№5.2023. Юрий Татаренко. Город инопланетян

школа для художника

– Вы родились в Стерлитамаке. Сколько там прожили? Что вас связывает с малой родиной?

– Когда я учился в седьмом классе, отца перевели в Нефтекамск. И мы всей семьей переехали. Но в Стерлитамаке я успел окончить художественную школу.

– А что такого нарисовали, после чего была одна дорога – на худграф Уфимского педа?

– Даже не знаю. Как-то сам себе придумал, что буду поступать туда. Родители даже не знали, что я поступал в художку. В Институт искусств в Уфе тогда не было набора. Так что в пед – без вариантов.

– Чтобы состояться как творческая личность, выпускники провинциального театрального училища уезжают в Москву – и поступают учиться заново. Карьеру в столице проще сделать именно таким образом. А что у художников?

– Мы выпускались с желанием творить, а не покорять Москву. Работали, ездили в Дома творчества, выставлялись повсюду – и в той же столице, и за границей. Каждый выбирает свою дорогу к признанию.

Чтобы состояться, необязательно жить в Москве. Хотя, конечно, там больше возможностей. Кто решил добиться славы – пусть едет в столицу. Там предстоит крутиться, суетиться. Кто хочет жить в гармонии с собой – тому и в Уфе хорошо.

– Если представить, что УФА – это аббревиатура, как бы ее расшифровали?

– Надо подумать. Название города – Уфа – мне всегда напоминает аббревиатуру UFO[1]. Город инопланетян. Вернее, сами себе кажемся инопланетянами.

– Вообще-то художники – явно не от мира сего…

– Просто так удобно себя позиционировать – скрывая свою лень и малообразованность. Проще всего сказать: отстаньте, я не такой, как все, я так вижу...

– А вам не кажется, что «ленивый художник» – это оксюморон? Для творческих людей сейчас особенно актуальна поговорка «Как потопаешь, так и полопаешь».

– Ну, не знаю! Раньше довольно часто художники могли себе позволить просто сидеть в своих мастерских – «в творческом поиске», в застое. Уходили в раздумья – как люди не от мира сего.

– А внутренняя работа тем временем велась, так?

– Разумеется.

– Искать заказы не пробовали?

– В наше время находить заказчиков приходится. Особенно если ты за кого-то отвечаешь – куда деваться? Надо зарабатывать деньги. С другой стороны, всегда остро стоял вопрос: а все наше творчество – кому это вообще нужно? Идет смена ценностей. Молодежь практически не интересуется классическим искусством. Она более прагматична, хочет понять, где можно хорошо заработать.

Время информации – глубоко погрузиться не удается ни во что. Теорию живописи если кто и знает, то очень поверхностно. Все – быстро, все – на ходу…

– Означает ли это, что сейчас на худграф нет конкурса?

– Конкурс есть – но на какие специальности? В прошлом году были желающие поступить на анимацию, дизайн. Сейчас худграф – другой факультет, в сравнении с тем, куда поступали мы в середине 70-х. Помню, все мы в молодости считали себя художниками – а поступили в пединститут, где готовили учителей рисования, черчения и труда. Правда, был очень хороший состав педагогов. У студентов глаза горели. Каждый день у нас было три пары специальности плюс вечерний «Рисунок». А сейчас – только представьте! – одна пара в неделю!

– А вам-то довелось в школе поработать?

– Да, конечно. После института, если помните, было обязательное распределение. Из нефтекамской школы меня и в армию забрали – вернулся снова в школу. Тяжеловато было с детьми, не скрою. Работал и классным руководителем – это дополнительная ответственность…

– Вернусь к вопросу становления художника. В театральном училище нам говорили: на актера научить нельзя – но можно научиться, так что пашите, ребятки, потом спасибо скажете. А что говорили вам?

– Видите ли, ремеслу художника можно научить. А дальше все тоже зависит только от тебя. В Академии художеств жесткие требования в процессе обучения – и, получив диплом, художнику сложно стать отдельной самобытной творческой единицей. Да, он умеет рисовать – но что делать дальше? Студентом он привык к жесткому контролю выполнения заданий. Я в свое время ездил в Дома творчества, там два месяца – делай что хочешь. И ребята после Академии просили: дайте задания, любые, а то самим не ясно, за что взяться! Но рисовать они умели. Вообще, школа для художника – вещь необходимая.

– Расскажите немного про вашу альма-матер. Чем в то время программа обучения на вашем факультете отличалась от программы в Суриковском институте?

– Отличалась – как небо и земля. Пединститут – своя стихия, я уже говорил, какие предметы там главные: педагогика, методика… Специальность преподавали молодые выпускники Академии художеств, Строгановки – давали нам уровень. Приехали к нам в Уфу – и правильно сделали. Нежелательно, чтобы выпускник вуза оставался там же преподавать – сразу же начинается болото в творческом смысле. Нужна свежая кровь. Надо хотя бы сменить вуз. Тогда будет какое-то движение, рост.

– Изобразительное искусство – одно из самых трудоемких видов творчества. А люди подвержены оптимизации усилий. Мечтают ничего не делать и иметь много денег при этом. А художнику нужно пахать всю жизнь, и еще не факт, что тебя заметят и оценят по достоинству. Какое там овладеть мастерством светотени – современный подросток не умеет костер разжечь, палатку поставить. Приехали! Отсюда и отторжение к серьезному искусству, так?

– Возможно, вы правы. Чтобы увлечься рисованием, нужно быть подготовленным, культурно развитым. Знакомство с историей искусств остается на уровне перечисления двух-трех фамилий художников: Шишкин, Репин, Брюллов. На художника нужно учиться – лет десять-пятнадцать. Потом – бесконечные творческие поиски.

про что и как

– Необходима ли художнику ежедневная практика – как стрелку или танцовщику?

– Все зависит от индивидуальных ощущений. Знаю тех, кто рисует практически каждый день. Есть художники, работающие как фотоаппарат: увидел деревья – запечатлел. А мне перерисовывать природу не интересно. Если писать пейзаж кому-то не слишком интересно – это же сразу видно на картине.

– В какой технике предпочитаете работать?

– Я занимался офортами – но это очень вредно для здоровья: кислота, ядовитые пары… Поэтому решил сменить технику. Дело не в том, что используешь – карандаш или масло. Умеешь – твори. Часто слышу: что главнее – что или как? Я считаю, главнее – как. Потому что все могут нарисовать натюрморт. Но над одним ты замираешь, а над остальными – нет. В искусстве главное – мастерство.

– И все-таки, чего у вас больше – графики или живописи? Неужели не подсчитывали?

– Понятия не имею. Порой наткнешься в архиве на работу и думаешь: а ведь действительно писал ее – и совсем забыл об этом.

– Вряд ли ошибусь, если скажу, что основной мотив в вашем творчестве – свобода. Есть целая серия работ «Непокоренный»...

– Тут снова вспомним про что и как. С одной стороны, важно выразить идею. С другой – лошадей рисуют миллион человек. И все – по-разному. Я абсолютно не анималист. Мне важно через изображение животного выразить человеческое одиночество, отчуждение, внутренний надлом и так далее.

– Сегодня строптивость, мягко говоря, не в тренде…

– А я и не утверждаю, что «Непокоренный» нынче тренд. Я просто рисую на близкие мне темы. Если бы хотел быть в тренде – рисовал бы лошадей с разноцветными бантиками.

– Почему вы много рисуете именно лошадей? Как давно выбрали именно это животное для выражения своей внутренней экспрессии?

– Не знаю. С детства интересуюсь лошадьми, изучал их анатомическое строение. У меня много атласов и альбомов на эту тему. Гармоничное животное. Но я и других рисую. Есть собаки, носорог.

– А себя с каким зверем-птицей сравнили бы?

– С собакой, конечно же.

– Какой породы? Вряд ли пудель…

– У меня в жизни были две собаки: пудель и доберман. Пудель, как ни странно, постоянно бился с другими собаками… А чисто внешне я похож на ленивца – ну просто один в один!

– Многое о художниках сообщает Гоголь в повести «Портрет»…

– Хорошая повесть. О том, что внутреннее важнее внешнего. В молодости очень любил читать. Сейчас тоже хожу всегда с электронной книжкой. Когда работал в издательстве, иллюстрировал книги – от «Маугли» до поэтических сборников

– Ваш сын – художник и дизайнер. Был ли шанс у Евгения Тонконогого выбрать другую профессию?

– Шанс, может, и был – но с подводной лодки трудно выбраться. После школы сын поехал в Петербург, поступил в институт, отучился. Сейчас рад, что занимается любимым делом. Пару раз у нас с ним были совместные выставки. Он делал иллюстрации, потом увлекся станковой графикой.

– Стало быть, к лошадям на холстах равнодушен?

– У каждого свое пристрастие, и это нормально.

– А с театрами вам доводилось сотрудничать?

– Официально – нет. А вот мама Жени работала оформителем, завцехом в оперном театре. Так что тогда я там попахал, конечно, – ночами задники сцены разрисовывали для правительственных концертов, спектаклей. Анилин носил ведрами – не самое полезное вещество, я вам скажу.

предъявлять себя миру

– Известность – благо или бремя?

– А для чего она нужна – чтобы было легче жить? В учебниках – репродукции работ давно умерших художников. А вот востребованность прижизненная – это, пожалуй, хорошо. Но это редко случается. Того же Вермеера раскопали только через двести лет после его смерти. И теперь все мы им восхищаемся.

– В какой степени художник художнику конкурент?

– В искусстве всем места хватает. Это мастерских периодически дефицит возникал.

– Поэты порой сожалеют: эх, почему не я написал это стихотворение! А вы с какими чувствами смотрите на шедевры?

– Возьми да напиши то, что хочешь. Никто же не запрещает. Недоработал – значит, не хватило таланта, знаний, умений.

– Как вам кажется, творческая зависть – скорее плюс, чем минус?

– Речь не о зависти. Когда видишь прекрасную работу – восхищаешься: как же так можно было написать! А бежать вперед, расталкивая всех локтями, – не дело. Живопись – не спорт. Есть коммерческие художники, добившиеся славы. Тот же Никас Сафронов. Он шел к своей цели с молодых лет и добился, чего хотел.

– Какие мысли с годами посещают художника, смотрящего на свои работы: я уже так не нарисую или сейчас я бы нарисовал гораздо круче?

– Всему свое время. К примеру, про свои работы я не особо вспоминаю. У каждой уже давно собственная жизнь. Возможно, сегодня я что-то сделал бы иначе. Но зачем? Как сделал, так сделал.

– Как часто дарите картины?

– К примеру, идешь на день рождения – берешь с собой что-нибудь.

– Неужели не жалко расставаться с уникальной работой? Поэтам проще: стихи можно распечатать в любом количестве…

– Я занимался графикой, эстампом. Так что я уже тиражировал свои офорты.

– Есть ли практика писать копию подаренной, проданной или утерянной картины?

– Кто-то прямо трясется над своими работами. Считая, что весь мир вздрогнул, когда он написал новую картинку. А потом этот «гений» умирает, и родственники выносят на помойку все его сокровища. Нет, в самом деле – куда девать картины? В среднем востребован один процент написанного. Все мастерские забиты картинами. Я и говорю: ответь себе на вопрос – ради чего творишь? Ради самоутверждения? Музеи практически закупают очень мало. Частники тоже давно снизили активность. У бизнесменов, скупающих произведения искусства, – своеобразный вкус.

– Имеет ли значение вопрос цены? В Интернете сообщается, что ваши работы стоят от 96 тысяч. Есть и по 200 тысяч. Всего в Сети продается около двадцати работ Игоря Тонконогого. Недешево стоят, прямо скажем. А как формируется цена на ту или иную картину?

– С потолка! Ну, правда – а как еще? Я могу и за десять рублей отдать работу, и за миллион. Видел у коллеги ценник – десять миллионов. Да, за такие деньги вряд ли купят. Но можно всем говорить: у меня дорогие работы. Хочешь реально продать – выставляй реальную цену. Повезло, если на твои работы есть высокий спрос у богатых людей. Можно самому разбогатеть. Особенно если искусствоведы создают легенды о мастере и трендах.

– Сегодня зачастую называют художником того, кто занимается перформансом. Как относитесь к тем, кто не торопится проявить подлинное мастерство?

– К изобразительному искусству перформансы не имеют никакого отношения. Мне заниматься перформансами не интересно.

– Но, согласитесь, на различных акциях проще сделать имя?

– Согласен. Мост поднялся, все увидели похабную картинку – все, слава великая настигла художника… Эпатаж все это. Причем тут изобразительное искусство?

– Если выйти на улицу и предложить назвать трех художников современности, с высокой долей вероятности назовут три имени: Шилов, Глазунов, Сафронов. Как к этому относитесь?

– Как я уже сказал, некоторые ставят цель разбогатеть, прославиться. И они сумели попасть на потребительскую волну. Они поняли, что нужно широким массам. И добились успеха… Да, Шилов мастер. Ремеслом владеет хорошо.

– Однако вы его не назвали в одном ряду с Врубелем!

– Просто они из разных весовых категорий. Современное искусство – в тупике. Постмодерн рулит и в литературе, и в живописи. Таких живописцев, как Врубель, может, уже и не будет никогда. Все давно выхолостилось. Тем не менее художники продолжают предъявлять себя миру. Но каждый по-разному. Один набивает кладовку работами. Другой пиарит новинку где только можно. Третий рассказывает про свою картинку каждому встречному-поперечному…

Я получаю удовольствие от самого процесса работы. Выставиться – не так важно. А некоторые свои офорты я даже не напечатал.

– Бойцовские, пробивные качества – насколько они необходимы художнику?

– Желательно их иметь, конечно.

– А кто-то поручает все хлопоты продюсеру, куратору…

– Хорошо, когда находится галерейщик, считающий, что твои работы продадутся. Если на тебе можно будет заработать – предложения о сотрудничестве поступят непременно, в этом мире все прагматично. И тут уже твое дело – отдавать ли пятьдесят процентов дохода от продаж или не отдавать.

– Позвольте, это же чистый грабеж!

– Ну, на Западе доходит до пропорции девяносто к десяти – в пользу посредника. Но и в художника вкладываются большие деньги: печатаются книги, альбомы, каталоги, организуются выставки в престижных местах, заказываются статьи.

– То есть одного таланта мало? Без раскрутки художнику, писателю, певцу нынче никуда? А можно ли сделать популярным живописца средних способностей?

– А кто и как определяет, каковы способности художника? Сейчас самые дорого продаваемые картины – это холсты два на три метра, просто закрашенные валиком. Кураторы вложились – и все покупают именно это.

движуха в Уфе

– Как вы считаете, много ли в Уфе граффити?

– Сейчас – достаточно. Другой вопрос, хороши они или нет. Знаю, что власти города стали заказывать граффити. Появились портреты на стенах, в арках и так далее.

– Некоторые называют это варварством…

– Нет-нет, вандализм – когда рисуют краской из баллончиков на фасадах. А граффити популярны во всем мире. Видел довольно интересные, когда дом-трущоба словно спрятан в саду. Мы в этом направлении довольно сильно отстали от Запада, Китая. Но мы в очередной раз решили пойти своим путем… А за счет госпрограмм те же китайцы сейчас на первых ролях везде – от симфонических оркестров до шахмат. Вот что происходит, когда не стесняются признать, что количество переходит в качество.

– Есть ли в Уфе места, где рисуют прохожих?

– Как на Арбате? Периодически где-то сидят разные ребята, работают. В районе Гостинки точно их видел. Но это все как-то стихийно. Видимо, на портреты, шаржи нет спроса.

– А может, художники нынче не бедствуют?

– Думаю, публика хочет платить за совсем другие вещи. За пейзажами-натюрмортами не гонится. Это в 90-е в Уфе была суперактивность: художники постоянно выставлялись, проводили различные акции, появились галереи. В Москве долгое время проводились уличные ярмарки живописи – у ЦДХ, в Измайлово. На Арбате много рисуют до сих пор. В Питере на Невском – та же история.

Создать художественный рынок в Уфе – дело долгое и хлопотное. Людей с хорошим вкусом нужно взращивать. Увы, на местном телевидении нет сюжетов о художниках – как будто их попросту не существует.

У нас в 2017 году господин Пеганов пошел на эксперимент, предоставив художникам гигантские площади «ВДНХ-Экспо». Куратором проекта была Светлана Владиславовна Игнатенко. Она собрала под тысячу участников из разных городов. Все работы отсняты, издан каталог. Прошло время. Увы, Уфе не хватает хорошего выставочного зала. Есть зал на Центральном рынке, Нестеровский музей и несколько частных галерей – и это все, на миллионный город!

– Может, к грядущему 450-летию Уфы построят современное просторное арт-пространство? Какие еще пожелания у уфимских художников к властям и бизнесу?

– Наши просьбы построить большой зал неоднократно озвучивались. Уже даже и место выделялось… Сейчас от идеи создания Музея современного искусства никто не отказывается – но никто и не строит.

– Господа художники, а сколько вас в республике вообще? И кто на слуху?

– В Башкирии два творческих Союза художников. В них около четырехсот человек. Одни работают в традиционном ключе, другие ближе к тому, что сейчас называется «актуальным искусством». Мастера есть во всех направлениях.

– Зачем им вступать в Союз – не проще ли выживать в одиночку?

– Во времена СССР творческие союзы были по большому счету идеологическими организациями. Сейчас все по-другому. И художники нуждаются в профсоюзе – для юридической, организационной, материальной помощи. Но вот мастерских с советских времен в городе не прибавилось, к большому сожалению. Их закладывали в проекты строящихся жилых домов, а сейчас строят иначе.

– В литературном мире корочки члена Союза писателей – если не охранная грамота, то гарантия качества текста, по крайней мере. А у художников есть существенные различия между любителями и профессионалами?

– Прием в СХР – это всегда отбор. Определенный уровень мастерства нужно предъявлять.

– А как неофиту коротко и доходчиво объяснить: вот эта картина – мазня? Каковы критерии? Один нарисовал речку с деревьями – и другой принес похожий пейзаж. Кого назвать мастером?

– Да уж, трудная задача. Хотите признания в профессиональном кругу – попробуйте для начала получить рекомендацию члена Союза художников.

– Уфимская живопись XXI века – это современное искусство?

– Я не приветствую такие эпитеты, как «современное», «актуальное». Актуальное – значит на потребу, на злобу дня. Актуальное сегодня завтра устареет. А причем тут искусство, говорящее с нами о вечном?

что кардинально меняет мир

– А много ли любимых художников?

– Немало. Смотря, какая страна, какой период времени. Из русских художников конца XIX – начала XX века – Серов, Врубель – одни из самых любимых. Если брать чуть позже – Филонов.

– Но не Кандинский и не Шагал, так?

– Скажем так: я понимаю их значение для искусства. Но глядя на их работы, сердце учащенно не бьется.

– А Врубеля и Серова полюбили с детства?

– Да. Школьником читал их биографии. Читал также про Репина, Сурикова. Что вызвало такой большой интерес к их жизни и творчеству? Меня восхищает мастерство, виртуозность. Есть еще много больших мастеров – Бенуа. Бакст. Мне интересно до сих пор смотреть на то, что они создали.

– Живопись как социальное высказывание сегодня существует?

– Это раньше писали такие картины: «Товарищ Сталин выступает на тракторе перед колхозниками». Но для создания действительно серьезных исторических полотен нужна временная дистанция. Она позволяет осознать прошедшие события, установить причинно-следственные связи.

– Что такое гениальное произведение?

– Гений создает то, что кардинально меняет мир. К примеру, гением был Джотто. Он ввел трехмерное изображение.

– Музей номер один мире – это Лувр? Эрмитаж? Третьяковка? Дрезденская галерея?

– Мне очень понравился Бруклинский музей. И коллекция, и выставки там шикарные. Я попал на выставку Фаберже – это грандиозно. А еще назову Метрополитен, ходили туда с Сергеем Красновым в 1998 году каждый день целый месяц. А Эрмитаж я обошел весь в ходе студенческой практики.

хейтерство оставить Интернету

– А каким же образом художник Игорь Тонконогий попал в журнал «Рампа» и стал в нем главным редактором?

– Бывший главред периодически приглашала к сотрудничеству – как художника и дизайнера. А в 2006 году возглавил «Рампу». Надо же, семнадцать лет уже прошло. У меня тогда была своя дизайн-студия, и дела шли неплохо. Не думал, что задержусь в «Рампе» надолго, а вот надо же, втянулся.

– Насколько это сложно – возглавлять художественный республиканский журнал?

– В любом деле есть свои тонкости. Главред – отчасти и чиновник, и тут дополнительные сложности возникают. В нашей редакции нет штатных корреспондентов. Авторский коллектив складывался многие годы. И теперь у нас свои искусствоведы, театроведы, киноведы, музыковеды, культурологи. Все – профессионалы, при этом умеют писать доступным языком. Регулярно рассказываем о наших художниках. Мне лично может что-то не нравиться. Но если я понимаю, что перед нами профессионал – материал о нем выйдет. Если есть достойный инфоповод, мы его не пропустим.

– Как бы вы сформулировали кредо журнала «Рампа»?

– Наша главная задача – обзор культурной жизни Башкортостана. Освещаем самые яркие и важные события. Жесткую критику не даем – про неудачи все и так все знают, нет смысла пинать убитого льва. Так что хейтерство оставили Интернету.

[1] Аббревиатура от unidentified flying object (англ.) – неопознанный летающий объект, НЛО.