Рустем Вахитов. Был ли Высоцкий антисоветчиком?

«Мне претит роль “мученика”, этакого “гонимого поэта”, которую мне навязывают…

Я хочу поставить свой талант на службу пропаганде идей нашего общества, имея такую популярность…

Я хочу только одного – быть поэтом и артистом для народа, который я люблю, для людей, чью боль и радость я, кажется, в состоянии выразить, в согласии с идеями, которые организуют наше общество».

Из письма В. С. Высоцкого секретарю ЦК КПСС П. Н. Демичеву

(лето 1973 года)

1

Образ Владимира Высоцкого прочно вошел в идеологический пантеон современной постсоветской России. Во всех СМИ обязательно отмечаются его день рождения (25 января) и день смерти (25 июля), по телевидению транслируются многочисленные фильмы о Высоцком, фильмы с его участием, отрывки из его концертов, по радио передаются его песни. Выходят монографии о Высоцком, сборники его стихов. При этом все это приправляется определенным идеологическим ракурсом рассмотрения его биографии и творчества. Суть этой идеологемы вкратце такова. Высоцкий якобы был убежденным антисоветчиком и антикоммунистом, он, мол, неустанно клеймил советскую власть в своих стихах, песнях, в актерских выступлениях. Идеалам советского официоза он противопоставлял ценности свободы, демократии. Советская власть ему отвечала тем же: Высоцкого травили в газетах, не принимали в творческие союзы, не печатали его стихи, не выпускали книги, часто запрещали играть в кино те или иные роли, «вырезали» из фильмов песни, которые он специально писал к ним. За всю его жизнь в СССР было выпущено лишь несколько маленьких пластинок-«миньонов», ни один из более чем тысячи его концертов не был официальным легальным концертом с афишей, все они проходили под видом встреч актера со зрителями. КГБ следил за ним, донимал его звонками и вызовами, фабриковал против него уголовные дела, обвиняя то в изнасиловании малолетней, то в экономических преступлениях. Во многом вследствие этого прессинга и морального давления Высоцкий сначала стал пить, а затем – употреблять наркотики, что и привело его к преждевременной смерти. Но затем, когда эта деспотическая власть рухнула и в России установилась демократия, справедливость восторжествовала: книги Высоцкого стали выходить массовыми тиражами, песни его звучать с экранов телевизоров и из динамиков радио, посмертно ему было присвоено звание народного артиста России и присуждена Госпремия, ему поставлены памятники, в честь него названы улицы.

В этом наскоро сляпанном мифе, конечно, есть и зерна фактических истин, но зерна эти помещены в густой слой лжи и фальсификаций, причины появления которых вполне объяснимы. Если оставить в стороне психологические мотивы тех знакомых поэта и певца, кто хочет нажить дивиденды на его посмертной славе, и сосредоточиться только на политике, то вывод ясен: Высоцкий был и остается всенародно любимым, убедить массы в том, что он был врагом советской власти, – это значит нанести еще один мощный удар по образу советской власти в сознании масс. Это тем более важно, что за десятилетия либеральных реформ, затеянных «перестроившимися партократами» в 1985 году, сами эти перестройщики и демократы очень сильно порастратили кредит доверия и популярность у народа и даже превратились в объект издевок и настоящей ненависти; и теперь уже даже те, кто посмеивался над советской властью на кухнях в 1970–1980-е, с ностальгией вспоминают многие ее стороны…

Но, как ни странно, на ту же стезю встали и некоторые идеологи и публицисты левопатриотической просоветской оппозиции. Недавно, в 30-летнюю годовщину смерти Высоцкого, на страницах «Советской России» выступил с серией заметок о Высоцком известный оппозиционный музыковед Федор Раззаков, автор вызывавшей скандал обличительной книги «Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне». Суть его претензий к уже умершему поэту и певцу состоит в том же: дескать, он был либералом-западником, обозленным на советскую власть, не примкнул к русофильскому движению, которое группировалось около журналов «Наш современник» и «Молодая гвардия» и которое объединяло истинных патриотов. В своих песнях он, дескать, поэтизировал преступников, высмеивал крестьян, рабочих, очернял советскую действительность и русскую культуру. В рассуждениях Раззакова есть только одна новация – он доказывает, что Высоцкий не преследовался КГБ, а, наоборот, всемогущий комитет покровительствовал ему, позволял ему выезжать за границу, зарабатывать большие деньги нелегальными концертами, закрывал глаза на махинации с наркотиками, пресекал с середины 1970-х годов осуждения Высоцкого в прессе и т. д. Короче, Раззаков рисует не образ жертвы системы, а этакого плейбоя, которому позволялось все, включая и то, что явно вредило советскому государству. И все для того, чтоб создать на Западе впечатление, что в СССР тоже есть свобода слова и оппозиционные поэты и певцы не только не отправляются в ГУЛАГ, но и могут свободно путешествовать по миру.

Но за исключением этой новации образ Высоцкого у Раззакова в точности совпадает с тем образом, который пытается создать и внедрить в массовое сознание либеральные антисоветские идеологи. Раззаков пишет: «…ответим на вопрос: ту ли правду отстаивал Высоцкий? На той ли стороне баррикад он сражался в холодной войне, которая бушевала три десятка лет назад в стране под названием СССР? Каждый на этот вопрос отвечает по-разному. Я же склоняюсь к ответу: не на той. Но именно правда Высоцкого в итоге победила в середине 80-х, когда не гонитель певца Григорий Романов взошел на кремлевский трон, а почитатель Высоцкого Михаил Горбачёв… Что было дальше – известно: страна развалилась в считаные годы под песни уже не живого, а покойного Высоцкого, поднятого на щит либерал-перестройщиками». Сравним эту инвективу Ф. Раззакова с высказыванием одиозного идеолога либерализма Валерии Новодворской, которое звучало в эфире радио «Эхо Москвы» в 2002 году: «Дарование Высоцкого… это была прививка свободы – свободы и независимости от этой проклятой партии, от этой проклятой советской действительности». Как видим, разница только в оценках: для Раззакова «антисоветизм» Высоцкого – это минус, а для Новодворской, напротив, – большой и жирный плюс, но в том, что этот антисоветизм имел место быть, они трогательно согласны.

Правда, Раззаков так считал не всегда. Еще два года назад в статье, посвященной 70-летию Высоцкого, которая была опубликована в том же приложении к «Советской России» – «Отечественных записках», Раззаков писал совсем иное: «Вот уже больше четверти века, с того самого дня как не стало Владимира Высоцкого, в обществе ведутся разговоры о том, как бы он отнесся к тем катаклизмам, которые произошли в нашей стране: к развалу Советского Союза, ельцинской “демократии”, сегодняшнему капитализму по-российски. Если верить западникам, то все эти этапы развития постсоветской России Высоцкий бы приветствовал… Но что-то все-таки мешает лично мне принять подобную версию сегодняшней жизни Высоцкого. Не верится мне, что его врожденное бунтарство иссякло бы с распадом Советского Союза, который он, кстати, по-настоящему любил… он… вряд ли в последующем отдал бы свои симпатии разрушителям этого государства Михаилу Горбачёву и Борису Ельцину… То, что делается сегодня с творчеством поэта, это уже не тот Высоцкий, которого мы знали в советские годы, это – прирученный Высоцкий… Высоцкий превращен в апологета нынешнего режима. Факты биографии Высоцкого так ловко интерпретированы, чтобы сделать из него исключительно бунтаря-антисоветчика…». При этом Раззаков сегодня даже не оговаривается, что вчера он утверждал противоположное, никак не опровергает свои прежние высказывания, не объясняет, чем было вызвано столь крутое изменение его точки зрения – на все 180 градусов. Может быть, Раззаков в 2008 году не знал каких-нибудь фактов из биографии Высоцкого, а в 2010-м узнал, и у него «открылись глаза? Нет, из статьи двухгодичной давности «Нерв эпохи» ясно, что Ф. Раззакову уже тогда было известно все: и то, что в окружении Высоцкого были московские фрондеры-либералы, и что далек он был от кругов «Молодой гвардии»… Более того, версию о том, что КГБ, приоткрыв Высоцкому «железный занавес», использовал его для улучшения имиджа СССР на Западе, Раззаков высказывал уже два года назад, но тогда он вовсе не делал из нее выводов об «антисоветизме» Высоцкого. Забавно, что Раззаков цитирует в своих статьях, между которыми двухгодичный интервал, даже одни и те же песни, но интерпретирует их противоположным образом. В 2008 году по Раззакову песня «Честь шахматной короны» – это признание Высоцкого в том, что он понимал игру КГБ и сознательно участвовал в ней для пользы своего Отечества; в 2010 году – это уже песня о том, как американец Фишер насмехается над «советским жлобством». Причем в статье 2010 года отсутствуют некоторые факты, которые упоминались в статье 2008 года и которые свидетельствуют против гипотезы о «антисоветском либерализме» Высоцкого, например тот факт, что в 1970 году Высоцкий называл Ленина самой великой исторической личностью (по версии «Раззакова 2010 года» Высоцкий в том же 1970-м году, напротив, чтоб поглумиться над Лениным, приурочил к его 100-летию «антисоветскую песню»)…

Непонятен и политический смысл выступления музыковеда. Раззаков принадлежит к лагерю левопатриотической, просоветской оппозиции и не устает повторять, что выступает на стороне народа. Высоцкий, очевидно, любим народом и сейчас не меньше, чем раньше. Может быть, тому, кто клянется именем народа и видит в нем воплощение высшей правды, задуматься: почему народ так любит Высоцкого? что он находит в его песнях, в их образах, в лирическом герое актера, поэта и певца? Ведь причины любви к Высоцкому у госпожи Новодворской и у простого крестьянина с Нечерноземья или рабочего Тульского завода, очевидно, разные. Хотя бы потому, что для Новодворской Высоцкий стоит в одном ряду с Александром Галичем, с другими оппозиционными бардами, он – представитель московской интеллигентской вольнолюбивой богемы, а крестьянин и рабочий ни о каком Галиче не слыхали, а и услышали бы, плюнули бы и выключили магнитофон на второй минуте, потому что не родной он им, «интеллигент паршивый», а Высоцкий – родной до того, что крестьянин и рабочий верили, а кое-где и сейчас верят, что он и «сидел», и воевал, и баранку крутил, и в тайге золото мыл…

Но не хочет оппозиционный музыковед прислушаться к народу, задуматься о его думах и интуициях. Верно, он считает, что он, прочитавший и написавший много книжек, лучше знает, кто такой Высоцкий, чем крестьянин и рабочий… Были в нашей истории такие типажи, которые также считали: народ – забитая, легковерная, глупая биомасса, к мнению которой и прислушиваться не стоит, элите, мол, лучше знать, как обустраивать его жизнь, экономику и политические институты. Звались они либералы-диссиденты, а потом либерал-реформаторы… Помнится, Разаков шибко их ругал…

2

В своей жизни Владимир Семенович Высоцкий, безусловно, исповедовал достаточно либеральные взгляды. Он был убежденным антисталинистом. Марина Влади свидетельствует, что он открыто выражал свою нелюбовь к Сталину: когда на их свадьбе, которая проходила в Тбилиси, один из грузинских гостей предложил выпить за генералиссимуса, Высоцкий демонстративно отказался. Он осуждал ввод советских войск в Чехословакию в 1968 году и из-за этого даже разругался с отцом. Он отрицательно отнесся к вводу наших войск в Афганистан (впрочем, тут сыграл роль эмоциональный фактор: в это время Высоцкий был в США, и по американскому ТиВи крутили видеоряд с выжженной напалмом афганской деревушкой и обезображенным трупом девочки как пример «зверств советского империализма»; Высоцкий был просто вне себя от возмущения).

Высоцкому не нравилась идеологическая цензура в СССР, от которой он постоянно страдал. Ему не нравилось вмешательство спецслужб в личную жизнь, что он также испытал на себе (ему постоянно звонили и предостерегали от определенных поступков, кураторы из КГБ считали возможным советовать, с кем ему дружить, а с кем – нет, его запугивали, следили за ним). Ему не нравилось, что выезд за рубеж советских граждан связан с такими трудностями (безотносительно к тому, что сам он в этом плане обладал большой свободой). Его возмущало, что за рубежом советским запрещалось общаться с бывшими советскими гражданами, выбравшими эмиграцию.

Он не был доволен зарплатами актеров в театре (сам он получал на Таганке 150 рублей в месяц при средней зарплате в СССР в 120 рублей) и низкими ставками на гастролях. Он считал, что певец, могущий собрать тысячную аудиторию и работающий перед ней по 4–5 часов на износ (а часто после концертов Высоцкий падал от изнеможения, пальцы его были в крови, а струны гитары порваны), должен получать соответствующее вознаграждение. Как и большинство советских интеллигентов, он вообще считал, что умственный труд в СССР оплачивается слишком скудно.

Побывав в Европе и в США, он пришел к выводу, что кое-что можно позаимствовать у Запада. Его не могло не подкупить, что там свободно выходили его книги и диски (только во Франции и в США при его жизни вышло 39 больших дисков с его песнями, тогда как в СССР, напомним, – всего лишь 6 «миньонов» с 3–4 песнями в каждом), что популярный певец хорошо зарабатывает (по словам его импресарио эмигранта Шульмана, в 1979 году за неофициальные концерты в США Высоцкий получил более 30 тысяч долларов – чудовищную для советского артиста сумму). Его привлекал и западный уровень жизни, западная техника, комфорт: он любил иностранные машины, одежду, сигареты и сокрушался, что в СССР не производится продукция того же качества.

Короче говоря, его взгляды были типичны для человека того среза советского общества, к которому он принадлежал. Таких же взглядов придерживались его друзья – артисты с Таганки, литераторы круга «Нового мира» и «Юности», свободные художники Москвы и Ленинграда, тысячи советских интеллигентов… Это был обыкновенный «советский либерализм».

Но от советского богемного бытового, кухонного и гостиного либерализма до антисоветчины – пропасть. Прежде всего антисоветизм – это публично заявляемая, продуманная и проводимая в жизнь политическая позиция. Людей, ругающих власть, недовольных теми или иными ее инициативами, высмеивающими руководство и начальников, в СССР было много (уж никак не меньше, чем в современной России), и не только в столицах и в среде интеллигенции. Практически каждый советский человек когда-нибудь да травил анекдоты о Брежневе на кухне в кругу друзей, возмущался порядками в стране. Но сознательных антисоветчиков, которые отринули советскую идеологию и встали на путь прямой борьбы с советским государством в связке с геополитическими противниками этого государства, было очень мало. На весь СССР и сотни две не набралось бы. Их называли диссидентами, их имена были на слуху, о них писали советские газеты и говорили западные радиоголоса. Показательно, что Высоцкий всегда от них публично отмежевывался. В интервью американскому телевидению он прямо сказал: «Я – не диссидент, я – актер». В знаменитом письме к Демичеву написал: «мне претит роль “мученика”, этакого “гонимого поэта”, которую мне навязывают». И это было никаким не лукавством, как кажется некоторым сейчас, а чистой правдой. Высоцкий никогда не встречался и не пытался встретиться с лидерами диссидентов – Сахаровым, Солженицыным, Боннэр, хотя, в принципе, возможности для этого у него были. Только однажды в Париже он пришел на вручение премии Андрею Синявскому, но не потому, что тот был «борцом с системой», а в силу того, что тот был его бывшим преподавателем в школе-студии МХАТ. Встречался он в Нью-Йорке и с Иосифом Бродским, но в частном порядке, как с поэтом, мнением и оценкой которого дорожил.

Высоцкий никогда не участвовал в демонстрациях диссидентов, не подписывал их воззвания и письма в их защиту. В своих публичных выступлениях и в СССР, и за рубежом он никогда не допускал антисоветских и антикоммунистических высказываний. После перестройки были обнародованы факты слежки за Высоцким агентов КГБ в США, они в своих донесениях в Москву даже удивлялись сдержанному и лояльному тону Высоцкого. В песнях Высоцкого откровенной антисоветчины тоже нет, поэтому «антивысоцким» критикам приходится выискивать ее в контексте, понимать все в переносном смысле, допуская чудовищные натяжки. Например, в песне Высоцкого «Гололед» есть строки: «гололед – и двуногий встает / на четыре конечности тоже». Только «острый аналитический взгляд» Раззакова мог усмотреть здесь… сравнение русского человека с животным, тем более что Высоцкий прямо поет: «гололед на земле (курсив мой – Р. В.), то есть имея в виду – на всей планете, так что швед и финн также падают на четвереньки…

Высоцкий чурался диссидентов вовсе не из страха за благополучие своего жизненного мирка, который преследовал его сотоварищей по цеху, имеющих гораздо больше благ от государства, вроде официального фрондера Е. Евтушенко. В сущности, что могли власти сделать с Высоцким, если бы он даже пошел по антисоветской дорожке? В 1970-е годы за это уже не расстреливали. Посадить в тюрьму, психушку или даже просто уволить с работы и оставить без средств к жизни не дали бы круги, поддерживавшие его на Западе, одна Марина Влади как председатель Общества советско-французской дружбы и член ФКП могла бы устроить такой международный скандал (она имела влияние на руководство ФКП, а те напрямую могли связываться с Брежневым)… Да и в СССР его поклонников в высших эшелонах было немало – вплоть до Андропова и Щелокова, и они бы смогли «спустить на тормозах» самое суровое решение… Исключить из партии Высоцкого было нельзя – он в ней не состоял. По той же причине его нельзя было исключить из Союза писателей, лишить званий и наград, доступа в спецраспределители и элитные дома отдыха. У него и так этого никогда не было. Запретить его печатать также было невозможно – Высоцкого и так не печатали, за всю жизнь вышло лишь одно искореженное стихотворение в альманахе «День поэзии». Слава Высоцкого распространялась через неофициальные, любительские магнитофонные записи – но нельзя же было заставить всех советских людей избавиться от магнитофонов…

Итак, не из страха за свое благополучие Владимир Семенович Высоцкий не поддерживал диссидентов. Он это не делал по идейным соображениям. Понимаю, что сегодня в это трудно поверить, но в 1970-е годы в СССР либералы вовсе не были поклонниками фон Хайека и Бжезинского. Советский либерал 1970-х годов, типичное «дитя ХХ съезда», был сторонником «социализма с человеческим лицом», то есть конвергенции, соединения отдельных черт социализма и капитализма. Идеал рисовался ему в виде обновленного советского общества, где широкие социальные гарантии, плановая в главнейших областях экономика, власть партии сочетались бы с элементами западной демократии, свободными выборами в советы, гласностью, свободой выезда за рубеж, легальным мелким предпринимательством и хозрасчетом. Все это очень напоминало идеи ленинского нэпа и прямо обосновывалось ссылками на Ленина и его наследие. В сущности, если оставить в стороне антисталинизм тогдашних советских либералов, их программа во многом совпадала, скажем, с программой нынешних конструктивных левых, например КПРФ.

Высоцкий был как раз таким демократическим социалистом. Он, конечно, не был правоверным марксистом-ленинцем и вообще, видимо, был не силен в марксистской теории, но человеком левых воззрений он, безусловно, был (и именно это он и имел в виду, когда утверждал в письме к Демичеву: «…хочу… быть поэтом и артистом для народа... в согласии с идеями, которые организуют наше общество»). Сама его жизнь, отношение к друзьям и знакомым, которым он вечно помогал, наконец, темы дружбы и взаимопомощи в его песнях указывают на то, что ему была глубоко противна коренная для буржуазного либерализма идея апологии конкуренции («выживай за счет разорения другого») и, наоборот, очень близка идея солидарности и социальной справедливости, которая лежит в основе всех левых идеологий – от социал-реформизма до анархизма. Высоцкий искренне сочувствовал творцам Октябрьской революции, когда играл в спектакле «Десять дней, которые потрясли мир», и его современникам это было очевидно. В 1968 году он вместе с другими актерами, игравшими в фильме «Интервенция», подписывает письмо, где они пытаются убедить начальство, что фильм лишь воплощает ленинское понимание революции как праздника трудящихся и нет оснований сомневаться, что это не так. В 1976 году, отвечая на неофициальную анкету, Высоцкий указал, что самой выдающейся исторической личностью он считает Ленина, и на протяжении всех оставшихся лет он никогда не отказывался от этих своих слов. Он и Сталина не любил в духе идей ХХ съезда, считая, что Сталин исказил ленинское наследие, погубил свободный демократический социализм и тому есть много подтверждений.

Наконец, его поведение за рубежом говорит о его политических взглядах само за себя. Он избегал там контактов с «правыми» антикоммунистическими политиками, которых так любят наши диссиденты и антисоветчики. Среди его друзей были сплошь «левые» (такова была и его жена Марина Влади, которая стала активистской левого движения в 1950-е годы, задолго до встречи с Высоцким). Он участвовал в мероприятиях французской компартии, выступал на ее митингах и фестивалях. Один из самых прочувствованных откликов на его смерть выпустила на Западе газета французских коммунистов «Юманите».

Нужно при этом отметить, что Высоцкий подчеркнуто не любил леваков, левых радикалов. Он резко отрицательно отзывался о французских «новых левых», участниках мая 1968-го, об итальянских «Красных бригадах», зло высмеивал Мао Цзэдуна – кстати, кумира западных леваков. В то же время он иронически относился к Анджеле Девис, к компартии США, которая, в отличие от ФКП, твердо следовала указаниям из Москвы, не отклоняясь ни вправо, ни влево от линии ЦК КПСС. Из этого вполне понятны действительные политические симпатии Высоцкого, которые он, конечно, по цензурным соображениям прямо не высказывал. Высоцкий чурался и левого экстремизма, и державного национал-коммунизма советского образца, он был умеренным социалистом в духе еврокоммунизма. Причем он считал, что такой умеренный демсоциализм вполне может стать идеологией СССР и что он ничуть не противоречит устоям советского общества.

При этом Высоцкий был твердым советским патриотом, даже невзирая на свои разногласия с идеологами и правителями СССР. С этим было связано еще одно очень важное его разногласие с диссидентами. Дело в том, что советские диссиденты открыто занимали в холодной войне позицию врагов СССР. Они могли именовать себя патриотами, но Россия, которую они «любили», уже или еще не существовала в действительности (для националистических диссидентов Шафаревича и Солженицына это была дореволюционная царская Россия, для либеральных диссидентов Сахарова и Буковского – гипотетическая постсоветская демократическая Россия). Реальная, настоящая Россия, существовавшая тогда под названием СССР, не признавалась ими Родиной, которую нужно любить и защищать, как бы ты ни относился к ее политическому руководству. СССР им представлялся неким «социальным уродцем», плодом чудовищного социального эксперимента, который нужно уничтожить во что бы то ни стало, и если Запад готов оказать в этом помощь, то ею нужно воспользоваться. Академик Сахаров из своей горьковской «элитной ссылки» обращался с письмом к немецкому писателю Беллю, где призывал Запад размещать в Европе побольше ядерных ракет, нацеленных на СССР. Солженицын из «вермонтского далека» рассуждал о том, что и власовцы были хороши, коль они боролись против советов. Такая позиция для Высоцкого была неприемлемой, об этом свидетельствует отношение Высоцкого к вопросу собственной эмиграции.

Высоцкий часто выезжал за рубеж – бывал в Париже, Мадриде, Риме, Лос-Анджелесе, Нью-Йорке. Он вполне мог остаться там, как это делали тогда многие представители творческой интеллигенции, получившие возможность выехать за границу. Шла холодная война, и на Западе охотно принимали советских невозвращенцев – без проволочек предоставляли им гражданство, работу на «радиоголосах», хорошие гонорары. Соблазн был велик. Но Высоцкий, которому было на что озлобиться после многих лет замалчивания и даже открытой травли в прессе, остался верен обещанию, которое дал еще в своей ранней песне – отклике на слухи о его эмиграции:

Я смеюсь, умираю от смеха,

как поверили этому бреду,

не волнуйтесь, я не уехал,

и не надейтесь, я не уеду.

В интервью программе «60 минут» американского телевидения Высоцкий подтвердил это и объяснил свой отказ эмигрировать: «Я уезжаю уже четвертый или пятый раз и всегда возвращаюсь… Я люблю свою страну и не хочу причинять ей вред. И не причиню никогда (курсив мой – Р. В.)».

То есть Высоцкий прекрасно понимал, что его эмиграция на Запад станет мощным оружием в пропагандистской войне Запада против СССР. Он не желал дать в руки врагам СССР такой козырь. Вопреки инвективе Раззакова Высоцкий, в отличие от Сахарова и Солженицына, открыто занял в холодной войне место не по ту, а по эту сторону, остался советским патриотом. В то же время, видимо, он считал себя неким «вестником мира и разрядки», он желал наладить отношения между СССР и теми кругами на Западе, которые были настроены скорее дружелюбно, чем враждебно к стране реального социализма, хотя и не хотели превращаться в марионеток политики Кремля и оставляли за собой право критиковать те или стороны советской жизни. Имеются в виду как раз круги умеренных социалистов, еврокоммунистов. Видимо, это желание Высоцкого выполнить неофициальную дипломатическую миссию встретило сочувствие у некоторых группировок в политической элите СССР. Именно они и дали «добро» на женитьбу полуоппозиционного актера и барда на западной еврокоммунистке и на поднятие перед ним «железного занавеса». Тут Раззаков прав. Но сам факт этого только лишний раз доказывает, что Высоцкий не был антисоветчиком и в холодной войне сознательно стоял на стороне Советского Союза. Убежденного антисоветчика нельзя использовать в таком качестве, не смогли же гэбисты заставить Солженицына стать «вестником разрядки». Солженицын был сознательный и принципиальный враг советской власти, он желал как можно большего вреда СССР и поэтому ни за что не хотел своими действиями улучшать имидж Советского Союза и укреплять его международное положение. Высоцкий же согласился и сделал для этого все, что от него зависело.

Здесь не время и не место оценивать политические взгляды Высоцкого, хотя отношение может быть к ним разным (лично я, например, вовсе не сочувствую евросоциализму). Но очевидно одно: Высоцкий не только не был антисоветчиком, он был убежденным советским патриотом.

3

Выудить из его песен антисоветский смысл также очень мудрено. Раззакову это удается только за счет использования очень сомнительного метода, что я показал уже на примере его анализа песни «Гололед». Напомню, что из строчек «гололед – и двуногий встает / на четыре конечности тоже» Раззаков делает довольно неожиданный вывод, что Высоцкий здесь… сравнивает русского человека с животным. Таких натяжек у него много. Из строчек «наизусть читаем Пушкина, / а кругом космическая тьма» (из песни «Марш космических негодяев», в которой описываются космические пираты будущего) Раззаков заключает, что Высоцкий… обвинял советскую систему в том, что она гордится грамотностью своих граждан, а окружена тьмой. Показательно, что Раззаков при этом демонстрирует слабое знание текстов Высоцкого, – в своей статье он утверждает, что это отрывок из песни «В далеком созвездии Тау-Кита». Конечно, сей факт не добавляет доверия к его «анализу». Кроме того, Раззаков забывает упомянуть, что куплетом раньше космические пираты поют: «наизусть читаем Киплинга», хотя у него был такой подходящий случай обвинить Высоцкого в очернении не только советской, но и британской действительности…

Если говорить серьезно, то при наличии заранее имеющегося твердого мнения об авторе и достаточно буйной фантазии с помощью этого метода можно доказать что угодно. Допустим, я вбил себе в голову, что Агния Барто была ярой антисоветчицей и коварно вливала яд хитро закамуфлированной антисоветской пропаганды в свои известные детские стихи. Расчет был ужасен и прост: это же дети, они еще не понимают смысла стихов, но запоминают их; когда же они вырастут, антисоветизм будет в них сидеть на уровне бессознательного. Возьмем, например, четверостишье про бычка, который идет и качается. Бычок – это, конечно, простой советский пролетарий-трудяга, который цинично сравнивается с рабочей скотиной. Качается он оттого, что на советских предприятиях под красивые словеса о трудовом энтузиазме из пролетариев выжимали последние соки, изнуряя их авралами и субботниками. Его жизнь коротка и трагична, «доска судьбы» кончается, ему суждено «сейчас упасть», погибнуть в расцвете лет, не увидев вдоволь отдыха, сна, не вкусив простого человеческого счастья…

Чушь? А я ведь лишь придал немного пародийного оттенка тому методу, при помощи которого Раззаков выуживает из стихов Высоцкого якобы имеющийся там тайный антисоветизм.

Тем более у Высоцкого немало песен и стихов, которые выказывают его патриотизм, любовь к русской и советской культуре. Они общеизвестны, и вряд ли нужно тут их называть.

В действительности Высоцкий был подлинно народным бардом. Этим он и отличался от других «бардов» той эпохи, и это осознавалось самим Высоцким и неоднократно звучало в его оценках бардовской песни. Все другие певцы-поэты – от Окуджавы и Галича до Кима и Кукина – были «интеллигентскими бардами» (кстати, это общепринятый термин, попавший даже в интернет-энциклопедии). Не потому, что они принадлежали к полуоппозиционной интеллигенции по происхождению и по образу жизни (это можно сказать и про Высоцкого), а потому, что в своих песнях они выражали ее и только ее мировидение, настроения, интересы. Они, так сказать, были классовыми интеллигентскими авторами. Высоцкий же не был только им. Кроме интеллигенции Высоцкого знали и любили и остальные слои советского общества – от партноменклатуры до рабочего класса и люмпенов. И уж конечно, повторюсь, рабочие и бичи любили Высоцкого не за то, за что его любили актеры с Таганки и участники «Метрополя», и находили они в его песнях совсем другие смыслы, нежели Новодворская и Сванидзе (и парадоксально примкнувший к ним Раззаков). Это как раз и есть свидетельство того, что через песни Высоцкого говорила не московская интеллигентская богема, а сам советский народ, коль скоро этот народ узнавал себя в этих песнях. Причем это был, конечно, не народ пропагандистских плакатов, повестей и фильмов, такого народа нигде и не существовало, кроме как в умах идеологических работников, а народ настоящий, живой, противоречивый, могущий выпить, а могущий и завод раньше срока построить, ругающий власть и за нее же готовый на амбразуры…

Высоцкий не очернял и не высмеивал советскую действительность. Действительность он просто изображал – конечно, иронично, с улыбкой, но не зло, а вполне душевно, потому что сам был частью этой действительности. Высоцкий высмеивал штампы неумелой пропаганды, тот убогий, урезанный, заидеологизированный образ советской цивилизации, который навязывали всем работники идеологического ведомства, среди которых, кстати, большинство были будущими ярыми антисоветчиками типа Яковлева или Познера. И еще неизвестно, кто принес больше вреда советскому народу: те, кто создавали этот убогий неумный образ, или те, кто его высмеивали…

И в этом смысле Высоцкий был вполне советским поэтом. И его песни – подлинный памятник советской эпохе, по которому легче уловить ее дух, чем по пропагандистской продукции тех «пролетариев пропагандистского цеха», которые «во время оно» клеймили Высоцкого как антисоветчика и клялись идеалами коммунизма, а потом с легкостью сожгли партбилеты и стали клясть Советский Союз. Ведь быть советским человеком – это вовсе не значит напоказ славить партию и правительство и приукрашивать действительность, замалчивая все ее недостатки. Быть советским – значит верить в возможность справедливого общества, в победу мира, дружбы, бескорыстия, это значит ненавидеть несправедливость, эгоизм, накопительство. Принципами коллективизма, нестяжательства социализм, советский строй и отличается от капитализма, строя либерально-буржуазного. Такими и были миллионы граждан СССР, которые, возможно, не являлись образцами нравственности и не сильно разбирались в идеологии, но которые честно делали свое дело, служили обществу и Родине в меру своих сил и талантов. Как герои песен и стихов Высоцкого. Как сам Высоцкий.