№2.2024. Анатолий Чечуха. Легенды и были улицы Бекетовской

Приведу фрагмент речи члена-секретаря Уфимского статистического комитета, Николая Александровича Гурвича, произнесённой им на торжественном заседании в честь трёхсотлетия Уфы 9 июля 1886 года: «Город Уфа выстроен по плану, Высочайше утвержденному 16-го марта 1819 года. Из числа улиц некоторые сохранили до сих пор свои исторические названия, а именно: Казанская, Голубиная, Лазаретная, Бекетовская – в честь благодетельницы города г[оспо]жи Бекетовой, выстроившей целую слободу для бедных погорельцев после опустошительного пожара 1819 года».

Немного арифметики: согласно сведениям З. И. Гудковой, в 1772 году на заводах, принадлежавших братьям Твердышевым и Ивану Мясникову, было выплавлено только меди 43 тысячи пудов. Казна принимала её «по 5 рублей 50 копеек с пуда». А были ещё и железоделательные заводы. Наследницами же всего этого хозяйства стали четыре дочери Мясникова, одной из которых была и Ирина Ивановна Бекетова.

После победы пролетарской революции дворянская благотворительность из моды вышла, и потому уже в 20-е годы прошлого века за улицей закрепилось новое название – Социалистическая. А в середине 30-х всем «стало ясно», что заозёрную часть улицы надо назвать Миасской. В результате, вполне в духе антикоммунистического агитпропа уфимская Социалистическая стала вести к… кладбищу, хоть и закрытому.

До самого конца ХIX века здесь проходила граница Уфы. Стояли ворота, увенчанные головой Иоанна Предтечи, за воротами открывался вид на приземистую, пирамидальной формы церковку (была освящена в 1845-м). А вокруг неё – царство мёртвых – Ивановское (или Иоанновское) кладбище. Вечный покой здесь обретали самые видные жители города – дворяне и купцы. «Меня обрядили, положили под образ. На грудь положили небольшой финифтяный образ Тихона Задонского. Мать молилась, а кто-то из близких поехал к Ивану Предтече заказать могилу возле дедушки…» – писал о том, как его чуть не похоронили, сын купца и внук Уфимского городского головы Михаил Васильевич Нестеров.

В 1924-м смерть одного человека в далёкой Москве спровоцировала начало конца обители покоя: для памятника вождю мирового пролетариата на Базарной площади понадобился мрамор, «каменоломню» нашли на противоположном конце улицы Бекетовской – под натиском мозолистых рук строителей нового мира «мир насилия» стал рушиться. Были разграблены надгробия могил «бывших эксплуататоров», не могущих уже ни ответить, ни хотя бы возразить. В «безбожную» пятилетку (1932–1937 гг.) была снесена и церковь, священнослужители репрессированы.

И получается, что открытый в августе 1958 года Дворец пионеров и школьников стоит прямо на месте могил и уничтоженной церкви. Впрочем, ничего удивительного здесь нет, потому что и двести лет назад уфимцы строили дома на месте заброшенных кладбищ. Пример? Да пожалуйста!

Есть в русском языке такое слово – божедомка (вспомните, например, московскую Божедомку), так в старину называли место для погребения тех, кто умер без покаяния и причастия – «невольных», или «заложных», людей – удавленников, утопленников, замёрзших, самоубийц, странников и др. Как пишут М. Роднов и В. Буравцов, «в рукописных материалах уфимского городского головы Д. Волкова говорится, что в районе нынешней улицы Ленина от Коммунистической и дальше в сторону Бекетовской (Мустая Карима) находилось древнее «скудельное поле» или «Божий дом». Получается, что первый квартал застройки нашей Бекетовской (на чётной стороне) мог вполне оказаться божедомским. И как знать, вполне возможно, что и один из первых уфимских кинотеатров «Фурор» (в советские годы «Салават») был устроен купцами Поповыми как раз на территории давно заброшенной и забытой божедомки.

Но кто такие эти Поповы? Ввести в тему проще всего цитатой из воспоминаний о 1870-х годах всё того же М. В. Нестерова. «Вот Вера Трифоновна Попова с детками выехала в четырёхместных санях, обитых малиновым бархатом, на своих гнедых, старых конях “в дышло”… Она – “головиха”. Супруг её Павел Васильевич, второе трёхлетие сидит головой в Уфе, и кто не знает, что настоящая-то голова – у головихи, Веры Трифоновны. Павел Васильевич тихий, смиренный, а она – она боевая...»

В Уфимском уезде у Веры Трифоновны был Алексеевский винокуренный завод, на котором ежегодно вырабатывалось около семи тысяч вёдер вина, имела она и пивоваренный завод в Уфе, на котором ежегодно изготавливали до девяти тысяч вёдер пива. Торговали Поповы и в Гостином дворе, в основном хлебом и лесоматериалами. Им же принадлежало несколько пароходов на уфимской пристани – «Ост» (кое-кто ещё помнит, что именно на нём в Уфу в июне 1900 г. приезжал В. И. Ленин), «Амур», «Латник», «Царица», «Златоуст», «Императрица», «Царь» и «Урал». Кстати, именно на «Урале» 14-летним подростком работал матросом Минигали Шаймуратов. А в июле 1918 г. большевики использовали пароход как тягач для плавучей тюрьмы-баржи с уфимскими заложниками.

Огромная усадьба Поповых занимала значительную часть квартала в начале улицы Бекетовской. Уже в 1852 г. там стояли два каменных дома, а к середине 1866 г. они были либо перестроены, либо на их месте выстроены новые (это видно на фотографии из альбома, преподнесённого в 1867 г. императору Александру II). Второй этаж углового дома использовался в качестве гостиницы (в 1908-м – «Номера А. П. Попова», позже – «Оренбургские номера», а в конце 1920-х – «Астория»).

С появлением в 1902-м в городе передвижного «биоскопа» или «электробиографа» (у кино тогда ещё не было постоянного названия), а затем и стационарных кинотеатров, В. Т. Попова одно из принадлежавших ей зданий по улице Бекетовской решила переоборудовать под сулившее большие прибыли новое заведение. Так в конце 1908 года в одном из её домов появился кинотеатр «Фурор» (в советское время «Горн», позже «Салават», сейчас от здания практически ничего не осталось). К сожалению, ни одного дореволюционного снимка «Фурора» на Бекетовской не сохранилось, во всяком случае, мне они не известны.

Дома Поповых стояли (некоторые и доныне стоят) в первом квартале улицы. Сюда мы ещё вернёмся, а пока порассуждаем о том, где улица кончается. Точнее, когда-то кончалась, ведь далеко не всегда она «растворялась» в деревьях Ивановского кладбища и парка общества трезвости (ныне имени Якутова). Рассматриваю уфимскую открытку почти столетней давности. И хотя подпись на ней вполне понятна – «Вид с конца Социалистической улицы. № 51», далеко не все сразу узнают то место, что почти сто лет назад запечатлел фотограф (скорее всего, этот был Степан Стива или работник его фотоартели). Для тех, кто ещё не понял, о чём речь, прямо скажу: да, это всё она же – наша Бекетовская, которая восемь десятилетий была Социалистической, а с мая 2006 года носит имя народного поэта Башкирии Мустая Карима.

Немного о большой серии открыток, в которую входит и та, что лежит у меня на столе. В конце 20-х годов прошлого века в городах СССР были образованы советы по шефству над деревней (помните лозунг – «Смычка города с деревней»?). В целях агитации шефсоветам было предоставлено право издательской деятельности, потому и художественная типография «Меццо-тинто» (меццо-тинто – это техника изготовления гравюр) оказалась под началом Сокольнического районного шефсовета г. Москвы – Сокрайшефсовета. Что касается нашего города, то выпущено было несколько десятков открыток с видами Уфы и её окрестностей. Некоторые из них хорошо известны, другие – меньше. Вот и уфимская открытка под № 51 встречается почему-то реже.

Ныне это место выглядит совершенно иначе – главную роль в кадре стали играть два затонских моста, но, несмотря на это, люди, хорошо ориентирующиеся в нашем городе, сразу узнают здание бывшей мельницы Павла Костерина и Ивана Черникова, сегодня его занимает завод гибких валов. Но как тут оказалась наша Социалистическая? Ведь здесь район так называемой Северной слободы, заселённой железнодорожниками.

Вот выдержка из постановления Уфимской городской думы (октябрь 1901 года): «…улицы во вновь образованных под поселение кварталах наименовать так: в районе Северной слободы... называющиеся М[алой] Александровской – Симской [ныне Антонова. – А. Ч.], М[алой] Бекетовской – Самарской [ныне Белякова. – А. Ч.]…» Почему-то все считали очевидным, что улица может пересекать кладбище, солдатские лагеря (точнее, плацдарм – будущий сад общества трезвости, позже имени И. Якутова) и Солдатское озеро и спокойненько продолжаться безо всяких постановлений городских властей, став, правда, Малой, но всё же Бекетовской. А потом Большая и Малая стали единой Социалистической. Ну, куда ж, согласитесь, годится такое: Малая Социалистическая? Вдвойне удивительно то, что до постройки Гостиного двора у этой улицы, можно сказать, имелось совсем другое начало – нынешняя Театральная (первоначально Соборная, позже у неё было ещё четыре! названия).

Как я уже говорил, поначалу дома на улице были построены для погорельцев, стало быть, людей небогатых. Однако уже в середине позапрошлого века обычным делом на ней стали купцы. Что и не удивительно – рядом ведь базар, да и центр города с улицы Большой Казанской к тому времени «переехал» сюда, поближе к Гостиному двору. Оглашу, пожалуй, весь «купеческий» список (ну, или почти весь): Сахаров, Нефёдов, Хакимов, Степановы, Коломанов, Вайднер, Бажановы, Сурковы, Фек и примкнувший к ним Ибатуллин (почему примкнувший, объясню, но ниже). Вот и на противоположном углу от дома Поповых красуется большое здание, принадлежавшее купцу – Потомственному почётному гражданину города Уфы Сергею Львовичу Сахарову.

Небольшое отступление. Почётные граждане – привилегированное сословие, отличавшееся от дворян фактически лишь отсутствием права на владение крепостными крестьянами. Купцам это звание могло присваиваться, если они беспорочно состояли в 1-й гильдии 20 лет, либо были награждены орденами, или получили чин. Немалое значение имели не только высокие торговые обороты, но и участие в благотворительности: почётные граждане жертвовали на народное образование (строили школы и приюты – один из них находился как раз на Бекетовской, 10), благоустройство и другие общественные нужды, а также на нужды религиозных учреждений.

Например, С. Л. Сахаров являлся благотворителем Уфимской мужской гимназии (находилась в нынешнем здании медуниверситета на З. Валиди): он снабжал гимназию необходимым учебным и техническим оборудованием, обустраивал гимназическую Софийскую церковь, материально поддерживал гимназистов из малообеспеченных семей. Несмотря на то, что имя этого выдающегося уфимского деятеля хорошо известно в уфимской истории, хотя бы уже по той причине, что в 1891–93 гг. на одно трёхлетие он избирался городским головой, я бы назвал Сергея Львовича человеком-загадкой.

Начнём почти с С. Я. Маршака: «Вот дом, который построил» Сахаров. Во всяком случае, других вариантов до сих пор не озвучивалось, хотя очень сложно сказать, когда появился его дом на углу Бекетовской и Успенской (М. Карима и Коммунистической – ныне М. Карима, 1). Например, при тщательном рассмотрении снимка из альбома, преподнесённого императору Александру II в 1867-м, мы увидим, что этот дом уже стоит, точнее, правда, только угловая его часть. На дворе 1866 год, Сахарову нет и двадцати лет, и, скорее всего, он пока пребывает на родимой Ярославщине. Кто ж тогда начинал строить дом?

Поднимаем занавес: на сцену выходит уфимский 2-й гильдии купец Андрей Алексеевич Нефёдов. В 1879-м он владел небольшим деревянным домом, стоявшим вторым от угла, т. е. соседним (дом этот, кстати, с огромным двухэтажным кирпичным пристроем, сохранился – М. Карима, 3). Но это было уже ближе к концу века, а в 1860-е годы, когда Нефёдов был в полной силе, он имел две лавки в Гостином дворе – с красным, панским и бумажным товарами. Термины эти полтора века назад были понятны всем: красный товар – это ткани и мануфактура, а панский – практически то же самое, но, как следует из самого названия, предназначен он был для людей более состоятельных. Под бумажным же товаром понималась вовсе не блокноты, тетради и писчая бумага, а хлопчатобумажные ткани.

В этом месте мы по примеру книжного «сериала» под названием «Тысяча и одна ночь» ещё раз отвлечёмся, чтобы обратиться к истории уфимского водопровода…

Первый водопровод в Уфе, ещё с деревянными трубами (самотечный – вода шла из родника в районе нынешнего Аграрного университета), устроил купец Николай Першин. Видимо, учтя особенности городского рельефа, трубы проложили как раз вдоль Бекетовской улицы, т. к. все кварталы в центре города уже были застроены, рыть напрямую было нельзя. Во дворе управления Водоканалхозяйства (когда оно находилось на Мустая Карима, 10) долгое время лежал длинный ствол лиственницы, высверленной изнутри – фрагмент старинного уфимского водопровода. Да и в 2017 году на перекрестке улиц Мустая Карима и Коммунистической найдена подобная же деревянная труба.

Трубы вели к базарной площади, где и был организован водоразбор. В июле 1864 года, как пишет Владимир Буравцов, испортившийся расходный бак (уфимцы называли его фонтаном) усилиями и на средства А. А. Нефёдова был исправлен и перенесён к северо-восточному углу площади, где к нему гораздо удобнее было подъехать. А ещё при городской думе была создана особая комиссия из гласных Нефёдова, Гурвича, Маслова и городского архитектора Свенцицкого, которая признала в перспективе целесообразным построить водопровод с подъёмом воды из реки Белой, но денег на него тогда не нашли. Получается, что в 60-е годы позапрошлого века купец Нефёдов был в нашем городе на первых ролях и, скорее всего, дом с неизвестной родословной на углу выстроил именно он. А уже потом его купил Сахаров (в 1890-е и маленький деревянный дом Нефёдова стал собственностью Сергея Львовича).

Попавший на многие фотографии и открытки большой угловой дом со «срезанной» угловой частью известен также тем, что в нём до революции 1917 года размещалась гостиница «Россия». По воспоминаниям старожилов, в коридорах и гостиничных номерах лежали удивительные ковры с очень высоким ворсом. Сегодня ничего от них, конечно, не осталось, зато сохранилась ведущая на второй этаж чугунная лестница.

На старых снимках обращает на себя внимание большое количество вывесок магазинов. И очень интересно, была ли среди них после 19 марта (1 апреля по нов. ст.) 1917 г. хотя бы маленькая табличка, извещающая о том, что в здании работает редакция большевистской газеты «Вперёд»? О большевиках мы ещё поговорим, а пока для тех, кто загнул один палец и желает услышать о других загадках Сергея Львовича, продолжу: во-вторых, несмотря на то, что имя Сахарова примерно до 1913 г. было в нашем городе, что называется, на слуху, пока не известно ни одного его фотопортрета (хотя наверняка на каких-нибудь групповых снимках он, безымянный, и стоит). Сохранились только портреты некоторых членов его семьи.

А главная загадка – в его таинственном исчезновении: после 1913 года имя 66-летнего Сахарова исчезает со страниц уфимских справочных изданий, только в окладной книге (для расчёта налога на имущество) он, а не наследники, как можно было предположить, продолжает числиться собственником домов. В октябре 1916 г. оба сахаровских дома в начале Бекетовской покупает Садритдин Мифтахитдинович Назиров, известный большими пожертвованиями на строительство и содержание медресе «Галия». И будущее нашего Сахарова (я бы сказал будущее, которое осталось в прошлом) становится ещё более туманным. Можно, конечно, представить, что, никому не мешая, Сергей Львович тихо доживал свой век в Уфе и скончался уже при новой власти, как это случилось, например с Н. К. Блохиным, умершим в марте 1920 г. Но и в списке богатеев, составленном сразу после входа в город Красной армии в июне 1919 года, имени Сахарова нет. Впрочем, темнить больше не буду: скрупулёзный и техничный исследователь прошлого нашего города Татьяна Викторовна Тарасова всё же нашла, что искала: Сахаров умер в Москве в ноябре 1914-го. Шла война, немудрено, что уфимская пресса не заметила его смерти.

Нет в уже упомянутом списке богатеев, составленном в июне 1919 года, и имени купца Абдуллатифа Абдулхакимовича Хакимова. Того самого, что выстроил на улице двухминаретную мечеть. В 1890-х гг. Хакимов купил сразу два участка земли на восточной (позже она стала чётной) стороне Бекетовской (ныне М. Карима, 6 и 6/1, – там была квартира купца), а также два усадебных места на противоположной стороне улицы, где в 1906 году стал строить четвёртую по счёту мечеть Уфы и магометанскую школу – медресе. В 1908-м стройка была закончена, а ещё через пять лет и мечеть, и медресе Хакимов подарил Оренбургскому магометанскому духовному собранию (ныне ЦДУМ России), за что был Уфимской городской думой представлен к званию Потомственного почётного гражданина. Но лучшей памятью о купце стало то, что мечеть на Бекетовской обычно называли и называют Хакимовской.

Сосед Хакимова по улице Василий Коломанов (хозяин дома № 8) тоже оставил в истории города после себя след, правда, далеко не такой однозначный, как у Хакимова…

Больше десяти лет назад Юрий Алексеевич Ерофеев в очерке «В борьбе роковой, в любви беззаветной» в газете «Истоки» писал, что в архивных делах Уфимской губернской канцелярии сохранился анонимный донос, датированный ноябрём 1912 года, в котором утверждалось, что известный уфимский купец Василий Коломанов нажил своё состояние неправедным путём: после смерти своего разорившегося хозяина, у которого Коломанов работал приказчиком, он женился на бедной вдове, после чего «нищая чета вдруг покупает за 20 тысяч дом на Бекетовской улице», да вдобавок ещё и дачу. Дело пахнет керосином? Неужели очередная «леди Макбет», на этот раз Уфимского уезда? (Да, кто по причине молодости не читал Н. С. Лескова, почитайте, не пожалеете).

На деле всё оказывается даже круче: аноним утверждает, что деньги Коломанову дал к тому времени уже «мотающий срок» на каторге Михаил Кадомцев – участник ограбления в 1906 году почтового вагона у станции Дёма.

В анонимной записке утверждается, что среди налётчиков был и Василий Коломанов. Как-то не верится, купеческий приказчик и вдруг – налётчик. Неужели, почти по Чехову, «ружьё выстрелило» и сработал тот факт, о котором в 1920-е годы вспоминал ссыльный врач Сергей Елпатьевский: оказывается, некоторые уфимские приказчики весьма активно изучали революционную литературу. Или, может, в данном случае всё получилось по марксовой формуле: «Нет такого преступления, на которое капитал бы не пошёл…»?

Начальник Уфимского сыскного отделения Василий Ошурко проводит «негласное дознание по проверке сведений о способе нажитого состояния сызранским мещанином Василием Коломановым…», но, похоже, результатов оно не дало.

Неужели аноним клеветал? Слышал звон, да не понял, где он? Не стоит забывать и того факта, что уже после революции довольно подробно о том «эксе» рассказали сами его участники. Коломановых среди них вроде бы не упоминалось. Только родной брат Василия Павел за некие провинности попал в петербургские «Кресты».

Дом Василия Фавстовича, в котором он проживал с супругой, сохранился – № 8. Ну а в доме восемь дробь один жил гражданин… нет, не по фамилии Степанов, как у Сергея Михалкова, а, скорее всего, кто-то из братьев Коломановых (всего их было восемь!). Что касается Степанова, точнее, Степановых, то на Бекетовской купцов и мещан с такой фамилией проживало несколько (говорю ж – базар рядом): усадьба под № 17 числилась за Е. В. Степановой, № 19 – за Н. Н. Степановым, усадьба № 41 была в собственности А. Г. и Н. П. Степановых (они же Зорины). А в шикарном доме на участке № 48, записанном на Марию Фёдоровну Степанову, проживал, как по некотором размышлении (после чтения старых справочников) можно догадаться, также и её муж Николай Никанорович – уфимский 2-й гильдии купец, председатель Уфимского биржевого комитета.

Вернёмся, однако, к нашим Коломановым. В мае 1917 года свои владения они по какой-то причине продают, но уже в июле покупают усадьбу подешевле на той же улице – у дворян Новиковых (Бекетовская, 39. Дом снесён в начале 2000-х). Первое, что приходит в голову: в марте 1917-го в России была «объявлена» свобода, и политзаключённые (да и все остальные тоже) были выпущены на свободу, а бывшему узнику «Крестов» – брату Павлу понадобились деньги…

Впрочем, если уж сам ас-сыскарь Ошурко криминала в операциях Коломанова с недвижимостью не нашёл, то мы можем только скромно закрыть рот и не лезть со своими домыслами. Хотя в марте 17-го и Ошурко попал в разряд преследуемых.

Что касается Павла Фавстовича Коломанова, то в архиве имеется дело (не по линии Ошурко, а просто папка с материалами), из которого следует, что он был одним из деятелей так называемого профобщества торговых служащих «Вспоможёнки», находившегося под сильным влиянием социал-демократов (одним из них был, например, Николай Брюханов – будущий нарком финансов Советской России). В середине 1920-х в одном из очерков о профобществе прямо сказано, что «немало членов общества участвовало в с[оциал]-д[емократической] боевой организации». В истории нашего города этот пробольшевистский «приказчичий кружок» (даже издавалась газета «Приказчик») упоминается крайне редко, а ведь чуть ли не на его базе в марте 1917 г. возник первый Уфимский совет рабочих и солдатских депутатов. Заседал этот совет на улице Бекетовской, в доме № 40 (позже 38), больше известном как дом «Вспоможёнки» – «Уфимского общества взаимного вспоможения частному служебному труду».

…Когда Андрей Митрофанович Паршин (владелец «Большой Сибирской» гостиницы – Дома офицеров) и Иван Никитич Шамов (хозяин «чугунолитейного и сельскохозяйственных машин» завода на Сибирской – Мингажева) скинулись и выстроили дом для «Вспоможёнки», чтобы помочь работникам, служащим у частников, а потому лишённым пенсий и т. п., они никак не могли предполагать, что их благие намерения приведут к такому итогу.

«Вспоможёнка» – это очень интересно. Но об этом, давайте, поговорим как-нибудь в другой раз. Разве что вспомним об одном выступлении в этом здании. Приведу цитату из повести Бориса Четверикова «Синяя говядина»: «В наш город приехал сам Бальмонт, совершающий турне по российским городам. И хотя я знал, что на такие концерты нам, гимназистам, ходить не разрешается, я, конечно, был в зрительном зале в тот памятный вечер 11-го ноября 1915 года [всё-таки 1916-го. – А. Ч.]. Я очень волновался. Меня охватило нетерпение поскорей увидеть своего кумира. Он мне представлялся неземным существом, сказочным красавцем. Вероятно, Бальмонт и был таким обаятельным в годы своего расцвета. Но годы, когда он был интересен и эффектен, минули безвозвратно. И теперь меня постигло горькое разочарование, когда на сцену вышел невзрачный, непредставительный субъект с острым подбородком и мелкими птичьими глазками…

– Будем как солнце! – предлагал он.

Но я никак не мог представить, чтобы этот рыжеватый мужчина в возрасте этак под пятьдесят ухитрился превратиться в солнце. А Бальмонт не ограничился и этим.

– Хочу быть дерзким, хочу быть смелым! – заявлял он. Наша провинциальная публика, видимо, не желала воспринимать поэзию как волшебство:

– Куда уж ему! – проворчал кто-то в зале, вздыхая».

Хотя Четвериков и описывает выступление поэта в зале «Большой Сибирской» гостиницы, но, по воспоминаниям очевидцев, выступал Бальмонт ещё и во Вспоможёнке.

В советское время в здании «Вспоможёнки» работал Дом учителя. В марте 1974-го, будучи школьником, я присутствовал там на встрече с Мустаем Каримом. Поэт и драматург читал, конечно, и стихи, но больше рассказывал… А я вспоминал, как лет за семь до этого «с группой товарищей» из пионерлагеря впервые увидел Мустафу Сафича на берегу Дёмы в Ключарёво: пышная причёска, белая рубашка, пиджачок на руке – то есть практически таким же, как его на бывшей Бекетовской изобразил скульптор Андрей Ковальчук (памятник открыт в октябре 2013 г.).

Жаль, что уникальное для наших мест здание «Вспоможёнки», спроектированное в традициях модного нынче фахверка, осталось, к сожалению, только на фотографиях.

Стоящий рядом бывший особняк генерал-майора М. А. Емельянова отреставрирован, но что-то в нём не так. Может оттого, что с самого начала в доме этом была сокрыта печаль, ведь 19-летняя дочь генерала Анна, попавшая под влияние социал-демократов, в 1905-м была убита черносотенцами в Сибири. А вторая дочь Михаила Алексеевича, по существующей легенде, прятала на даче отца деньги, «добытые» во время всё того же дёмского «экса».

Кроме Емельянова, встречались на Бекетовской и другие дворянские фамилии. О Новиковых я уже упоминал (дом № 39 принадлежал жене Александра Валентиновича Новикова – сына бывшего предводителя уфимского дворянства и председателя Губернской земской управы в 1898–1901 гг.). Большую усадьбу на углу Бекетовской и Александровской площади, рядом с Александровской церковью, занимала семья Алексея Ивановича Базилева, отец которого Иван Васильевич Базилев был директором мужской гимназии в Уфе.

Вот только ничего от этих домов не осталось, вместе с ними были снесены особняк и великолепный дом Анны-Екатерины Фек. Фамилию Фек обычно связывают с постройкой кирхи близ парка Якутова. И неспроста, ведь Карл Фек – лютеранин, как и Эрнст Вайднер, и супруга С. Л. Сахарова, по разным причинам оказавшиеся в Уфе, осевшие здесь… ну, и всё остальное. Если мы к этим фамилиям добавим всё того же Нефёдова, а также Чижова, Блохина, Видинеева, Костерина и др., сколотивших свои огромные состояния именно в наших краях, то появится повод задуматься: чем же Уфа в то время выгодно отличалась от других городов российской глубинки? Быстрым ростом населения (практически каждые десять лет оно удваивалось)? Хорошей транспортной инфраструктурой? Тем, что бурное развитие капитализма способствовало энергичному продвижению по социальной лестнице? Или всем сразу? Но всё же – почему именно у нас? Впрочем, оставим этот вопрос исследователям (не удивлюсь, если он давным-давно закрыт), а то, боюсь, кто-то давно ждёт разъяснений по поводу того, кто такой «примкнувший» Ибатуллин.

С этим персонажем связаны весьма пикантные обстоятельства. Ещё лет пятнадцать назад моя мать, объясняя что-то, вдруг упомянула «камалейкины дома» – так назывался уфимский «квартал красных фонарей» на восточном углу нынешних улиц Революционной и Мингажева. Основным содержателем публичных домов был как раз наш Ибатуллин: Камалейка (Камалетдин) – это его имя. Земельный участок у Ибатуллина был и на углу Бекетовской, и Богородской. На этом «трогательном» моменте можно было бы и завершить рассказ, разве что стоит добавить, что на бывшем участке Ибатуллина позже появился дом Карла Фридриховича Фека (его ныне занимает Министерство культуры РБ). Вот только боюсь, что обидятся на меня учащиеся 1-го лицея. Тем более что меня самого всегда интересовало, почему в далёкие 20-е и 30-е годы прошлого века, присвоив школе № 1, дяденьки и тётеньки из наркомата (а потом и министерства) просвещения несколько раз заставляли её переезжать (например, перед Великой Отечественной войной вывеска «Средняя школа № 1» висела на здании нынешней гимназии № 91). История эта насколько длинная, настолько и интересная, поэтому она заслуживает отдельного рассказа.