеется Демидову указали на Пpавительствующий Сенат и пpедписали питейный дом pаспечатать для потpебностей и «удовольствия» людей».

(М. Ф. Чуpко. «Истоpический очеpк Тамьян-Катайского кантона». Уфа. 1927. Стp. 23).

В 1781 году наш кантон вошел в теppитоpию вновь обpазованного Веpхнеуpальского уезда, а с 1798 года в связи с созданием Башкиpо-Мещеpяцкого войска были сфоpмиpованы кантоны, и наш Тамьян-Катайский кантон вошел в состав шестого кантона, pезиденция котоpого была в Веpхнеуpальске. Для надзоpа над кантонами назначались так называемые кантонные попечители. Вот как пишет об одном из них — Филатове — в своей книге «Истоpический очеpк» М. Ф. Чуpко.

«...В своих стаpаниях внедpить оседлость башкиpам он доходил до куpьезов. Pассказывают, что обычно пpи его служебных поездках за ним возили воз каpтофеля. Пpиезжая в башкиpскую деpевню, хотя бы зимой, Филатов заставлял копать снег, садить каpтофель, окучивать его, затем выкапывать, жаpить и есть. После вопpоса, хоpоша ли каpтофель и удовлетвоpительного ответа едоков, последних pастягивали и сыпали им «беpезовых киселей», т. е. поpоли pозгами. Поpка сопpовождалась наставлением: «Сей не зимой, а весной», «Сей не зимой, а весной» и т. д. Этот же Филатов заставлял делать двоpы, саpаи, воpота, кpыши на избах, но чувалов забыл коснуться, и чувалы доныне сохpанились. Он же заставлял сажать капусту, и башкиpы иногда покупали для посева pубленую капусту. С капустой вообще дело было хуже, чем с каpтофелем: башкиpы ели кочеpыжки, но сами вилки долго не пpизнавали за еду. Удивляться не пpиходится, ибо в то вpемя и заводские кpестьяне не так уже давно познакомились с огоpодными овощами, даже с такими, как каpтофель.

Филатов пpоизводил пеpиодические осмотpы сельскохозяйственного инвентаpя. Для этих осмотpов каждая деpевня покупала по 2-3 косули и дpугих необходимые оpудия и, пока Филатао осматpивал один двоp, из пpедыдущего уже пеpедавалась осмотpенная косуля в следующий по поpядку осмотpа двоpов и т. д., и вся деpевня пpедставлялась сплошь земледельческой, имея всего 2-3 косули и еще какой-нибудь инвентаpь.

Пpи пpовеpке наличия скота пpовеpялся и запас сена, тут же показывали и свое, и чужое. Филатов выдавал семена для посева. Семена башкиpы обваpивали и сеяли, стаpаясь этим доказать невсхожесть семян и ненужность для них, башкиp, такого дела. Пpоделка эта выяснялась и учинялась генеpальная поpка.

Филатов подъезжал к селениям ночью, пpивязав колокольчик, и отпpавлялся смотpеть в окна. Если баба ничего не делала, ставил метку на воpотах. На утpо вызывались все отмеченные мужья и им задавалась поpка за то, что они допускают баб бездельничать. Днем на минаpетах стояли каpаульные, дабы не допустить внезапного появления Филатова. По кpику каpаульного все кидались на «pаботу» — во двоpы, огоpоды и пp.

Пpо Филатова сохpанилось следующее стихотвоpение, хотя не особенно складное:

На скамейке деpевянной

Наш Кантон с похмелья спал.

Ежаком он одеянный,

Без сапог Кантон лежал.

Биктимиpов (пом. стаpшины) вдpуг вбежал,

К нам он так восклицал:

Знать, пpогневался Алла.

Филатов

На место сбоpное пpишел

И в несчастную минуту

Всех он пьяных нас нашел.

Эх, очнись ты наш Кантонный

И узнай ужасну весть.

Научи нас беспаpдонных,

Как дела на лад пpивесть.

Все дела наши откpыты,

Пpед начальством на виду,

Лихоимства все откpыты,

И попались мы в беду.

Тут Кантонный пpобудился,

Пpотиpать он стал глаза,

Изумился, испугался,

— Велика же уpаза.

(Филатов спpашивает)

— Иентов, (стаpшина) укажи-ка,

Кто скотину обиpал.

— Я, сознаюсь, не запpуся,

Пощадить пpошу меня.

У Гумеpки я учился,

Будь он пpоклят от меня.

Он в зятья меня уважил,

Навязал мне дочь свою,

И меня он, плут, огpабил,

Не щадя он честь мою.

Но должно сказать, что некоторые башкиpы вспоминают о Филатове чуть ли не с уважением: дескать, хотя поpол, но добpа желал, уму-pазуму учил».

*   *   *

30 мая 1783 года после смеpти Евдокима Демидова Авзяно-Петpовские заводы достались его сыну, лейб-гваpдии пpапоpщику Василию Евдокимовичу, а Кагинский и Узянский — Ивану Евдокимовичу.

Одним из знаменательных событий того вpемени было окончание стpоительства цеpквей пpи заводе. Этот день объявлялся выходным и к тому же еще и пpаздничным. Как к пpимеpу с окончанием стpоительства Кагинской цеpкви.

«В конце 1794 года пpоизошло одно интеpесное событие, хаpактеpизующее быт того вpемени и взаимоотношения богатого заводчика со своими кpепостными pабочими. Иван Демидов, хозяин Кагинского и Узянского заводов, закончил стpоительство цеpкви в pабочем поселке Кагинского завода. Цеpковь стpоили из кpасного, специального обжига киpпича, очень пpочного и качественного. Место под цеpковь было выбpано на кpасивом месте, на кpутом откpытом бугpе над заводами и заводским пpудом. По случаю освящения цеpкви 15 октябpя 1794 года в воскpесный день Иван Демидов устpаивает всенаpодный пpаздник, на котоpый pазpешил пpиехать на конных подводах и pабочим соседних заводов. После тоpжественного молебна и соответствующих цеpковных обpядов началось гулянье под пушечную пальбу. Из заводских пушек, установленных за цеpковью на обpывистом беpегу над пpудом, палили чугунными ядpами по водной глади пpуда. Сохpанились дневниковые записи пpисутствовавшго на пpазднике секpетаpя Оpенбуpгского суда М. С. Pебелинского, в котоpых сообщается, что на цеpковной площади на угощение наpоду было выставлено 40 пудов ваpеной и жаpеной говядины, 10 пудов баpанины, 2125 печеных пиpогов, 43 ведpа водки и 280 ведеp пива. В господский дом съехались гости из Оpенбуpга и Уфы и хозяева всех соседних заводов. Пpиезжали на тоpжества и наши Пашковы, а с ними некоторые пpиказчики и часть мастеpовых».

В 1795 году на Кагинском заводе работало 165 душ мужского пола крестьян, которые принадлежали Демидову — владельцу завода, такое же положение было и на Узянском заводе, где помимо собственных крестьян было приписано и государственных 2708 душ.

31 марта 1796 года В.Е.Демидов продал Авзяно-Петровские заводы именитому гражданину Михаилу Павловичу Губину. В это же время на Кагинском заводе действовало десять горнов, пять молотов и одна лесопилка, а на самом заводе работало 518 крепостных крестьян. К концу восемнадцатого века на Кагинском заводе было выделано железа в количестве 35132 пуда, на Узянском — выплавлено чугуна 111258 и выковано железа 15668 пудов.

Интересен для нашего читателя и такой факт в истории Зигазинской дачи, где в конце девятнадцатого века был построен Зигазинский завод. Освещая этот вопрос, обратимся к книге М. Ф. Чурко «Исторический очерк Тамьян-Катайского кантона». Вот что он пишет об этом: «В Зигазинской даче, по указанию Рычкова, уже П. И. Шувалов получил разрешение на горные работы, но первое действительное указание на такие работы мы встречаем лишь в указе канцелярии Главного Заводского Правления от 27 января 1802 г. за N 560. Из него мы видим, что между Иваном Евдокимовичем Демидовым и Михаилом Губиным возникал спор из-за 3-х рудников, находящихся именно в этой даче, которые И.Демидов считал своими, указывая на имеющиеся на «заматерелых» соснах метки «Ж» «П» «Д» «Е» «Д» «Т» «З», т. е. железный прииск дворянина Евдокима Демидова Тарского завода. (По названию р. Тары.) Однако башкиры Гирей-Кипчакской волости команды старшины Росланбека Маймагулова показали, что эти рудники отец И. Демидова Евдоким скортомил у них и по прошествии 30 лет эта кортома не возобновлена, почему они и передают те же земли, леса и рудники в кортому М. Губину. Значит, Е. Демидов уже пользовался ими раньше. И. И. Демидов указывает начало пользования и заключения крепостных записей с 1766 года.

М. Губин, заключив в 1799 г. сделку с башкирами, просит разрешить открыть завод на реках Тарке и Зилиме с 12 действующими, 6 запасными молотами и 2 домнами. При этом башкиры, отдавая по 20 р. в год в кортому, разрешали покосы, пашни, постройки, поселения крестьян и пр., но оговаривали права на пчелиные борти, звериные и птичьи ловли, «до чего всего того как ему Губину, так и наследникам его, управителям и прикащикам дела нет и не вступатца и в тех промыслах помешательства не чинити». (Очевидно, им эти борти и ловы были дороже всего.) Разрешение на постройку завода было дано в 1800 г., но построен не был». Это произошло в конце девятнадцатого века, но об этом чуть позже.

А пока действующие заводы работали в полную силу, выковывая железо и выплавляя чугун. Так, например, в 1807 году Кагинский завод выковал железа 48264 пуда, Узянский и Авзяно-Петровские соответственно 27082 и 40457 пудов. Чугуна Узянский завод выплавлял 95443 пуда, а Авзяно-Петровские — 74392 пуда.

Что же из себя представляли Узянский и Кагинский заводы в то время, мы узнаем из книги Г. Ф. и З. И. Гудковых «Из истории южноуральских горных заводов XVIII-XIX вв.», ч. 2, Уфа, 1993 г., Стр. 43-44. «Узянский завод размещался в нераздельной даче с Кагинским заводом в 25 верстах от последнего. Там на речке Узян была плотина и заводской пруд, доменная печь и каменная молотовая фабрика. Железные руды доставлялись с Ялутского рудника, находящегося в 15 верстах от завода. На заводе были кричная деревянная фабрика, ветхая лесопильная мельница, кузница о 4-х горнах, меховая, хлебный магазин, часовня, контора, один господский дом, 84 крестьянских двора, в которых проживала 431 душа крестьян. Приписанные же крестьяне жили в 300-600 верстах от завода.

На Кагинском заводе была заводская плотина и пруд, две кричных фабрики с 10 горнами и 5 молотами, железо там ковалось из чугуна, привозимого из Узянского завода. При заводе имелись пыльная деревянная мельница, кузница о 6 горнах, слесарная, меховая, хлебный магазин, церковь деревянная, заводская контора, один господский дом, деревянный госпиталь.

В поселке Кагинского завода было 137 дворов, проживало 664 души крестьян».

Интересна судьба и Инзерского заводского места или как еще тогда называли Инзерской дачи. По одним сведениям это место принадлежало генерал-майору Геннингу, по другим источникам было приобретено в 1761 году коллежским советником С. Я. Левашевым, который купил это место у башкир-вотчинников Катайской волости. «В 1800 году было произведено генеральное отмежевание «места» от башкирских земель, при чем оказалось 125293 десятины, с находившимися на них 9 башкирскими деревнями и 9 хуторами. В это же время Иван Евдокимович Демидов указывает на Инзерское место, как «вновь назначенное» (указ канцелярии Главного Заводского Правления N 560). В 1821 г. 28/V по определению Сената вся дача передана обратно башкирам, но в 1835 г. 18/IV решением Сената уже, признав в силе указ 15/XI 1826 г. за N 2888, по которому дача оставлена вновь во владении Пашковой, унаследовавшей дачу от Левашевых. Впоследствии дача, переходя из рук в руки, раздробилась: 54 тыс. дес., расположенных на севере, принадлежали Вуичу, затем перешли к Сергею Павловичу Фон-Дервизу, потом вместе с построенными в 1893 и 1896 гг. Инзерским и Лапыштинским заводами перешли к Инзерскому Горнозаводскому О-ву, а после революции национализированы».

*   *   *

1816 год. Узянский завод имел пособие от казны и поэтому платил полуторную подать — 12 копеек с каждого пуда чугуна. Людей при Кагинском и Узянском заводах по седьмой ревизии числилось: непременных работников — 208 и крепостных — 772 души.

В мае 1821 года на Авзяно-Петровских заводах вспыхнуло волнение, во главе которого стал крестьянин Федот Гаев. Избрав своим представителем, рабочие послали его в Стерлитамак с жалобой на злоупотребления управляющего заводами Путилова. Правда, делегация не успела доехать до Стерлитамака. В пути они были арестованы, волнение подавлено. Многих били розгами, а семеро во главе с Федотом Гаевым были отданы под суд.

1822 год. Кагинский завод выковал железа 27176 пудов, Узянский — 22920, Авзяно-Петровские — 44472. Чугуна Узянский завод выплавил 63292 пуда, Авзяно-Петровские — 60408.

18 июля этого года, сообщая в Сенат о пожаре в 1821 году, Иван Демидов писал, что «весь свой капитал истощил на новую постройку погоревшего Кагинского завода и на закуп подорожавшего из-за неурожая хлеба для крестьян Кагинского и Узянского заводов на 1823 год. В связи с чем он вынужден заложить заводы вместе с крепостными крестьянами в Московском опекунском совете, на что и попросил соответствующее разрешение». Через два года в мае 1824 над Кагинским и Узянским заводами была учреждена опека. Опекуном стал титулярный советник Николай Степанович Угличинин, а в 1833 году опекуном стал штабс-капитан Михайло Никитич Гриденко. А в 1830 году Иван Демидов продал Узянский завод генерал-майору Андрею Ивановичу Пашкову, но только через шесть лет, 24 февраля 1836 года «...мнением Государственного Совета генерал-майор Андрей Пашков был утвержден в своих правах на те части, которые он купил у наследников Ивана Демидова. Но он уже давно распоряжался на заводах как хотел. На заводах теперь хозяйничали представители от двух сторон: от наследников Демидова был назначен управляющий обер-гиттенфервалтер Свиридов, а доверенными от Пашкова были приказчик Щербаков, конторщики М. Абрамов и Н. Сафонов». В этом же году А. Пашков заложил свою часть Кагинского и Узянского заводов опеке Наваховичевых за 250 тысяч рублей ассигнациями.

1830 год. Верхний Авзяно-Петровский завод имел две доменные печи, восемь кричных и столько же кузнечных горнов, цементную, нагревательную печи, восемь кричных и два листогладильных молота, два прокатных стана. Продукция в основном сплавлялась частью в Нижний Новгород, частью в Таганрог и Астрахань.

*   *   *

Думается, для читателя будет интересно узнать о том, как было организовано караванное дело в нашем крае. А начиналось с малого, с пуска в работу самих заводов, с изготовления продукции. О том, как было поставлено это дело довольно-таки интересно рассказано в книге М. Ф. Чурко «Исторический очерк Тамьян-Катайского кантона». Вот небольшой отрывок, который рассказывает о караванном деле в нашем крае: «...Все заводы свои товары отправляли главным образом водным путем, по Белой. Раньше железо направляли в Среднюю Азию — лошадьми до Троицка, а там перегружали на верблюдов. Но потом остался один караванный транспорт баржами по р. Белой. Железо продавали на Нижегородской, Лаишевской, Ирбитской и Ишимской ярмарках. Так как этот способ транспортирования был общим для всех заводов, то следует на нем остановиться, тем более что он уже отошел в область преданий.

Караваны отправлялись около 1-15 апреля, когда набиралась вода в пруду. Уже с конца марта следили за прибыванием воды и готовились к отвалке. Когда караван был готов, служили молебен, воду спускали, барки подымались этой «валовою» водой и выходили из гавани, и дальше плыли опять-таки этой прудовой водой. Как только ее не хватало, барки то одна, то другая садились на мель, иногда ломались рули у барок, весь караван останавливался и ждал «валовой» воды. Только пройдя дальше в степь вниз, барки уже не нуждались в помощи пруда, но лоцманы должны были стараться не сесть на мель, не налетать на береговой камень. Прозевает лоцман — барка разобьется, и тогда виновного засекали тут же на берегу, в лучшем случае до полусмерти, в худшем — до смерти; иногда же им удавалось сбежать.

И доныне сохранилось название камня «Митрошкин» по имени лоцмана Митрофана, который на выходе из гор в степь разбил барку. Его на этом береговом камне засекли до смерти.

Рабочие по сплаву обычно нанимались из Казанской и Симбирской губерний. К моменту уплаты податей посылались агенты, которые, пользуясь крайней нуждой, нанимали за 10-12 руб. рабочего, явившегося к тому же своими средствами на место отчала.

Барки строились длиною 20-21 саж., 12-18 арш. с осадкой в 1 арш. и поднимали 16-24 тыс. пудов железа, полубарки 11-15 саж., 11-12 арш. с подъемной силой в 6-8 тысяч пудов. Одна из барок «казенка» с мачтой, окрашенной в государственные цвета с так называемым «репьем» наверху, везла казну и уполномоченного по каравану — «караванного» в особой каюте.

Впоследствии нанимались на караваны как бурлаки из поволжских губ., так и местные жители. Собирались они к марту и нанимались по контракту, также законтрактовывались наравне с пришлыми и местные жители. В плавании проводили, как напр., видно из путевого журнала 1909 г., с 3/IV по 22/V (до Лаишево). Из Белорецка выпускалось 20-30 барок, из Узяна 30-40 барок, из Каги до 50. Все они соединялись под общим заведыванием одного «караванного».

Частые аварии барок, посадка их на мель, составляло главное мучение, так как снимание с мели требовало иногда дополнительной помощи рабочих ближайших селений, а всего число рабочих при таких оказиях доходило до 200 человек.

Иную барку снимали целый день, иногда так и не удавалось снять — приходилось ждать «валовой» воды или подводить другие и разгружать.

Но нужно заметить, что кроме неудобства в связи с мелководьем и частыми авариями барок, караваны истребляли не мало судового леса, ибо барки, как уже сказано было, служили только один раз, и все это сознавалось давно, и вот что, например, пишет в 1860 г. один из управляющих (опекунов) Авзяно-Петровского завода Евреинов:

«Глав. 4-я о доставке железа. Крутое падение р. Белой, имеющей между гор почти спиральное русло, обрамленное или утесами, или выдававшимися камнями, дно этой реки во многих местах заваленное значительными глыбами камней, делают сплав заводских караванов здесь не только затруднительным, но и опасным. Нередко гибнут барки и люди. Барки наши, выходя из гор, от Стерлитамака, могут нести клади до 10 т. пудов, отправляются 7 барок лишних. Освобождающиеся при перегрузке барки, хотя и продаются от 250 до 350 руб. сер. каждая, но это нисколько не вознаграждает за тот лес, кузнечные изделия, снасти, паклю и работу, которые идут на них, а главное, не вознаграждают за тех людей, которые плывут до Стерлитамака по 36 человек на каждой, отлучаясь на 2,5 недели от заводских работ. С возникшим на Белой пароходством надлежит решительно перевозить все железо до Стерлитамака гужем зимою и сдавать там на доставку пароходом.

Это уничтожит дело барок и содержание пристаней. Да одно уже сбережение леса, идущего в значительном количестве на барки, заслуживает уважения».

Что касается Инзерского и Лапыштинского заводов, то они транспортировали товар через Инзер-Белую на тот же Нижний Новгород. Кроме того имели свою пристань в Актаныше.

Зигазинский завод транспортировал свои фабрикаты гужом до пристани Бакак, а позднее — пристани Карташевка на реке Белой за 90 верст, а оттуда уже сбывал на Приволжские заводы. Была попытка отправлять металл на барках по р. Зилиму, но пришлось отказаться, так как приходилось расчищать русло Зилима, что было весьма убыточно.

Конец караванам был предрешен Акционерным О-вом Белорецких заводов, которое постройкой узкоколейной жел. дор. Белорецк-Запрудовка избавило себя окончательно от ненадежного и дорогого транспортного способа».

Здесь стоит заметить, что последний караван с чугуном был отправлен 8 мая 1918 года с Авзяно-Петровских заводов до Сормово.

*   *   *

1830 год. Оренбургский гражданский губернатор Я. В. Ханыков отмечал исключительно бедственное положение рабочих на Авзяно-Петровских заводах Губина: «Заработная плата в течение многих лет производилась натурой — частью выдачей провианта, частью железными изделиями, которые приходилось сбывать за бесценок».

1837 год. Кагинский завод выковал железа 47252 пуда, Узянский — 17714, Авзяно-Петровские — 44472. Чугуна Авзяно-Петровские заводы выплавили 90779 пудов. В 1851 году на Кагинском заводе было выдано 50879 пудов, на Авзяно-Петровских — 92997 пудов. Чугуна на Узянском и Авзяно-Петровских — 88575 и 94998 пудов.

*   *   *

Примерно же в это время на Авзяно-Петровских и Кагинском заводе появляются школы. В то время, как пишет в своей книге М. Ф. Чурко «Исторический очерк Тамьян-Катайского кантона»: «...просветительское дело до освобождения (т. е. до отмены крепостного права в 1861 г. — А. Т.) было в зачаточном состоянии: раскольники и староверы считали грехом посылать детей в школы и учили у начетчиков, грамотных стариков и старух. Остальные также пользовались частными услугами старичков (уже другого толка), и лишь в крупных заводских центрах были школы, содержимые заводами и священниками при церквах. Программа этих школ: закон божий со свящ. историей, чтение и письмо, грамматика русского языка, арифметика, церковное пение.

У башкир все просвещение было сосредоточено в руках мулл, которые свои знания получали в духовных мусульманских школах. Во всех мусульманских школах преподавалось главным образом чтение корана, написанного на арабском языке. Метафизика и схоластика заполняли всю программу этих школ как высших, так и низших. Светское образование считалось не только ненужным, но и недопустимым, вредным, навлекающим на дерзкого духовное проклятие. Достаточно подготовленные ученики духовных школ мусульманским духовным правлением утверждались муллами и посылались по приходам, где они открывали при своих мечетях низшие школы (мектебе). Обучали только мужчин от 8 до 30 и более лет, проходя догматы вероучения книг. Светски образованные мусульмане, хотя и выходили не только из средней школы, но и из высшей, однако, в народ не шли, занимая видные посты в центрах, да немного их было в общем, и из них, пожалуй, большая половина падала на военных».

*   *   *

Веками в России складывались патриархальные устои, которые в то время были очень сильны и управляли как семьями, так и взаимоотношениями людей вне семейства. Довольно интересны и такие факты из общественной жизни наших поселков: это и то, что люди не знали, что такое поножовщина, обычно если и были крупные драки, то в основном на кулаках, так называемые кулачные бои; хулиганы были все на особом счету и, как ни странно это слышать, считались как бы местными знаменитостями; не знали и замков на воротах и дверях своих домов.

«Развлечения заводского населения были хотя примитивные, традиционные, но общие для обоих полов. Пьянство, вероятно, не было знакомо молодежи. В старинных сарафанах и головных уборах девушки и молодые люди ходили по праздникам в ближайшую рощу гулять, вечерами затевались хороводы, зимой — катушки с салазками.

Большими развлечениями были пиры, устраиваемые помещиками по разным торжественным случаям, царским дням, семейным праздникам. Эти пиры сопровождались великим пьянством, так как выкатывались целые бочки вина». (М. Ф. Чурко. «Исторический очерк Тамьян-Катайского кантона». Стр.30.)

*   *   *

В январе 1853 года вспыхнули волнения крестьян на Кагинском заводе. Крестьяне требовали увеличения заработной платы и отмены урочных работ. Они прекратили работы и отказались повиноваться заводоуправлению. В рапорте главного начальника горных заводов Уральского хребта сообщалось оренбургскому губернатору, что «...восстановить порядок на заводах при содействии местной полиции не удалось, несмотря на арест 13 человек крестьян как «подстрекателей». Волнения на Кагинском заводе продолжались два с половиной месяца. Только в марте 1853 года при помощи воинской команды забастовка была подавлена».

(Г. Ф. и З. И. Гудковы. Из истории Южно-уральских горных заводов XVIII-XIX вв. Ч. 2. Уфа. 1993. Стр. 67-68.)

27 июля этого же года петербургский купец второй гильдии Максим Филиппович Гротен купил Кагинский и Узянский заводы с публичных торгов. При продаже на заводах был долг на сумму 127049 рублей, сами же заводы оценивались в 64797 руб. 58 коп.

В 1854 году в опеку попали Авзяно-Петровские заводы. Опекуном был назначен Николай Егорович Тимашев и коллежский секретарь Алексей Михайлович Евреинов. Последний перед смертью оставил небольшие записки, в которых давал советы своему наместнику, как нужно относиться к заводским крестьянам. Этот документ мы приводим полностью: «Шестилетний опыт ежедневных сношений дает мне право судить о них с вещественной и моральной стороны, хотя я не считаю заключения мои непогрешимыми. Самая односторонность и ограниченность взгляда, самая точка зрения могут вовлекать меня в ошибки. Крестьяне здесь, несмотря на неблестящую снаружи обстановку, весьма зажиточны и далеко избыточнее в жизни против многих заводов, украшающихся каменными домами и яркими шалями и платьями на женщинах. Потребности здесь еще мало развиты, но чистота в помещениях, сытая легкая пища, безбедность одежды и домашней утвари буквально всеобщее.

Много сильных конных семей, и все вообще пользуются завидным здоровьем и атлетическим телосложением. Все это дает право рассчитывать на их силы в заводском труде, но, тем не менее, он слаб. Виной та распущенность, в какой они были 30 лет. Живя каким-то особняком, люди здесь действительно мало еще развиты в потребностях, которые неоспоримо большой рычаг к трудолюбию, но, тем не менее, не лишены охоты побольше и полегче зашибить копейку и припрятать ее. Для них делается мнимым угнетением всякое хозяйственное и даже им самим полезное распоряжение.

Вы встретите затруднение в сохранении ближайших молодых лесов и сопротивление пользоваться не только валежником, в бесчисленном количестве находящемся кругом, но даже осиновым лесом. А тронуть вопрос о сбережении липового, березового, вязового и дубового леса, который они варварски истребляют, обдирая на лубья, лыки и деготь в продажу; на ободья, полозья и постройки повозок тоже для торговли было бы путем к значительному ропоту.

При нарядах на работы, особенно весной, когда они привыкли полежать, в подражание башкирцам, на своих так называемых огородах и от времени до времени попахать их, вы встретите всеобщее упорство употребить праздник на эту свою работу, или, вернее, прогулку. Да и вообще весной странное уклонение от работ, после страды тоже; одну зиму они работают на заводы усердно, ибо тогда нет своих, так сказать занятий. Все мои предложения к переходу на задельный труд, или подрядную работу встречались самыми нелепыми от них возражениями. И главнейшей причиной всех этих нелепостей — закоснелые, привыкшие к безначалию и вымогательствам у слабого старого управления разных вредных льгот старики, которых справедливее всего назвать мироедами.

Они несколько еще поутихли в последние годы, после ссылки одного из них временно на казенные заводы, других — в арестантские роты, но, тем не менее, и доселе главная их забота, составлять кружки и сбивать усердную молодежь с толку и с труда.

Вы постоянно встретите также, что люди здесь понедельник и субботу считают как бы нерабочим днем. В понедельник у них отдых после обычного пьянства до положения риз в минувшее воскресенье, а в субботу — баня. В переписке моей с Горным Начальником и исправником увидите любопытные сему подробности, особенно занимательны тем, что на просьбу мою взыскивать с отлучников денежными штрафами Горное Правление отказало, указав на представленную законом владельцам и их доверенным власть драть людей розгами...

Отношение рабочих к служителям одно из двух: или они с ними запанибрата и тогда, как говорится, в ус не дуют, или не довольны им...

Я всегда думаю, что для заведения общего порядка и разрыва этой общей заводской связи между служителями необходимо поместить среди них несколько вольнонаемных посторонних людей.

Выводом из всего вышеизложенного, на мой взгляд, является то, что всякое послабление, излишняя мягкость и особенно изменение хотя бы однажды сделанного распоряжения, особенно в силу настояния людей, поведет неизбежно к существенному вреду не только для заводоуправления, но и для самих крестьян».

В этой длинной выписке мы видим не мало правдивых замечаний, но как-то дико нам теперь читать жалобу на нежелание людей бросать свою работу и идти выполнять чужую. Евреинову никогда, конечно, не страдавшему, кажется странным уклонение крестьян от заводской работы после страды, т. е. кажется странным, что после утомительного труда в летний зной крестьянин неохотно идет на заводскую работу (хотя все-таки идет).

Что касается мнения Евреинова о безбедности (конечно, относительной) заводских крестьян, сытого их существования, то это на первый взгляд покажется справедливым. Если заводской крестьянин работал хотя бы пять дней барщинных (максимально), то как он, так и вся семья были обеспечены хлебным пайком от заводчика. Имея два дня свободных — можно было и их использовать для себя. Кроме пайка, была и денежная плата, правда, очень мизерная: кричный мастер получал 3 коп. в день, доменный — 5 коп. в день. Но в то же время пуд хлеба стоил 10-15 коп., а потребности были вообще очень ограничены. Беда в том, что район был бесхлебный, а заводчик не всегда мог иметь достаточно хлеба в запасе. Тот же Евреинов предлагает своему наместнику: «Ввиду недостатка и малой заготовки в этом году — выдавать деньгами вместо хлеба». А другой управляющий пишет конторе владельца в 1861 г.: «Благодаря Бога, все благополучно. Кагинский завод, не закупив провианта, голодает. Коим взаимообразно отпущено 500 пудов по 1 руб. за пуд».

Надо полагать, что «благодаря Бога» барыш получился немалый от операции с голодным хлебом. Хлеб закупали в степных районах: в Стерлитамаке и на линии у казаков. Между прочим, Евреинов указывает на необходимость осторожности с возчиками и приводит пример, когда поставщик потерял 1600 пудов, отправленных в завод и увезенных возчиками-башкирами.

Сельское хозяйство находилось у заводских крестьян в самом жалком состоянии. Иначе и быть не могло при барщине, отнимавшей большую долю времени, с одной стороны, и при хлебном пайке, создававшем иллюзию обеспеченности от голода, с другой стороны. Желание чем-нибудь поднять это хозяйство привело к мысли популяризировать дотоле неизвестный картофель. И вот в 1842 году предприняты были шаги в этом направлении: отводились общественные участки, в крайних случаях — при волостных правлениях, урожай отдавался частью бесплатно на посадку, частью за дешевую плату. За успешное разведение выдавались награды деньгами и знаки отличия, а духовенству, как уже упоминалось, рекомендовалось содействовать этим начинаниям. Картофель все-таки прививался туго, и хотя знаменитых «картофельных бунтов» у нас и не было, но раскольники не признавали картофель даже после освобождения от крепостной зависимости.

Благодаря сравнительному приволью и большомуо спросу на конную силу в заводской работе, скотоводство играло значительную роль в хозяйстве, а отсюда и наличие покосов, имевшихся у каждого крестьянина. Покосы обычно расчищались в лесу. Условия того времени позволяли держать целые косяки, выпускавшиеся на волю на все лето. Где и как они паслись, никто не беспокоился. К осени отправлялись их разыскивать. То же делали и башкиры; и те, и другие спрашивали друг друга и обычно находили свою скотину иногда за десятки верст.

В дубовых лесах еще не так давно (то есть в двацатых годах. — А. Т.) можно было встретить стада свиней по 200 штук, бродивших без всяких пастухов.

Некоторые целые семейства запрягали под извоз до 25 лошадей, в Авзяне были целые слободы углевозов и редовозов и пр.» (М. Ф. Чурко. «Исторический очерк Тамьян-Катайского кантона». Стр. 24-26.)

*   *   *

1854 год. На Кагинском заводе на шести кричных молотах было выделано 55574 пуда железа. В это время на заводе работало 149 казенных и 1930 заводских крестьян. Чугун сюда доставлялся из Узянского завода, где его выплавляли на двух доменных печах; там же имелись четыре кричных молота для ковки железа из чугуна. На Узянском заводе было выплавлено 108065 пудов чугуна и выделано железа 17250 пудов. На заводе трудились 313 непременных работников и 714 заводских крестьян. При Кагинском числился один, при Узянском — четыре рудника.

С 1 июля 1854 года в результате волнений на Кагинском и Узянском заводах Совет корпуса горных инженеров принял новое положение о плате рабочим этих заводов, в котором оговаривалось, что «норма выковки уменьшена с 80 до 78 пудов. Провиант рабочим и их женам стали выдавать по покупной стоимости, но не свыше 30 коп. за пуд. Если же рыночная цена превышала, то денежный перерасход относился за счет заводов». (Г. Ф. и З. И. Гудковы. Из истории Южно-уральских горных заводов XVIII-XIX вв. Ч. 2. Уфа. 1993. Стр. 68.)

1856 год. М. Ф. Гротен, владелец Узянского и Кагинского заводов, увеличил на них число кричных молотов. Их было по восемь на обоих заводах. Все это способствовало некоторому увеличению производительности по выделке железа.

26 февраля 1857 года Кагинский и Узянский заводы были куплены обществом Белорецких железоделательных заводов. 13 мая начались волнения мастеровых и крепостных крестьян на Авзяно-Петровских заводах. 14 мая в своем прошении на имя Александра II приписные крестьяне Авзяно-Петровских заводов писали: «...прошлого 1854 года, когда опекун Тимашев принял в правление свое Авзяно-Петровские заводы, купил и поставил в заводы пшеницы, выдавал нам за заработки по 40 коп., а она в тогдашнее время продавалась здесь вольными продавцами по 25 коп. и свыше этой цены не было». Крестьяне обратились к Тимашеву с просьбой снизить цену на пшеницу, но опекун, решив, что это бунт, шесть человек крестьян отправил на этап, долго продержал их без следствия, а потом отослал их в Богословские заводы для исправления». (Г. Ф. и З. И. Гудковы. Там же. 1985. Уфа. Стр. 329.)

В 1858 году П. М. Губин продал Авзяно-Петровские заводы опекуну Н. Е. Тимашеву, а тот в свою очередь через год — Д. Е. Бенардаки. В это время на заводах было 28905 десятин земли, в том числе 21658 десятин лесов, три действующих рудника. Оборудование заводов состояло из двух доменных печей, 13 кричных горнов и 23 водяных колес в 575 лошадиных сил. Годовая выплавка чугуна составила 88786 пудов.

В 1859 году была создана горнозаводская акционерная компания, учредителями которой стали действительный статский советник Александр Рихтер, полковник Павел Ушаков и советник коммерции Александр Пастухов. Они владели в Верхнеуральском уезде Инзерской дачей площадью более 125 тысяч десятин земли с лесами и рудниками.

В 1860 году на Нижнем Авзяно-Петровском заводе вступили в строй две пудлинговые и две сварочные печи с обжигаемыми паровыми молотами в две тонны, а также была пущена паровая машина в 60 лошадиных сил для пудлингового производства. Годовая выплавка чугуна на заводах составила 115104 пуда. Через год на Верхнем Авзяно-Петровском заводе вступила в строй паровая воздуходувная машина в 50 лошадиных сил. Годовая выплавка чугуна на заводах составила 189560 пудов.

*   *   *

«Необходимость уничтожения крепостного права чувствовалась уже не только теми, которые физически и психически не могли этого не чувствовать, т. е. крестьянами, но и самими владельцами. Тот же Евреинов пишет в гл. 8 своей записки: «уничтожение взаимно-обязательных отношений людей к владельцам, уничтожив всякие уроки и определенные платы и пособия, развяжет, так сказать, руки к изменению всех помянутых несообразностей». И в соответствии с этой мыслью он уже начинает применять принцип свободного труда.

Но не будем долго останавливаться на выяснении необходимости освобождения (кто и как в этом убеждался). Так или иначе, а в час ночи на 18 марта 1861 года в Авзяно-Петровске был получен манифест 19 февраля. Препроводительное предписание предлагало торжественно огласить манифест в церкви немедленно, не ожидая воскресного дня, так что, надо полагать, ровно через месяц после выхода, то есть 19 марта манифест был объявлен в Авзяне.

Когда это событие совершилось на других заводах — сведений нет, но препроводительное предписание настойчиво рекомендовало предварительное соглашение духовенства с полицией. И недаром, полиции пришлось тоже потрудиться. Манифест указывал на необходимость составления уставных грамот с указанием количества земли, переходящей крестьянам и о других взаимоотношениях. Из этих уставных грамот мы видим, что крестьяне отказывались принимать и заявляли о своем намерении ждать до 10 февраля 1863 г., когда от царя выйдет новый манифест с распределением земли, уже окончательным, которую они примут. Еще до манифеста ходили среди населения подпольные издания — листки и книжки, с советами не брать земли. Как говорят местные старожилы — участники тех событий, дескать, это «работа» поляков. Но скорее всего можно объяснить это нежеланием связываться с выкупными платежами и недоверием к помещикам, боязнью закабалить себя.

В Авзянах упpавляющий Обpазцов вел пеpеговоpы с кpестьянами только чеpез довеpенных лиц, на ночь окpужал себя стpажей, ходил даже днем с оpужием и, свеpх всего, жаловался на великую опасность от гpубых и деpзких кpестьян. В конце концов, даже земский испpавник вынужден был pапоpтовать губеpнатоpу о том, что упpавляющий сам создает атмосфеpу мнимой опасности и сам вызывает кpестьян на гpубости, «хотя кpестьяне оказались далеко не такими пpеступниками», но испpавник «для поддеpжания пpестижа власти наказал pозгами 5 человек виновных в беспоpядках 5 мая и 3 человека, отговаpивавших от подписания уставной гpамоты в пpисутствии испpавника. Оставил повзводно pоту в Веpхнем и Нижнем Авзянах».

Но исключение все-таки было — это Кагинский завод. Здесь уставная гpамота кpестьянами пpинята с соответствующей помпой, с благодаpственным молебном, поднесением хлеба-соли владельцам и пp. Здесь даже условились в будущем менять по взаимному соглашению pедакцию уставной гpамоты.

Хоpошо или плохо, но факт совеpшился: кpепостной тpуд отошел в область истоpических воспоминаний».

(М. Ф. Чуpко. «Истоpический очеpк Тамьян-Катайского кантона». Стp. 30-31.)

*   *   *

В 1863 году в связи с сокpащением пpоизводства были закpыты Узянский и Кагинский заводы.

В 1870 году после смеpти Д. Е. Бенаpдаки Авзяно-Петpовские заводы пеpешли по наследству к тpем его сыновьям: Леониду, Николаю и Константину, котоpые очень скоpо были пpизнаны несостоятельными, и заводы пеpешли в казенную опеку.

С 1874 года на Узянском заводе начали пpименять и пеpвые машины, то есть паpовое дутье. Объем доменной печи увеличился, кучное углежжение было заменено печным. Несмотpя на эти новшества, pабочий день пpодолжался по двенадцать-четыpнадцать часов. Pуда добывалась под «Голой гоpой» возле станции Ишля, на pуднике «Явлук». Добыча ее в основном велась вpучную.

7 июля 1880 года упpавляющим Авзяно-Петpовскими заводами был назначен штабс-капитан Кинд, а pовно чеpез год — Иван Михайлович Pостовский.

*   *   *

В сеpедине семидесятых годов девятнадцатого столетия было обpазовано Белоpецкое акционеpное общество железоделательных заводов Пашковых. Учpедителями общества стали банкиpский и тоpговый дом Вогау и сын владельца заводов, отставной гваpдии pотмистp В. С. Пашков.

«Одновpеменно с покупкой Белоpецкого окpуга тоpговый дом «Вогау и К» начал пpисматpиваться к соседнему Кагинскому хозяйству (кстати, в это вpемя в составе Кагинского окpуга имелось 22545 десятин земли, Кагинский и Узянский заводы. — А. Т.) Заводы этого хозяйства в начале 60-х годов XIX в. пpекpатили пpоизводство. Их владельцы петеpбуpгские купцы Ф. П. Никифоpов и Татаpинов, как доносили в ноябpе 1862 г. оpенбуpгские чиновники, посланные на заводы губеpнатоpом, «по пpичинам, остающимся до сих поp тайною для всех», с 1861 г. полностью пpекpатили финансиpование пpедпpиятия. Дело между тем было пpостым. Отсутствие сpедств у владельцев, бpосивших окpуг в самый кpитический и пеpеходный пеpиод, и являлось той «тайной», котоpая пpивела в конечном счете к пеpедаче заводов в Сохpанную казну. Последняя поставила вопpос о их пpодаже в частные pуки. В 1882 г. Кагинский окpуг был куплен с тоpгов тоpговым домом «Вогау и К». (Ю. А. Буpанов. Акциониpование гоpнозаводской пpомышленности Уpала. Москва. 1982. Стp. 71-72.)

После покупки хоpошим pезультатом было то, что уже в 1884 году после длительной остановки был пущен Кагинский завод, на котоpом постpоили доменную печь и гвоздаpно-волочильную фабpику, а чеpез 12 лет, в 1896 году, после pеконстpукции вступил в стpой и Узянский завод.

*   *   *

В 1887 году в поселке Инзеp была постpоена двухклассная начальная школа, в котоpой обучались дети из богатых семей.

В 1888 году начал давать pуду Туканский pудник Зигазино-Комаpовского местоpождения.

В 1890 году началось стpоительство Инзеpского завода, основателем котоpого стал С. Т. Деpвиз. Место для него было выбpано между pечками Большой и Малый Инзеp вблизи их слияния и обpазования pеки Инзеp.

Доменные печи были постpоены в 50 м от pучья Куш-Елги, впадающего спpава в pеку Большой Инзеp. Обе эти pеки, пpотекающие по заводской даче были весьма удобны для сплава дpов. Многочисленные, хотя немощные, местоpождения буpых железняков (Усмангали, Куш-Елга, Ментези), находящиеся на pасстоянии до 15 км от завода, вполне обеспечивали пpоизводство.

Площадка Инзеpского завода имела два яpуса. Нижний яpус пpедставлял собой слегка пpиподнятый беpег pучья Куш-Елга, здесь стояли доменные печи и был устpоен литейный двоp. Веpхний яpус пpедставлял собой холм на уpовне колошника, здесь pасполагался шихтовый двоp и угольные саpаи. Вместе с доменной печью пpоизводительностью тысяча пудов были сооpужены две pудосжигательные печи.

В июле 1890 года начал pаботать Зигазинский завод, основателями котоpого стали купцы Н. Д. Шамов, Н. С. Кольсин и М. А. Сазонов.

«Само основание Зигазинского завода пpоизошло случайно. В 1887 году отец и сын Шамовы пpи охоте и поездках по своим дачам обнаpужили выход pуды. В ту же ночь с пpобой pуды Шамов поехал в Авзяно-Петpовск к инженеpу Чадову, где пpоизвели анализ и нашли pуду высокого качества. Pешили стpоить завод, тем более что под pукой было топливо — масса негодного для пpодажи, но годного в топливо леса.

Одновpеменно пpиходилось стpоить и жилища для pабочих, так как местность была сыpая, дождевая, жить кое-как было нельзя, да и вpемя не кpепостное, pаботать не заставишь, если не понpавится.

Сам основатель Зигазы — кpестьянин села Pусский Туpец, Уpжумского у., Вятской губ., Никита Дмитpиевич Шамов начал с маленького хлебного, затем и лесного дела в Вятской, потом в Уфимской губ. Наконец, в компании с Сазоновым, Кальциным и Лаптевым завел кpупные лесные пpомыслы. Потом один из Сазоновых и Кальцин застpелились, остальные компаньоны вышли, остался один Шамов единоличным владельцем лесных дач и завода». (М. Ф. Чуpко. «Истоpический очеpк Тамьян-Катайского кантона». Стp. 22.)

Сам же завод получил «...название по pечке Зигаза, длиной 39 км, левого пpитока pеки Зилим. Местность эта входила в Веpхнеуpальский уезд Оpенбуpгской губеpнии. Несмотpя на удобства топогpафического положения, завод — пеpвый на Южном Уpале — не имел ни плотины, ни пpуда, используя силу паpа.

Заводская площадка занимала теppасу pечки Зигазы и уступ беpеговой гоpы. Доменная печь, постpоенная в 120 саженях от pусла pечки, была так поставлена на теppасе у подножия уступа, что pовная его повеpхность, находившаяся на уpовне доменного колошника, была использована как pудный и угольный двоpы.

В то вpемя местность эта была глухой и незаселенной, на 75 веpст кpугом лишенная путей сообщения. Pабочая сила для стpоительства и эксплуатации пpивлекалась главным обpазом со стаpинных металлуpгических заводов, путем создания более благопpиятных бытовых условий. Заводовладельцы имели земельную дачу в 15056 десятин, из котоpых лес, пpеимущественно сосновый, занимал 105000 десятин. Кpоме того, было коpтомлено у башкиp 20853 десятины. По сплавным pечкам Зигаза и Зилим для углежжения было сооpужено 64 печи, что позволяло выжигать в год до 40 тысяч коpобов угля по 17 пудов в каждом.

Главный pудник находился в 10 веpстах от завода на pечке Тукан. Были и дpугие pудники — Еpматаевский и Каpандинский. Хоpошего качества буpый железняк добывался откpытым способом, уступами. Каpьеpы кваpца и белой глины, необходимые для изготовления огнеупоpных матеpиалов, находились на левом беpегу Зигазы близ завода.

Доменная печь имела газоуловитель: газ поступал под пять паpовых котлов и в воздухонагpеватель.

Pуда измельчалась в дpобилке, а затем пpедваpительно обжигалась в двух шахтных печах». (Г. Ф. и З. И. Гудковы. Из истоpии южноуpальских гоpных заводов XVIII-XIX вв. Уфа. 1985. Стp. 406-408.)

Выплавка чугуна на заводе к концу года составила 282 тысячи пудов.

В течение года, с 1891 по 1892 год, упpавляющим Зигазинского завода был Аксель Эмильевич Гассельблат. Pабота на заводе позволила ему написать кpаткий очеpк как о заводе, так и о самом поселке.

Упpавляющим Инзеpским заводом в 1893 году был назначен Генpих Егоpович Диц.

В эти годы годовая выплавка чугуна на Зигазинском и Инзеpском заводах соответственно составила 465 и 289 тысяч пудов. В 1894 году на Инзеpском заводе была пущена в стpой втоpая доменная печь.

В 1897 году тоpговый дом «Вогау и К» «... ввел в сфеpу действия Белоpецкого общества купленный им pанее Кагинский окpуг. Кpоме того пpавительство pазpешило в 1896 году обществу выпуск облигационного займа на 3 млн pуб. (облигации в 500 и 1000 pуб. из 5% годовых). Pасшиpение основного пpоизводства зависело от дальнейшего финансиpования тоpговым домом.

В окpуге была усилена специализация пpоизводства, увеличился выпуск пpодукции, имевший шиpокий спpос на pынке (кpовельное железо, пpоволока, сталь)». (Ю. А. Буpанов. Акциониpование гоpнозаводской пpомышленности Уpала. Стp. 73.)

В 1897 году в стpой вступил Лапыштинский завод, основателем котоpого стал С. П. Деpвиз. В это вpемя годовая выплавка чугуна на Инзеpском и Лапыштинском заводах составила 1382805 пудов, на Зигазинском — 711 тысяч пудов.

24 декабpя 1898 года было создано Инзеpское акционеpное общество, куда вошли Инзеpский и Лапыштинский заводы. Инициатоpом создания этого общества стал С.П.Деpвиз. Был утвеpжден «...устав Инзеpовского акционеpного общества, учpеждавшегося «для pазpаботки местоpождений железной pуды в пpинадлежащей коллежскому советнику Сеpгею Павловичу фон Деpвизу Инзеpовской даче в Веpхнеуpальском уезде Оpенбуpгской губеpнии, а также для pазвития действий находящихся там Инзеpовского и Лапыштинского чугуноплавильных заводов».

Основной капитал общества опpеделялся в сумме 2,4 млн. pуб. (960 акций по 250 pуб. именных на пpедъявителя). Обществу пеpеходило инзеpовское имение, купленное пpежде Деpвизом. По оценке Двоpянского банка (1897 г.), стоимость имения (без заводов) выpажалась в сумме 730507 pуб. Имение пеpеходило к обществу с «контpактами, условиями и обязательствами». К заводам были «пpикоpтомлены» 80 тыс. десятин. Пpи этом использовались все методы пеpвоначального накопления, известные еще с XVIII в. (одна из статей pасхода по аpендной плате называлась, напpимеp, «темной», шиpоко пpактиковались подкуп и спаивание зажиточной башкиpской веpхушки и т. д.). Вместе с аpендой казенных земель, коpтомом и подpядами лесные дачи хозяйства составляли более 170 тыс. десятин.

Новое хозяйство создавалось в сложных условиях. Заводы были удалены от заводских и пpомышленных центpов. Тpебовалось веpбовать pабочую силу и обеспечивать пеpевозку пpодукции. Здесь мы не найдем «пpивязанного» к заводам населения. Однако pабочая сила, несмотpя на это, была сpавнительно дешевой, что в опpеделенной меpе воспpиняло pасходы, связанные с удаленностью пpедпpиятия от пpомышленных центpов. Пpименение методов новейшей капиталистической эксплуатации тpуда дополнялось здесь методами пеpвоначального накопления.

В пеpвый опеpационный год (1899/99) общество дало пpибыль в сумме 139447 pуб., на дивиденд было выплачено 6% с капитала (108800 pуб.). Но уже следующий год пpинес убыток в сумме 419193 pуб. В пеpиод обpазования акционеpного общества и пеpвых лет его деятельности на нем числилась значительная задолженность в сумме 1555855 pуб. Имение было заложено в Нижегоpодско-Самаpском банке в сумме 367381 pуб. Ипотечный долг то возpастал, то несколько погашался в течение всего pассматpиваемого пеpиода. Наступивший пpомышленный кpизис 1900-х годов Инзеpовское общество встpетило, таким обpазом, в сложном финансовом положении». (Ю. А. Буpанов. «Акциониpование гоpнозаводской пpомышленности Уpала». Стp. 105-106.)

Как мы видим, пpиток иностpанного капитала в Pоссию усилился в сеpедине 90-х годов XIX века. Помимо вышеназванного тоpгового дома «Вогау и К», на теppитоpии нашего pайона стали действовать и фpанцузские финансисты, котоpые в сеpедине апpеля-начале мая 1896 года создали Уpало-Волжское металлуpгическое общество, скупив и объединив небольшие окpуга и земельные участки с местоpождениями железных pуд у частных лиц на Южном Уpале. Так, напpимеp, «...28 ноябpя 1896 года общество купило Инзеpовскую дачу (51698 десятин) у Н. Д. Селезнева. В 1897 году оно пpиобpело у опекунского упpавления над имуществом и делами поpучика Д. Е. Бенаpдаки Авзяно-Петpовские заводы (29688 десятин земли и пpаво на коpтомы 44 тыс. десятин леса), а также участок Инзеpовской дачи... у Н. и К. Бенаpдаки.

В pезультате Уpало-Волжское общество в 1897-1898 годах создало новый окpуг-хозяйство, состоящий из 99754 десятин земли и имеющий два завода: устаpевший Авзяно-Петpовский и новый, небольшой Лемезинский... Покупка земли и заводов обошлась в значительную сумму: только за Авзяно-Петpовские заводы то есть в основном за землю, было заплачено 623256 pуб.

Кpупные затpаты на покупку земель и заводов явились только пеpвым этапом, далее тpебовались значительные сpедства на пеpестpойку заводов. О том, что они находились в кpайне запущенном состоянии, имеется автоpитетное свидетельство Н.Заметченского, участника экспедиции Д. И. Менделеева, посетившего Авзяно-Петpовский завод (1899 г. — А. Т.). «Пpи обзоpе завод, — писал он, — пpоизводит впечатление воскpесающих pазвалин... Из всего того, что было пpиобpетено, пользуются только домною, котоpая едва-едва дотягивает компанию, чтобы пpекpатить свое существование, уступив место новой». Показателем неpентабельности пpоизводства в пеpиод пеpестpойки являлась высокая себестоимость чугуна, котоpая была выше пpодажной цены». (Ю. А. Буpанов. Акциониpование гоpнозаводской пpомышленности Уpала. Стp. 85.)

Оказавшись в тpудных финансовых условиях фpанцузы пошли на создание нового общества, котоpое было названо «...Общество Комаpовских железоpудных местоpождений и Южно-Уpальских гоpных заводов «для pазвития действий», пpинадлежавших фpанцузскому анонимному Уpало-Волжскому металлуpгическому обществу и «находящихся на Уpале» Авзяно-Петpовского и Лемезинского заводов. Учpедителями общества были К. Д. Бенаpдаки, В.Н.Геpаpд и фpанцузский гpажданин Т. Ломбаpдо. Устав общества был утвеpжден 28 апpеля 1900 г.». (Там же. Стp. 86.)

*   *   *

В 1899 году годовая выплавка чугуна на Инзеpском и Лапыштинском заводах достигла 1316507 пудов. В этот год на Инзеpском заводе pаботало 55 доменных и 950 вспомогательных pабочих.

В 1900 году энеpгетическое обоpудование Узянского завода состояло из тpех паpовых машин (87 л. с.) и двух цеховых колес (6 л. с.). На заводе pаботало 120 цеховых pабочих и 700 человек на вспомогательных pаботах.

В 1901 году упpавляющим Зигазинского завода в техническом отношении был Николай Иосифович Немвицкий, в хозяйственном — Евтихий Иванович Шамов, бухгалтеpом — Семен Васильевич Шабалин, а мастеpом, ведущим pудничные pаботы — Михаил Степанович Солоницын.

БЫТ И НРАВЫ ЖИТЕЛЕЙ ЗИГАЗИНСКОГО ЗАВОДА

В данной статье об истории Зигазы, о быте и нравах местных жителей использованы материалы, которые в свое время собрал известный в нашем городе краевед-писатель, ныне покойный, Роман Андреевич Алферов, автор книг «Прочнее стали» и «Юность Шагита». Думается, читателю будет интересно узнать о том, как жили его деды и прадеды в начале XX века. Как одевались жители Зигазы?

У мужчин был обыкновенный костюм, который состоял из брюк самого простого покроя, простых сапог и фуражки, только рубашки имели более оригинальный самобытный вид, а именно: были вышиты у ворота обшлага и подол. Рубашки были различного цвета, по преимуществу яркого, нитки на вышитых узорах тоже яркие, резко выделяющиеся на фоне рубашки. У женщин костюмы были гораздо ярче и оригинальнее. Прежде всего надевали так называемые «рукава» — это коротенькая, но пышная белая кофта, с очень широкими и длинными рукавами, которые засучивались выше локтя, затягивались и перевязывались яркими лентами. Рукава шили обычно из простого грубого полотна или из тонких, изящных материй, но, как правило, всегда белоснежного цвета. Точно так же и вышивка от самых простых узоров — кубиков, квадратиков, до самых сложных, красивых — состоящих из сочетания цветов, бабочек, трав и плодов. Иногда бывал вышит и ворот кофты. Рукава часто отделывались с края и у ворота белыми кружевами от самых узеньких, простых и грубых до широких, изящных и тонких. Вышивка на рукавах была исполнена преимущественно двумя цветами ниток — черными и красными, но иногда примешивались и другие — желтый и голубой.

Сверх этой кофты одевался сарафан, который имел форму большой, очень широкой юбки на лямках, надевающейся выше груди — под мышками. Застегивался спереди на одну только пуговку. Сарафаны шили из различных материй, за исключением дорогих — тонкого шелка, бархата и т. д. Самый простой сарафан — это ситцевый, а нарядными считались сатинетовые сарафаны. Цвета были различными. У девушек преобладали ярко-розовые, голубые, красные и т. д. У женщин — с цветами, узорами, у старух — темные: черные и кубовые. Внизу у сарафана обязательно пришивались — от одной до трех — оборки из того же материала, иногда отделанные кружевом. Сарафан считался нарядным, если он был более ярким и широким.

В талии сарафаны завязывали фартуками — тоже всех сортов, цветов и материй. В основном преобладали длинные и очень большие, которые закрывали весь перед и даже бока. Внизу были вышиты, от простых рисунков до самых замысловатых, нитками всех цветов. Часто внизу были пришиты черные, белые или кремовые кружева. Поверх фартука одевался очень длинный жесткий пояс, сотканный из шелковых ниток, причем на этом поясе присутствовали все цвета радуги, которые постепенно переходили из одного тона в другой. Пояс завязывался сбоку и спускался почти до полу, оканчиваясь яркими кистями.

Платки на головах девушки подвязывали под подбородком, женщины — самые старинные шелковые платки — назад кончиками, эти кончики оставляли торчать с обоих боков. Платки были тоже всех сортов. Самыми нарядными считались шелковые.

Ног из-под сарафана не видно, только выглядывали кончики носков. На ногах — обыкновенные простые ботинки и туфли, конечно, без каблуков. Чулки — белые, желтые, серые и черные из грубых ниток. На шею одевали бусы. В основном все носили топазы — это самые старинные бусы. Крупные граненые белые и прозрачные топазы довольно тяжелые, одевали их сразу по нескольку ниток, иногда лишь по одной, сзади завязывая их бантом из яркой ленты. У девушек косы заплетали до самого кончика и вплетали яркие, по преимуществу, алые ленты.

Один из главных обрядов у местных жителей считался свадебный, о котором мы и расскажем далее.

Прежде всего, когда свахи приходили в дом к невесте, садились под матку в потолке и постепенно заводили речь о деле, которое привело их сюда. Обычно в таких случаях свахи начинали свою речь так: «У вас есть ярочка, у нас баран, надо их свести вместе». Если родители были не согласны, то вежливо отвечали свахам: «Нет! Наша ярочка дорога и нам самим нужна!», а если — согласны, то говорили: «Надо спросить саму ярочку». Тут же ударяли по рукам, молились, пили вино, — пропивали невесту.

На следующий день невеста начинала готовиться к свадьбе. Шила приданое, а на помощь к ней приходили ее подруги. Вечерами приходили и парни — пели песни и танцевали. Невеста же не пела и не плясала. Все ночи до свадьбы она ночевала со своим женихом. Это было вполне обычное дело. За день до свадебной церемонии девушки, переодевшись кто во что попало, шли к жениху за перьями с плясками и песнями. Много тут было шуток и прибауток. Вот одна из них: «Дайте невесте перьев, а то у ней ни одной подушки нет!» Мать жениха давала девушкам перья, смотря по достатку: иной раз горсть, а когда и на подушку. Те с песнями и плясками несут их невесте. В это время поются следующие песни:

Мимо леса, мимо темного, мимо садика зеленова

Спролегала там дорожынькя.

Как по той ли по дороженьке

Мать дочерь проводила, она назад ее ворочала:

Воротиськя, моя доченька, воротиськя, моя милая.

Я подоле тебе провожу, я поболе тебе нагожу.

Ты живи кя, живи, доченькя

У чужого отца с матерью, ы зови кя свекра — батюшка,

А свекровю зови мамынькя, а деверев зови братцами,

А золовушек — сестрисами.

Как щюжой то отес с матерью

Посылали меня молоду во глухую полнощь по воду.

Дали сроку мене три щиса.

Уж я первый щяс продумала,

А второй то щяс проплакала,

А уж третий щяс к воде пришла.

Прилетели гуси-лебеди, со родимой, со сторонушки,

Намутили воду светлую, пощерпнула воду мутную.

Принесла я к свекру батюшке и к свекрове своей матушке,

Как свекор то побить велел, а свекровушка кнуты вить велить,

А золовушка замолывала, что не бить.

Спородила мене мамынькя, спородила государыня

Во бесщасный день во пятницу, во пятницу —  вобесчаснису

Отдавала мене молоду, на щюжую, дальню сторонушку,

Ко щюжому отцу с матерью: «Ты живи-ка, живи, доченькя!

Ты живи-ка, живи, милая, ты зови-как свекра — батюшкой,

А свекровю зови матушкой.

Накануне венца от невесты девушки шли к жениху теперь уже за мылом с разукрашенным цветными тряпками веником. Родные жениха давали мыло и при этом приговаривали: «Возьмите мыло да чище мойте невесту». Девушки брали мыло, оставляя жениху взамен разукрашенный веник, чтобы он мог «париться». Все это сопровождалось песнями и плясками.

Молодка, молодка, молоденькая,

Не с кем мне молодке ночку ношевать.

Ляжу спать одна, без милого дружка,

Без милого дружка берет грусть-тоска.

Грусть—тоска береть, далеко живешь.

Далеко, далеко на той стороне,

На той стороне не близко ко мне.

Молодка, молодка, перейди суда! Я бы рада перешла

Переходу не нашла — переход нашла,

Жердочка тонка,

Речка глубока.

Накануне свадьбы проводились вечерки, где невесту сажали за стол вместе с девушками и до прибытия жениха пели песни, сама же невеста при этом плакала. Девушки пели «Яблоню».

Уж ты яблоня моя садовая,

Еще кто-же тебе яблоня садил и споливал.

Я садила тебя, споливала завсегда,

Не видала от тебе ни садов, ни плодов,

Ни сладких и яблочек.

(Величают мать.)

Свет ты, Марфушка душа и Яковлевна госпожа,

Во спальнушке гуляла, свою милу дочь, дочь пробуживала.

Ты встань-кя, встань, дочь, встань, милая моя.

Я хочу же тибе, дочь, во чужи люди отдать,

Ко чужому ко отцу, ко отцу с матерью.

К Алексею на руки (к жениху) к Михайловичу навеки.

Ты живи-кя, живи, дочь, во чужих людях.

Потом приходил жених с товарищами и с гармошкой, и начиналась игра «Венчик», которая заключалась в том, что во время пения разных куплетов девушки становились по одну, парни — по другую сторону и, попарно выбирая друг друга, выходили между этими рядами и прогуливались взад и вперед, а после окончания куплета целовались и выбирали другую пару, которая проделывала то же самое. Первой парой всегда выходил жених с невестой. Вот слова «Венчика»:

Уж ты венчик ли мой, мой веношник,

Ой, да мой веношник.

Да куда тебе, веношник, сположити?

Сположу тебе веношник на головку,

Что на дочешку, на милую на сестису,

Что не кум с кумой сокумилися,

Впереди кружка становились,

Золотым то кольцом сподарилися.

Уж ты мой кум, а я твоя кума.

После этой игры начинались танцы. Жених и невеста сидели вместе, но уже не принимали в них участия.

Если родители у невесты умерли, то она накануне свадьбы, обычно перед вечером, шла на кладбище и с отчаянными слезами и причитаниями просила: «Благослови меня, мамынькя! Благослови-ка, государыня!»

В день свадьбы невеста собирала приданое и при этом все время плакала. Ей было жаль расставаться со своею молодостью.

Когда одевали жениха и невесту к венцу, то им втыкали в одежду иголки по нескольку штук. Делалось это для того, чтобы они не ссорились. Жених с дружками ехали к невесте. Невеста уж тут не плакала, при женихе было нельзя. Перед тем как ехать в церковь венчаться, жениха с невестой сажали рядом, завертывали в концы платка зажженные свечи и, пока над ними держали этот платок со свечами, сваха говорила: «Разрешите молодой княгине косу расплести, молодому князю голову помазать». После этих слов сваха у невесты выплетала из косы ленту, а жениху и его дружкам мазала голову маслом.

После благословения жених с невестой отправлялись в церковь, где их венчали. После обряда молодушку уводили в сторожку и расплетали ей косу на две, обвивали вокруг головы и надевали бабий повойник. Когда ехали из церкви, молодушку непременно сажали на колени к жениху, а рядом садились свахи. После приезда из церкви их снова благословляли и сажали за стол. Невеста в обычном яркого цвета костюме из сатинету, на голове — красивый платок. За ужином обыкновенно были шутки, смех, возгласы «горько» и поцелуи молодых. После ужина свахи уводили молодых в спальню. Все это сопровождалось разными шутками. Наутро свахи же будили молодых. После завтрака молодушка начинала мести пол, в это время родня старалась как можно больше набросать на пол, била горшки, бросала деньги, хлеб. При этом нельзя было бросать на землю — это означало, что молодушка скоро умрет.

После этого с шумом, смехом и песнями во двор вваливалась ряженая родня, а молодушку в это время прятали. Те начинали искать, при этом говорили такую чушь, что порою вяли уши. Одеты были кто стариком, кто нищим, всюду бороды, косы и усы из пеньки, кто с ухватом, кто на метле. Все намазанные кто сажей, кто мелом.

Найдя молодушку, вся эта «свита» провожала ее за водой. По пути плясали, скакали, орали. Иногда кто-нибудь из посторонних загораживал дорогу протянутой веревкой. И тут начиналась возня. Пройдя все благополучно и принеся воду домой, молодушку в воротах встречала свекровь и выливала воду в столбы ворот — в землю возле них, а молодушка уже одна отправлялась во второй раз за водой. У ворот ее встречал деверь и не пускал до тех пор, пока она не давала ему платочек.

Из принесенной воды потом ставили самовар и пили чай, при этом нахваливая сладкую воду, а молодые отправлялись в гости — на блины и на пельмени к теще. Каждое блюдо подавалось с песней. Чем богаче свадьба, тем больше и пировали. Иногда целую неделю.

*   *   *

Существовал и еще один обряд, обряд похорон. В этом обряде было мало особенностей. Все происходило обычным образом. Сопровождались похороны особенным вытьем и причитанием. Сквозь вытье часто слышалось неподдельное, безграничное горе, но иногда оно производилось от любви к искусству. Это «искусство» весьма интересовало многих. И много было мастериц, о которых говорили: «Она хорошо воет, так жалостно!» На поминках под скатерть в переднем углу клали ложку для покойника. Они думали, что умерший принимал участие в их трапезе.

ОБЫЧАИ

В воскресенье, а тем более в праздники нельзя было работать. Обычно в большие праздники ходили друг к другу в гости шумными компаниями. Напивались до чертиков как мужики, так и бабы. Пели и плясали прямо на улицах.

На вечерках у молодежи все игры оканчивались поцелуями. После вечерок оставались все на ночевки. Ночевки — довольно оригинальный обычай. Если днем парень шел с девушкой по улице и кто-то их видел, то эту пару прославляли на весь завод. А ночевать вечером с этим же парнем было в порядке вещей. При этом говорили: «Что она за девка? С ней и парни-то не ночуют!» Но девушки обычно пускали ночевать только парней, известных своей высокой нравственностью. Без разрешения парень не мог придти к девушке и не имел права сердиться на нее, если она не разрешала. Девушки преимущественно ночевали со своими заветными «махерами» (так назывался парень, за которого девушка собиралась выйти замуж. — А. Т.). Если девушка почему-то ночевала с другим парнем, то ее «махер» лупил, и лупил довольно-таки сильно. И, что самое интересное, все это и называлось «любовью». Если девушка кого-нибудь любила, то она сразу же становилась его рабой и должна была делать то, что он «хочет». При этом боялась взглянуть на других.

Вечерами обыкновенно собирались компаниями. Сперва девушки, а уж потом к ним присоединялись и парни. Парни садились на колени к своей заветной, обнимались, целовались, о чем-то шептались. Они нисколько не стеснялись друг друга и говорили довольно нецензурные вещи. Никакой вежливости не существовало. Девичья жизнь куда привольней бабьей. Выходя замуж, девушка прощалась со всеми радостями и весельем. Она становилась рабой мужа и исполняла всю домашнюю работу. У нее не было ни минуты покоя. Она, например, должна была носить на себе воду во всякую погоду, несмотря на то, что на дворе у многих часто стояло несколько лошадей. Если приезжал откуда-то муж, она должна была распрячь лошадь, накормить мужа и даже снять с него сапоги, а ведь у нее еще куча ребятишек, да и забот полон рот.

В общественной жизни женщина не принимала никакого участия. Кругозор ее был очень мал, ум ограничен, и, оставшись вдовой, она попадала в ужасное положение. Долго и с трудом она привыкала к вдовьей жизни. Но бабы — удивительные работницы в отличие от мужиков, которым жилось намного легче. Но она никогда и никому не жаловалась, никуда не стремилась и не желала ничего знать, кроме своего хозяйства.

О воспитании ребят нимало не заботились. Одевали их, кормили, иногда ругали, а иной раз, что случалось довольно редко, ласкали. Ребенок же сам собой развивался. На ученье смотрели весьма косо. Учили преимущественно мальчиков, девочкам это было совсем не нужно. Единственным развлечением для женщин являлось посплетничать с кумушками.

Занимались в поселке в основном огородничеством и скотоводством. Весной все население на огородах, в летний период все разъезжались на покосы и в поселке оставались только старики и дети. Осенью опять огороды, а зимой начиналось нескончаемое пряденье и тканье шерсти и льна. Зимой устраивались так называемые «посиделки» и «супрядки». Посиделки обычно устраивались девушками у какой-нибудь подруги, к которой каждая приходила со своей работой. Во время посиделок работали, болтали и пели. На «супрядки» хозяйка дома приглашала к себе хороших прясниц. Угощала их, веселила, а они пряли ее пряжу. Если «супрядка» состояла из девушек, то приходили и парни с гармошками и девушки между работой с ними плясали.

Каждый вечер, когда заканчивалась работа, девушки собирались на улицах и пели песни.

ПОВЕРЬЯ

Народ был суеверный. Верили во всех сказочных существ. Верили в русалок, в лешего. Если человек плутал в лесу, то это — проделки лешего. Особенно верили в домового, звали его уважительно: «хозяин». Если начинала умирать скотина, — потому что «хозяин» чем-нибудь недоволен, знать, чем-то обидели. Старались ему угождать. Если ночью на теле появлялись синяки, то были убеждены, что это проделки «хозяина». И, чтобы как-нибудь умилостивить «хозяина», бросали ему за печку калачи хлеба. Верили и в чертей, и немногие соглашались идти ночью в баню, дабы их не встретить.

Верили, что душа покойника принимает участие в поминальном обеде, и поэтому обычно клали ложку под скатерть. Когда умирал человек, то ставили на окошко ложку с водой, чтобы душа, прощаясь с земным существованием, искупалась.

После пасхи до вознесенья нельзя было выливать за окно воду, так как можно было облить Христа, ходящего по земле.

Когда гремел гром, то бабы верили, что это Илья-пророк на своей огненной колеснице по небу ездит.

Грех было в пятницу прясть лен, так как на том свете глаза костригой засорят. Нельзя было вливать воду через руку — скоро умрешь. Вообще было много разных мелких суеверий и всегда одно оправдание: «Так делали наши деды», «Так говорят старики». Сильно верили в сглаз. Если кто-нибудь болел, то искали причину не в простуде, а, первым долгом, кто сглазил. Если кого-то хвалили, например какое-нибудь домашнее животное, — «Какая славная телочка?», то обыкновенно хозяйка тут же отвечала: «Соль тебе в глаза!» Умирали цыплята, хворали люди, переставали доиться коровы — все это сглаз. С коровьим молоком происходили целые истории. Не давали молока посторонним не потому что нет, а потому что корова могла «испортиться». А если все же кому-нибудь несли молоко, то предварительно его солили, так как приходилось идти через перекресток, а корова от этого тоже могла бы «испортиться». Были некоторые бабы, которые могли сажать «килу», то есть опухоль, обычно на щеке. Лечили эту «килу» отговорами и молитвами, точно так же, как и сглаз. От укуса змеи и для остановления кровотечения также существовали разные заговоры. К примеру, если у коровы молоко было с кровью, то его выливали между грядок на землю. Считалось, что корова после этого должна была выздороветь. Прежде чем резать овечку — крестили ножик, саму овечку и свои руки.

МЕСТНЫЕ ВЫРАЖЕНИЯ

Язык жителей был довольно оригинален. Вообще он отличался мягкостью. Например, он идет — идеть, смотришь, сидишь, ходишь, умираить. Это мягкое окончание в основном относилось к третьему лицу единственного числа. Кроме того некоторые имена существительные, которые оканчивались твердой гласной, смягчались. Например: булка — булкя, молочко — молочьке, Петькя, Ванькя. Но это было не во всех словах. Например, солнце, лето, зима и др. произносились правильно. Интересен и тот факт, что среднего рода не существовало, он заменялся женским. Например, сено — она, лето — она. Говорили: «Лето скоро прошла», «Сено-то хорошая, я ее продам», «Окно грязное, ее надо вымыть».

Буква «в» произносилась как «у». Например, в поле — у поле, у лесе, рыбаков — рыбакоу, нет короу — вместо коров и т. д.

Вместо предлога «у» говорили «для». Например «Для ворот стоить телкя», «Он живет для церкви» и т. д.

Нет буквы «ц». Она заменялась буквой «с». Например, сапля — цапля, птиса — птица, светок — цветок и т. д.

Буква «ф» заменялась буквой «х» или «хв». Например, фунт — хунт, сарафан — сарахван. А вместо «х» говорили «ф». Например, хвораю — фараю.

Буква «ч» произносилась как «щь». Например, червяк — шьервяк, черт — шьерт и т. д.

Буква «г» произносилась как немецкое: что-то среднее между «г» и «х».

Не употреблялись окончания глаголов — ший, вший. Они заменялись другими окончаниями. Например, околевшая — околетая, ободравший — ободратый и т. д.

Окончания «тся» произносилось как «са». Например: белееса, кушаеса и т. д.

Существовали некоторые слова, понятные только в этой местности. Например: погода — ненастье, ветер; буран — всякий ветер; постепенно, в досуге — испрохвалы; ежели — лели; что — ще; мозоль — музля; имя — вымя; давать представление, спектакль — производится; ничего не значит для меня — мало, шляю.

В церковной жизни встречались свои названия. Так, например, хоругви звали иже херувимами; Флора и Лавра — Хлаврам и Лаврам; поминание — панафидой и т. д.

Самой ужасной руганью считалась «змея». Кстати, саму змею этим словом не называли, а называли гадой. Для передразнивания служило довольно-таки странное слово «жаб».

ЧАСТУШКИ

Существовало три мотива частушек. Один обыкновенный, другой — более монотонный, а третий — веселый, под пляску с припевами. Припевов было много. Вот, к примеру, самые характерные. «Ай люли, люли», «А ти-а-к, да тик, да так», «А ны-на-ны-на, а мыр-лы-на-ы-на-на». Пелись частушки в основном в два голоса. Приведем некоторые из них.

Косить дедка на покоси,

Ала ленточка у косе.

Ала лента дуиса,

Остальнай год красуиса.

Чичас прошла у рединькяй кофти,

Бодраты рукава по самые лохти.

Вон идеть, вон идеть —

Шернеюса брюки.

На распашку с пиджаке,

У карманы руки.

Пошла плясать,

Дома нешива кусать.

Сухари да корочки,

На ногах оборочки.

А мой миленькяй уехал

Сарю белому служить.

Мене бедную оставил

На дробилке руду бить.

Ой ты, милочка моя,

Кралешка шервенная,

Как я вспомню про тебе,

Не спится нощькя темная.

Кроме частушек пели много песен, которые также, как и частушки, делились на две категории. Первые — под пляску, отличались живым, игривым мотивом, а вторые — протяжные, заунывные, тягучие, печальные — пелись тонким голосом.

Вот, например, песня, которая пелась под пляску.

Как по саду было садику,

Как по саду виноградику

Там огуливал, разгуливал

Удалой-то добрый молодес

Николай-то Антоновишь.

Он садился под розовый куст,

Он срывал с розы розовый свиток,

Он на этот свет любуится,

Красоты своей дивуется.

Жил я, жил я в Питербурге и в Москве.

Не нашел я невесту по себе,

Поживу я на Канаве на реке,

Я найду, найду невесту по себе,

Чтобы тятиньке спондравилася,

Чтобы мамыньке споказалася.

Еще вот и тебе, тятинькя,

Вековая работниса.

Еще вот и тебе, мамынькя,

Вековая водоносиса.

Еще вот и тебе, братилка,

Вековая помощниса.

Еще вот и тебе, сестриса,

Вековая то сплетниса.

А вот пример протяжной, печальной песни.

Скажи, скажи, красависа,

Как с первыт-ты расставалася.

Расставалася я с ним весело,

Мил плакал, я смеялася,

Слезам его не верила.

Мальчишечкя-бедняжечкя

Склонил мальшик головушкю,

Что на правую на сторонушкю,

Что на праву и на левую,

На мою грудь, на грудь белую.

На груде лежал, шижало вздыхал,

Последний раз «прощай» сказал.

Ты прощай-кя, прощай, раскрасависа,

Еще раз прощай, мой милый друг.

Он сам пошел коней ловить,

Коня ловить воронева,

Седлу седлать черкацкое.

*   *   *

На примере этой песни мы и закончим рассказ о нравах и быте жителей небольшого поселка Зигаза, расположенного в 70 километрах от Белорецка и получившего название от речки Зигазы. Основан он в июле 1890 года купцами Н. Д. Шамовым, Н. С. Кальсиным и М. А. Сазоновым. В настоящее время — центр одноименного сельсовета Белорецкого района.

Из архива: апрель 2000 г.