№11.2024. Марьям Исакова. Летопись трудовой жизни

Передо мной две трудовые книжки, на обложках – герб СССР. Обе истрёпанные, с вкладышами, прошитые нитью. Перелистывая страницы, я погружаюсь в историческую эпоху, во времена моих родителей.

Их жизнь, казалось бы, прошла обычно, без выдающихся трудовых подвигов, без наград союзного значения. Дети колхозников, которых война протащила через тяжелейшие испытания и научила стойкости и воле к жизни.

1946 год

 «Валеев Файзрахман Хаппанович принят на должность старшего кондуктора». «Хайруллина Муслима Вакильевна переведена на должность главного кондуктора». Железная дорога объединила судьбы моих родителей. Файзрахман вернулся с победой из Германии и устроился на железную дорогу, а Муслима продолжала выполнять свой воинский долг в службе движения Южно-Уральской железной дороги.

 У Муслимы иной раз возникали страхи: справится ли она с тем грузом ответственности, который ей доверили? Муслима управляла бригадой поездного состава.

Однажды во время нападения уголовников на состав она властным голосом крикнула машинисту:

― Пускай пар! Гуди, гуди о нападении! На дрезине к нам едут постовые!

Машинист при виде вооружённых бандитов растерялся, но решительный голос главного кондуктора Муслимы вселил в него уверенность, и он выполнил её приказы. Потом они долго смеялись:

– Муслима! С чего ты взяла, что дрезина едет?

– Не знаю, со страху, наверное. Но что-то же их напугало!

– В прошлый раз нас спасло, что среди бандитов мой односельчанин попался. И девушка с жезлом осталась жива.

– Да, я вот помню осенью, в самую слякоть, один из них, прикрывшись бушлатом нашей девушки, с её жезлом стоял и светил фонарём, вроде как встречает нас. А другие бандюганы уже орудовали под вагонами: буровили днища вагонов и ссыпали в мешки крупу, сахар и другую добычу. Ладно бы, убили, а то ведь снасильничали над девчушками. Троих мы потеряли тогда на маршруте, – с горечью вспоминая, рассказывал машинист, подсаживая Муслиму на товарную плошадку.

Во время войны и после войны живыми светофорами с жезлом в руках на перегонах служили молодые девушки. Машинист сбавлял скорость для передачи жезла, а банда беглых уголовников пользовалась этим моментом для ограбления вагонов с продуктами.

Файзрахман квартировал в Шумихе у дальних родственников в тесной комнатёнке. Спал на полу под лавкой, накрывшись бушлатом. Отгородившись табуретками от хозяев, как ширмой, старался не стеснять их. Ночевал редко. Между поездками старался добраться до матери и привезти ей чай, сахар, крупу – в деревне жили несытно.

Понравилась Файзрахману татарочка Муслима – белолицая, стройная, с чётким пробором русых волос, со строгим взглядом серых глаз, немного дерзкая, а главное – своя, деревенская, из иванковских девчат. Решил свататься. В первый раз жениху отказали. Во второе сватовство отец Муслимы – Габдель Вакиль Хайруллин – своего решения не поменял. Файзрахману посоветовали взять других сватов – людей, которых уважает и считает равными себе почитаемый среди мусульман Вакиль. Дальний родственник Файзрахмана, тоже родом из Иванково, решил ему помочь. Между делом переговорив на аяте1 с отцом Муслимы, он выяснил, что Вакиль не против Файзрахмана, тем более что тот работает на железной дороге, обеспечен наркомовским пайком и денежным довольствием, как и его дочь.

Муслима с 1942 года являлась единственной кормилицей многочисленной семьи Вакиля. Поэтому будущий тесть выставил Файзрахману условие: как и прежде, заработную плату и наркомовский паёк Муслимы Вакиль будет получать сам по доверенности в назначенные дни.

– До рождения ребёнка проживёте и на одной зарплате, – сказал Вакиль как отрезал. Файзрахман это условие принял.

Поздравляя Муслиму с замужеством, соседка Варя Демьянова пожаловалась ей на свою судьбу:

– Завидую тебе, Муслима! Муж-то у тебя какой баский! Не серчай на тятю свово, оба на чугунке робите, проживёте как-нибудь, пока ребёночек народится. А мой-то тятенька и сватов прогнал, что Гуня рыжый прислал из деревни: «Не пойдёть, в работниках и у меня дочь проживёт», – и закрыл ворота перед имя. Учиться не дал, всё в няньках была у матушки, а теперь вона и замуж никто не возьмёт. Так и роблю на его ораву: всех подымать и учить надо. Такова, видно, долюшка самых старших, когда в семье прорва детишек.

 1947 год

Запись в трудовой книжке Файзрахмана: «Перемещается на должность сцепщика. Приказ № 78 от 15.06.1947».

Файзрахман не стал примаком в доме тестя. На скудные накопления купил заброшенную землянку и оборудовал её под жильё. В эту землянку он привёл свою молодую жену. Главным убранством жилища был татарский урдык2, где девушка разложила своё приданое: перьевые подушки, стёганое одеяло и домотканые половики. У Файзрахмана был фанерный чемоданчик с нательным бельём, выданным при демобилизации: пара кальсон, портянки, байковая рубаха, застиранная гимнастёрка и новенький френч связиста из чёрного сукна.

1948 год

 Запись в трудовой книжке Муслимы: «Фамилия изменена на основ. Свидетельства о браке № ЩТО24905 от 12.03.1948»

Март этого года для молодой семьи был самым счастливым временем: они обзавелись своим гнёздышком. Файзрахман был горд, что среди многих женихов Абдель Вакиль не отказал ему и Муслима предпочла именно его. Её привлекло редкое мужское качество в Файзрахмане – природная застенчивость. Он не хвалился боевыми подвигами, не выпячивал себя среди односельчан, не обещал жизненные блага за счёт зажиточных родственников, а просто сказал: «Выходи за меня, так будет надёжней нам с тобой вместе».

 В пору сенокоса к ним пришла мать Файзрахмана Замиля с коровой на поводу. Ей уступили спальное место, а сами разместились на полу. Муслима уже была на сносях. Файзрахман часто бывал в командировках. Свекровь своенравничала и вела себя в доме молодых как полновластная хозяйка. На все её нарекания Муслима отмалчивалась, что приводило Замилю в ярость:

– Я бы в деревне и покладистей невестку нашла для Файзрахмана. Так нет, нам подайте грамотную, да ещё из знатной семьи! Намыкается сыночек с тобой. На какую работу подалась? Живот-то на нос лезет! Ненароком родишь там между рельсами-то…

Муслима отмалчивалась и уходила на работу, лишь бы не видеть свекровь и не слышать её постоянных назиданий.

1948 год

 Май. Записи в трудовой книжке Муслимы: «Уволена с должности гл. кондуктора», «Принята на должность оператора по учёту поровозов».

 Как говорили на «железке», Муслиму спустили с колёс на рельсы.

Свекровь всё не унималась:

– Вот теперь, как кошка, будет рожать по двойне в год! Где это видано!?

 Над молодыми, которых мать согнала с кровати на пол, даже соседи смеялись, предлагая Файзрахману отвезти мать обратно в деревню.

Разрешила эту непростую ситуацию соседка, боевая и крикливая мишар татарэ3 Гайша-апа:

– Ты что молодым жить мешаешь! Да тебя саму ещё можно выдать замуж! Щёки горят, как у молодухи перед ночью с любовником! Ты его воспитывала? Он у тебя в рабах вырос, а потом скитался, был на постое возле порога. А теперь явилась она! Вспомнила, что у неё сын есть. Убирайся вон со своей коровой! Здесь, в городе, свои законы, не как в деревне!»

Замиля как пришла внезапно, так же внезапно и ушла со своей коровой, даже не попрощавшись с сыном и невесткой.

Тридцатое августа. Запись в трудовой книжке Муслимы: «Уволить по статье 44, пункт “А” КЗОТ. Пр. № 61/вс».

В послевоенное время беременных женщин за три месяца до родов увольняли с денежным пособием.

В декабре Муслима разродилась двумя близняшками. Девочки были настолько слабенькими, что на восьмой день жизни скончалась старшая. Муслима надеялась, что выживет младшая, но к вечеру того дня ушла из жизни и эта кроха.

Малышкам определили место на новом кладбище, где ещё не было захоронений. Для Файзрахмана две крошечные жизни имели особую ценность. Файзрахман долго сидел под берёзкой возле небольшого холмика, где, как ему казалось, он захоронил частичку своего сердца.

Муслима корила себя: «Прогнали матушку мужа – кара Всевышнего настигла нас». Виновато смотрела она в глаза мужа, словно упрекая себя в случившейся трагедии. А Файзрахман утешал её, рассказывая о раскидистой берёзе: «К лету она зазеленеет и зашумит своими серёжками, напевая колыбельную песню для наших дочек».

Пришли родители Муслимы, принесли ещё не остывшую стряпню.

– Бог дал – Бог взял, – подытожил свою поминальную речь Вакиль. – У нас с матерью двенадцать детей народилось, а вот в живых-то двое. Умерли все уже взрослыми. Тяжело хоронить, когда дети вперёд тебя уходят…

 1949 год

 Март

Запись в трудовой книжке Файзрахмана: «Для дальнейшей работы переведён в распоряжение Курганского отделения дороги по согласованию руководителей предприятий».

Файзрахман уже вторые сутки находился в Курганском депо паровозов и оформлял документы для учёбы на помощника машиниста паровоза. Семья жила надеждой, что он обучится и получит эту престижную профессию, а финансовое положение даст возможность построить собственный дом. Но вот в одночасье всё рухнуло.

Молодую семью постигло новое горе.

На станции Шумиха произошло крушение поездов. Погибших было так много, что захоронения производили в общей могиле. Все, кто обслуживал в тот день участки железной дороги ст. Шумиха, попали под подозрение. Был суд. Многих посадили в тюрьму за халатность. Основных виновников расстреляли.

В день аварии Муслима уехала в Челябинск по проездному билету, в котором была отметка ревизоров.

– Повезло тебе, Валей, что в Кургане мотался, а то, как твоего сменщика Сайфутдина, расстреляли бы, как бывшего пленника, почём зря, – передавая трудовую книжку в руки, сказал кадровик уже бывшему работнику Валееву Файзрахману.

 Май

Запись в трудовой книжке Файзрахмана: «08.05.1949. Согласно приказа М. П. С. № 918/ц по ст. 52 забракован на работу, связанную с движением поездов. Переводится грузчиком в погруз. пункт ст. Шумиха». Вскоре он был уволен как не внушающий доверия и с погрузочного пункта ст. Шумиха.

Во время войны механик-водитель танка Валеев Файзрахман попал в немецкий плен. Удалось бежать и, пройдя через штрафбат, на передовой с достоинством встретил победу.

Муслима была беременна во второй раз. Файзрахман остался без работы. Их семья была на грани выживания. Узнав о трудностях молодых, Вакиль предложил зятю работу – перегонять скот в заготконтору в областной Курган. Работа тяжёлая и рискованная: нередко случались нападения разбойников и беглых уголовников на стада крупного рогатого скота. Оплата была натуральная и достойная по тем временам – можно было заработать дойную корову либо бычка на мясо. Перегонщиков в бригаде было семеро. Не все выдерживали напряжённость и ответственность за государственную собственность. А Файзрахман, как послушный вол, тянул лямку за троих. Не жаловался, не ныл от усталости, был одержим работой, являясь единственным кормильцем. Возвращаясь с командировки, с радостью рассказывал жене, как выменивал на большом базаре в Кургане какой-нибудь гостинец для неё.

– Эка диволь кака! Парень, купи балалайку! Музыка льётся с её струн, что тебе родник струится!

Файзрахман остановился, прислушался, как играет на инструменте продавец.

– Но у меня нет денег.

– Не беда! Деньги сегодня ничего не стоят. Есть на что поменять?

Покупатель кивнул и указал на мешок.

– О, мясо! Пойдёть, коль не ворованное.

Тесть, увидев балалайку, не удивился приобретению зятя. Похлопал по плечу и одобрительно сказал:

– Муслима обрадуется, она умеет играть на балалайке.

1956 год

Февраль

Запись в трудовой книжке Файзрахмана: «Принят грузчиком погрузпункт ст. Шумиха». Фазрахману было тридцать пять лет. Он прибежал домой с радостью, что его приняли на работу не куда-нибудь, а на железную дорогу.

 Мешки в то время были по семьдесят килограммов, и к концу рабочего дня от их тяжести невыносимо болела спина. Но мысль лишиться и этой работы пугала Файзрахмана.

Муслима, домохозяйка, мать уже троих детей, ждала своего мужа, который обязательно приносил в своей котомке гостинец для детей (куян буляге) и для неё – немного крупы или муки, что оставалось от разорванных мешков при разгрузке.

1960 год

Запись в трудовой книжке Файзрахмана: «За достигнутые успехи в работе объявлена благодарность. Пр. № 39 от 04. 08.1960».

– Что-то случилось? Ты сегодня весёлый, радостный! – обнимая своего мужа, спросила Муслима.

– А мне сегодня объявили благодарность с записью в трудовую книжку!

– Говори, говори, почему ты замолк?

– Ты знаешь, Муслима, жёнушка моя, только ты это можешь понять, – губы у него задрожали, в глазах появились слёзы.

– Меня признали человеком, а не быдлом, как это было в плену.

Они весь вечер проговорили. Файзрахман не плакал, а только всхлипывал. Плакала Муслима, впервые слушая признания мужа о испытаниях, через которые прошёл её муж в плену.

 Глубокой осенью пришла повестка из военкомата. Файзрахмана призвали на переподготовку с дальнейшей отправкой на службу в действующую армию. В военкомате ему выдали паёк на семью: муку, сахар, чай, крупу и подсолнечное масло – в таком количестве, что насторожило семью и даже всю родню.

На проводах тесть Файзрахмана словно предчувствовал беду:

– Видимо, на роду написано: старшей дочери четверых детей поднял, и младшая дочь с тремя детьми на мои плечи ляжет.

Файзрахман вспомнил эти слова тестя только там, на сборах, когда понял, что их отправляют на какую-то неизвестную войну4, откуда возврата не будет. Среди двенадцати мобилизованных он был самым старшим.

 Два месяца пролетели в военной подготовке приписного состава очень быстро.

Последнее построение перед отправкой. Отделение выстроили и зачитали приказ. Фамилия Файзрахмана в этом приказе не значилась.

При получении командировочного удостоверения и справки о прохождении военного сбора Файзрахман случайно услышал: «Повезло мужику, живой к семье возвращается».

Муслима шла на рынок в надежде что-нибудь выменять на продукты. Вдруг услышала окрик мужа:

– Муслима! Я здесь, иди ко мне!

От неожиданности у неё подкосились ноги.

По случаю счастливого возвращения Файзрахмана собрали близких родственников и провели аят по мусульманскому обычаю.

По прошествии многих лет дочь не вернувшегося с локальной войны солдата пригласила чету Валеевых на поминальный обед в честь своего отца. Файзрахман узнал его на фотографии, висевшей на стене. Он вспомнил те дни, когда все призывники воспринимали сборы как игру в войну. И только он, прошедший через все тяготы войны на передовой, понимал, что их ожидает впереди.

 Муслима спросила Файзрахмана:

– Почему ты не рассказал о нём? Ведь два месяца ел с ним с одного котла, спал в одной палатке.

 Файзрахман ответил:

– Я дал подписку о неразглашении.

1961 год

Запись в трудовой книжке Муслимы: «Принята учеником нарезчика на машиностроительный завод». Запись в трудовой книжке Файзрахмана: «Назначен плотником по ремонту вагонов второго разряда пункта технического осмотра ст. Шумиха».

Муслиму на железную дорогу не приняли. Существовал негласный приказ женщин с детьми на работу не принимать. Файзрахмана в службу движения станции Шумиха тоже не приняли, а предложили пойти в пункт технического осмотра. Для него такая работа явилась маленьким шагом к мечте быть железнодорожником.

1964 год

Запись в трудовой книжке Муслимы: «Переведена кладовщицей». Запись в трудовой книжке Файзрахмана: «Согласно штатного расписания присвоен четвёртый разряд столяра в Вагонном депо пункта технического осмотра».

Этот год стал определяющим для семьи Валеевых.

Осмысливая записи в трудовых книжках, ярко представляю жизнь провинциальных жителей, которые были связующим звеном между городом и деревней. Мои родители, порой из последних сил, старались, работали, чтобы обеспечить достойную жизнь себе и своим детям.

Заработную плату родители стали получать уже выше среднего – как квалифицированные рабочие. Сменный график давал им возможность заниматься перепродажей куриных яиц (в Советском Союзе такая деятельность расценивалась как незаконная спекуляция). Файзрахман в выходные дни, весной и осенью на велосипеде объезжал близлежащие деревни и закупал в подворьях сельчан отборные яйца. В выходные дни провожал Муслиму с двумя бадеечными вёдрами (ёмкость два ведра по десять литров) и плоскими корзинами через плечо на раннюю электричку в Челябинск. К ней присоединялись другие торговки. Тяжело было женщинам переносить хрупкий груз с электрички до трамвая в большом городе. Они выбирали крайний, дальний рынок в Металлургическом районе – «чемзовский» (ныне Михеевский). Самой проворной и смекалистой оказывалась Муслима. Многие покупатели узнавали весёлую и словоохотливую хозяйку, которая предлагала свой товар так ласково и ненавязчиво, что у неё раскупали в первую очередь. Треснувшее яйцо она могла и с походом5 отдать, если уговаривала покупателя забрать весь товарный запас яйца вместе с корзиной, которые плёл муж. Вечерней электричкой возвращались женщины домой радостные и довольные, что на часть вырученных денег купили в городе одежду и гостинцы для детей. Приработок от реализации яиц давал возможность безбедно жить от получки до получки. А летом Файзрахман с Муслимой отправлялись на заготовку сена. Косили сено исполу: сначала определённое количество заготавливали для иванковского колхоза, за что получали разрешение накосить сено себе. Сухое разнотравье продавали стожками шумихинским старожилам, которые не в состоянии были сами заготовить сено для своей коровы. Сами в подворье держали дойную корову и выращивали бычка на мясо для семьи. Так, копейка к копейке, откладывали они деньги на покупку дома.

1965 год

Запись в трудовой книжке Валеева Файзрахмана: «Приказ № 498 от 15.10.1965. За второе место ВЧД – премия 10 руб».

На утренней планёрке объявили о денежном награждении. Файзрахман услышал свою фамилию. Его сердце заколотилось так, будто он получает медаль за боевые заслуги на фронте. Во время войны после атаки выжившим бойцам вручали медали, объявляли благодарности, кроме бывших пленников-штрафников. А мой отец относился к числу последних. Поэтому получение премии для него было как признание благонадёжности.

Наступил долгожданный и выстраданный день: купили дом – пятистенок, не новый, но с отдельными комнатами для детей. Радость была двойной: дом находился наискосок от родительского дома Муслимы – и, значит, было кому приглядеть за детьми.

Новое место, новые заботы и новые радости. Дом стоял на высоком месте. Обустраивали его с любовью и заботой: поставили баню, вырыли колодец. Для скотины Файзрахман построил сарайки. Завёл кроликов и занялся садоводством. Своих девочек он принарядил в заячьи шубки (так назывались шубки из кролика, сшитые модисткой). Кроличьи шкурки Файзрахман сам мездрил и скорняжил.

Любимая поговорка отца: «Как потопаешь, так и полопаешь». Работала вся семья от мала до велика – с утра до вечера. Иной раз у детей и на домашние задания не оставалось времени. У каждого были свои обязанности, которые выполнялись беспрекословно – не из-за боязни, что накажут, а из уважения к родителям. Труд детей поощряли, вручали обещанные подарки, когда собирались за дружным столом на вечерний самовар.

Многие шумихинцы из поколения моих родителей жили именно так: работали, занимались огородничеством, домашним подворьем. В свободной продаже строительного материала не было, но люди обустраивали свои дома. Маленькие бытовые радости делали их счастливыми.

Однажды моя сестра Нэсиме пришла домой зарёванная:

– Аней, почему дети из барачных домов называют нас куркулями? «Ты тоже куркулиха!» – говорят они и плюются вслед.

– Да завидуют они, – протирая слёзы дочери, ласково успокоила её мама. – Посмотри, у нас свой дом, у вас с сестрой одна комната на двоих, просторный зал, кухня! А они ютятся все в одной комнатушке. Про таких говорят: «Ни кола ни двора». У нас большой двор, всем места хватит! Потому что мы все с семьёй работаем. А их родители приходят с работы и сидят во дворе: кто кислушку квасит, кто лясы точит про куркулей, и дети у них ходят неприкаянные.

1966 год

Запись в трудовой книжке Файзрахмана: «Пр. № 324 от 25.08.1966 за образцовое хранение материалов второй группы ВЧД – премия 15 рублей».

Вознаграждение в виде премии к праздникам или юбилейным датам отцу выдавали по отдельной денежной ведомости.

Отец смотрел на нас загадочно и торжественно выкладывал на стол две купюры: одну – красную (червонец), другую – синенькую, пять рублей.

– На, мать, купи детям, что они хотят!

Мы, перебивая друг друга, выкрикивали свои заветные желания. Счастливое время!

 Традиционные ценности в нашем доме чтились с особой ревностью. Переступая порог дома, родители разговаривали с нами только на татарском языке, чтобы мы не забывали родной язык. Чтили татарского писателя Габдуллу Тукая. Мне казалось, что он главный учитель после Аллаха на земле, когда мама читала нам сказки Габдуллы Тукая в детстве. И был наивным и несуразным ответ, когда меня принимали в октябрята:

– Скажи, Марьям! Бог есть на свете?

Я, не колеблясь, ответила:

– Бога нет, а Аллах есть! И Габдулла Тукай!

 Мама воспитывала в семье культ отца – слово главы семьи было решающим в семье. Мы не имели права без разрешения отца планировать какие-то новые дела. Мама, приходя с работы, в первую очередь спрашивала: «Чем кормили отца?» Я не помню, чтобы родители при нас ругались. Они обычно уходили во двор и возвращались немного возбуждёнными, но старались виду не показывать.

Кроме праздничных демонстраций в честь Первомая и Седьмого ноября, интереснейшими событиями для родителей были просмотры фильмов в кинотеатрах Шумихи. Фильм «Судьба человека» настолько потряс отца, что, вернувшись домой после кинопросмотра, он плакал, нашёптывая маме:

– Издевательства над пленниками, невыносимые условия жизни в бараках и на вот столечко не отражены, – и он, показывая половину мизинца матери, продолжал: – Соколову после побега из плена за фрица ещё награду дали, я в это не верю. Когда я сбежал с плена и дошёл до своих, меня мутузили два месяца свои же в Смерше пострашнее, чем у немцев…

 Август

Запись в трудовой книжке Файзрахмана: «В честь Всесоюзного дня железнодорожника выдана премия – 15 руб. Пр. № 106 ВЧД от 06.08.1966».

К новогодним праздникам дети работников железной дороги получали подарки с душистыми мандаринами, а ко Дню железнодорожников – пригласительные билеты в цирк. Мы впервые побывали в Челябинском цирке, и мама на премированные деньги отца купила нам сладости. Папы не было с нами, но его присутствие мы чувствовали рядом. Шумной ватагой с другими детьми мы устраивались в шумихинской электричке, когда ехали обратно и делились впечатлениями, перекрикивая друг друга.

– Я вот вам картошку в мундире запёк, давайте налетайте, с молоком поешьте, – открывая ворота, говорил отец, встречая нас счастливой улыбкой.

Ещё одним событием для семьи Валеевых стал приезд родного отца Файзрахмана – Хаппана Валеева – осенью этого года.

Файзрахману сорок пять лет, он уже состоявшийся семьянин, но впервые встретился с отцом. Что сподвигло Хаппана приехать к сыну – остаётся загадкой. При встрече Файзрахман задал ему единственный вопрос: «Почему разошлись?» – «Твоя мать жила одним днём», – последовал ответ.

Хаппан пригласил сына с семьёй к себе, в Петропавловскую область. Общение с родным отцом у Файзрахмана не складывалось, а живая и общительная Муслима удивляла не только Хаппана, но и всех его многочисленных родственников. Жили они зажиточно. Хаппан занимал ответственную должность на хлебном месте. Имел служебную машину. Его сын, который был младше Файзрахмана на четыре месяца, из-за брони не воевал, получил высшее образование и был специалистом по лётным происшествиям.

Предложили переехать в Казахстан. Муслиму решили устроить на работу буфетчицей с дальнейшим обучением на товароведа. Обещали подыскать работу и для Файзрахмана.

Вернувшись домой, в Шумиху, Файзрахман надолго замолчал. Переживал. Переезжать категорически отказался.

– Мы так усердно трудились, чтобы иметь свой дом, хозяйство, и теперь снова быть просителем на пороге у богатых ёродственников? Не поеду. Он предал меня один раз, предаст и во второй раз.

Таков был его ответ на уговоры Муслимы.

1966 год

Запись в трудовой книжке Муслимы: «Принята на работу на должность посудницей второго разряда в Шумихинский ресторан Райпотребсоюза».

Муслима тем временем не унывала. Узнала, что Райпотребсоюз организовывает очные шестимесячные курсы поваров.

1967 год

 Запись в трудовой книжке Муслимы: «Зачислена учащейся курсов поваров».

1968 год

 Сорокадвухлетняя Муслима как успешная ученица была отобрана в ресторан Райпотребсоюза, где подтвердила свою квалификацию: «Согласно протокола аттестационной комиссии присвоен четвёртый разряд повара».

Хорошие повара ценились в любые времена. С открытием ГПТУ в Шумихе сам директор пригласил Муслиму Вакильевну в столовую училища.

Повар Валеева так организовала работу, что для обмена опытом в столовую приезжали из других районов, а учащиеся и сотрудники гордились тем, что в родной столовой их кормили сытно и вкусно. Детям, которые оставались на выходные, выдавали готовые обеды с дорожными булочками, с любовью приготовленными для них Муслимой.

Любая выпечка, особенно национальная (баурсаки, чак-чак, балеш, хворост), готовилась Муслимой с такой любовью и мастерством, что мастерица стала популярной среди татар. Её приглашали на все значимые аяты, чтобы приготовить шурпу с лапшой, настряпать выпечку и накрыть стол по-особому, как умела это делать Муслима.

1971 год

Запись в трудовой книжке Муслимы: «В честь праздника 54-й годовщины Великого Октября награждена Почётной грамотой РПС и ОК профсоюза. Пр. № 568 от 4.11.1971».

Файзрахман гордился своей женой.

Тем временем семья надумала приобрести новый крестовой6 дом. Такой дом продавался на этой же улице. Идею предложил тесть Вакиль. Он даже нашёл покупателя на их старый дом.

– Приценитесь именно к этому дому, он выстроен из шести стенок. Когда ставили сруб на высокий фундамент, мы по мусульманскому обычаю прочитали суры из Корана, чтобы все невзгоды обходили этот дом, – посоветовал Вакиль.

Действительно, дом возвышался особняком среди остальных, вытянутых в длину либо приземистых домов-пятистенок7. Крестовик с переплётами в оконницах, узорчатыми ставнями, воротами с коньковым настилом, палисадником с дощатой изгородью, готовой баней, колодцем, в котором была мягкая вода, устраивал всех домочадцев. Хозяйке большого дома приглянулась просторная кухня с русской печью – широкой, обложенной особой кирпичной кладкой. Свод с плитой и просторным нёбом вмещал три хлебных листа. Лежанка печи была не только радостью домочадцев, но и гордостью перед городскими детьми. Когда было очень жарко, с лежанки могли переместиться на полати, которые крепились рядом с печью и были наблюдательным местом детворы во время праздников.

– Когда закладывали этот дом, я не предполагал, что в нём будут жить мои дети. Я счастлив за вас и своих внуков, – сказал отец Вакиль на аяте в честь переезда в новый дом.

1972 год

 Запись в трудовой книжке Муслимы: «В честь Международного дня кооперации награждена Почётной грамотой. Пр. № 132 от 30.06.1972».

В конце нашего огорода рос хмель, оплетая изгородь. В пору цветения его запах так дурманил, что собаки устраивали там лежанки, рьяно охраняя своё лежбище.

 Мастерица Муслима готовила из шишек хмеля чудесную закваску впрок. На ней она ставила бузу (татарский лёгкий алкогольный напиток) и опару для хлеба. Выпекание пышных калачей в русской печи, да ещё на хмелевой опаре – не каждый знал секрет такой выпечки. У Муслимы был особый ритуал: перед началом она нашёптывала суры из Корана, преображаясь в лице, потихоньку напевала татарские мелодии и начинала заводить тесто. Обминая его, она разговаривала с тестом. Вытаскивая из печи пышные, румяные калачи, обжигаясь, подбрасывала их вверх, словно маленьких детей хвалила и радовалась, приговаривая: «Вот они какие славные получились!»

Мы возвращались из школы в дом, где стены кухни были пропитаны запахом стряпни и топлёного молока, а на печи нас ждали мамины калачи с хрустящей корочкой. Кто-нибудь из соседей обязательно напрашивался к нам на обед, чтобы поесть калачи тёти Маруси (так звали соседи нашу маму).

1980 год

Запись в трудовой книжке Муслимы: «В честь дня 8 Марта награждена Почётной грамотой и ценным подарком. Пр. № 23 от 5.03.1980».

Наш дом излучал радость не только тем, что был выстроен окнами на солнечную сторону, но и любящими родителями, которые всегда мечтали о лучшей счастливой жизни для своих детей в большом и просторном доме. Выстрадав своё счастье, они были настолько гостеприимными, словно хотели поделиться своим счастьем со всеми, кто проходил мимо нашего дома.

1981 год

 Запись в обеих трудовых книжках: «Назначена пенсия».

Пенсионеры советского времени не продолжали работать, как это принято сегодня, а больше занимались внуками, привлекая их к работе в саду и огороде. Ничего не делалось по принуждению. С наступлением каникул внуки сами стремились в деревню к бабушке с дедушкой. В подворье гуси и утки неугомонной стаей прямо с ограды через отверстие внизу изгороди уплывали в болото (по весне оно разливалось, и до середины лета болотная жижа стояла по краю изгороди). Провожая и встречая гусят и утят, дед с внуками радовались так же весело и крикливо, как и домашние пернатые.

1992 год

 Внуки выросли, и Файзрахман с Муслимой дождались правнуков. Теперь у них появилась новая отрада.

Дом стоял, как говорили, на самом ходовом месте. Фасадом он выходил на главную улицу. Мимо другой стороны дома уходила вдоль болота дорога, разветвляясь ещё на четыре улицы, на одной из которых была дорога в школу. Оградное окно выступало на прилегающую дорогу, особенно оживлённую по утрам. С проулков, переулков спешили соседи: кто на работу, кто в школу, на базар, в магазин либо на вокзал к утренней электричке. Ранним утром ставился самовар на углях. Он пыхтел, шумел, искрился всполохами горячих углей, создавая утренний гостеприимный настрой. Отец ставил его на стол ещё кипящим. Мама раздвигала строчёные «задергушки»8 на широком окне, чтобы с улицы все видели, как заварочный чайник восседает на конфорке самовара. Супруги выставляли к чаепитию сладости, блины с топлёным маслом, чайные приборы. Усаживаясь поудобней, зорко следили за окном, чтобы не пропустить проходящих мимо соседей.

Первыми пробегали рабочие. Они не останавливались, только на ходу махали старикам рукой, исчезая за углом дома. Далее – шумной ватагой либо по одному – шла школьная детвора. Первоклассников сопровождал дед либо бабка. Они обязательно останавливались поприветствовать смотрящих из окна, обещая заглянуть на обратном пути и почаёвничать за самоваром. Супруги ждали их с нетерпением! Интересно же: каждый из них расскажет какую-нибудь новость, пусть даже додуманную в своём воображении – для любопытных стариков любые новости важны. Наступал черёд тележкам. Свой урожай хозяйки везли на «хитрый» рынок (так в обиходе называли привокзальные торговые ряды). Многие даже старались не смотреть на наших стариков, а проскакивали, оберегая свой товар, чтобы не вывалился по дороге. В десять часов открывались магазины. Теперь, осторожно ступая, не спеша, проходили следующие соседи – в основном за свежим хлебом. На приветствие стариков весело улыбались, заходили к ним с булочками, щедро угощая хозяев ночной выпечкой. Сами с удовольствием пили чай из шумящего самовара, в который хозяин подкидывал горячие угли с русской печи. Благодаря и кланяясь, уходили одни соседи, к столу спешили другие. Почтенный хозяин сам провожал гостя за ворота. Хозяйка, смеясь, махала рукой из окна уже другому соседу, возвращавшемуся с ночной смены. Если тот отказывался заглянуть, то ему вдогонку сообщали, что его домашние ушли вовремя на работу либо в школу.

Раннее утро переходило в день, и старики, перебивая друг друга, обсуждали услышанное и увиденное.

 Так, день за днём, радовались они жизни и радовали нас, детей, – что излучают желание жить.

Кстати, тот самый угольный самовар и заварочный чайник я храню сейчас у себя дома как воспоминание о счастливом времени родителей.

Отец с мамой прожили семейной жизнью шестьдесят один год. Смешным и наивным было их ворчанье друг на друга:

– Да чтобы я вперёд ушёл из этой жизни, а ты останешься горе мыкать в одиночестве.

Отец прожил девяносто лет, а мама – девяносто восемь.

– Чем тяжелее жизнь, тем дольше живёшь, – говаривал отец, застенчиво улыбаясь.

Примечания:

Примак – зять, принятый в семью жены на одно хозяйство.

1 Аят – поминальный обед, на котором читаются суры из Корана. Аят также может проводиться по случаю каких-то объективных событий.

2 Урдык – полати высотой около шестидесяти сантиметров над уровнем пола. Служили местом и для принятия пищи, и для сна. В красном углу полатей возвышалась пирамида из перьевых подушек.

3 Мишар татарэ – татары с Поволжья. Говорили на местном диалекте. Женщины отличались проворностью, дерзостью, были остры на язык.

4 Неизвестная война – локальные войны (1957–1975).

5 С походом – попутно, мимоходом, одновременно с чем-либо. Например: «Возьму да и с походом расплачусь».

6 Крестовой дом – большой сруб с двумя внутренними, взаимно пересекающимися стенами, образующими в плане крест (отсюда название).

7 Пятистенок – деревянный дом в виде прямоугольника, жилая площадь которого разделена поперечной стенкой на две части.

8 Строчёные задергушки – пробитые на ткани занавесок петли. Пробивались на швейной машинке «Зингер» по типу художественных рисунков.