Александра Ильина. Другой географ, или Кинематографический экзорцизм

Экранизации – дело, по определению, неблагодарное. Как бы ни старались сценарист с режиссером, в итоге обязательно набегут толпы поклонников экранизированного литературного произведения и будут негодовать, что Шерлок Холмс никогда не позволял себе подобных вольностей, Лев Толстой переворачивается в гробу, глядя на Киру Найтли, и вообще «в книге все было не так».

Но даже с поправкой на этот факт режиссеру Александру Велединскому, снявшему фильм «Географ глобус пропил» по одноименному роману Алексея Иванова, удалось, на мой взгляд, удивительное. С довольно высокой степенью точности следуя букве романа, он практически полностью изгнал его дух из своего фильма.

После просмотра я осталась в полном недоумении: как смешная и грустная история, очаровавшая меня около десяти лет назад, на экране превратилась в жесткую социалку наподобие «Школы» Гай Германики, только со смещением акцента с бессмысленных и беспощадных учеников на жалкого алкоголика-учителя.

Такая разница впечатлений побудила меня перечитать роман. Тогда я обнаружила, что расхождения между сценарием и исходным текстом, касающиеся происходящих событий, – в сущих мелочах, но именно в них, по своему обыкновению, укрылся дьявол.

Первая же сцена фильма почти идентична первой главе романа: в электричке Константин Хабенский в роли Виктора Служкина избегает оплаты проезда, старательно и небесталанно изображая глухонемого. С маленькой поправкой: Служкину литературному это удается, а Константин Хабенский выдает себя звонком мобильного телефона и с позором изгоняется из электрички, успев ввязаться в нелепую драку с контролером. Конечно, строго говоря, непойманный вор ничем не лучше пойманного, но так уж устроена гибкая человеческая мораль, что то, что в романе кажется безобидной выходкой, с первых кадров фильма вызывает легкое отвращение к главному герою.

Печально, что по ходу фильма это чувство лишь крепнет. И большинство режиссерских вольностей не так уж значительны или вполне объяснимы ограниченностью формата кинофильма, но эффект, произведенный их совокупностью, столь явственен, что в случайное совпадение тут не верится.

Три параллельных класса, в которых новоиспеченный учитель Служкин преподает географию, в киноверсии превращается в один – 9 «А» – «зондеркоманду», неуправляемую массу, фантазия которой, направленная на изобретение пакостей для нового учителя, неиссякаема, с грозным хамом и дебоширом Градусовым во главе. А ведь в романе есть еще 9 «Б» – «красная профессура», их хоть и не удается увлечь географией, но зато можно почитать свои школьные стихи («стихи красной профессуре страшно понравились, но вот проверочная работа на следующем уроке с треском провалилась»). И, конечно же, 9 «В», которых географ зовет «отцами». «Отцы» не лишены чувства юмора, с ними можно говорить и, как правило, удается договориться, а главное, они, как и Служкин, предпочитают самую интересную географию – географию «переворачивающихся в стремнине байдарок и порогов, валами смывающих экипаж с катамарана, вздувшихся по весне и прущих через лес рек, заросших лопухами летних перекатов, и скрипящих над головами старых деревянных мостов». Это они заражают Географа идеей совместного похода. Как справедливо отмечает один из «отцов» в романе, «по 9 «А» людей не судят». Но Александр Велединский, по-видимому, считает, что судят и еще как.

В итоге сложные отношения Служкина с учениками – искренняя симпатия и уважение к «отцам», сдерживаемое раздражение по отношению к «красной профессуре» (исключение – симпатичная отличница Маша Большакова), надежда одолеть «зондеркоманду», периодически охватывающий в связи с этим азарт, раз от раза сменяющийся разочарованиями, – в фильме оборачивается лишь ненавистью и бессилием. Очень показательна в этом смысле сцена первой встречи Служкина с учениками, когда Хабенский, не представляющий, как с ними справиться, залезает под стол (кстати, также самодеятельность сценариста, у Иванова этого нет). Собственно под ним он мог и просидеть большую часть фильма, вплоть до самого похода. Как по мне, ни характеры героев фильма, ни развитие сюжета много бы от этого не потеряли.

На походных эпизодах следует остановиться подробнее. По сути, это кульминационная часть романа, да и фильма тоже, только в фильме это не высшая, а низшая точка. Это предел падения Географа в глазах «отцов», влюбленной Маши, зрителей. На старте Служкин долго и даже с некоторым смаком утверждает себя в роли командира. Школьники сразу встречают эту идею без энтузиазма, а уже к вечеру первого дня смещают его с командования «за пьянку». Надо сказать, что в романе Географ тоже напивается в самом начале похода, но на то, во всяком случае, есть причина – спровоцированная Градусовым стычка с местными гопниками, от которой Служкин спасает бегством и себя, и зачинщика. Опасаясь преследования и не желая навлечь беду на остальных участников похода, Служкин с Градусовым удаляются в дальний от ребят вагон, где и коротают время, а также успокаивают нервы за бутылкой. Это если не оправдывает Географа в глазах детей, то, по крайней мере, объясняет его поведение для читателей. В фильме же это лишь первое звено в череде проколов Служкина. Когда Географ случайно отчаливает вместе с катамараном и уплывает черт знает куда, школьники даже не надеются на его возвращение и обреченно начинают строить плот. «Виктор Сергеевич, Вы что мудак?», – приветствует одна из девочек вернувшегося против течения с катамараном наперевес Служкина, и это самый мягкий из эпитетов, которым награждают его дети. По-моему, среднестатистическому зрителю без выраженных садистских наклонностей смотреть на это откровенно неудобно; когда же в наказание Градусов заставляет Географа десять раз повторять, что он бивень, уже просто хочется провалиться сквозь землю.

Единственный остроумный момент фильма – сочиненная старшеклассниками походная песня-прогноз: «Его же посадят, его же посадят за мертвых детей». Но до этого не доходит (причем явно не благодаря, а вопреки Служкину), просто кучка подростков беззастенчиво чморит взрослого мужика, который вконец допек их пьянством, безволием и идиотскими выходками.

В романе Служкин также не являет собой образец руководителя группы школьников в походных, а часто и опасных условиях, с точки зрения большинства взрослых людей. Завуч Угроза Борисовна бы точно не оценила. Зато сам Географ считает свои методы воспитания верными. Он сознательно избегает роли главного. Свою миссию видит в том, чтобы его любимые отцы научились справляться сами. И когда он с вершины скалы смотрит, как семь человечков в красных спасжилетах проходят Долган – опаснейший порог маршрута, проходят, сделав все неправильно, не так, как он учил, но – проходят, лед в его душе тает: «И мне становится больно от того, что там, в Долгане, меня вместе с отцами не было. Так болят руки, которые ты на стуже отморозил, а потом отогрел, оживил в тепле. Мне больно. Но я обреченно рад этой боли. Это – боль жизни».

В целом поход в романе проходит далеко не идиллически: «отцы» бесконечно собачатся то за право командовать, то за сердце красавицы, то за Географа, которого одни осуждают, а другие поддерживают, то просто от усталости, голода или страха (это в фильме школьники в походе в своем ополчении против Географа умилительно единодушны и собраны). Маша чуть ли каждый день проходит путь от любви до презрения и обратно.

Но в конце, когда Долган пройден, Маша спасена и не тронута, все вернулись домой в целости и сохранности, Географ становится самым популярным учителем в школе, а Градусов и его приспешники из «зондеркоманды» в качестве выпускного экзамена выбирают географию. Полученная Градусовым на экзамене пятерка (причем, честно) – победа, не меньшая, чем покорение Долгана под его руководством.

И даже изгнание из школьного рая – последствие педагогически недопустимого, хотя по-человечески и вполне целомудренного поведения по отношению к Маше, тем более неизбежное, что Маша оказалась к тому же дочкой завуча Угрозы Борисовны, – не делает Служкина несчастным. Мне даже кажется, что Угроза Борисовна во взрослой жизни Служкина – это реинкарнация его классной руководительницы Чекушки, кошмара и одновременно, по собственному его признанию, центра его детства, перед которой он провинился еще в школьные годы и не успел попросить прощения. Поэтому увольнение, на мой взгляд, им самим воспринимается как возмездие, закономерность и проявление высшей справедливости. Роман заканчивается единственно возможным для своего героя хэппи-эндом – «прямо перед ним уходит вдаль светлая и лучезарная пустыня одиночества».

Впрочем, финал фильма также вполне закономерен. Школьники снимают целую коллекцию из непотребных выходок Географа, и, нимало не смутившись, представляют получившийся шедевр руководству школы на ознакомление. То, что они еще и стукачи, уже даже не удивляет – ну превзошли своего учителя, бывает.

И я, в общем, осознаю, что все это – не более чем мое личное брюзжание, и художник всегда может оправдаться тем, что видит именно так. И такое видение, очевидно, имеет право на существование, и все же очень хочется спросить, как философски настроенный врач у любознательного пациента в древнем анекдоте: «А смысл?».

Виктор Служкин в романе – странный человек (да, шут гороховый, да, бестолковый, да, вечно попадающий в нелепые ситуации, как правило, по своей же непутевой доброте), но человек со своей сложной философией и, как отмечают его коллега и неудавшаяся любовница, не лишенный гордыни, просто проявляющейся иначе, чем у большинства людей, сам себя определивший в современные святые, проповедующий совершенную любовь («это когда ты никому не являешься залогом счастья и когда тебе никто не является залогом счастья»). В кино все это трансформируется в обычного неудачника – нелюбящая жена, нелюбимая работа, неспособность что-либо поменять, неизбежное в таких условиях пьянство. Географ Алексея Иванова не врет, когда говорит, что разрывается от любви – от любви к жене, к дочери, к другу, к «отцам», к Маше, к Пушкину. Географ Александра Велединского банально мается от безделья.

И если целью создателей фильма было показать нам сермяжную правду жизни, то это, наверно, удалось – типаж главного героя получился вполне распространенным и узнаваемым. Но мне очень жаль того, другого Географа, которому в этот раз не удалось появиться на экранах.

Из архива: май 2014 г.