Анатолий Чечуха
Цветы для Валентина Распутина
Так получилось, что я и сейчас помню, как сорок пять лет назад доставал из почтового ящика «Роман-газету» с зеленоватой обложкой и портретом автора – Валентина Распутина. Тираж журнала, кстати, был больше полутора миллионов, ибо читали мы тогда хоть и не всё подряд, зато запоем. А «Последний срок» с первых же строк располагал именно к такому чтению. Кажется, именно в тот декабрьский день я и сделал своё «открытие» Распутина.
Нет, я, конечно, слышал о писателе и прежде, но как-то до этого читать его не приходилось. У современной книжной (и вдобавок гуглизированной) молодёжи может появиться повод хихикнуть – поздновато, дескать, спохватился: книга «Деньги для Марии», например, увидела свет аж за десять лет до той зелёненькой «Роман-газеты». Книга-то увидела, да только не увидел её я: полвека назад просто купить книгу хорошего писателя было совсем непросто. Забавно (и совсем не удивительно), но по свидетельству одной из школьных учительниц Валентина Распутина, работавшей в 70-е годы в Париже, ей и во Франции в те годы далеко не сразу удалось приобрести книгу своего ученика в магазине русской книги, где, по нашим тогдашним представлениям, было всё. Но об этом чуть ниже.
А во-вторых, в конце 60-х – начале 70-х я как-то больше читал «Малыша и Карлсона» Линдгрен, «Динку» Осеевой и «Шёл по городу волшебник» Томина. Вот только чудные «Уроки французского», о которых в момент выхода в 1973-м я даже не слышал, несколько нарушают стройность выводов о моём тогдашнем малолетстве: когда я подсунул этот, «для детей среднего школьного возраста», рассказ своему 9-летнему сыну, он прочитал его одним махом. Проглотил! Когда я об этом рассказал Валентину Григорьевичу, он… Впрочем, об этом тоже чуть ниже.
«Уроки французского» автор посвятил Анастасии Прокопьевне Копыловой – талантливому педагогу, матери друга Распутина ещё с университетских времён. Для тех, кто не в курсе: друга звали Александр Вампилов…
Так вот, «Уроки французского» я не прочитал ни в 73-м, ни в 76-м. Не удивлюсь, если именно «книжный голод» стал причиной того, что напечатанный незадолго до «Последнего срока» всё в той же «Роман-газете» рассказ так до меня и не дошёл – возможно, журнал вытащили из почтового ящика. И, должно быть, именно по причине моего незнакомства с литературным первоисточником столь оглушительным откровением стал для меня одноимённый фильм, снятый Евгением Ташковым (вновь декабрь, но уже 1978-го). Навсегда в моей голове засели глаза учительницы, когда она, задав мальчику вопрос, что тот покупает на выигранные деньги, и получив ответ, едва не заикаясь, переспрашивает: «Молоко?!»
Здесь очень уместен будет известный, в общем-то, факт, что кинопробы всех кандидаток на роль учительницы были удачными. Всех, кроме Татьяны Васильевой (Ташковой). Но когда режиссёр докладывал об этом худсовету, он попросил утвердить на роль именно эту юную актрису. И здесь у меня закрадывается вполне обоснованное подозрение, что в выбор вмешался авторитетный соавтор сценария, то есть сам Валентин Григорьевич Распутин: уж кому, как не ему, было абсолютно ясно, как должна выглядеть и что из себя представлять его героиня: «…не было видно в её лице жестокости, а было какое-то осторожное, с хитринкой, недоумение, относящееся к ней самой и словно говорившее: интересно, как я здесь очутилась и что я здесь делаю?» Ведь в усть-удинской школе, в которой учился Валя Распутин, у «француженки» был абсолютно реальный прототип, её даже звали так же – Лидия Михайловна. И, судя по всему, Валя, как это частенько случалось в прежние времена (и, должно быть, случается и поныне), был немножко влюблён в свою чуть-чуть «заграничную» и совсем ещё юную учительницу…
В 70-е бывшая усть-удинская «француженка» Лидия Михайловна Молокова преподавала русский язык в Сорбонне. В магазине, в котором совершенно свободно можно было купить любую изданную в СССР книгу (ах, Париж!), она далеко не сразу смогла приобрести сборник рассказов и повестей Распутина: как говорится, спрос превышал предложение – всё быстро раскупали. Но дождалась-таки: в один прекрасный день и у неё появился долгожданный томик в сереньком ледериновом переплёте, на обложке которого значилось «Живи и помни». И первое, что ей бросилось в глаза в содержании – «Уроки французского»…
Лидия Михайловна отправила письмо автору – почти что на деревню дедушке: «Иркутск. Валентину Распутину». И получила ответ: «Я знал, что ВЫ отзовётесь…»
Не было в реальной жизни посылки с макаронами, не было, разумеется, и игр «в пристенок». А вот деньги для мальчика были: как-то ученики задумали купить подарок учительнице, а она, узнав об этом, попросила всё собранное передать сломавшему руку Вале. И даже придумала, как убедить мальчика принять их, то есть сделать почти невозможное – вспомните-ка характер главного героя рассказа.
Когда в сентябре 2002 года я спросил Валентина Григорьевича, как он оценивает фильм, снятый по его рассказу, он произнёс фразу, которая чуть не сразила меня наповал: «Это тот случай, когда фильм сильнее литературной основы». О своём-то рассказе! Напечатанном десятимиллионными тиражами! Понятно, что в рассказе он писал про себя, а в фильме коварное и несколько сковывавшее автора «я» превратилось в просто мальчика Володю, и можно было кое-что добавить к его образу, тем более что выбор юного актёра на роль главного героя оказался, несомненно, удачным. Но рассказ-то свой, а фильм – Ташкова!
Уж не помню, откуда взялась эта копеечная («цена 4 коп.») книжечка Восточно-Сибирского (Иркутского) книгоиздата «Уроки французского», но в тот раз она оказалась весьма кстати: мой сын, прочитавший её, в ответ получил приветствие-автограф от В. Г. Распутина.
Накануне мы, представители Аксаковского фонда, встречали Валентина Григорьевича на вокзале. Мы – это Виктор Александрович Пчелинцев, Камиль Фарухшинович Зиганшин и я. Номер вагона мы, разумеется, знали, но когда увидели едущим чуть ли не на подножке (проводник тоже, должно быть, не был неучем и книжки почитывал) Распутина в скромном костюме и водолазке, то были несколько удивлены.
Протокольный снимок – он оказался едва ли не единственным, где Распутин улыбается, машина, улица Ленина… У входа в гостиницу «Агидель» я сказал, что когда-то на её месте был дом Михаила Нестерова, а через дорогу до ноября 1961 года стоял памятник Сталину. Валентин Григорьевич взглянул на Театральный сквер и как-то глухо, едва слышно проговорил: «Может, лучше б было, если бы и сейчас стоял». Напомню, шёл 2002-й…
Распутин был тогда одним из гостей XII Международного Аксаковского праздника. Где бы он ни выступал, везде приём был одинаково восторженным: вряд ли кого оставит равнодушным встреча с живым классиком. Но как же не совпадало с ожидаемым образом поведение этого скромного, иногда, можно даже сказать, застенчивого человека с негромким голосом.
Впрочем, неожиданным оно было разве что для детей, его книг до той поры не читавших и потому не знавших, что, несмотря на кажущуюся мягкость, был он человеком, как говорится, «со стержнем», а его влиянию на людей могли позавидовать самые крупные политики. С мнением Распутина считались, хотя он никогда никому и ничего не навязывал. Кроме важных случаев, когда только его авторитет и мог повлиять на решение вопроса. Нет, он не проповедовал, как перестроить или обустроить что-то или кого-то: своими книгами он говорил (порой почти кричал), что все мы без родины, без любви к ней – это всего лишь наполовину «мы». И, читая его книги, очень хотелось чувствовать и понимать как он. Может быть, даже учиться этому у него. Как когда-то давно он сам учился французскому, полюбив, хоть и по-детски наивно, свою учительницу.
В 2005-м Валентин Григорьевич вновь приехал в Уфу – ему присудили Аксаковскую премию. Встречали его уже на очень высоком уровне, все телеканалы стремились взять у нового лауреата интервью. Ну а я вновь вспоминал о том солнечном сентябрьском дне 2002-го, когда он впервые ступил на уфимскую землю.