Майя Фаттахутдинова. Домовой из кукольного дома

Нам профессия наша положила детьми

Оставаться на долгие годы…

Вот и выпьем, как дети, как дети, с тобой

за чудесную нашу профессию,

что дала нам уменье превращаться в любой

образ мира – во все, что прикажет сюжет:

миф, легенду, стихию, бездушный предмет

и любую живую бестию!

Евгений Сперанский. «Приглашение к ужину»

В каждом уважающем себя доме должен жить домовой. В том числе и в театральном. Домовому надлежит знать все о тех, кто в этом доме обитает. Его долг – хранить историю дома, воплощенную не только в предметах материальных (старых афишах, программках, фотографиях), но и в неосязаемой дымке воспоминаний о сыгранных ролях, об ушедших коллегах, о смешных или печальных историях из театральной жизни. И домовому не обязательно должно быть двести или пятьсот лет. Нашему в нынешнем декабре исполнилось шестьдесят пять. Целых или всего лишь? Это как посмотреть. Всего лишь – потому, что для мужчины (а наш домовой – мужчина в самом расцвете сил!) это не возраст. Но, с другой стороны, шестьдесят пять лет – огромный срок, поскольку почти полвека из них домовой прожил в одном и том же доме, а это мало кому удается. Не буду томить читателя загадками, назову имена: дом – это Башкирский государственный театр кукол, домовой – народный артист России Айрат Акрамович Ахмешин.

Писала об этом не раз, но повторюсь: те, кто считает театр кукол всего лишь забавой для детей, развлечением, несерьезным занятием, – глубоко ошибаются. В действительности это огромный сложный мир со своими правилами и законами – иные из этих законов до сих пор не поддаются словесному истолкованию и действуют на уровне почти магическом. Парадоксальным образом кукольное искусство сочетает в себе простоту, открытость, демократизм с замкнутостью, делающей его похожим на некое цеховое братство, ревниво оберегающее свои секреты от чужаков и непосвященных. В течение многих веков это искусство было уделом людей низкого звания, гонимых, приравненных к нищим и бродягам (еще в начале ХХ века во многих дворах российских городов можно было увидеть объявление «Шарманщикам и петрушечникам вход строго воспрещается»). Но в то же время искусством этим интересовались, стремились постичь его загадки и приобщиться к нему люди высокой культуры – поэты, драматурги, художники, композиторы, режиссеры, философы, искусствоведы. Назовем хотя бы Вольтера, Гете, Гофмана, Генриха фон Клейста, Жорж Санд, Гордона Крэга, Гарсиа Лорку, Александра Блока, Николая Гумилева, Сашу Черного, Александра Бенуа, Мстислава Добужинского, Игоря Стравинского, Всеволода Мейерхольда, Евгения Вахтангова, Григория Козинцева, Павла Флоренского, Петра Богатырева, Николая Бартрама, Юрия Лотмана (список можно продолжить).

Я не случайно поставила эпиграфом строки одного из лучших актеров образцовского театра Евгения Сперанского, обращенные к его многолетней партнерше, замечательной актрисе Еве Синельниковой. Это, по сути, панегирик профессии актера-кукольника. Профессии, как известно, труднейшей, но часто не получающей должного признания. Лет десять назад на фестивале «Кукарт» в Петербурге я спорила со Станиславом Железкиным, руководителем Мытищинского театра кукол и президентом Российской ассоциации «Театр кукол – XXI век»: никак не могла втолковать ему, что Ахметшину недавно присвоили звание «народного РФ». Станислав Федорович очень волновался и все повторял: «Нет-нет, этого не может быть! Ты что-то путаешь. Он, наверно, получил “заслуженного”». Железкину трудно было поверить, что столь высокого звания удостоен уфимский актер, при том что ни один из столичных актеров-кукольников тогда этого звания не имел. В самом деле, случай уникальный: ведь обычно артист в театре кукол (тем более провинциальном) не избалован вниманием зрителей, критиков и высокого начальства, и дожидаться официального признания своих заслуг ему приходится куда дольше, чем его собратьям в театрах драматических. Спросите первого встречного, кого из знаменитых кукольников он может назвать, – в ответ услышите, скорее всего, только имя Зиновия Гердта, поскольку Гердт стал известен благодаря своим работам в кино. А многие ли знают об упомянутом выше Евгении Сперанском? Между тем это был замечательный актер – сам Гердт почтительно именовал его Мастером, – создатель целого ряда легендарных ролей, к тому же талантливый писатель, поэт и драматург, пьесы которого с успехом ставились во всех театрах кукол страны. А петербургский актер Владимир Кукушкин, которого называли «Паганини с куклой», – кто слышал о нем за пределами северной столицы, кроме коллег по цеху? Вот потому я и пользуюсь любым поводом, чтобы еще раз воздать должное мастерству Айрата Ахметшина, который по масштабу своего таланта ничем не уступает названным корифеям российской кукольной сцены.

А ведь он запросто мог бы пройти мимо своего призвания… Все решил случай. В апреле 1966-го вчерашний школьник шел устраиваться рабочим на завод имени Кирова, но, как назло, в отделе кадров был обеденный перерыв. Чтобы убить время, решил прогуляться по улице Ленина – и заметил объявление, гласившее, что театру кукол срочно требуются монтировщики. Какая разница, где быть рабочим, рассудил он и пошел устраиваться в театр. Поневоле уверуешь в провидение, которое дало возможность человеку, обладающему несомненными творческими задатками, поступить именно туда, где он смог эти задатки развить и усовершенствовать.

Поначалу Ахметшин постигал азы кукловождения не в теории, а на практике, учась у ведущих актеров БГТК, всматриваясь, вслушиваясь, запоминая. То, что он пришел в театр без специальной подготовки, никоим образом не помешало его творческому росту (он восполнил этот пробел много позже, став признанным мэтром профессии: окончил актерский факультет Уфимского института искусств, а режиссерское образование получил в Москве). Настоящей же школой стал для него именно театр – общение с талантливыми и опытными актерами оказалось полезнее лекций и семинаров, оно подкрепило его изначальную актерскую органику знанием необходимых приемов и тонкостей ремесла. Сегодня Айрат Акрамович тепло вспоминает о своих коллегах-учителях, особенно о Рамиле Альтафовиче Искандарове, который стал для него, начинающего, эталоном, примером для подражания. Искандаров был, говорят, прекрасным актером, недооцененным при жизни и несправедливо забытым после ранней смерти. Важную роль в судьбе Ахметшина сыграл Кашфи Файрушевич Гадельшин, тогдашний директор театра, отметивший в минувшем году свое 96-летие: именно он в шестидесятые годы собрал в театре полноценную, высокопрофессиональную труппу и привлек к работе перспективных режиссеров – в частности, Ивана Федоровича Кулагу, во многих спектаклях которого довелось играть и Ахметшину. Гадельшин фактически подготовил почву для грядущего расцвета театра, который пришелся на семидесятые-восьмидесятые годы и оказался связан с именем режиссера Владимира Михайловича Штейна.

Персонажи, сыгранные Айратом в штейновских постановках для взрослых, давно стали достоянием театральных легенд. Невозможно забыть его Ангела Д (впоследствии Дьявола) из «Божественной комедии» – роль, в которой он не имел дублеров и которую играл больше десяти лет, пока был жив спектакль. А студент Исидор в «Чертовой мельнице» (кстати, по мнению автора пьесы И. Штока, лучший изо всех виденных им Исидоров!), а хитрый Гермес в спектакле «Не бросай огонь, Прометей!» Мустая Карима, а жестокий лицемер Хальфа в «Черноликих» по повести Мажита Гафури… В тех незабываемых спектаклях Ахметшин порой ставил своеобразные рекорды. Исполнение нескольких ролей в одном спектакле – то, что в театре кукол диктуется чаще всего суровой необходимостью, – он превращал в блистательный парад персонажей, в демонстрацию своих богатейших возможностей. Так было, например, в «Звездах над пустыней» по мотивам «Маленького принца» Антуана де Сент-Экзюпери, где он играл Короля, Географа, Пьяницу, Честолюбца, Делового человека и Змею, находя для каждого образа особые интонации и краски.

И коллеги, и поклонники-зрители давно признали, что Айрат Акрамович не просто мастер, профессионал высокого класса, – он кукольник милостью Божией. Природа его дарования – за гранью рационального, это что-то колдовское, не поддающееся определению. Человек берет в руки куклу – да что там куклу, любой предмет, – и тот мгновенно оживает, обретает душу и яркую характерность. Как это удается Ахметшину – загадка, разгадать которую, думаю, не под силу и ему самому. Мало кто может соперничать с ним и в умении мгновенно перевоплощаться из одного образа в другой. Иногда эти перевоплощения совершаются за секунды: вот он быстро положил одну куклу, схватил вторую – и та заговорила совершенно иным голосом, чем предыдущая, по-новому задвигалась – и все это с точным, безошибочным попаданием в характеры обоих персонажей. Две-три минуты – и эпизод сыгран, снова мгновенная смена кукол – и совершилось обратное превращение. Поистине Ахметшин – «артист-трансформатор», чье мастерство, думаю, сопоставимо с райкинским. Подлинно кукольная природа его таланта проявляется в том, что ему неуютно бывает работать в ролях «живого плана», – они, по собственному признанию актера, сковывают его, мешают органично существовать на сцене. Даже одна из известнейших его ролей – Кулубек в легендарном «Белом пароходе» – вызывала у него некоторое внутреннее сопротивление, так до конца и не преодоленное. Хотя внешностью природа его не обидела (взгляните на фото с куклой царевича Рамы из «Индийской легенды» – ну чем не Радж Капур?), однако Ахметшин все же предпочитает чисто кукольные роли, в которых скрыт от зрителя ширмой. А из кукол больше всего любит классическую тростевую, которой владеет поистине виртуозно.

         Однако зрители, видевшие актера только в спектаклях, не знают настоящего Ахметшина. Нужно наблюдать его на репетициях – вот уж где фейерверк юмора, разгул импровизации, озорство и хулиганство. В спектакле же ему приходится сдерживать себя, чтобы не выбиваться из ансамбля. Но бывают случаи, когда его актерский темперамент устремляется на волю: например, когда надо «прикрыть» и обыграть какую-нибудь накладку, чтобы в зале ее не заметили. Не помню, чтобы он хоть раз растерялся на сцене. Сломалась ли кукла, произошла ли путаница в смене декораций или партнер вдруг забыл текст – его реакция на любую заминку мгновенная, снайперски точная и, если допускает жанр, гомерически смешная. Один такой случай знаю по рассказам: в спектакле «Иван-царевич и Серый Волк» он играл Волка; туловище куклы было сделано так, чтоб его можно было, растянув, удлинить. И однажды при растягивании оно вдруг порвалось, вся середина куда-то отлетела, а в руках актера остались только голова и хвост. Ахметшин, ни задумываясь ни на секунду, приставил голову к хвосту, потом эта голова повернулась, осмотрела получившуюся комбинацию и с удовлетворением произнесла: «А я еще и не так могу!». Его импровизационный дар неисчерпаем: любую, даже много раз игранную роль он постоянно расцвечивает новыми оттенками. Но партнерам его при этом грозит опасность взорваться хохотом в самый неподходящий момент. Ничего не поделаешь: чувство комического – одна из сильнейших сторон его таланта.

Одно время Ахметшина часто приглашали участвовать в правительственных концертах – вместе с куклой, изображающей Лучано Паваротти. Иногда он работал под фонограмму знаменитого тенора, но бывало, что отваживался спеть и своим голосом (и ведь получалось похоже на оригинал!). С тех пор в моем сознании он настолько тесно сросся с образом Паваротти, что, видя на телевизионном экране самого певца, я в конце концов начала воспринимать его не как живого человека, а как куклу, только в куда менее умелых, чем ахметшинские, руках.

Доводилось Айрату Акрамовичу пробовать себя и в режиссуре. Он восстановил и вернул на афишу немало старых спектаклей и поставил несколько новых, среди которых безусловным рекордсменом-долгожителем оказался «Золотой цыпленок»: поставленный в 1984-м, он до сих пор живет в репертуаре, а сам Ахметшин без дублеров, один, играет в нем Волка. Минувшим летом на Международном фестивале театров кукол в Набережных Челнах он был награжден дипломом в номинации «Лучшая мужская роль фестиваля» именно за эту роль. А годом раньше, на фестивале в Астане, спектакль «Золотой цыпленок» был удостоен специального диплома «За верность традиционным формам театра кукол». Кстати замечу, что волков в актерской копилке Ахметшина никак не меньше десятка; он вообще любит «звериные» образы, поскольку звери, как известно, предоставляют актеру-кукольнику неограниченные возможности для раскрытия человеческих характеров.

Занимался Айрат Акрамович и педагогической работой: тринадцать лет преподавал на театральном факультете Уфимской академии искусств, готовил кукольников нового поколения. Но все-таки актерское призвание его сильнее всех прочих. Совсем недавний пример: в сентябре, когда в Уфе проходил второй фестиваль театров кукол «Ниточка», показательный мастер-класс, который Ахметшин провел в рамках фестиваля, настолько впечатлил членов жюри, что медаль имени Станиславского от Союза театральных деятелей РБ – награду, изначально предназначенную лучшему режиссеру, – вручили именно ему.

А стать домовым ему было назначено судьбой. Он начал трудиться еще в «доисторическую» эпоху, когда не существовало стационарного здания на проспекте Октября, а театр был разъездным. Помимо того, что он выдающийся мастер, поражающий своим искусством, он еще и живая история театра, хранитель его традиций. Он спасает от уничтожения старых кукол, чтобы с ними могли работать студенты. Он помнит всех актеров труппы, в том числе давно ушедших, и всех режиссеров, и канувшие в Лету спектакли, и свет и тени закулисья, и звездные часы БГТК, и годы его упадка, и анекдоты и курьезы театрального обихода – и все это может передать молодому поколению. Он вошел в уфимский кукольный дом почти полвека назад – и живет в нем по сей день.

Однажды он сыграл самого себя – на вечере-бенефисе по случаю своего пятидесятилетия. Причем себя в трех кукольных лицах. Первая кукла, сделанная специально для этого праздника, изображала актера Ахметшина в парадном костюме. Вторая – его же, только в тоге и лавровом венке, как положено юбиляру-триумфатору. А третья кукла – из старого, давно не идущего спектакля – была призвана изобразить придуманного автором сценария (и этой статьи) того самого театрального домового, древнего, замшелого, покрытого пылью веков старичка, любителя водочки и особой закуски под названием «калитка отварная» («Отвари потихоньку калитку…»). Надо было видеть, как этот старожил театра, жмурясь от непривычно яркого света, вылезал из-за ширмы и строил уморительные гримасы, прежде чем пропустить рюмку за здоровье своего старинного друга Акрамыча. И слышать, как при каждой гримасе мягкой мимирующей куклы-домового грохотал смехом зрительный зал. Ахметшин в течение часа блистательно исполнил в своем бенефисе двенадцать разнохарактерных эпизодов, с честью выдержав немыслимую нагрузку – не просто творческую, но и физическую. Как жаль, что наше телевидение проигнорировало тот вечер, и памятью о нем осталась лишь несовершенная любительская запись.

В середине семидесятых, когда Башкирский театр кукол только что переехал в новое здание, художники разработали для него логотип: на всех официальных бумагах поселилась стилизованная улыбающаяся рожица с узкими глазами-черточками, а рядом – поднятая кверху ладошка с шариком на пальце. Логотип этот в театральных кулуарах немедленно получил прозвище – Айратка. Почему? Ведь Ахметшин в ту пору не был ведущим актером, как сейчас, – в труппе было много других актеров-мужчин, старше и опытнее (тот же Искандаров). Почему же все-таки Айратка? Видимо, уже тогда витало в воздухе предчувствие того, что именно этот человек со временем сделается символом, олицетворением своего театра.

В нынешнем репертуаре БГТК пока нет таких масштабных ролей, которые Ахметшин играл в штейновских постановках. Впрочем, дело, наверно, не в величине роли. Неважно, кого он сыграет в следующий раз, – очередного волка, или ежика, или сказочного царя, или одного из представителей нечистой силы, которые так ему удаются. Пусть это будет крохотный эпизод – любая «живая бестия» в его исполнении станет украшением спектакля и подарком зрителям. Важно то, что он навечно останется ДОМОВЫМ, хранящим дух и тепло нашего кукольного дома.

Из архива: декабрь 2014 г.