№9.2024. Абузяр Шарипов. Военные годы в глубоком тылу

Часть 2

Шла Великая Отечественная война.

Мои односельчане начали остро чувствовать ее тяготы. У многих семей до весны иссякли запасы хлеба, полученного на трудодни, а также картофеля, заложенного под полом изб. Замерзший в погребах картофель оказался не пригодным для еды. Его вытаскивали из погребов и разбрасывали на снег.

Весной 1943 года, когда снег растаял и почва в огородах вокруг погребов нагрелась под теплыми лучами солнца, картофелины, выброшенные на землю, вздувались и лопались, и крахмал, содержащийся в них, высыхая, превращался в белый порошок, из которого в смеси со взбитыми в молоке яйцами лепили и пекли вполне съедобные лепешки. Но помогать нуждающимся у колхоза не было возможности, потому что по призыву «Всё для фронта!» в государственные закрома сдавали сверх плана все запасы, оставляя в колхозном амбаре только семенной фонд. Семьи, оставшиеся к весне даже без замерзшей за зиму картошки, собирали на неубранном в прошлую осень поле пшеничные колосья и, обработав их в ступе, потребляли в пищу. Но разбухшие в дождливую осень и промерзшие зимой, а также неоднократно промерзавшие и таявшие в течение ранней весны зерна оказались ядовитыми, и съедавшие их умирали.

Начиная с весны 1943 года не стало возможности нормально посеять хлеба, так как всех трудоспособных лошадей отправили на фронт. Пытались использовать для вспашки полей коров, но при этом обнаружилось много трудностей, таких как отсутствие специальной сбруи и мужских рук для изготовления их, неприучаемость и недостаточные мощности коров и силы женщин и подростков для выполнения такой функции. Даже пара коров, запряженных в один плуг, кое-как могла сдвигать его с врезанного в почву места, но не могла долго тянуть, быстро уставала, останавливалась с трясущимися коленьями от перегрузки и ложилась на борозду, пыхтя и выпуская пену изо рта.

Фатыйма – первая женщина, управляющая плугом, приводимым в движение коровами, – при остановках садилась на свежий перевернутый плугом прохладный пласт почвы, не выпуская одной руки от ручки плуга и прикладывая на неё лоб, сидела, не двигаясь и не поднимая голову, давая коровам немного отдышаться. Затем, вытирая заплаканные глаза обратной стороной фартука, вставала за плуг и говорила коровам и двум подручным подросткам, водившим коров за уздечки (коровы не поддавались управлению с помощью вожжей), выговаривая на разный лад, обращаясь то к коровам, то к подросткам:

– Давайте, ребята, нашу работу ждут на фронте.

Она иногда была вынуждена уменьшать ширину среза, но при этом за день много не напашешь. Если уменьшать глубину среза, остаются корни осоки, вылезающей на свет раньше хлеба и подавляющей его рост. На кое-как разодранное поле посеяли все имеющиеся в колхозном запаснике семена, а из государственного семенного фонда не было выделено ни грамма – может быть, этот фонд уже иссяк. Таким образом, больше половины подлежащей вспашке полей оставались не вспаханными и не засеянными хлебными культурами. А на кое-как распаханных участках полей осока подавляла всходы хлебных культур. Следовательно, в будущем урожая хлебов не ожидалось.

Женщины с трудоспособными детьми и стариками напряглись на своих огородах в надежде вырастить хотя бы картофель, чтобы не обрекать детей на голод. Но вспахивать огороды без лошадиной тяги оказалось тоже не простым делом. У кого сохранилась с доколхозных времен соха, запрягав в нее свою корову, сажали картофель. Многие семьи, имеющие трудоспособных членов, раскапывали огороды лопатами, а женщины, оставшиеся с малолетними детьми, физически не могли выращивать картофель в достаточном количестве. Тогда наша соседка Мэчтурэ, не раскапывая часть огорода, посеяла туда семена табака, выровняла почву ручными граблями и больше не притрагивалась все лето к этому участку. Диковинное для нас растение росло, как шальное, до полутора метров высотой и без какого-либо ухода за ним дало обильный урожай широких и длинных темно-зеленых толстых листьев, густо нанизанных на толстых стеблях от их прикорневой части до вершины. Убирая и обрабатывая (разрубив и высушив) их по осени, Мэчтурэ получила несколько мешков махорки, которую зимой регулярно понемногу носила в Нижне-Троицк и Верхне-Троицк, где она каким-то образом реализовывала ее. Но никто из односельчан толком не знал, какую выгоду при этом Мэчтурэ получает, ибо она была довольно скрытной женщиной и не делилась ни с кем своими думами и делами ни в мирные зажиточные времена, ни в невзгоды военных лет. В первый же год войны ее мужа Мияссара призвали в армию, и она осталась с тремя маленькими детьми, старшему из которых было всего пять лет. Накануне войны в колхозе работал только Мияссар, а она из-за малых детей не смогла работать. Поэтому запасы хлеба иссякли у них уже в первые же годы войны, а на последующие годы они остались и без хлеба, и без картошки.

В мае 1943 года призвали в армию Рашида-абыя, который после краткосрочной подготовки в Бузулукском военном училище Чкаловской области в ноябре этого же года был отправлен на фронт, куда провожал его отец, прибывший к нему по этому случаю из Тоцка.

После окончания учебы в пятом классе меня оставили на осеннее испытание по русскому языку, и всё лето я должен был ходить три раза в неделю в Верхне-Троицк к учительнице Анне Ивановне на дополнительные уроки. К счастью, вернулся с войны Мусавир-абый. После ранения на фронте и лечения в госпитале его отпустили домой на долечивание. У него была ранена левая рука и не сгибались пальцы, но он вполне мог справляться с домашним хозяйством в те дни, когда я уходил на дополнительные уроки в Верхне-Троицк. В другие свободные от учебы летние дни я был занят заготовкой дров, сена и работой на огороде.

Однажды, проснувшись утром, мы обнаружили, что дверь амбара открыта настежь, амбарный замок, вскрытый без ключа, валялся посреди двора, а амбар полностью разграблен: воры утащили не только мешки с пшеном и ячменем, но и очистили сусеки ржи и пшеницы. Таким образом, мы остались без хлеба и без картошки и перешли на подножный корм: собирали в лесу и на лесных полянах разные съедобные травы, из которых мать варила зеленый суп, ели кислое молоко.

С каждого двора собирали для отправки на фронт по пять десятков яиц и по килограмму сливочного масла в неделю. Для нас оставалось немного яиц и сметаны, но много сепарированного молока, из которого мама делала катык с добавлением вареной свеклы и красный творог, съедаемые нами с удовольствием только в свежем виде. Однако оба продукта – скоропортящиеся, особенно летом.

Когда пришла пора идти в школу в шестой класс, мать предложила отложить учёбу, пока не закончится война, и мне поручили пасти колхозный молодняк.

Молодые бычки были трудноуправляемы, а старый пастух не справлялся с ними. Мне нравилось пасти их, ибо было интересно наблюдать за нравами и повадками, которыми отличался каждый бычок или телка. Казалось, не труднее бегать за теми, которые отбивались от стада, чем ходить в школу за шесть километров, и, самое главное, было приятно осознавать свою причастность к самоотверженному труду советского народа в тылу, направленного на поддержку фронта.

В этом году не получилось урожая хлебных культур на колхозных полях из-за плохой обработки почвы при посевах. Поэтому надо было предпринимать какие-то меры, чтобы запастись чем-нибудь съедобным на зиму. К счастью, уродились лебеда на нераспаханных колхозных полях, а также дубовые желуди и орех – в лесах. Благодаря теплой и ясной погоде осенью нам удалось собрать и заготовить на зиму достаточное количество очищенных зерен лебеды, дубовых шишек и лесных орехов. Кроме того, на своих огородах вырастили хороший урожай конопли и картофеля.

Осенью у Мусавира-абыя за лето раненая рука окрепла и он приступил к колхозной работе. Ему поручили заведовать животноводческими фермами. В его обязанности входили своевременное обеспечение ферм кормами, контроль за численностью и здоровьем животных, ведение учета трудодней животноводов и выработанной продукции. Кроме того, он каждую неделю ездил в Туймазы, сопровождая скотину, сдаваемую на мясо в мясокомбинат, и отвозя заодно сливочное масло, выработанное в молочной ферме, в молокоперерабатывающий завод. На обратном пути он привозил подсолнечный жмых, распределяемый колхозам для подкормки птиц. Но у нашего колхоза птицефермы уже не было – ее ликвидировали в первые же годы войны из-за нерентабельности. Поэтому Мусавир-абый раздавал этот жмых животноводам, имеющим малых детей. Жмых был очень вкусным, и нам доставалось немного.

В начале 1944 года Мусавира-абыя вызвали в военкомат и после прохождения там медицинской комиссии отправили на фронт во второй раз.

С 3 мая я вышел на работу в колхозе по прошлогоднему назначению – пасти телят. Тех бычков, которых я пас в прошлую осень, зимой сдали в мясокомбинат для отправки на фронт в виде мясопродуктов, а телок присоединили к коровам в пополнение вместо старых, списанных для отправки в мясокомбинат. Ввиду того, что телята были еще не приучены пастись в табуне, они разбегались по сторонам, и намного было труднее управляться с ними. Но красота природы в эту пору, которой я наслаждался, компенсировала эти трудности.

Каждое утро с рассвета, когда весенний воздух за ночь насыщается ароматом испарений почвы, тающей после долгой и морозной зимы, и земля застилается слоем тумана, через который местами просвечиваются радующие душу теплые и веселые лучи солнца, я выводил телят пастись на Каменный луг, ставший опять просторным пастбищем из-за сокращения посевов хлебных культур. Пребывая на лоне природы целыми днями, я невольно становился свидетелем чудесного явления, как из прозимовавших в почве корней и семян пробиваются белые головки будущих растений разного вида, как они растут, не мешая друг другу, до определенной природой высоты и расцветают, как бы соревнуясь между собой, распуская лепестки различной формы и расцветок. В пору расцвета флоры на Каменный луг прилетали жаворонки и другие виды певчих птичек, которые, каждый в свой лад выражая свои любовные чувства, образовали хоровод, звучавший с утра до вечера в течение мая, пока их самки не начинали насиживать свои яйца.

Из-за стрессов военных лет многие женщины нашего села, в том числе и моя мама, заболели трахомой, у которых болезнь осложнялась головными болями, тромбами кровеносных сосудов и привела к резкому ухудшению зрения. Их положили на лечение в Верхне-Троицкую больницу, а дети помимо колхозной работы до конца лета были заняты заготовкой дров, сена и работой на огороде. Сено и дрова приходилось возить на ручной тележке из леса. Было тяжело, но деваться некуда – шла война. Заготовка сена и дров была обязательным условием выживания. Те семьи, которые не смогли заготавливать их летом в достаточном количестве, до следующей весны не дотягивали и умирали от голода и холода.

Через два сезона работы в колхозе с отрывом от учебы в школе в следующий учебный год я вернулся в школу со справкой от председателя колхоза. Директор школы, прочитав справку, долго думал, не отрывая глаз от меня, и с трудом согласился, чтобы я продолжил учёбу. Учиться надо было во вторую смену – придется жить на квартире. Я пошел предупредить хозяйку дома, где я жил в позапрошлом году. Оказалось, что Варвара вышла замуж и не сможет принять меня. Но она попросила своего деверя-лесника и его жену, чтобы я пожил у них, в семье которых были еще двое взрослых парней 1927 и 1924 годов рождения.

Иногда по вечерам я заглядывал в дом учительницы Анны Ивановны, который находился через широкую улицу напротив дома лесника, где я жил. Анна Ивановна с радостью встречала меня, угощала чаем с сахаром (во время войны учителя обеспечивались продуктовыми пайками), рассказывала о своем муже, который воевал на фронте, о своих детях, расспрашивала меня, как я провожу внеурочное время, нет ли проблем в быту и при выполнении домашних заданий, интересовалась моими родителями, братьями и сестрами. Я пытался разузнать через нее, почему такие здоровые парни – сыновья лесника – не идут на войну, когда даже девушки добровольно просятся на фронт.

– Не знаю почему. Они – староверы. Их и до войны не призывали в армию, – ответила она, немного помрачнев. – И добровольно не хотят, как будто война их не касается. Но ты не обращай внимания. Пусть будут живы наши мужья и твои братья, которые воюют на фронте, и Красная армия обойдется без них.

Вскоре после этой беседы Анна Ивановна получила извещение о героической гибели ее мужа на фронте. Это усиливало в моей душе ненависть не только к немецким фашистам, но и неприязнь к тем, кто отлынивал от борьбы против фашизма.

Приближалась долгожданная Великая Победа советского народа над фашистской Германией. С фронта вернулись живыми только десятая часть односельчан Кармалки, в том числе и мои братья, искалеченные в кровопролитной войне за нашу жизнь: Мусавир-абый был ранен дважды в руки (деформированы обе руки, не разгибалась одна рука и пальцы этой руки), а Рашид-абый – в лёгкое (при операции в госпитале отпилены два ребра, сломанных минным осколком, и удалена часть легких с застрявшим в ней осколком мины). Мусавир-абый после демобилизации женился на деревенской певице Ямал и переселился в дом родителей невесты, а Рашид-абый чувствовал себя еще слабым, но дома и в хозяйстве мог выполнять только легкие работы и помогал мне освоить русский язык. Наш отец и после окончания войны против немецких фашистов продолжал служить в Советской армии, участвуя в подготовке кавалеристов и коней для отправки их на восточный фронт против японских самураев, и демобилизовался только в конце 1945 года. А я, возобновив учебу в Верхне-Троицкой школе только после окончания войны, успешно завершил семилетку, и передо мной открывалось неизведанное будущее: мирная жизнь и счастье в труде на благо Родины.