№3.2022. Пётр Фёдоров. Существует ли черниковская литература?

Пётр Ильич Фёдоров родился 22 мая 1956 года в Уфе. Окончил Уфимский библиотечный техникум (1975) и филологический факультет БашГУ (1984). С 1975 по 2020 гг. работал библиографом в библиотеке БГПУ им. М. Акмуллы. С декабря 2020 года работает педагогом-библиотекарем в гимназии № 82 г. Уфы. Участник Аксаковского движения в Башкирии с 1985 года. Автор статей и библиографических пособий о семье Аксаковых, М. А. Осоргине, М. А. Чванове, П. А. Северном, А. Ю. Генатулине, С. Л. Круле, П. А. Храмове и других писателях Уфы и Южного Урала. С 2007 года издавал серию краеведческих мемуаров «Семейные хроники ХХ века», а с 2016 года – серию «Уфимская сирень» (Уфа в художественной и мемуарной литературе). С 2020 года занимается созданием Библиотеки-музея уфимских писателей им. С. Т. Аксакова.

Пётр Фёдоров

СУЩЕСТВУЕТ ЛИ ЧЕРНИКОВСКАЯ ЛИТЕРАТУРА?

Однажды в редакции журнала «Бельские просторы» зашёл разговор о различиях между произведениями писателей старой Уфы и северной части города – Черниковки. Об этом можно было бы забыть, поскольку немало авторитетных литературных критиков не признают существования и самой уфимской литературы, считая её выдумкой излишне амбициозных краеведов и графоманов. Тем не менее, думается, тема для разговора есть.

Уфимская литература имеет свои традиции, идущие с ХVIII века, сочетающие в себе патриархальность и консерватизм с новыми веяниями от европейского Просвещения до постмодерна. Современная Уфа – это мегаполис, вписанный в роскошную природу, город чиновников и бизнесменов, служащих, научных работников и людей творческих профессий. В исторической части Уфы сосредоточено большинство вузов и храмов, театров и музеев.

Черниковск изначально создавался с нуля как город социализма, подобно Магнитогорску, Норильску или нашему Салавату. Со временем он влился в Уфу в качестве промышленной зоны с обслуживающими её инженерами и рабочими. И хотя сегодня в Черниковке появились свои парки и дворцы культуры, музеи и храмы, стадионы и торговые центры, школы и техникумы и даже нефтяной университет, но печать заводской окраины прочно врезалась в её облик. И даже красивые берега Белой и Уфимки не могут затмить рукотворный индустриальный пейзаж.

Несмотря на свою сравнительно короткую историю, судьба Черниковки достаточно драматична. Все её огромные заводы создавались в предвоенное, военное и послевоенное время тяжёлым трудом подневольных крестьян, эвакуированных и вольнонаёмных рабочих и инженеров, военнопленных и заключённых из местных лагерей. Но строили они не просто дома и заводы, а социалистический рай на земле. В советские годы здесь был высокий уровень образования и инженерной мысли. А в духовном плане тон задавала ленинградская интеллигенция, эвакуированная сюда в годы войны и оставшаяся здесь навсегда. И это нашло отражение не только в особой архитектуре, но и в произведениях первого поколения её литераторов. Таким писателем был участник Великой Отечественной войны, педагог Александр Кузнецов (1915–1991). В 1970–1980-е годы публиковались его повести, рассказы и романы о коллективизации и войне. В годы перестройки им был написан неопубликованный роман «Обманутое поколение». Большинство простых работяг, кроме отдельных упёртых стариков и старушек, легко сменили веру в старых богов и быстро обветшавшую коммунистическую идеологию на приверженность науке и технике, которые на их глазах творили чудеса. В постсоветские времена вера в науку и технику сменилась безверием и агностицизмом. Верность марксизму сохранили лишь редкие мальчики и девочки из интеллигентных семей. Характерным примером этому служит автобиографическая трилогия «троцкиста» Константина Рольника (р. 1974) «Не коричневый, но красный!» (2007). Но его творчество сложилось уже в постсоветское время, а в советские времена в Черниковке особой популярностью пользовались сатирические стихи и басни инженера моторостроительного завода Михаила Воловика (1917–1994): «Солнце и свинья» (1952), «Карикатуры с натуры» (1962), «Палки в колёсах» (1964), «Баснословно» (1967), «Смехоскоп» (1974) и другие.

Однако по-настоящему интересными писателями стали дети и внуки первых строителей Черниковки, поскольку они пришли уже не на пустое место. К началу ХХI века здесь уже сложилась своя культурная традиция, представленная произведениями Анатолия Яковлева (1970–2005), поэзией Дмитрия Масленникова (1969–2017), песнями Земфиры Рамазановой (р. 1976) и прозой выпускника черниковской школы № 61, давно уехавшего из Уфы Владимира Маканина (1937–2017). Эти именитые авторы были предшественниками современной черниковской литературы в лице Александра Иликаева (р. 1977), Фирдаусы Хазиповой (р. 1952), Рустема Мирсаитова (р. 1971), Елены Луновской (р. 1990) и Алексея Чугунова (р. 1975). Чем же отличаются эти писатели от своих уфимских коллег? На первый взгляд, кроме мотива заброшенной окраины, больше ничем. Но когда мы погружаемся в современный черниковский фольклор, то поражаемся его богатству и разнообразию. К сожалению, этот океан народного духовного опыта ещё ждёт своих гомеров и шекспиров. А пока мы видим лишь первые робкие шаги к его постижению.

И всё же некоторые особенности черниковского менталитета уже проступают в отдельных произведениях местных писателей. Их герои отличаются большим индивидуализмом, порождённым меньшей национальной, религиозной, а порой и семейной связанностью. Это социальное сиротство усугубляется отрывом от природы, вытесняемой рукотворным миром индустриальной и постиндустриальной цивилизаций. Конечно, все эти черты характерны для всего нынешнего поколения, но в произведениях черниковских писателей это звучит особенно явственно. Если сравнивать наиболее ярких уфимских и черниковских писателей конца ХХ – начала ХХI веков, то эти различия бросаются в глаза. Стремление к своим национально-религиозным и семейным корням ощущается в творчестве уфимских писателей Петра Храмова, Михаила Чванова, Сергея Круля, Мустая Карима, Юрия Горюхина, Айдара Хусаинова, Светланы Чураевой. Неразрывная связь человека с природой проходит через все произведения Камиля Зиганшина. В противовес этому у того же Маканина звучат мотивы агностицизма и часто фигурирует герой-одиночка, живущий в своём маленьком мифологическом мирке, зачастую перерастающем в духовное подполье. Таковы его романы: «Один и одна» (1987), «Андеграунд, или Герой нашего времени» (1998); повести: «Где сходилось небо с холмами» (1984), «Отставший» (1987), «Лаз» (1991), «Сюр в Пролетарском районе» (2009). В поэзии Анатолия Яковлева и Дмитрия Масленникова присутствуют философские поиски, формалистическая игра и самоирония, за которыми скрывается такой же андеграунд, как и у Маканина, представленный сильными личностями, рано ушедшими из жизни в борьбе за отстаивание своих ценностей.

Фирдауса Хазипова была напрямую связана с семьёй Маканиных, жившей в Черниковке в 1950–1960-е годы. Об этом она написала в своих мемуарах «Счастье пишущего человека» (2017). Отсюда и её автобиографический роман «Чертополох с окраины Уфы» (2021), отразивший непростой жизненный путь героини из обычной семьи к независимой и самодостаточной личности. Родившаяся в татарской семье девочка Фира была лишена не только традиционной веры и родного языка, но и родительской любви при живых родителях. Так жили в Черниковке 1960–1970-х годов многие семьи. Если для героев произведений С. Аксакова, Мустая Карима, Б. Четверикова, П. Храмова, С. Круля, С. Смирновой центром их детского мира была семья, то для Фиры родным домом стала советская школа с любимыми учителями. Именно они привили ей любовь к русской литературе и музыке. От лучших из них она научилась доброте и заботе о близких. Эти качества помогли ей не только в дальнейшей учёбе в училище искусств, а затем в пединституте, но и стать притягательной личностью для юных одиноких душ. Её дневники и письма к учителям, школьникам и студентам из разных городов СССР и ГДР вызваны не только чувством одиночества в собственной семье и окружении, но и потребностью создать свою среду, близкую ей по духу и интересам. Фира почти не замечает индустриальных пейзажей и техники, зато какая-нибудь лужа или деревце становятся для неё источником вдохновения. Роман Ф. Хазиповой выходит за рамки обычной автобиографии, как и «Инок» П. Храмова. Под внешней биографией черниковской школьницы, студентки, а затем молодой учительницы с её дневниками и письмами проступает история души, рвущейся из тёмной среды мещанства к высотам культуры. На её страницах рядом с творческим изучением «Преступления и наказания» Ф. Достоевского соседствует история о том, как старшеклассница зарубила топором своего отца-алкоголика, долго измывавшегося над своей семьёй. И учительница литературы, с которой Фира разбирала преступление Раскольникова, выступила на суде и добилась оправдания этой ученицы. Автор старается правдиво представить черниковские реалии 70-х годов, когда молодые девчонки, работавшие на моторостроительном заводе, грязно матерились, напивались до одурения и избивали соперниц своих любовных увлечений. И в это же время наблюдался расцвет художественной самодеятельности и трудовой героизм. Такое сочетание светлых и тёмных сторон черниковской действительности ради воссоздания правды жизни позволяет отнести это произведение к неореализму.

Сегодня одним из самых популярных писателей, родившихся в Уфе, является Сергей Довлатов (1941–1990). Символично, что Довлатов родился ровно через 150 лет после Аксакова на улице, носящей имя другого русского писателя – Гоголя. В своих записках надзирателя «Зона» он открыто декларировал своё писательское кредо: «По Солженицыну лагерь – это ад. Я же думаю, что ад – это мы сами…» Довлатов не был антисоветским писателем. Смеясь сквозь слёзы, как Гоголь, над советской действительностью, он утверждал в своём творчестве абсурдность мира. Но при этом он обладал уникальной способностью видеть смешное в обыденном и не грузить читателей серьёзными проблемами. Соединив в своей судьбе андеграунд и эмиграцию, он своей ранней смертью довершил образ непризнанного гения. Но есть и другая точка зрения. Уфимский краевед Ирина Ентальцева ёмко и эмоционально объяснила мотивы своего отношения к этому писателю: «Довлатов отстаивал право художника быть художником, а не слушаться толпы и руководителей толпы <…>. Мне очень больно читать его книги, и в них я узнаю ту спертость воздуха несвободы, когда нечем дышать, когда нутром чувствуешь слова Мандельштама: “Поэзия – это ворованный воздух”. Вот с кем он родня – Мандельштам. Но у Мандельштама в стихах “Евхаристия как вечный полдень длится”, он глядел в Вечность. А у Довлатова свобода художника – без молитв, без Бога, оборачивается трансляцией боли и безысходности, безжалостностью описаний, трагедией без катарсиса, трагифарсом. Он был на подступах к христианской вере, читал Евангелие... У него есть высказывание: “Творчество – как борьба со временем. Победа над временем. То есть победа над смертью. Пруст только этим и занимался”. А ведь победил смерть Христос».

Современная черниковская литература, подобно итальянской комедии дель арте ХVI века, родилась из потребности рассказать о мыслях и чувствах поколения, живущего в условиях хаоса, распада и дисгармонии. Стремление к обновлению и новому рождению роднит сегодняшнюю российскую культуру с эпохой Возрождения. Не всегда это обновление бывает движением вверх, иногда оно носит деструктивный характер. Если в 70-е  годы ХХ века из БГПИ вышла такая личность, как Ю. Шевчук, то уже через сорок лет, в ХХI веке, его покинул «король нецензурного рэпа» Алишер Валеев (р. 1998). Отрицание мёртвой России в творчестве черниковских писателей соседствует с праздничным ожиданием исправления и очищения. Такое необычное сочетание носит характер скрытого карнавала. Если использовать образы масок из той же комедии дель арте, несущих в себе мотивы древних культур и являющихся предтечами постмодернизма, то можно найти некоторые соответствия озорного романтизма Александра Иликаева – маске ловкого и изворотливого Бригеллы, рассказов о жёстких подростковых разборках в сочетании с искренней верой во вселенскую справедливость и человеческую братскую любовь Рустема Мирсаитова – маске влюблённого неунывающего весельчака Арлекина, мрачных историй Алексея Чугунова – маске меланхоличного Пьеро, печальных и пронзительных лирических стихов и рассказов об уфимских окраинах Елены Луновской – маске Изабеллы. Дар поэзии Земфиры, разговаривающей с молодым поколением на его языке о сексе, наркотиках и смерти, сродни маске честной и простодушной служанки Коломбины, трансформировавшейся в современном постмодернизме в любовницу смерти. Если в черниковской литературе со временем возобладают маканинские традиции, вобравшие в себя идеи Ф. Достоевского, Ф. Ницше и М. Хайдеггера, то вместо мещанских и потребительских идеалов современного буржуазного общества могут возобладать идеи духовной свободы, связанные с культурной памятью предшествующих поколений. Характерно, что Маканин, окончивший мехмат МГУ и «поверявший алгеброй гармонию», в конце своей земной жизни пытался перейти от агностицизма к вере. Насколько ему это удалось – неизвестно, поскольку в его творчестве это не нашло отражения. Но новому поколению писателей придётся пройти сложный путь от науки к вере и от эстетики к этике для того, чтобы вернуться к вечным ценностям, без которых нет настоящей жизни.   

Пока черниковская литература существует лишь потенциально, поскольку ещё не осмыслена участниками литературного процесса. Но в перспективе она может стать реальностью, подобно «южной школе» литературы США, со своими Уильямом Фолкнером и Маргарет Митчелл. К сожалению, черниковские писатели пока не создали своё литературное объединение и не имеют печатного или электронного издания. Возможно, было бы неплохо для начала создать при журнале «Бельские просторы» рубрику, в которой могли бы публиковаться мемуары и художественные тексты, связанные с Черниковкой.