№3.2018. Дневник наблюдателя. Савельев Игорь. Довлатов как Пушкин

Игорь Викторович Савельев родился в Уфе в 1983 году, окончил Башкирский государственный университет, работает журналистом (обозреватель РБК в Уфе). Автор книг прозы «Терешкова летит на Марс» (2012, второе издание 2015), «ZЕВС» (2015), «Вверх на малиновом козле» (2015), «Без тормозов» (2016), выпущенных издательством «Эксмо» (Москва) в серии «Проза отчаянного поколения. Игорь Савельев», а также четырех книг, изданных в переводах на французский и английский языки. Лауреат Государственной республиканской молодежной премии им. Ш. Бабича (2013). Член союза писателей Башкортостана и редколлегии журнала «Бельские просторы».

Довлатов как Пушкин

Возобновляя свою традиционную «недоколонку», начну, пожалуй, с нового витка посмертной славы нашего знаменитого земляка. (Вот все-таки не пишется ни «великого», ни «легендарного»: видно, срабатывает противоядие мощной самоиронии Сергея Довлатова.) Кстати, – их судьбы с Рудольфом Нуреевым схожи, помимо того, что оба эмигранты, диссиденты, ровесники. Слава обоих росла где-то совсем далеко от Башкирии. О том, что знаменитые артист и писатель – наши земляки, большинство уфимцев узнали уже после смерти обоих, в 90-х. Наконец, в последнее время оба оказались «канонизированы» и «актуализированы» на сцене и на экране. Скандальный балет «Нуреев» в постановке Кирилла Серебренникова, кстати, с легкостью сделал то, чего уфимские журналисты, краеведы etcetc не могли добиться два десятилетия: распространенное за пределами Башкирии написание «Нуриев» испарилось молниеносно. Мощная волна интереса к Довлатову поднялась благодаря одноименному фильму Алексея Германа-младшего. Картина побывала в конкурсе Берлинского фестиваля и в эти дни с триумфом идет в российском прокате. В Уфе – тем более – все снова говорят о писателе.

Чем не повод вновь задуматься о парадоксе его популярности: по сути, перед нами последний массово читаемый и любимый классик ХХ века. На фоне современников он выглядел «легкомысленно» (а по мнению многих – и «легковесно»). Сегодня мои слова кажутся кощунственными, но лишь потому, что довлатовская проза с годами набирает силу, правильнее сказать – доказывает свою подлинность. Долгий посмертный прирост читателей – редкость, это как 999 проба для золота. Еще тридцать лет назад Довлатова считали писателем второго ряда, да и он себя с готовностью в него ставил. «Первым» рядом были авторы значительных по замыслу и исполнению полотен. Но где теперь тот, условно говоря, первый ряд? Где армии читателей погребенных под своей значительностью «Детей Арбата» «Генерала и его армии», «Пушкинского дома», «Бесконечного тупика»?..

Чтобы понять, почему именно Довлатов оказался тем самым слитком 999-й пробы, нужно вспомнить Пушкина – нет, не случайно они соединились в хрестоматийном уже «Заповеднике». С Пушкиным была ровно та же история: современники ставили его «легковесную» лирику позади значительных од, хотя бы потому, что впервые введенный в поэтический обиход «язык улиц» казался чем-то едва ли не второразрядным на фоне высокого штиля. Но Пушкин всех перехитрил. Все высокие штили отправились на свалку истории, а найденный им язык поехал в будущее и вечность.

Довлатов перехитрил всех своих значительных современников ровно так же. Сквозной сюжет его прозы – практически «каша из топора», в которой топором выступает «серьезная проза» самого писателя Довлатова. Она существует, – убеждает он нас. Ее отвергают советские журналы, ее обсуждают в курилках. Обратите внимание, какой коварный обман зрения. Этой «серьезной прозы» Довлатова 70-х мы в итоге не видим и никогда не увидим, даже если она и существовала. В качестве его наследия нам предлагается вроде бы легкий треп о ней (не случайно Довлатов лукаво настаивал, чтобы в контексте этого трепа его именовали «рассказчиком», но не «писателем»). «Компромисс», «Соло на ундервуде», «Наши», «Заповедник», даже «Зона» – это всё тот самый диетический супчик вокруг мифического топора, трагикомический треп о том, как персонаж-Довлатов пытается явить миру (и нам) некую «серьезную литературу». Но вся «серьезная литература» той эпохи – давно на свалке. Нестареющий лукаво-легкий довлатовско-пушкинский треп, вернее, то, что маскировалось под треп, уезжает в будущее и в вечность.