№9.2023. Алексей Чугунов. Кинопаноптикум сталинской эпохи

Мы прекрасно помним, как в перестроечные годы хлынул на наши телеэкраны чуть ли не бесконечный поток «полочных» кинофильмов, которые пребывали до этого в забвении – под запретом руководителей-функционеров, худсовета или…? Годами пылились рулоны киноплёнки на полках, «гнили». Отсюда к ним и ярлык хлёстко приклеился. «Комиссар», «Проверка на дорогах», «Долгие проводы», «История Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж», «Интервенция» и многие другие произведения киноиндустрии вдруг вспыхнули зеркальным блеском… а то и стали неким хайпом. В годы гласности возник запрос, соответственно, свершена релевантная выдача. Часто до и после показа «полочного» фильма, да и вкупе с иными «перестроечными» фильмами, проходило злободневное, пылкое (порой до крика) обсуждение в тематических телепередачах. Старались приобщать и молодое поколение к аналогичным беседам в стилистике телепередач «12 этаж», «Музыкальный ринг». Одномоментно шла переоценка ценностей в отечественном кинематографе, поднимался болезненный вопрос: «Как теперь снимать кино?». Конечно, разгул всеразрешаемости при горбачёвской гласности, отчаянный и вызывающий шум киношного слова мы с любопытством наблюдали тогда с экранов своих телевизоров.

Но здесь хотелось бы поговорить об иных «полочных» работах, о существовании которых мы в принципе не догадывались. Они снимались в сталинские годы. Да, именно в ту эпоху, когда и комар пискнуть как-то иначе, «по левому» боялся. Любую сверхидею приходилось прорабатывать, обдумывать тысячу раз, иначе не дай Бог… на десять лет без права переписки. Вождь всех времён и народов, как общеизвестно, являлся большим почитателем киноискусства, и про театр тоже не забывал. В 1930-х годах с подачи Иосифа Сталина при реставрации Большого Кремлевского дворца на месте закрытой оранжереи появился кинотеатр, в котором генсек со своими соратниками по партии просматривал буквально все новинки отечественного и зарубежного кино. Так или иначе, он выносил решение, как поступить с кинокартиной: убрать какие-либо сцены или наоборот добавить, или вовсе запретить… заодно задушить чей-то творческий полёт. Создателей «артефактов» хорошенько утюжили, снимали с работы…

Ну, про важность и нужность кинематографа говорил ещё Ленин. В 1918 году в стране создали Государственную комиссию по просвещению, которую возглавил Луначарский. Снятые в первые годы после Октябрьской революции и в период Гражданской войны фильмы не подвергались цензуре. Сделать это практически было невозможно из-за того, что не отладили систему проката и контроля. В 1919 году в стране подписали Декрет о национализации кинематографа. Обязали взять под контроль это дело ведомство Луначарского. Все фильмы, которые показывались в то время, должны были пройти регистрацию в Наркомпросе. В начале 20-х появился первый репертуарный указатель, и вместе с ним перечень запретных тем, которые нельзя затрагивать в кино. Относительно запрещённых кинолент к показу. С лёгкого языка кинокритиков соскочило тогда слово «полочные», ибо те фильмы действительно отправлялись пылиться на полку.

Есть утверждение, что благодаря художественному «особенному» вкусу Иосифа Сталина на широкий экран вышли легендарные кинокартины «Веселые ребята», «Цирк», «Волга-Волга». В некотором смысле и «Чапаев». Между прочим, в кремлёвском кинозале партийные кинолюбители смотрели «Чапаева» в тридцатые годы тридцать восемь раз. Режиссёры – «братья» Георгий и Сергей Васильевы заранее заготовили три версии финала кинокартины. Подстраховались как бы. Первая версия – «красные» маршируют по освобожденному городу, и Чапаев говорит Петьке с Анкой: «Счастливые, говорю, вы с Петькой. Молодые. Вся жизнь впереди». Вторая версия – сцена Петьки и Анки в цветущем яблоневом саду, а за кадром вылезал голос Чапаева: «Вот поженитесь, работать вместе будете. Война кончится, великолепная будет жизнь. Знаешь, какая жизнь будет? Помирать не надо!» Третья версия, которую увидел советский зритель, всем известна, её и выбрал генсек.

Комедийно-музыкальный заскок Сталина не может не ошеломлять. С чего вдруг чрезмерная эта киношная лёгкость, если основной мейнстрим – соцреализм? А утёсовский, отчасти антисоветский джаз?! Сталин смотрел «Весёлых ребят» ещё в недоснятом виде. Шушукали свирепо Андрей Жданов и Лазарь Каганович, будто бы… ну его, этого безголосого Леонида Утёсова. Он мастак блатных песен. Зачем? В защиту бросился Клим Ворошилов: «Он очень одарённый актёр, чрезвычайный весельчак и поёт в фильме здорово. Фильма исключительно интересная». «Чувствую себя, как после недели отпуска», – ёмко и коротко проговорил тихо Сталин после демонстрации кинокартины. И, как само собой разумеющееся, работу с «Весёлыми ребятами» довели до конца. И завершённый вариант Сталин тоже глянул. Мурчал от удовольствия, наверное.

«Строгий юноша» (1935) от режиссёра Абрама Матвеевича Роома. Психоделическая драма по мотивам произведения Юрия Олеши «Зависть». Гриша Фокин, комсомолец, вдруг ни с того ни с сего теряет голову от любви к жене известного профессора, «славянской Венере» (эх, сюда бы товарища Огурцова). Комсомольца, как ни странно, поддерживают друзья – сёрьезный товарищ Фёдор и девушка Лиза с ницшеанским мировоззрением. Считается, что это самый лучший фильм Роома. Очень может быть. У фильма три раза трансформировался заголовок – «Комиссар быта», «Дискобол» и «Волшебный комсомолец». Последний – просто в точку. В сюжетной линии изобилует монументальная эстетика социализма альтернативного будущего. Что-то в стилистике компьютерной игры Atomic Heart. Молодость, комсомольцы, а по сути полубоги мира, бродящие среди гигантских орхидей. Медицинские операции проводятся в присутствии зрителей. И главный раздражитель – отсутствие классовых разногласий. Этот дефект противоречит мировоззрению социализма, а значит «Строгому юноше» прямая дорога на полку. Поголовный формализм и размытая коммунистическая идеология. «Сказку» убрать с глаз долой! Через тридцать с лишним лет работу Роома показали, наконец, зрителю. Кто-то, явно из критиков, сравнил «Строгого юношу» с фильмами Федерико Феллини.

Или вторая часть, сиквел «Ивана Грозного» (1945) от режиссёра Сергея Эйзенштейна. В целом идея снять фильм об Иване Грозном исходила от самого Великого кормчего. Эйзенштейн лично взялся за написание сценария для байопика. Очевидно, более никому не доверял. Иосиф Виссарионович после прочтения одобрил готовый материал. Оставил комментарий: «Иван Грозный как прогрессивная сила своего времени и опричнина как его целесообразный инструмент вышли неплохо».

Первая часть оказалась достаточно осторожной, без самоочевидных намёков на… Получился Иван Грозный – эдакий Железный человек и Тор в одном лице в окружении маргиналов-вампиров. Внутренний мир царя не расшифровывается в должной мере, не выставляется наружу режиссёром. В конечном итоге первый фильм получил Сталинскую премию I степени. Но с сиквелом случились выкрутасы: Эйзенштейн увлёкся своими созидательными порывами, сместив акценты куда-то не туда. Сталин ждал, что царь на экране будет походить на него. И дождался: дьяволоподобный деспот в картине хмурит кустистые брови; бояре дрожат как осиновые листы, гадая, кого же… кого же казнят следующим.

«Недавно была выпущена вторая серия фильма „Иван Грозный“. Смотрели ли вы эту картину? Я её видел. Эйзенштейн в ней плохо показал опричнину. Это собрание дегенератов, что-то вроде американского ку-клукс-клана. Опричники – это было войско Ивана Грозного, которое он собрал для борьбы с боярами и князьями. Сам Грозный был энергичен, с сильной волей и характером, а у Эйзенштейна он получился слабохарактерным, слабовольным, что-то вроде Гамлета», – говорил Сталин на «воспитательной планёрке». Но на той встрече Сергей Эйзенштейн отсутствовал: слёг в больницу по причине чрезмерного стресса, волнения и страха.

Саймон Джонатан Себаг-Монтефиоре, автор книг «Сталин: двор красного монарха», «Молодой Сталин», трактует образ Ивана Грозного в фильме как «альтер эго» Сталина.

Разозлил, и довольно основательно, отца народов фильм «Закон жизни» (1940) режиссёров Александра Столпера, Бориса Иванова. Сюжет, повествующий о студентах-медиках, которые далеко не скромно, не по-советски отметили выпускной, прост. После бурного застолья они ухитрились каким-то образом разоблачить одного комсомольского лидера Огнерубова. Огнерубов – ещё тот типчик. Пользуясь служебным положением, соблазнял молоденьких барышень из института и потом бросал их с детьми. Пожаловаться на этого Казанову нельзя. Член партии как-никак. В газете «Правда» вышла анонимная рецензия под заголовком «Фальшивый фильм». И якобы авторство приписывают… ну сами понимаете кому.

Кусок из статьи: «Авторы фильма изобразили вечер выпускников в институте как пьяную оргию: студенты и студентки напиваются до галлюцинаций. Авторы фильма смакуют эти подробности, ещё и ещё раз в десятках кадров показывают сцены бесшабашного пьяного разгула». Известно, что у Сталина имелся пунктик относительно алкоголя и секса, а значит, в кинокартинах того времени не должно быть ни намёка на разгульный образ правильного советского человека. Скучной рецензией в газете не обошлось. 9 сентября 1940 года в ЦК ВКП(б) прошло заседание. Участвовать пригласили не только Столпера и Иванова, но и вообще всех представительных кинематографистов. Фильм открытым текстом обозвали «пошлятиной», а бедного-несчастного сценариста Авдеенко «охвостьем», «пасквилянтом» и даже «барахольщиком» (из-за импортного костюма, в котором он соизволил прийти на заседание). И да, звучали ёмко нравоучения от Сталина, ибо только он понимал и видел, как необходимо снимать настоящее советское кино. Уфф!

Нечто похожее произошло и с кинокартиной «Моя Родина» (1933) режиссёров Иосифа Хейфица, Александра Зархи. Один из первых звуковых фильмов, между прочим. Стоял 1929 год. Китайско-советская граница, где покой может только сниться. И нетипичный главный герой по имени Ван по кличке Босяк, попавший в плен пограничникам. Вполне идеологически выверенная работа, однако в рассказанной истории мелькает образ томной дамы полусвета Людмилы, кокетничающей с Ваном. Ага! Никуда не годится, опять аллюзии половых отношений. Съёмочная группа уже успела нахватать стопку почётных грамот за труды, в том числе и электрические утюги; дорогостоящие весьма вещицы по тем временам. После обнародованных слов вождя в ТАСС утюги пришлось вернуть. В наши дни есть только разрозненные части фильма «Моя Родина».  

Иосиф Сталин порой и не конкретизировал причину своего недовольства: молча вставал из кресла и выходил из кремлёвского кинотеатра во время просмотра фильма. Вердикт вынесен, а творец-молодец получал по шапке.

К середине 1930-х окончательно установилась чёткая последовательность: сначала кино смотрит-изучает Сталин с товарищами-соратниками, а затем, если вождю фильм приходился по вкусу, – жители СССР. И никак иначе. Так что, несмотря на свою чудовищную занятость, на кинематограф он выделял время всегда. Ну как же, людей культуры нельзя не контролировать: настругают с дурости «буратин». К прочему, организацией просмотров фильмов в кинозале занимался начальник управления кинофотопромышленности Борис Шумяцкий. Творческий бомонд за глаза называл его «министром кино».

«Новая Москва» (1938) режиссёра Александра Медведкина. О приключениях изобретателя-провинциала, кулибинца, приехавшего в Москву с живым макетом тотальной реконструкции столицы. Но механизм макета заедает, тормозит, и начинается грандиозный аттракцион – движение идёт обратным ходом, и на месте новых помпезных дворцов возникают снесённые храмы во главе с Христом-Спасителем. То есть идёт движение назад, а не вперёд, как задумано было ленинцами-коммунистами. И «это» запретили к показу. Вроде выпестовал режиссёр сатиру, эксцентричную комедию, но вышли у него величественные поминки по Москве.

Кто-нибудь видел «Бежин луг» (1937) Сергея Эйзенштейна? Некогда полнометражный и первый звуковой фильм, но урезанный до короткометражки. Над фильмом режиссёр работал два года, усложняя излишними обобщёнными деталями. Коллективизация, и тут вдобавок подвязался прообраз Павлика Морозова. Фильм не успели доснять – запретили. Единственная копия была уничтожена во время бомбёжки «Мосфильма» в Великую Отечественную, остались лишь негативы и обрезки пленки, которые Клейман и Юткевич собрали в более-менее связное повествование.

В «Звезде» (1949) режиссёра Александра Иванова Сталину не понравилась концовка – не может советский солдат, пусть даже экранный, нарушить чёткое указание генералиссимуса – «не умирать, не погибать». Отправили на переделку финала. И неважно, что снимался фильм по одноимённой повести Эммануила Казакевича, где концовка также омрачена автором. До зрителя «Звезда» дошла только после смерти Сталина.

И с «Большой жизнью» (1946), сиквелом, второй серией от Леонида Лукова, не всё ладно. Про донецких шахтёров. Основной мотив новой «Большой жизни» – победа в войне, принесшая радость и ликование, но до благоустроенности и счастья мирной жизни в картине, по всей видимости, далековато. Банальный упаднический ход повествования, фетиш на несменяемость личности. Хорош один рабочий… там, которого нельзя заставить проснуться, если он не учует запаха водки. Расчихвостили кинопроизведение, разумеется. Только в 1958 году вторая «Большая жизнь» вышла на экраны. Но обида на Сталина у Лукина, бесспорно, осталась. В 1963-м он собственноручно перемонтировал обе серии, перепачкав оттуда висящие на улицах и в домах изображения вождя народов. Сегодня в интернете для просмотра доступны оба варианта. Кино со Сталиным или без – решать зрителю.

Запрет за излишнюю жизнерадостность. И такая имелась формулировка в сталинские годы. «Красивый» этот штамп лёг на кинокартину «Сердца четырёх». Кинокомедию снял на «Мосфильме» режиссёр Константин Юдин. Худсовет одобрил её как несомненную удачу режиссёра в феврале 1941 года. В мае этого же года запретили к показу за излишнюю радость. Снял её с проката Комитет по делам кинематографии. На экранах кинотеатров зритель увидел картину только в январе 1945 года. Успех был ошеломительным. После смерти вождя опять поработали ножницы цензора – вырезали кадры со Сталиным. В 1988 году вернули прежний вид.

В конце концов, большую часть кинокартин, вышедших в ту гнетущую «радостную» эпоху, смотреть без усмешки (а то и без слёз) невозможно. Литая жизнеутверждающая пафосность, переигрывание актёров, скудноватое хождение кинокамеры и переливающееся, сияющее счастье героев всеми красками: «Жить стало лучше, жить стало веселей!». Если в двадцатые годы кинематограф ещё свободно ориентировался как-то, старался двигаться в сторону авангарда, то тридцатые чётко обозначили единое целое направление – соцреализм. Но, несмотря на излишнюю мажорность, оптимистичность и на заносчивый период пертурбации в советской киноиндустрии, сталинское кино можно любить всем сердцем. Определенно!