№12.2023. Ильшат Имангулов. Живи и помни

Несть числа Вологжиным в Сибири, также как и Устюжаниным, Пинегиным, Есауловым, Казаковым, Слободчиковым… Первые три фамилии «географические» – связаны с местом происхождения рода – откуда есть-пошли предки.

В деревне Аталанке Усть-Удинского района Иркутской области Вологжины – почитай каждый второй. Да и в Уфе, как оказалось, есть представители этой великой сибирской фамилии: здесь пошли они от приехавших из того самого известного селения прибайкальских широких лесных краев – Аталанки, откуда родом ещё не так давно живший вместе с нами русский классик Валентин Григорьевич Распутин.

А передо мной – Сергей Григорьевич Вологжин, уфимец: внушительного телосложения мужчина, с крепким хватом широких ладоней. Распутин о своих предках говорил: «В дедушке по отцу просматривалась примесь коренной сибирской породы, этакая тунгуссковатость». Подобное можно сказать и о моём собеседнике с яркими азиатскими чертами лица, басистым голосом, отдающим в стенах. Держится Сергей Григорьевич степенно, уверенно. В нём чудесно сочетаются мощь и доброта. Сибиряк, одним словом.

– Сергей Григорьевич, в Аталанке часто слышны фамилии Пинегиных, Несмеяновых, Слободчиковых, Распутиных и ваша – Вологжиных. Валентин Григорьевич не раз отмечал, что его фамилия пришла из архангельских-мурманских краёв, а его бабушка тоже Вологжина. То есть корнями из-под Вологды, что, в принципе, недалеко. Говоря словами писателя, и его и ваши фамилии густо разрослись в Приангарье, а являетесь ли вы родней писателю?

– Мне очень трудно судить об этом, так как о своих корнях имею смутные представления, к сожалению. Но, действительно, Распутины и Вологжины переплетены многократно, многократно переплетены между собою семьи Аталанки и семьи деревень в округе. Другое дело, насколько Вологжины, указанные в его родословной, являются родными и нам. Да, есть такое: фамилия взята по названию местности, откуда прибыли наши деды. А пришли ведь многие вологодские и многие, как я подозреваю, взяли себе фамилию указывающую, что они оттуда.

Знаю лишь, что Никита, дед Распутина, старший ребёнок Якова Фёдоровича Распутина и Татьяны Мироновны Барсуковой (в девичестве – Батуковой), родился 2 сентября 1894 года в Аталанке. 8 апреля 1912 года он венчался в Яндинской церкви с криволуцкой девушкой Марией Герасимовной Вологжиной.

Родственница Валентина Григорьевича Нина Вологжина сейчас живёт в Аталанке. Нина Филипповна стала Вологжиной после того, как вышла замуж за Романа Вологжина — двоюродного брата Григория Распутина, отца писателя. Нина Филипповна появилась на свет ещё до появления Братского моря в деревне Криволуцкой, окончила школу у нас – в Аталанке.

А когда у Семёна Вологжина родилась дочь Александра, быть её крёстным в Криволуцкую церковь пригласили именно Якова Распутина.

Сам я родился в 1960 году в деревне Замараевке недалеко от Аталанки. Мать – Таисия Захаровна Ведерникова, отец – Григорий Семёнович Вологжин. Мать всю жизнь была домохозяйкой, безграмотная. Она из зажиточной семьи. Её отца Колчак поставил под ружье и увёл, больше его не видели. Они не аталанские – из Братского района деревни Гарменки. Из этой же деревни – очень известный в наших краях Герой Советского Союза, председатель колхоза Степан Борисович Погодаев.

Отец мой вырос сиротой. Ни отца, ни матери толком не помнил, тем более дедов-прадедов. Он говорил, что отец его, Семён, мужик был очень здоровый, мог по четыре полных мешка с зерном нести и умер от воспаления лёгких: никогда зимой не одевался тепло, ходил в рубашке да фуражке. Работал мастером леса. Мать отца – моя бабушка – через полгода умерла от тоски.

Я маленько историю поднимал, есть байка, будто бы Семён такой богатырь, привёз француженку-королевну из Франции. Мощный был дед. Отец в него, видимо, пошёл – тоже крепкий, жилистый. Батя с 1942 года ходил по тайге, я родился, когда ему 30 лет было.

Отец жил в деревне, а осенью, когда сезон открывался, брал отпуск, заключал договор с охотхозяйством и уходил в тайгу. Сдавал белку на 500–600 рублей каждый год. Шкурка всего 2 рубля 50 копеек стоила. Это ж сколько… почти 300 шкурок надо добыть… Он всегда был добытчиком. Когда работал вальщиком леса, за ним два трактора не успевали оттаскивать хлысты. В 1964 году бате вручили Орден Трудового Красного Знамени. Трудяга был и нас приучал к труду сызмальства. Нас-то – шестеро по лавкам: четыре брата и две сестры. Иван – 1953 года, сестрёнка – 1955-го, брат – 1957 года, я – 1960-го, 1963-го – братишка, 1965-го – сестрёнка Надя.

Конечно, отец – эталон мужика, мы его очень уважали и боялись: рука тяжёлая! Если долбанёт – мало не будет. Помню историю. Брат из армии пришёл. Туда-сюда, на понтах, словом – драки в деревне. Отец отвёл его: «Ты чего в нашей деревне устраиваешь?» Как долбанул – тот забор перелетел: искали в картошке.

И со мной то же. В 1989 году я приехал. И мы повздорили с братьями на Новый год. Батя уже на пенсии – дежурил в котельной. Старший брат приходит, говорит, что батя нас всех к себе позвал. И мы вчетвером пошли в котельную. Сидим, думаем: что будет? Он, молча, неторопливо чай вскипятил, сало нарезал, поставил бутылку водки. Разлил. «Пейте… Запомните одно… У нас в семье никто между собой не дрался. Дрались на просторах, били… Но чтобы между собой?!» И так это было сказано, что мы головы повесили…

Мать говорила ему: «Ты вспомни свою молодость». Видимо, он сам бузил достаточно. Но нас воспитывал. И это правильно. А вообще, в семье получился самый большой я. Здоровый, высокий, толстый. Остальные невысокие крепыши, как батя.

Отец умер в 2016 году – в 85 лет. Через него я много познал о жизни живности, премудростях охоты. Он охотник, а я такой, лояльный. Как-то пошли солонцы (подкормки соляные) смотреть. Выскочили козёл и косуля. Мы присели, у него ружьё, но ему ветка мешала. У него картечь была, я бы мог сразу обоих одним махом. Но вижу: красавцы стоят. Я не согласен такую красоту губить. Но духу не хватило.

Он-то на охоту ещё в 1942-м с пищалью ходил: ружья не было – через ствол заряжал. Бывало, на сенокос поедем, брат старший винтовку ТОЗ-12 привезёт, банки поставит. Садится, стреляет. Банки стоят не шелохнувшись. Второй брат ложится, стреляет – банки на месте. Третий брат – банки стоят. Я с колена стреляю. Всё на месте. Заключение делаю: не пристрелянная винтовка. Подходит на шум батя. Берет ружьё. Встаёт на колено. И давай банки по очереди: тю, тю, тю! До последней! Он ходил на белку, соболя. Капканы не ставил, всегда стрелял. Использовал спецпули, самодельные, пятимиллиметровки. Поэтому шкурки всегда сортовые сдавал.

– Сергей Григорьевич, как ваша семья оказалась в Аталанке? Часто ли бываете в родной деревне? В своё время Аталанка, объединившая в себе семь селений, свезённых с затопляемых мест, гремела, была большим посёлком. В каком состоянии село сейчас?

– В 1960 году во время строительства Братской ГЭС старые деревни переселили из зоны затопления. Новая Аталанка образовалась из старых: старой Аталанки, которой сегодня было бы уже 300 лет, моя Замараевка, Ерёмина, недалеко отсюда Филиппово, Куй, на той стороне Ангары – Криволуцкая, Баранова. В 1960 году построили первые дома новой Аталанки – «наверху» – и начали переселять семьи. Весной 1961 года уже все были перевезены. Кстати село Андреевское, где прятался распутинский дезертир Андрей Гуськов, тоже осталось под водой…

Расстояния большие… Редко получается бывать на малой родине, да и не осталось там наших-то почти уже. В последний раз ездил в 2016 году. В 2014-м тоже побывал – специально приехал после смерти Валентина Григорьевича – поклониться его могилке в монастыре под Иркутском.

Не было централизованного электричества в нашей новой Аталанке сроду. Проблемы с сотовой связью, которой нет. До недавнего времени стояло два таксофона в деревенской библиотеке. Вот сейчас в домах стационарные телефоны – так вышли из положения. С интернетом, мягко говоря, также нелегко. Электричество добывают дизельной электростанцией. Раньше она стабильно круглосуточно работала. Сейчас в определённое время лишь. Ну, а что поделаешь? Тайга… До ближайшего селения с проводным электричеством – районного центра Усть-Удинск – 90 километров.

– Школа в Аталанке работает? Сколько учеников?

– Восемь вроде в этом году учеников, трое выпускались – девять классов закончили.

– Леспромхоз ещё работает?

– Уже нет…

– Именно Аталанка стала прототипом знаменитой Матёры или это сборный образ, ведь были переселены и затоплены множество деревень?

– Была у нас деревня МатерА. Её затопили воды не Братского, а Усть-Илимского водохранилища. На самом же деле более близка к описываемой истории недалеко стоявшая от Аталанки деревня Горный Куй. Вот Куй остался под водами Братского моря, как, кстати, и Аталанка и родная Усть-Уда Распутина. А в Горном Куе подсочники жили – живицу добывали. Находилась километрах в шести от нас. Помню, как мы на моторке черемшу собирать туда ездили. Помню русло речки у деревни – метра четыре всего. Мне было 17 лет, когда последний раз туда ездил. Но это не остров, это настоящая дремучая тайга.

– Известно о множестве прототипов героев Распутина, списанных с аталанцев. Вы кого-нибудь знаете?

– Да почитай что все самые известные произведения нашего земляка связаны с Аталанкой: «Деньги для Марии», «Прощание с Матёрой», «Последний срок»… В первой повести многие герои списаны с жителей нашего села. А Мария там так вообще – это родная бабушка Распутина, Мария Распутина, Дарья Пинигина в «Матёре» – Дарья Распутина.

Насколько я знаю, в рассказе «Василий и Василиса» прототипы героев – дед Никита и бабушка Мария Распутина. Или вот, например, из Слободчиковых он многих взял. Я помню семью их: Иван Егорыч – рабочий леспромхоза, его отец, ветеран войны, дядя Егор. У дяди Ивана жена библиотекарем работала – Тамара Ивановна, строгая была. Я даже помню, когда деда Егора хоронили. Народу собралось – уйма. Награды деда несли. Вообще у нас люди были отменные.

Своего друга и одноклассника Демьяна Слободчикова Распутин во многих произведениях использовал: в рассказах «Мы с Димкой» и «На Родине». Он жил и работал в Аталанке – в леспромхозе. Сейчас с семьёй живёт в деревне Заславской Балаганского района.

А наша Улита Ефимовна Вологжина – главная героиня рассказа «Тётка Улита». Помню бабку: она совсем рядом с Распутиными жила.

«Живи и помни» и сейчас не могу спокойно читать. Лично знал Павла Пинигина, с него главный герой списан – дезертир Андрей Гуськов: из-за своей любви к родной деревне, к корням, родителям сломавший жизнь себе и не только себе. Конечно, в жизни было по-другому, нежели в книге. Настёна не погибла, а ушла от мужа. У неё родилась дочь, из деревни она уехала. Павел Фёдорович отсидел, а после возвращения домой снова женился, но со второй женой детей не было. Охотился, рыбачил.

– В селе с кем из Распутиных общались, дружили?

– В деревне-то со всеми общаешься. Бывало, дяде Грише Распутину, пенсионеру уже, помогал дрова готовить. Он депутатом был. Дед Григорий особо не выделялся, был бухгалтером. Судимый ведь, на Колыме сидел. Отец помогал ему, помню, дядя Гриша в линзах толстых, тётя Нина, мать Распутина, тут же. Валентина Григорьевича хорошо помнил с 1976 года, наверное, когда книга «Живи и помни» вышла. Мы пригласили его выступить в школе, я в классе седьмом, наверное, учился. Сфотографировались все вместе. Тогда, более полувека назад, его пригласили выступить в нашу школу. А он в валенках пришёл, стеснительный: «Ребята, извините, приехал к родителям, надел валенки – так не хочется снимать!»

В 2005 году я, когда узнал, что он в Уфе, нашёл это фото: «Вот фото: вот вы – вот я!»

В деревне к Валентину Григорьевичу отношение всегда было уважительное. А уж когда «Живи и помни» вышла, а потом ему госпремию дали, то ещё больше зауважали. Называли прямо: «Наш президент». Как-то батя говорит: «Ребята, в конце июля 1991 года наш президент приезжал, сказал, что скоро будет вообще хреново». И действительно, тут и ГКЧП, и всё остальное случилось.

Не-ет, преклонения не было, у сибиряков нет такого. Ну, друзья как называли его Валька, так и продолжали называть. Для других он был Валентином Григорьевичем. После смерти, наверное, как всегда у нас на Руси, его книги стали толком печатать и коллекционировать.

– Что такое для вас Аталанка – легендарная родина великого писателя?

– Родина, конечно же. Раньше, «до Распутина» Аталанка не звучала, конечно. Там же много деревень было. Я всегда скучаю по ней. Все братья-сестры уехали, а я всегда ездил.

Я Распутина очень уважаю. У моего свояка жена всегда делала копии его рассказов мне, как выйдут – купить-то сложно было. С удовольствием читал. Как-то уезжаю из деревни, на пристани отец-мать провожают. Рядом на песке мужики сидят, что-то рассказывают, на песке палочками чертят. Потом вспоминаю: оказывается, у Распутина, он описывал в своих произведениях. А ведь Валентин Григорьевич всегда говорил, что ничего не придумывает, всё берёт из жизни.

Или вот взять того же дезертира Андрея. Он меня, между прочим, медвежатиной кормил, я ездил с ним шишки собирать на лошади. Он же тоже из рода Вологжиных. Пинигин долго прожил. Но ни друзей, никого у него не было. Как бирюк: клеймо было. Один случай вспомнил. Я ещё, помню, пацаном был, 25 лет Победы праздновали. Весной нам поручили на дома ветеранов повесить красные фанерные звезды – мы сами на уроках труда их делали. Старый человек, воевал, вот мы и на его дом повесили. Мы-то откуда знаем? А деду Филиппу, всю войну прошедшему, не прибили. Такой скандал случился в деревне.

В последний приезд мой в 2016 году брат Иван меня встретил на уазике, едем… Кругом поле, черёмуховые кусты. «Иван, а где мы едем, не пойму, какие-то поля?» – «Мы по деревне едем. Нет хозяйств этих. Исчезли, – отвечает брат. – Остатки домов на дрова, на доски растащили». Недосчитались 50 домов. Это тяжело, это убийство было. Для меня удар. Потому что помню, когда учился в школе, молодые женились – не было пустых домов, новые все строили. Распутин хорошую школу построил. А у нас в классах по 24 ребятёнка училось. Это 1972–1973 годы шли. Отец говорил, мол, отвели делянку – леса на 30 лет осталось. Пролетели годы, и леса того нет, и деревни нет. Тяжело.

– Сколько раз вы встречались с Валентином Григорьевичем?

– В 1976-м в школе и вот – в 2005-м в Уфе. По телевизору увидел его в новостях. Решил во что бы то ни стало увидеть его. Везде звоню: показывают музей Нестерова – звоню: уехал в музей Аксакова, говорят. Туда звоню: только что уехал, отвечают. Не могу поймать. Нашёл телефон Михаила Андреевича Чванова. Набрал, спрашиваю Распутина. «Да, он рядом», – Чванов передаёт ему трубку. Говорю: «Валентин Григорьевич, я Сергей Григорьевич Вологжин из Аталанки, хочу с вами встретиться». Распутин: «Всё! Завтра подъезжайте на вокзал, поговорим обязательно!»

Всю ночь искал фотографию школьную с ним 70-х годов. Книжку принёс подписать. Но немного дал маху, не думал, что Распутин в Москву едет, думал – в Иркутск. Но нет поезда нужного! Вышел на привокзальную площадь – всяко сюда приедет. Только вышел, он подъезжает. Подхожу: «Я, Валентин Григорьевич, вчера с вами созванивался – я из Аталанки». Побеседовали. Фото показал, книгу подписал. Тут Светлана Алексеевна, жена его, подошла.

– В Аталанке буду школу открывать. Давай встретимся! – говорит мне Распутин.

Подошёл Чванов: «А ты где работаешь?» – «В Башкирской сетевой компании». Чванов: «А кем?» – «Начальник».

– Валентин, у тебя что ни земляк, то начальник, – удивляется Чванов.

Но не получилось у меня приехать на открытие школы в Аталанке. Уже после смерти Распутина ездил в Иркутск на его могилку в Знаменский монастырь. Он же наш – деревенский, не чужой мне. Он построил в райцентре церковь, где крестился потом. Муж моей сестрёнки Надежды Богдан Петрович Орловский везде на катере возил Валентина Григорьевича по Ангаре. Есть момент этот в документальном фильме…

Распутина похоронили в монастыре прямо около входа. Он же хотел рядом с дочерью... А его положили рядом с землепроходцем Шелеховым. Как чужой лежит он там. Шесть могилок – все известные люди. Я, конечно, не понял, зачем его туда, оторвали от дочери. Идёт поток туристов, паломников, немцы ходят. Так хотелось подойти к настоятелю, спросить в сердцах: «Зачем тревожите прах Распутина?!»

– Сергей Григорьевич, есть ли у вас любимые произведения Распутина, которые вы особо для себя выделяете?

– «Живи и помни»… Да… Всех героев ведь я знаю лично. А вот «Дочь Ивана, мать Ивана» вообще не понял. Другие произведения, например: «Пожар», «Деньги для Марии» мне более близки. Ну, а «Живи и помни» с главным героем Андреем Гуськовым – это моё. Прототип жил от нас в 500 метрах. Он на улице Почтовой, мы – на Рабочей. Он лесником работал, шишки собирал, шкуры коровьи принимал. С ним никто не общался. Классный мужик был. В детстве я все не мог понять: почему с ним не общаются? Мы с ним дружили. Потом узнал: он 10 лет отсидел. Воевал, в 1943-м попал в госпиталь, уже три года отвоевал, ордена и медали имел. Ему пообещали отпуск домой, но не дали. А он так хотел родину и родных увидеть. Думал, успеет быстро мотануться. Не успел…

– Сергей Григорьевич, Аталанка всегда жила в непростых условиях. Помогло ли деревне то, что она – родина великого писателя?

– Да, Распутин поднял нашу Аталанку, сделал её известной. Всё здесь теперь связано с ним, с его произведениями. Всё… А вот в житейском плане… Можно сказать, что не сильно сдвинулось. Школу он сам построил. Власти особо не крутились. Как нет дороги, так и нет. Как нет и электричества централизованного. Меж двух огромных ГЭС живём, а вот поди ж ты… А после 90-х тут вообще всё в разруху пришло. Степашин как-то приехал, увидел, что творится. Только после этого чуток привели в порядок. Распутин давал деревне силы жить, и Аталанка не оставалась в долгу, она была для Распутина местом силы. Валентин Григорьевич, помню, отмечал: «В Москву приезжаю – не идёт ничего, а сюда – всё нормально».

СПРАВКА

Аталанка – село в Усть-Удинском районе Иркутской области на берегу Ангары. Во время строительства Братской ГЭС Аталанка попала в зону затопления, и её перенесли на новое место. Заполнялось Братское водохранилище с 1961 по 1967 годы. Под водой оказалось почти триста селений – более девяти тысяч дворов. На незатопляемые земли было перенесено почти десять тысяч общественных построек. Из зоны затопления переехало почти семьдесят тысяч человек. Дома или разбирали и переносили на новые места, а иногда – сжигали.