№2.2021. Ринат Билялов. Отец

Когда Махмут Билялов на своём Т-34 шёл по Белоруссии, он вряд ли вспоминал то раннее июньское утро 41-го, когда вместе с двумя другими новоиспечёнными лейтенантами – выпускниками Ульяновского танкового училища – направлялся на место службы на Украину, в город Кременец. Много позже он писал, что их тогда разбудил крик: «Война, ребята! Немцы напали!» Поднявший их военный уже понюхал пороху на финской и цену войны знал, а они, хоть до своих «ускоренных» курсов и служили в танковых частях, оставались всё теми же молодыми и порой даже наивными парнями. Вот как их реакцию на известие о войне описал сам отец: «Что тут началось в вагоне! Кричали «ура», выкрикивали угрозы Гитлеру и всем немцам, пускались в пляс, обнимались, поздравляли друг друга». Все они были абсолютно убеждены в том, что война закончится быстро и победоносно: «И на вражьей земле мы врага разгромим. Малой кровью, могучим ударом!» И только люди постарше и поопытнее уже понимали, что пришла пора других песен. Вскоре гимном жизни нашей страны стала песня «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой»…

Победоносный настрой молодого лейтенанта начал понемногу падать после того, как уже ближе к линии фронта он увидел огромное количество отступающих красноармейцев, в глазах которых «ещё не угас ужас пережитого». И особенно после первой бомбёжки под Шепетовкой. «Мы даже не успели прийти в себя, привыкнуть к мысли о войне, а вот она уже докатилась сюда», – писал он в автобиографическом очерке. Билялов тогда командовал ротой таких же, как и он, безмашинных танкистов, вооруженных лишь винтовками Мосина. И единственным профессионалом среди своих подопечных был только он.

Да что Шепетовка – очень скоро фронт дошёл и до Киева: Красная армия отступала. Отступал вместе с ней на своём безнадёжно устаревшем Т-26 и Билялов. Он никогда не закрывал люк своего танка: вероятность попадания в люк снаряда, как он говорил, была ничтожна мала, зато в случае чего выбраться можно было гораздо быстрее. И когда танк подбили, выбрался он быстро, но попал под пулемётную очередь. Ранение, госпиталь. Но обошлось, а вскоре полк отправили на переформирование.

Правда, документы Подольского военного архива говорят о том, что гвардии капитан Билялов Махмут Гандалеевич, командир роты средних танков 19-го танкового батальона 16-й гвардейской танковой бригады, воевал на фронтах Великой Отечественной войны с 5 июля 1942 г. Причина этого не очень понятна. И таких загадок в его биографии будет несколько.

За новым танком отец поехал на завод «Красное Сормово» в Горький. Интересный факт: производство средних танков Т-34 Горьковскому заводу № 112 было предписано начать постановлением Госкомитета обороны от 1 июля 1941 года, а всего через пять (!) месяцев, в декабре того же года, сормовские танки уже участвовали в разгроме фашистов под Москвой.

М. Г. Билялов родился 9 февраля 1921 года в деревне Аминево Чишминского района БАССР. Очень рано лишился родителей: отец умер в тот самый год, когда родился младшенький, которым как раз и был Махмут. Ещё через четыре года ушла из жизни мать. После её смерти все заботы по воспитанию детей взяла на себя старшая сестра – Камиля. Махмут оказался обделённым родительской лаской, самыми любимыми, по его рассказам, были старший брат Абдулла (по сведениям Подольского военного архива командир батальона Габдулла Билялов пропал без вести в июле 1941 г.) и сёстры Амина и Шоида. В связи с такими семейными трагедиями как-то подзабылась даже дата его рождения: много лет указывалось 21 декабря, пока в 1960 году, по просьбе отца, тогда уже заместителя председателя Горисполкома, накануне его 40-летия в архиве не нашли его подлинную метрическую запись.

В 1939 году отец окончил татаро-башкирское педагогическое училище в городе Троицке Челябинской области и в возрасте 18 лет был призван в Красную армию. Служил в Приморском крае, в 303-м отдельном танковом батальоне, именно оттуда в 40-м году его направили на ускоренные курсы в Ульяновское танковое училище имени В. И. Ленина. В своей автобиографии отец писал, что в марте 1942 года прибыл на фронт в состав 19-й танковой бригады 25-го танкового корпуса и занял должность заместителя командира, а затем командира танковой роты, участвовал в боях под Воронежем, в разгроме немецких войск под Сталинградом, в сражениях на Курской дуге и в освобождении Орла. В ноябре 1943 года при освобождении Белоруссии был четырежды ранен, под городом Регецей – тяжело: у него был раздроблен коленный сустав. По его рассказам, ногу хотели ампутировать, но, к счастью, сохранили. Правда, она стала на семь сантиметров короче и не сгибалась, зато домой он вернулся на своих двоих: в октябре 44-го, выписавшись из госпиталя в Чите инвалидом II группы, приехал в Уфу. Его грудь украшали орден Отечественной войны и медаль «За оборону Сталинграда», а ещё нашивки за ранение.

Однако вернёмся к документам Подольского архива Министерства обороны. 16 июля 1943 г. М. Г. Билялов был представлен к награждению орденом Красного Знамени. Из наградного листа: «Тов. Билялов… у дер. Жилябуг[а] и Подмаслово [восточнее г. Орла. – Ред.] 14.7.43 г. огнём и гусеницами своего танка уничтожил 40 человек пехоты противника и четыре пулемётно-огневых точки. Кроме того, его рота уничтожила 120 человек пехоты, 12 пулемётно-огневых точек, три противотанковых орудия, один тяжёлый танк и склад боеприпасов противника и заняла деревни Жилябуг и Гоголевка». Указано также, что в Красной армии он служит с 18 сентября 1939 г., на фронтах Отечественной войны – с июля 1942 г.: Брянский, Юго-Западный, Донской и Брянский фронты. 23 ноября 1942 г. получил лёгкое ранение.

Представление было согласовано со всеми вышестоящими начальниками, но в итоге 2 сентября 1943 г. Билялов был награждён почему-то орденом Отечественной войны I степени. Но и это ещё не всё. Когда в дни праздников Махмут Гандалеевич надевал военную форму, на груди его гордо сверкал орден Отечественной войны… II степени. Как, где и отчего так получилось, узнать нам уже, похоже, не придётся.

Через три месяца после возвращения из госпиталя член ВКП(б) с 1942 года Билялов обратился в партийные органы с просьбой о трудоустройстве, и в феврале 1945 года его направили в Кировский районный комитет партии Уфы на должность инструктора отдела кадров. Должность, ясное дело, серьёзная. Не удивительно поэтому, что через ровно четыре года он уже был секретарём Кировского райкома. Два года учился в партшколе, а затем его направили работать секретарем Ждановского РК ВКП(б) – сначала третьим, а затем вторым. По его воспоминаниям, он был самым молодым секретарем райкома в городе. Режим работы тех лет (не номинальный, а фактический) лёгким назвать никак нельзя, он во всём подлаживался под «самого», сидящего в Кремле, вот и Билялов заходил домой поужинать, а потом вновь отправлялся на работу.

А в 1954 году 32-летнего Билялова избрали председателем исполкома Ждановского райисполкома (точнее, Ждановского исполкома райсовета депутатов трудящихся). Для тех, кто не в курсе, напомню, что уже ставший легендарным Ждановский район был создан в начале апреля 1938 года в результате разукрупнения главным образом Кировского. А в июле 1956-го он был упразднён. Исполком Ждановского района занимал красивый старинный дом по адресу: ул. Пушкина, 92, когда-то принадлежавший миллионеру Базилевскому (позже дом передали глазному институту).

Уже выйдя на пенсию, Махмут Гандалеевич порой с сожалением говорил о том, что напрасно согласился на советскую работу (в те годы так именовали работу в исполнительных комитетах и т. п.), что по партийной линии он мог бы подняться и до секретаря областного комитета. Тем не менее именно о временах своей службы в исполкоме он рассказывал больше всего. Например, о том, что выступил с инициативой привести в порядок Пушкинскую аллею, на которой ещё в 1949-м установили бюст великого поэта, сама же аллея в 1948-м была обнесена чугунной оградой, но долгое время оставалась без асфальта. Но едва ли не наиболее значимым из всех своих тогдашних дел отец считал строительство автомобильного моста через Белую. Он рассказывал, как для размещения мостоотряда подбирали площадку на Цыганской поляне: нужно было выстроить жилье, подготовить производственные площади. На открытии моста 6 ноября 1956 года почётное место на импровизированной трибуне занял и мой отец. Хотя к тому времени Ждановский район вновь «вернулся» в Кировский, а он уже трудился заместителем председателя исполкома Уфимского горсовета, курируя вопросы торговли, общепита и сферы обслуживания.

Дело в том, что летом 1956 года Черниковск и Уфа снова стали одним городом: 28 июля состоялась объединённая сессия Советов депутатов трудящихся Уфы и Черниковска, избравшая исполком горсовета, в который вошли М. Билялов, А. Вавилова, В. Вахитов, С. Зайнашев, К. Кузнецов (управляющий строительным трестом № 21), Р. Мамин, Б. Петровский, П. Попков, М. Ханнанова, Ф. Султанов и М. Янгиров (первый секретарь горкома КПСС).

Я и сегодня с каким-то восторгом вспоминаю, как отец иногда брал меня с собой в вечерние поездки по городу – посмотреть, как сделана световая реклама, каков ассортимент в магазинах и так далее. Как раз в те годы у меня завелись хорошие друзья – дети руководителей исполкомов и райкомов разных уфимских районов, с которыми я поддерживаю отношения и ныне.

В период работы отца на этом посту город преображался. Был построен первый павильон Центрального рынка, анфилада магазинчиков на улице Революционной (так называемая «кишка») с кафе «Мороженое» прямо на крыше, магазины «Хрусталь» и «Синтетика».

…В 1961-м отцу исполнилось 40 лет. Дата запомнилась великолепным тортом, испеченным в одной из столовых Черниковки. Дыхание замирало от одного только взгляда на огромную корзину, полную роз, искусно выполненную из бисквитного теста и крема. Торт был настолько хорош, что мы несколько дней не решались его попробовать. И лишь угроза, что угощение может испортиться, подвигла нас к вкушению сего великолепия.

А в июне 1964-го, когда исполнилось 40 лет маме, торт, приготовленный к её дню рождения, был куда скромнее. На мой вопрос, почему мамин торт оказался попроще, отец объяснил, что автор шедевра, приготовленного к его дате, старый кулинар, увы, ушёл на пенсию. Ну а новый мастер, к сожалению, не такой классный специалист…

В наших семейных альбомах ранних фотографий отца нет совсем: единственная, сделанная в деревне в 13-летнем возрасте, пропала в первые дни войны. Зато середина прошлого века отражена снимками очень приличного и даже отличного качества – не фотосалонными, а домашними. Что не удивительно, ведь делал их сам Марат Герасимов, фотокор «Советской Башкирии», отец которого также «тянул лямку» на партийно-правительственной работе.

Одно из интереснейших моих воспоминаний об отце тех лет – мотогонки. Будучи заместителем председателя горисполкома, то ли по должности, то ли как любитель, он долгие годы, причём к моей великой радости, возглавлял оргкомитеты соревнований по спидвею. На всех спортивных состязаниях мы с моим другом Аликом (сыном легендарного А. Балабана – начальника треста № 3, основателя мотоциклетного клуба) торчали на правительственной трибуне стадиона «Труд», наблюдая за тем, как наши отцы открывают гонки, а потом вручают призы. Это было счастье, гордость за наших пап просто переполняла нас. Прекрасно помню вечер, когда Габдрахман Кадыров стал чемпионом мира, и мы с отцом направились в закрытый парк, где меня усадили на мотоцикл героя, пока отец поздравлял победителя. На всю жизнь запомнил огромные шипы на колёсах, атмосферу радости и веселья, царившую в тот вечер...

В 1965 году обком партии поручил моему отцу возглавить Управление рабочего снабжения (УРС) объединения «Башнефть» (вероятно, его кандидатуру предложил предшественник – Мингалёв, которого перевели в Москву начальником ГлавУРСа Минефтепрома). Должность начальника УРСа в нефтяной республике – очень серьёзная, возможно, даже покруче, чем министра торговли БАССР.

Отделы рабочего снабжения, совхозы, столовые, магазины… – громадная работа, от которой порой не остаётся практически никаких видимых следов. Но неспроста именно во время работы в УРСе М. Г. Билялов был награжден орденами Трудового Красного Знамени и «Знак Почета». О некоторых характерных эпизодах этого времени можно вспомнить, так как очень хорошо показывают отношение отца к своим, скажем так, подопечным.

ОРСы на местах не только снабжали работников спецодеждой и бытовыми товарами, но и организовывали горячее питание для котлопунктов – так называли полевые кухни на нефтяных объектах. До некоторых из них надо было ехать не один десяток километров, а как быть зимой? Как-то отец увидел в журнале «Новые товары» термос «Темет», который позиционировался как крайне необходимая вещь для охотников, рыболовов и туристов. Но начальника УРСа впечатлило вовсе не это: термосы делались из нержавейки (советская «оборонка» порой удивляла отличными бытовыми товарами), а значит, их можно было везти далеко и даже по просёлочной дороге. Да и ёмкость термосов была вполне подходящей для хорошего обеда нефтяника где-нибудь на буровой – до 5 литров. Вскоре «гонец» из Уфы был уже в Харькове, на заводе транспортного оборудования. Вопросы снабжения стратегических отраслей решались довольно быстро, так что рыбаки и охотники увидели на прилавках «свою» новинку ещё не скоро.

Стиль руководства отца очень хорошо описывает и такой случай. Как-то он проводил оперативку с работниками одного совхоза, один из руководителей которого совершил серьёзную ошибку в работе, но потом сам же её и исправил. Отец не ругался, не читал морали: он просто пересказал эпизод из романа Виктора Гюго «Девяносто третий год», один из персонажей которого – канонир – плохо закрепил пушку, которая в бурю сорвалась и едва не погубила корабль. За то, что канонир, рискуя жизнью, сам исправил свою ошибку, генерал наградил его крестом Святого Людовика. А за провинность… приказал расстрелять. Приведя такое жёсткое сравнение, отец тем не менее сделал такой вывод: «Плюс уничтожает минус, обойдёмся без выговоров».

«Можешь – помоги, не можешь – не обнадёживай», – такой был у него подход к отношению к людям. Обычными были случаи, типа того, что, сидя на ящике в подсобке, он отмечал вместе с женщинами склада праздник 8 Марта.

Время деятельности отца в УРСе совпало с моими студенческими годами и работой после окончания института на НУНПЗ. Я часто бывал у него на службе, смотрел, как он общается с людьми, слышал отзывы сослуживцев. Знал, что народ его уважает, но убеждённость в искренности этих отношений появилась у меня, к сожалению, после папиной смерти, когда люди звонили, приходили проститься, плакали, вспоминая о нем...

Неудивительно, что люди его уважали. Он был полон сил и планов, тем не менее в 1983-м, в возрасте 62 лет, вышел на заслуженный отдых. Всё просто: один из его подчинённых написал жалобу. Проверка ничего не дала, никто про отца не сказал ни единого плохого слова. Но сработал принцип «что-то там было» – из обкома приказали убрать.

Ему как инвалиду Великой Отечественной войны была оформлена союзная персональная пенсия. Не находя себе места, без дела промаявшись около года, он устроился начальником отдела кадров УЖКХ города Уфы. Был избран там председателем профкома, вроде бы всё наладилось. Но в октябре 1984-го отец попал в больницу, перенёс три операции, остался без ноги...

Сами понимаете, ни о какой работе речи уже идти не могло. Я опасался, что отец сломается, но нет, не такой это был человек. Он научился ходить на протезе, списался с однополчанами и засел за мемуары о войне. В итоге в соавторстве с его фронтовыми товарищами вышло три книги – «По зову Отчизны» (1989), «Гремела война» (1991) и «Пока сердца для чести живы» (1995).

...Помню, после чьих-то похорон отец сказал: «Хотел бы умереть так, как сердечники умирают – легко и быстро. Сам не мучишься и близких не мучишь». Сказал, хотя на сердце никогда не жаловался. Так и случилось: отец ушёл от нас во сне днём 13 июня 1996 года. Забылся сном праведника. Потом я узнал от муллы, что так, в хороший солнечный день, во сне умирают только избранные Аллахом люди. В последний путь отца провожали десятки людей – бывших коллег и подчинённых.

Мне до сих пор его очень не хватает. Иногда, в тяжёлые моменты, думаю: сейчас приду, сяду с ним рядом, поговорю, и решатся самые сложные вопросы, как это всегда и было. Но, увы...