Анатолий Чечуха. Зимы и вёсны Юрия Борецкого

Почему фотографы любят лето? Неужели по той же самой причине, что и все остальные? Возможно, но здесь прибавляются и факторы чисто профессиональные: как-то приятнее и веселее работать, когда пальцы не мёрзнут, а окуляр видоискателя не запотевает от пара изо рта. Мне возразят, что техника ведь не стоит на месте и сейчас можно снимать и с помощью LCD-экрана. Очень любил снимать зимой Аполлоний Зирах, но у него были стеклянные пластины. А лет через десять после него мир покорили фотоаппараты с плёнкой, которая, и сегодня об этом страшно вспомнить, на морозе просто рвалась. Но некоторых и это не останавливало. Тогда как бы между прочим и рождались маленькие шедевры, вроде запечатлённого пятьдесят лет назад почти забытого, но такого памятного и даже родного зимнего трамвая на улице Революционной.

Первая половина 60-х почему-то у большинства людей, несмотря на запомнившиеся многим очереди в магазинах, кукурузу в газетах и волюнтаризм «дорогого Никиты Сергеевича» повсеместно, ассоциируется с запахом намокших стволов деревьев, тающим снегом, ледоходом. С весной и сопутствующей ей радостью жизни. Двадцатый век уже взял разбег, технический прогресс вошёл в нашу жизнь как необходимость, все ждали, что человек вот-вот окажется на Луне. Но всё так же на гвоздиках в квартирах фотолюбителей пережидали холодные дни «ФЭДы» и «Зоркие» – аппараты практически той же конструкции, что придумал в 1913–1914 годах изобретатель первой «Лейки» Оскар Барнак. Ведь по неписаным законам тогдашние фотолюбители «просыпались» вместе с пробуждением природы: с появлением первых проталин мирно дремавшие на полочках шкафов фотокамеры заряжались новой плёнкой и… И – начиналось чудо. Почти незаметные на службе инженеры или дававшие всего лишь 100,1 процента плана токари, вмешиваясь в популярный тогда спор о физиках и лириках, вдруг осознавали себя творцами. Хотя бы и узкосемейного масштаба. Пока другие молча (либо вслух) восторгались бурными изменениями, наблюдая таковые невооружённым глазом, фотолюбители фиксировали буйство природы на плёнке. Нет, разумеется, в кадре были и их близкие – в первую очередь, дети. И жёны, подарившие им эту, говоря словами Константина Ваншенкина, «вершину любви». Иногда в кадр попадали тёщи и другие любимые родственники. И вся эта семейная идиллия подавалась на фоне всезаполняющего апрельского солнца.

Но среди той весенней фотобратии всегда находились (и сейчас находятся) люди, которые видели и чувствовали хотя бы чуть-чуть, но больше остальных. Да и весенние съёмки они начинали раньше, когда ещё лежал снег, а мартовское солнце едва начинало пригревать. Кому из нас придёт в голову запечатлеть аллею Якутовского парка, если вдруг грязные подтаявшие сугробы по причине встречи атмосферных фронтов неожиданно покроются свежим снегом? Снимок выглядит вполне январским. Если бы не откровенно весеннее солнце…

…Николай Петрович Храмов держал пасеку близ Благовещенского завода. Деньги у него водились, и в начале прошлого века он купил дом в Уфе, на Бекетовской улице в Северной слободе (позже – Миасская улица). Именно там в сентябре 1937 года родился его правнук Юрий Николаевич Борецкий. В детстве и юности Юра всегда что-то конструировал, обычно это было связано с радио, но как-то раз, например, смастерил для младшего брата подзорную трубу из газет и линз. После окончания 59-й школы поступил в сельхозинститут. Четыре года был отличником, но тут по нему проехался уже упомянутый волюнтаризм: Хрущёв запретил платить стипендии городским студентам, а с деньгами в семье и так было не густо. Пришлось перейти на заочное обучение в авиационный институт. Параллельно работал в телеателье на Чернышевского, быстро «вырос» до заместителя директора. После института стал работать на 40-м заводе, в конструкторском бюро, имел изобретения. Говорят, незаменимых людей нет. Глупости – к Юрию Николаевичу даже в выходные домой советоваться приходили.

С биографией, вроде, всё ясно. Только вот не понять из неё, почему успешный конструктор вдруг берёт в руки фотоаппарат. Правда, широкоплёночный «Любитель» Юре подарили ещё в середине 1950-х, в 1961 году, уже после свадьбы, у него появился и ФЭД-2. Вроде бы «выше крыши» занят на работе, да ещё семья, маленькая дочь. Но ничего не успевают только патологические бездельники, а Борецкий не просто идёт гулять с женой и дочерью, но и фиксирует эти прогулки на плёнку. Именно прогулки! Сегодня он и сам не сможет объяснить, почему вопреки всем канонам фотоликбеза нередко фотографировал жену со спины. В результате главными объектами съёмки становились старенькие дома и грязные сугробы на улицах Цюрупы и Якутова, а жена с коляской оставалась лишь скромной деталью антуража, без которой, впрочем, кадр бы не состоялся. Благодаря такому неожиданному и весьма нестандартному подходу мы сегодня можем видеть сгинувший навеки отрезок улицы Якутова с троллейбусной сетью – нынче от домов и улицы с троллейбусными проводами осталось только три столба в межквартальном проезде от улицы Пархоменко у Дома печати до Центрального рынка.

Вид полупустой апрельской улицы Революционной со «звёздным» трамваем КТМ-1 сегодня буквально завораживает, но можно уверенно сказать, что полвека назад эта картинка никого бы не удивила. И тут вновь возникает вопрос, который можно было задать ещё летописцу Уфы дореволюционной Аполлонию Зираху: «Для чего снимали, ведь ни денег, ни выставок за этим не последует?» Ответ только один: талантливый человек талантлив во многом. И, в отличие от большинства людей, он многое чувствует, многое предвидит. Порой вовсе не осознавая этого. А ещё он старается сохранить результаты своей деятельности, в данном случае тщательно собирая негативы. Чтобы кто-то через много-много лет, глядя на эти снимки давно улетевшей весны, вновь повторил удивительные слова одного из героев Ивана Бунина: «Нет, прежний мир, к которому был причастен я некогда, не есть для меня мир мёртвых, он для меня воскресает всё более, становится единственной и всё более радостной, уже никому не доступной обителью моей души!»

До сих пор одним из самых ярких впечатлений детства у Юрия Николаевича остаётся картинка из мая 1945-го: всеобщее ликование, и вдруг на улице он видит плачущую женщину. «Бабушка, что плачешь, Победа ведь?!» – спрашивает он её. «Кому только радость, – отвечает та, – а кому и плакать хочется». И переживший тяготы военного детства восьмилетний мальчишка вдруг совсем не по-детски осознаёт, что жизнь – это не только вечная весна или лето с их цветущими или сладкими радостями, как это обычно представляется в малолетстве, что в жизни радость обязательно соседствует с печалью.

Может именно поэтому, став взрослым, даже в поздней осени он стал находить своё очарование. Слякоть, мокрый снег, пожухлые листья, серое небо – унылая, словом, пора, язык не повернётся назвать это красотой. А Борецкий в ноябрьской чёрно-белой графике улиц и садов видит особое изящество: забравшись в безлюдный матросовский парк, он всё щёлкает и щёлкает затвором.

Как всякий уважающий себя фотолюбитель экспериментирует он и с цветной плёнкой, благо фотоателье берут её на проявку. Благодаря этому у нас сейчас есть уникальные цветные снимки Уфы начала 1970-х, то есть такие кадры, что мало интересовали профессиональных фотокоров-газетчиков: вот каким-то чудом в кадр попадает многострадальный долгострой – здание Русского драмтеатра, а вот девчонки лепят снежную бабу во дворе у парка Гафури.

Но вновь весна на улице! И прямо-таки слышишь, как заливаются звонки, едущих мимо стадиона «Труд» трамваев… Нет давно ни стадиона, ни трамваев. Не осталось и той безудержной радости, что была присуща тем далёким дням. Но все эти сугробы, карусели, беседки и трамваи продолжают жить где-то внутри нас, поднимаясь иногда из потаённых глубин памяти с помощью некой фотомашины времени, в которую с течением лет превращаются простые фотоснимки. Ведь их автор полвека назад увидел невидимое и бессмертное – само время.

Из архива: сентябрь 2014г.