№8.2023. Борис Попов. Когда не было площади

До начала 50-х годов прошлого века ни этого здания, ни Советской площади не существовало. Здесь проходил участок нечётной стороны улицы Пушкина (90-е номера). От улицы Советской вниз шли одноэтажные кирпичные дома со своими дворами и заборами. А далее, напротив 3-й школы, стояли два двухэтажных деревянных дома с воротами между ними, ведущими в общий двор. У парадного входа в левое здание – высокое, в три ступени крыльцо. Вход в правое обходился без такового. Ниже этих домов шёл забор, замыкающийся торцом довольно длинного строения, вытянувшегося по улицы Цюрупы. Говорили, что в нём когда-то помещался телеграф, отчего улица получила название Телеграфной.

В довоенное время это был жилой дом для сотрудников правоохранительных органов, а на задах его базировался эскадрон конной милицейской стражи. Так вот, нынешний Дом промышленности частично занимает территорию двора, где находились конюшни. Два эпизода моей жизни связаны с этим уголком Уфы.

В апреле 1938 года в наш город приехал участник легендарной челюскинской эпопеи и не менее легендарной экспедиции И. Д. Папанина – радист папанинской четвёрки Э. Т. Кренкель. Его визит в столицу Башкирии после длительной полярной экспедиции, известной как «Северный полюс – 1», объяснялся тем, что на первых выборах в Верховный Совет СССР 12 декабря 1937 года Эрнст Теодорович был избран депутатом в Совет Союза от Уфы. Вот он и прибыл на встречу со своими избирателями. Его желание встретиться с горожанами для Уфы тех лет было сенсацией. Казалось, весь город вышел на улицы приветствовать одного из покорителей Северного полюса.

К тому времени на улице Пушкина было отстроено новое здание Совнаркома (правительства) БАССР. К нему и был доставлен герой-полярник. А на ближайших подступах к Дому правительства выстроились колонны трудящихся Уфы, готовых отдать дорогому депутату, как тогда говорили, весь жар своих сердец. Мы же, толпа мальчишек, заняли позицию прямо напротив левой трибуны и, прижатые к забору цепью милиции, с нетерпением ждали развития событий.

Но вот на трибуну вышли руководители республики, а с ними – наш кумир. Мимо трибуны пошли ликующие уфимцы, приветствуя Кренкеля. А дорогой гость, высокий, широкоплечий, в синем кителе полярника, стоял и улыбался в ответ, кивая демонстрантам. Наши детские сердца готовы были «вдребезги разбиться» под натиском охватившего нас восторга. И лишь только прошла последняя колонна, мы с неистовым криком «Ура!» прорвали милицейское оцепление и кинулись через дорогу к трибуне. Но гостя поспешили от нас увести. Много лет прошло с тех пор, а всё так зримо в памяти, словно было вчера.

Особое место в памяти заняла также связанная с этим визитом одна не совсем обычная манифестация, поразившая наше мальчишеское воображение, – факельное шествие. К нему готовились загодя. Были изготовлены тысячи стандартных факелов на палках с соответствующими горючими наполнителями – смолой и паклей. К вечеру назначенного дня колонны молодёжи начали стягиваться к площади, а точнее, к большому пустырю, что находился на улице Карла Маркса против нынешнего детского парка имени Ивана Якутова (теперь на этом месте – Управление железной дороги). Когда стемнело, колонны начали движение. На всём протяжении улицы до самой Пушкинской в жадном ожидании необычного зрелища стояли люди. И вот из-за поворота от красноармейских казарм высунулся огненный язык. Он становился всё длиннее и длиннее, и вскоре поток огня захлестнул всю улицу. Наконец, кончик языка дотянулся до Пушкинской, лизнул перекрёсток и повернул на неё. Вездесущие мальчишки выбегали из толпы зевак и выклянчивали: «Дядя, дай факел», «Тётя, дай факел». Факелы уже выгорали, поэтому кто-то их отдавал, и осчастливленные мальчишки бежали хвастаться своими трофеями…

Второй эпизод связан с началом Великой Отечественной войны. Мы, юнцы той поры, ещё не осознавали всего трагизма происходящего. Зная войну лишь по кинофильмам, я и мои товарищи рвались на фронт. Песня из ныне уже забытого многими фильма «Если завтра война» убеждала нас, что «на вражьей земле мы врага разобьём – малой кровью, могучим ударом».

А учёба на ум не шла. Однажды, получив за нерадивость суровую взбучку от отца, я сбежал из родительского дома, намереваясь в дальнейшем попасть на фронт (меня там только и не хватало!). Приняв это «героическое» решение, я на второй день побега пришёл к 3-й школе повидаться с товарищами. В ожидании перемены уселся на высоком крыльце дома напротив и, когда друзья-приятели вышли, посвятил их в свой замысел. Все с пониманием отнеслись к будущему «фронтовику», а ваш покорный слуга извлёк коробочку с махоркой, газету и стал сворачивать самокрутку. Повернув случайно голову направо, я вдруг увидел, что к нашей группе приближается… мой отец в шинели нараспашку.

– Отец! – воскликнул я и, бросая в разные стороны махру, спички, цигарку, рванул во двор. Стремительно юркнул в дыру в заборе и оказался во дворе конной милиции, откуда открывался выход на улицу Цюрупы. Протиснувшийся вслед за мной родитель, поняв, что быстроного сына ему не поймать, закричал: «Держите, держите!» Яростный папин крик достиг ушей находившегося возле конюшен милиционера, и тот, кинувшись мне наперерез, схватил автора этих строк за шиворот и передал в крепкие руки преследователя. Так бесславно закончился мой побег на фронт.

Потом были два года работы на военном заводе и пятилетняя служба в армии. После демобилизации с 1950-го – трёхлетняя учёба в Школе рабочей молодёжи (т. е. вечерней) № 8, которая работала по вечерам в здании 3-й школы. Противоположная сторона улицы ещё оставалась нетронутой. Но «настал черёд, пришла пора»…