Илина Вахитова. Звездная дорога

Смерть – это невидимая часть жизни.

Харуки Мураками

Скажите, много ли найдётся людей, которым посчастливилось сочинить мелодию с Джоном Ленноном, поужинать в обществе Иисуса Христа, дописать картину вместе с Леонардо да Винчи и стать свидетелем предсмертных слов Альберта Эйнштейна?

«Что за бред? – подумаете вы. – Безумная идея!»

Согласна: испытать подобное представляется далеко не каждому человеку. Но дело в том, что я и есть тот самый «не каждый».

В первый день после смерти я оказалась в месте, с которым у меня всегда ассоциировалась «невидимая часть жизни», – на воздушных облаках. Светлый голубой оттенок заполнял пространство, создавая иллюзию неба. А бесформенные «подушечки», словно туман, скрывали выложенную из смутно светящихся звезд дорогу. Я оглянулась в надежде увидеть знакомые лица, но с ужасом осознала, что вокруг не было ни души. Робко осмотревшись по сторонам, двинулась вперед по звездной дорожке.

На мне висела белая спальная рубашка-платье. Длинные белокурые волосы развивались при медленной ходьбе. Босые ноги ступали по зыбкой тропе, напоминавшей теплый снег.

Я шла день, второй. Просто шла и представляла конечный пункт, к которому так отчаянно стремилась. Счастье, восторг, умиротворение – вот что я ожидала почувствовать.

Моя первая остановка случилась у громадного рояля. Его цвет казался контрастом чистому безупречному небу. Когда я подошла ближе, руки инстинктивно потянулись к клавишам. Разученная в детстве мелодия перенеслась сюда. Ностальгические звуки разлетелись в бесконечном пространстве. Доиграв мелодию, я опустила крышку рояля и, вглядевшись в начало нового, еще неизведанного пути, не торопясь направилась по дороге. Мне вспомнилась жизнь на земле. Вспомнилась мечта, которую я так и не успела осуществить. Стало грустно и мерзко, как вдруг… божественная мелодия донеслась до меня, ворвалась в сознание, обволокла тело и потянула назад, к роялю, навстречу музыкальному волшебству. За черным инструментом сидел он – Джон. Его пальцы быстро и ловко перебирали ноты, заканчивая мелодию минорным аккордом. Когда Джон заговорил, я подошла совсем близко.

– Удивительная магия! У тебя всего семь нот, а сколько мелодий ты способен создать с помощью… до, ре, ми, фа, соль, ля, си, – пропел Леннон.

Оторопев от неожиданного появления кумира, я подала голос:

– У меня были все семь нот, но я так и не создала ничего стоящего.

– Сегодня твой день, – добродушно произнес Джон, жестом приглашая присоединиться к игре.

Я с удовольствием устроилась рядом с талантливым музыкантом. Его ладони покоились на коленях. Он терпеливо ожидал, пока я заиграю.

– Но я не смогу…

Мой ответ заметно расстроил Джона.

– Просто начни. Потом сама удивишься, как легко она поплывет.

– Кто «она»? – задумчиво спросила я.

– Жизнь, мелодия... всё зависит от рода начинаний.

Я послушно подвела пальцы к знакомой клавиатуре и… заиграла. Мелодия получалась неровной, в некоторых местах корявой и, возможно, даже фальшивой, но не это было главное. Смысл был не в том, чтобы построить идеальную композицию, он был в преодолении страха начать и закончить то, что целиком и полностью выражает душу, а вместе с ней помыслы и несбывшиеся надежды, тайную боль, страдание и тихую радость. Леннон поддержал робкую, неуверенную композицию, подыграв октавой ниже.

– У меня получилось! – вскрикнула я, доиграв сочиненную мелодию от начала до конца, и обернулась к моему кумиру.

Но Джона рядом не было. Все, что от него осталось – это музыка.

Я молча поблагодарила Леннона за преподанный урок и отправилась дальше по звездной дороге.

Картинка передо мной не отличалась разнообразием, но кое-что изменилось. Появилась музыка, с которой было проще идти вперед, к следующему остановочному пункту.

Вдали начали проявляться мелкие, едва различимые детали, которые при приближении к ним вырастали в осязаемые предметы: сначала появился стул, затем стол, лакомства на столе и, разумеется, хозяин намечающегося пира. Он ласково поприветствовал меня поцелуем в лоб, нежно приобняв за плечи.

– Ты, верно, устала, – убаюкивающим тоном заметил Он, усаживая меня за длиннющий стол, – отведай яств с моего стола.

Мужчина, что был милостив ко мне, назвался Иисусом. Его простое лицо вселяло чувство уверенности и защищенности. Добро и умиротворение исходило от Него чарующим ароматом. Когда я покончила с угощениями, Иисус предложил немного отдохнуть. Я с благодарностью согласилась и прошла к мягкому облачку-кровати, в котором моментально провалилась в сон.

– Что будет дальше? – спросила я, когда Он проводил меня до звездной дороги.

– Я не знаю, – ответил Иисус. – Я могу лишь незначительно повлиять на твой путь, делясь добром и надеясь, что в будущем ты проявишь те же чувства к своим ближним. На вопрос «Что будет дальше?» сможешь ответить только ты.

Добавить было нечего, поэтому, поблагодарив Христа за предложенный отдых, я двинулась дальше. Чудная мелодия собственного сочинения сопровождала меня в дороге. Душе было тепло и светло от полученного добра. Идти становилось совсем не в тягость, а, напротив, – в удовольствие. Легкое чувство эйфории проникло в мозг, избавляя его от горестных мыслей. Я постепенно начала привыкать к монотонному пейзажу, как вдруг заметила красочный яркий рисунок, заполнивший весь горизонт. Нет, это был не рисунок. Это была картина, в которой отражались истории обычных людей. Я с интересом разглядывала персонажей, изображенных на ней. Все детали, включая мелкие, были четко продуманы и взаимосвязаны. Мое внимание приковала история человека, чье счастливое детство постепенно сменяла череда страшных трагедий. Я проследила за недолгой линией жизни этого персонажа, не сводя с него глаз, пока конец любопытной истории не перегородил высокий итальянец, чье имя мне было знакомо с пеленок.

– Леонардо да Винчи! – восторженно произнесла я.

Лео тревожно теребил кисточку, сосредоточенно вглядываясь в картину.

Мне не терпелось узнать итог истории, поэтому я попросила великого мастера подвинуться. Когда он наконец отошел, я удивилась: финал истории оставался незаконченным. Без всяких объяснений художник передал мне кисть, коротко кинув:

– Дописывай!

Получив священную кисточку, я сначала растерялась, но тут на меня снизошло озарение – тем персонажем была я. Оставалось домалевать счастливый конец и отправиться в то светлое место, в которое я так мечтала попасть, – возможно, в рай, каким себе его представляла. Я с воодушевлением бросала краски на воздушное полотно, выводя на нем заветные желания. Лео да Винчи скривился, не обнаружив у меня навыков художника, но от замечаний воздержался. Картина была завершена корявыми радужными мазками, к которым я осмелилась поставить подпись.

Я выжидающе смотрела на мастера, в то время как он оценивал проделанную работу.

– Хорошо, – произнес он наконец. – Встань и иди!

Меня пронзила обида, вызванная явным недопониманием.

– Куда мне идти? Дорога закончилась.

– Там, где заканчивается одна дорога, начинается другая, – ответил он, отдаляясь от меня.

Оставалось только ждать, когда откроется новая дорога, на которой я буду чувствовать себя счастливой. Усевшись около дорисованной мною картины, я закрыла глаза и стала мечтать.

Мои мысли прервал крик о помощи. Я с ужасом распахнула глаза, прислушалась. Звуки доносились из-за картины. Я бросилась на помощь сквозь полотно, совсем не задумываясь, что уничтожаю финал своей счастливой истории.

Светлый воздушный мир куда-то рассеялся. По другую сторону картины находилась серая комнатка с кроватью и пианино. На кровати лежал старенький человек с нелепой прической. Им оказался Альберт Эйнштейн.

– Это вы звали на помощь? – спросила я.

– Я умираю, – печально ответил он. – И хотел, чтобы перед смертью мне сыграли какое-нибудь новое произведение. Знаете, в новый мир хочется отправиться с новой музыкой.

Я подошла к пианино, стоявшему посередине комнаты, и исполнила композицию, которую сочинила под руководством Джона Леннона.

– А мне нравится, – сказал Эйнштейн.

– Вы боитесь смерти? – спросила я, продолжая играть мелодию чуть приглушенно.

– Я боюсь, что там, куда мы идем, совсем не будет нужна физика.

Мы оба рассмеялись незамысловатой шутке, но ответ учёного вселял страх и неопределенность. После длительного смеха Альберт прокашлялся, после чего произнес фразу, от которой у меня перехватило дыхание:

– Труднее всего осознавать, что того места нет. Совсем нет. И твоя душа исчезает, так и не успев до конца раскрыться.

Меня переполнило болью от мысли, что Джон Леннон мог сочинить больше песен, Иисус Христос – творить больше добра, а Леонардо да Винчи мог – написать больше картин. И на вопрос «Мог ли Бог создать нечто более совершенное, чем жизнь на Земле?» ответить я не решилась.

Сердце седовласого ученого остановилось. Его душе только предстояло узнать о таинственном невидимом мире. Ну а мое путешествие приближалось к концу.

Темные стены комнаты раздвинулись, словно испаряясь в воздухе. В глаза бросился привычный голубой пейзаж из нежных облаков. Передо мной стояли раскрытыми высокие золотые ворота. Но как только я начала к ним приближаться, «светлые двери» потянулись к воссоединению.

«Закрываются», – с ужасом осознала я.

И тогда стремительно побежала, отчаянно размахивая руками. Под ногами засияла звездная дорожка, та самая дорожка, с которой начинался мой путь. И в этот момент я поняла, что, конечно, успею…

Из архива: декабрь 2015 г.