№11.2024. Инна Начарова. Золотая феска

В эту ночь Анна видела плохие сны. Над ней кружили вороны в темноте, а она шла совсем одна в поисках своего возлюбленного супруга. Наутро, проснувшись, оделась и, отказавшись от завтрака, прошла в тронный зал. Велела привести к ней главного зодчего. Прошло немного времени, и на пороге залы появился главный зодчий княжества Литовского. Он стоял, опустив голову, не смея взглянуть на великую княгиню. Анна без церемоний заговорила:

– Мне нужен собор. В Вильно. По соседству с Виленским замком князя Ягайло. Я хочу, чтобы собор этот был, словно накрахмаленные кружева литовских мастериц, уходящие своими воздушными пиками в небеса. Мой собор должен быть готов как можно скорее. Я жду от вас результата. Торопитесь.

Зодчий с поклоном удалился, а великая княгиня велела стражникам запрягать ее лошадь.

– Вы поедете верхом, госпожа? – уточнил начальник стражи.

– Да. Я еду в Вильно.

Затем она окликнула служанку и велела подать дорожный капор. Губы Анны были плотно сжаты, и весь облик выдавал в ней решимость ее действий. Анна ехала в Вильно определить местоположение своего будущего собора. Она не может быть ванделойкой, как Бирута, мать ее возлюбленного супруга. Она русская княжна и поклоняется единому Господу Иисусу Христу. Ей нужен собор и подданным нужен собор, чтобы провести границу и упорядочить вероисповедание. Господь всемогущ, он поможет Анне в этом начинании. Она волновалась за мужа и, чтобы занять себя, взялась за это небывалое дело. Вот-вот прибудут гонцы с поля битвы. Анна одними губами шептала молитву. И только встречный ветер, окутывающий ее лицо, слышал слова мольбы к всевышнему за жизнь великого литовского князя.

Гонец нагнал ее при подъезде к Вильно. Он сообщил княгине, что войско ее супруга разбито татарами и что сам князь ранен. Анна на последних словах вскрикнула и спросила:

– Где он?

– Надежно спрятан верными людьми в Крыму. При первой возможности он отправится в Тракай.

Анна кивнула страже и продолжила путь. Толпа из жителей города встречала великую княгиню радостно. Из толпы раздавались выкрики: «Слава великому князю Витовту!», «Слава великой княгине Анне!» Анна величаво кивала людям. Затем пришпорила лошадь и повернулась к жителям.

– Горожане! Я, великая княгиня Анна, супруга великого литовского князя Витовта, повелела выстроить здесь свой собор.

Толпа взорвалась криками радости и хвалы Господу, Анне и Витовту. Под эти бурные одобрительные возгласы, она продолжила свой путь к предполагаемому месту возведения собора. Завидев Виленский замок, Анна остановилась. В ее голове понеслись воспоминания, как она, помогая возлюбленному супругу своему князю Витовту добиться военной и финансовой помощи от крестоносцев, добровольно предложила магистру ордена Цальнеру себя и своих сыновей Ивана и Юрия в качестве заложников. Но рыцари ордена повели себя не по-рыцарски и разлучили ее с детьми. Два года она провела в этом замке, не имея возможности увидеть своих детей и мужа. В день первой встречи княгини с князем после вынужденной разлуки, они узнали, что потеряли своих сыновей. Рыцари их безжалостно отравили, узнав о том, что Витовт изменил свое решение и отказался от союза с крестоносцами в пользу прекращения войны с подлым своим братом Ягайло. Анна тогда не предала мужа и не выдала крестоносцам его планов. За что поплатилась жизнями своих малолетних сыновей. Она приняла правильное решение, утешала саму себя Анна. В новом соборе она сможет ставить свечи за упокой невинных душ своих сыновей и помолиться за успехи великого супруга своего.

Вскоре Витовт одержал блестящую победу над ханом Темир-Кутлуем. После битвы он ехал на коне по степи среди трупов войска Золотой Орды и направил коня к морю. Конь вошел в воды, и Витовт провозгласил:

– Вот перед вами я, великий литовский князь Витовт! Отныне хозяин Черного моря и Дона, и шляхты, и городов Руси!

Воины дружно приветствовали своего предводителя. И голоса их разносились по всей округе. Слышно их было даже в Чуфут-Кале, благодаря хитро сооруженной караимами слуховой келье. Город жил своей жизнью. В подвалах перебирали запасы. Испорченные плоды выкидывали. Из остатков варили бекмес. Так называли сладкий сок из вываренных фруктов. Доставали бочки с топленым курдюком для того, чтобы печь сочные пирожки с бараниной и крымским луком. Тесто для этих пирожков местные хозяйки слоили курдючным жиром. Рецепт приготовления строжайше хранился в пределах Чуфут-Кале. За его единственные железные ворота выносили только готовые пирожки. Всюду в Крыму их так и называют – караимскими пирогами. Мало кто знал за воротами этого города, что, защипывая плотные косички на этих пирожках, караимские девушки и женщины наговаривали на каждый ее загиб заговоры о здоровье родных и близких, призывали удачу и счастье.

Жители города в скале готовились к встрече великого литовского князя Витовта с победой. Он одолел монголов. При ордынских наместниках нелегко жилось караимам. Когда они приходили в Чуфут-Кале, местные жители угощали незваных гостей бастурмой и хамур-долмой[1], выставляли на столы белую халву и наливали много бузы в бокалы османов. Но когда сытые и довольные наместники покидали город, хозяева кидали им вслед камешки с троп и приговаривали: «Пусть дорога тебе камнем будет». Витовт среди жителей Чуфут-Кале прослыл человеком умным и бесстрашным. Торговцы, кочующие со своими товарами по миру, рассказывали об удобном и очень полезном для всех устройстве государства в самом Трокае, где находился главный замок князя. Поэтому женщины пекли праздничный хлеб «кульчэ» и доставали из сундуков свои лучшие наряды из шелка и бархата, расшитые жемчугом и золотыми монетами. Эти национальные костюмы передавали из поколения в поколение. Ткани для них привозили турки в Бахчисарай, да и сюда, в Чуфут-Кале, заглядывали, зная, что в этом городе нет бедняков. Караимы трудятся без устали, словно муравьи, передвигаясь по каменным тропам своего скалистого города. Были извлечены из погребов мука, фасоль, огромные дубовые кадки с катыком и брынзой, маслинами, соленьями огурцов, капусты, баклажан, кругляши сыра кашкавал, огромные глиняные кувшины с кавурмой. В огромном количестве также были достаны вяленые язычки и кефаль, икра кефали, которую здесь называют «хайвер», варенья, пастила и орехи. Все это нарезалось, варилось, перемешивалось и водружалось на медные подносы для гостей. Виноградная водка «ракы» лилась рекой.

И вот настал день, когда в Чуфут-Кале прибыл великий литовский князь Витовт. В красной развевающейся мантии, накинутой поверх рыцарских доспехов, и красная монаршья шапочка, отороченная горностаем, на длинных темных прямых волосах. Взгляд Витовта уверенный и пронзительный, горделивая осанка. В солнечных лучах рыцарские доспехи всадников его войска слепили глаза. Жители Чуфут-Кале собрались у кенасы, и к ним обратился великий князь:

– Бог покорил мне все земли. Но Орда не захотела мне покориться, и я Орду мечу предал. Я обеспечил навсегда мир и независимость Великого княжества литовского от меченосцев. Теперь я должен освободить и остальных христиан от гнета. Достопочтенные жители Чуфут-Кале! Я принес вам мир и свободу от Орды. Я глубоко уважаю вас и вашу силу в бою, и упорство в труде. Я, властитель земель этих, готов взять с собой на литовские земли тех из вас, кто захочет служить мне и охранять меня, мою семью и покой Тракайского замка. Вы будете жить в малом городе Троков. У вас будут свои молельни, школы, кладбище. Вы будете разговаривать на своем языке, исполнять свои обычаи и традиции. Караимским воинам я вменяю в обязанность служить охраной мостов и островного замка, где и находится моя резиденция. Семьи могут заниматься обычными работами. Заниматься ремеслом, торговлей и огородничеством.

Люди внимательно слушали великого князя. Одобрительно кивали его словам. Караимы – потомки хазар, люди степи. Топот лошадиных копыт и ветер, свистящий в ушах сидящего в седле, каждому караиму известны с детства.

– Всякому, кто ныне на дальних пастбищах и огородах, несите весть мою, и пусть желающие вассалы мои из вашего народа последуют за мной через семь дней в стане моего войска с семьями своими.

Семь дней гонцы князя скакали, не жалея коней, чтобы весть о переселении достигла каждого. А в самом городе Чуфут-Кале на раскаленных печах кипели луженые казаны с бараниной, пеклись пироги, варилась халва. Прекрасные девушки и юноши танцевали под звон золотых монет в украшениях. Великий король Витовт праздновал победу в городе караимов, своих верных подданных. Медные подносы ломились от яств. Весть о предложении Витовта донеслась и до семьи Назлы на дальних пастбищах. Девушка опечалилась, увидев радость отца и братьев от возможности служить самому Великому литовскому князю. Она не знала, захочет ли отец Мусы ехать с князем в литовский Трокай. Терзаясь этими мыслями, Назлы стала задумчивой и всю дорогу до Чуфут-Кале не проронила ни слова. Отец и братья обсуждали новость, и потому никто из них не заметил в ней перемен. А ее мать Беруха была занята подсчетом оставшихся запасов и думала о том, что надо взять с собой, чтобы ничего не забыть. Беруха всегда помнила слова своего отца: «Коня запряжет и дурак, а умный ветер запряг». Он был бесстрашным и умелым воином, как и его отец, и отец его отца. В Хазарском каганате других и не было. Бесстрашие хазарского войска прославилось в веках.

На восьмой день празднеств в Чуфут-Кале, перемежающихся суетой сборов в дальнюю дорогу, войско великого князя, увеличившееся порядка тысячей жителей города, выступило в обратный путь. Впереди на коне ехал сам Витовт. Назлы с матерью, как и другие женщины и девушки, ехали в кибитках, защищенных от палящего солнца тканевыми тентами. На стоянках они варили еду. Литовские воины с удовольствием пили крепкий и сладкий караимский кофе. Караимские мужчины после кофе курили свои длинные трубки на глазах изумленных литовцев и приговаривали: «Кто не курит после еды табак, у того или нет табака, или нет мозгов». Но так как они говорили на своем языке, литовцы их не понимали. А караимские толмачи[2] переводили не все.

Назлы в пути помогала матери. Беруха ловко выкладывала баранину из казана, резала ее острым ножом на медном подносе, а Назлы тем временем уже нарезала вяленый суджук. Беруха приговаривала назидательно: «Бог даст – молись, но домой не принесет – трудись». Старая Акбике варила в своей дорожной турке кофе, добавляя в него кардамон. Отхлебнув обжигающий напиток, она вздохнула и прошамкала беззубым ртом: «Чужбина – глина, а родина – золото». На что Беруха ей ответила, что, может, новая родина им по сердцу будет, ведь их пригласил сам великий князь. Назлы, как и другие девушки, ловко носила подносы с едой всадникам в надежде увидеть Мусу. Но за весь путь их взгляды встретились только раз.

На третий день въехали они в непроходимые лесные чащи, составляющие Литовское королевство. Не находя в течение двух дней и двух ночей никакого жилища, проехав семь или восемь озер, прибыли в город Вильно. В этом городе находится замок, построенный на высокой песчаной горе, окруженный землей, камнями и кирпичами, внутри же весь замок построен из дерева. Близ замка несет свои воды река, называемая Вилия. Город застроен деревянными зданиями и тянется длинной полосой, а некоторые церкви каменные. Народ носит длинные, распущенные по плечам волосы. Выехав того же дня из Вильны, они быстро достигли самого большого литовского города Троки, который оказался плохо застроен деревянными домами. И возвышались два замка. Один старинный деревянный, обложен дерном, построен на берегу большого озера. А другой замок кирпичный, построенный на французский манер, посредине другого озера, на расстоянии пушечного выстрела один от другого. Кто-то стал рассказывать, что в Троках имеется зверинец, в котором находятся дикие быки, называемые зубрами, лоси, олени, дикие лошади, свиньи, медведи и другие животные. Караимы от удивления причмокивали губами и качали головами в нахлобученных черных караимках из овечьих шкур. Синь неба над замком отражалась в озерах и была иной, чем морская синева в Крыму. Озера казались стеклянными, такой прозрачной была вода в них. Море не бывает прозрачным, и все жители Чуфут-Кале смотрели на представший пейзаж, затаив дыхание. Затем, когда всеобщее мгновение оцепенения прошло, все путники рассредоточились. Дома, находившиеся в северной части города, вдали от замка, были предназначены для семей из Крыма. Они привыкли жить в каменных комнатах, а теперь у них деревянное жилье и дворы. Обустройство велось одновременно с обучением воинских формирований охраны великого литовского князя Витовта. Здесь часто шли дожди, но быстро проходили. Назлы ходила на ближнее озеро полоскать белье. По дороге встретила Айтолу. Они были ровесницами, и Назлы иногда видела, как Айтолу заглядывалась на Мусу.

– Доброго утра, Назлы! Как твои дела? Как Беруха? – завидев подругу, спросила Айтолу.

– Приветствую тебя! Все хорошо, благодаря Всевышнему. А как твои домашние? – пыталась быть приветливой Назлы.

Айтолу хитро прищурилась и подошла поближе к Назлы.

– У меня скоро помолвка! – выпалила она.

Назлы смотрела на нее с ужасом, представляя, что жених Айтолу – ее Муса.

– Ну что ты молчишь? Почему не спрашиваешь, кто жених? До помолвки я могу тебе сказать его имя. Торопись узнать! – подтрунивала над Назлы Айтолу.

– Кто? – выдохнула Назлы.

– Алан. Алан Зенгин! – радостно выпалила Айтолу.

Назлы облегченно выдохнула сжавшийся в ней страх.

– О! Поздравляю! Они богачи! Его отец ростовщик, и Алан будет ростовщиком, – проговорила девушка.

– Да! Мой отец доволен. А я счастлива!

Тут Айтолу посмотрела на Назлы и спросила:

– А скоро ли ты повенчаешься с сыном бондаря?

– С чего ты взяла? – удивилась Назлы.

– Так все это видят. Твой отец и твоя мать еще не говорили тебе о помолвке? – пожала плечами Айтолу.

– Все не так, как ты думаешь, – ответила Назлы. – Я тороплюсь на озеро. До встречи. Привет семье.

Назлы спешно пошла прочь от Айтолу, удивленная и расстроенная ее словами о том, что все знают или догадались о ее тайной любви к Мусе. Муса теперь служит в охране великого князя Витовта, и они почти не видятся. Сказать матери о своей любви к нему она так и не решилась. В раздумьях прополоскав белье, она встала на мостки и не заметила, что рядом с ней стоит сам великий князь. Назлы выронила из рук корзину с чистым бельем в озеро и упала на колени, склонив голову и потупив глаза. Князь рассмеялся и взял рукой ее за подбородок. Поднял ее лицо с опущенным взглядом и произнес:

– Посмотри на меня, красавица. Я же обещал приехать за тобой, когда зацветет лаванда. И вот ты здесь, в моих владениях. Я обещал отправить тебя к моей любезной супруге Анне. Что я и намерен незамедлительно сделать.

Назлы боялась дышать. Она смотрела на князя и, словно молодая газель, тряслась от страха, глядя на него широко открытыми глазами.

– Пойдем со мной. Я как раз возвращаюсь с охоты.

Великий князь помог девушке подняться с колен и, взяв ее за руку, вывел с мостков на тропу, где их ждали его подданные.

– Ягали, вези девушку в замок. Передай ее фрейлине княгини, пусть девушку приведут в порядок. До моих дальнейших распоряжений.

Ягали, обхватив Назлы за талию, поднял на коня и посадил ее перед собой. Они тронулись к замку. Девушка так растерялась, что не могла вымолвить ни слова. В замке ее встретила пожилая фрейлина и, придирчиво оглядев Назлы, отправила ее мыть, причесать, надушить. В конце на Назлы надели шелковое платье, подбитое мехом соболя. Назлы глянула на себя в зеркало и не узнала в этой красивой роскошной барышне ту юную девушку, лихо скачущую на лошади и ловко лепившую караимские пирожки. Она огляделась. Сводчатые потолки с кирпичными рельефными узорами, под которыми висели большие кованые люстры. В узкие готические окна открывался чарующий вид на озерные и лесные дали. Розовый пол из жженой глины. По стенам комнаты развешены блистающие начищенные металлические доспехи и оружие. Назлы сама себе не верила, что она здесь, среди всего этого великолепия княжеского замка.

В комнату вошла старая фрейлина княгини Анны и, придирчиво оглядев девушку, промолвила:

– Веди себя пристойно. И помни, что тебе дарована величайшая милость – оказаться здесь. Ты должна понимать, что будешь служить не простой женщине.

Фрейлина поджала губы, подняла взгляд к сводчатому потолку и, как молитву, проговорила: «Великая княгиня Анна», сделав ударение на слове «великая». Назлы так волновалась, когда ее представили княгине, что даже не помнила ее слов. За ужином она стояла подле Анны, напротив супруги сидел великий князь Витовт. Пережевывая мясо и запивая его красным французским вином, Витовт не сводил глаз с Назлы. Анна привыкла к изменам мужа со своими служанками и, как правило, молча переживала очередную. Но сегодня она заметила вслух:

– Великий князь, вы, словно лис Жемайтии на сахар, смотрите на мою новую служанку.

– Дражайшая княгиня, это мой подарок для вас. Я привез ее из крымских земель. Она караимка из виденного мною города в скале Чуфут-Кале, населенного только караимами. Они исповедуют христианскую религию, но по крови они тюрки. Потому я и привез их сюда для охраны замка и моей личной охраны. У них нет религиозной общности ни с нашими друзьями, ни с нашими врагами, и на почве родства они тоже не смогут ни с кем сблизиться.

– Вы, князь, как всегда, очень прозорливы. И я добавлю, чтобы не сделать караимов своими врагами, не прикасайтесь к этой юной девушке. Чтобы не рассердить ее род.

Витовт внимательно смотрел на жену. Затем поднял кубок с вином и провозгласил:

– Я пью за вас, моя великая княгиня! Вы не раз спасали мою жизнь, и я прислушаюсь к вашим словам.

Он залпом выпил вино и, поставив кубок на стол, добавил:

– А сейчас, с вашего позволения, я удалюсь. Дела государственные.

Княгиня молча кивнула мужу головой. Затем обернулась к Назлы и, махнув рукой на дверь, подала ей знак удалиться. Назлы спешно покинула этот огромный парадный зал с витражами в пяти окнах и фресками на стенах, запечатлевшими княжеский быт: многолюдные обильные пиры, торжественные приемы, красочные охоты, рыцарские турниры. За дверями она выдохнула.

Старая фрейлина позволила Назлы пойти домой и повидаться с родными. Дома мать с отцом и братья встретили ее радостно. Сегодня и братьев, и отца тоже отпустили из замка домой. Была смена караула, и теперь вся семья на несколько дней оказалась в сборе. Завтра Пасха. Беруха вместе с Назлы испекли яйца, зажарили ягненка для «зеленой бабки», куда, кроме запеченных яиц и жареной баранины, добавляли еще и конский щавель с зеленым луком. Испекли круглых лепешек «тымбыл», на которые Назлы деревянным гребешком, именуемым караимами «орне тарахы», нанесла изображения солнца, луны, звезд, рыбы и геометрические орнаменты. Лепешки получились красивые и румяные из-за того, что перед выпечкой Беруха смазала их яйцом. Наутро достали на праздничный стол и маслины, кашкавал, брынзу, суджук, вяленую кефаль, сухое вино, зеленый лук и чеснок, варенье из редьки.

Сегодня на Пасху после молитв в кенасе в караимскую слободу Трокая приходили и местные жители. С удивлением смотрели на угощения и с удовольствием пробовали их. Несмотря на замкнутый образ жизни, караимы отличались большим гостеприимством. Было даже проклятие: «Сенин уйун киш агмасын»[3]. Назлы радовалась празднику вместе с родными и угощала, как и все, гостей. Местные поглядывали на нее с интересом, новость о том, что теперь Назлы прислуживает самой великой княгине Анне, долетела уже до каждого уха. Вскоре она в суете пошла на улицу в надежде встретить среди празднично одетых людей своего ненаглядного Мусу. Но повстречала прямо за воротами Айтолу. Та бросилась к Назлы с расспросами о княгине и внутреннем убранстве замка. Назлы отвечала подруге односложно, бегая глазами по прохожим. И тут она увидела своего Мусу. Он шел с братьями и отцом по улице в сторону дома, где проживала семья Назлы. Все они были в праздничной нарядной одежде. Караимы любят наряжаться и говорят: «Хорошая одежда хозяина красит». Сама Назлы стояла в шелковом платье, очень ловко обхватывающем ее стройную талию, не искаженную корсетом; широкий пояс, перевязанный довольно низко, спереди был схвачен двумя круглыми серебряными бляхами прекрасной работы. Этот пояс с серебряными пряжками достался девушке по наследству от матери Берухи. На платье надет короткий бархатный жакет с рукавом чуть пониже локтя. Жакет украшала богатая золотая вышивка с монетами и жемчугом. Такой же вышивкой была украшена и красная бархатная феска на голове у Назлы. Когда она поворачивала голову, монеты слегка звенели. На Айтолу был похожий праздничный наряд, только кофейного цвета. Поверх фес на головы девушек наброшены газовые платки белого цвета. Назлы быстро распрощалась с подругой, сославшись на то, что пообещала матери выйти на минутку поздороваться с Айтолу. Девушка ловко прошмыгнула в дом незамеченной мужчинами семейства Мусы. Отец, увидев дочь, радостно сказал:

– Дочка, молодец, что пришла. К нам сегодня в гости придет бондарь с сыновьями. Помоги матери накрыть для гостей угощения и не забудь сварить кофе. Отец с братьями доставали трубки для курения и чистили их, готовясь к задушевным беседам за кофе и табаком с ожидаемыми гостями.

И вот гости вошли в дом, чинно здороваясь с хозяевами. Хозяева радушно усадили мужчин за стол, который ломился от яств. Назлы варила кофе и разливала его в маленькие стаканчики, слушая разговор гостей с ее отцом.

– Уважаемый Давлет! Мы пришли к тебе в дом просить руки твоей дочери в жены моему Мусе, – начал отец Мусы. – Все вокруг видят, что твоя дочь Назлы и мой сын Муса хорошо относятся друг к другу.

– Да, все видят, – рассмеялся отец Назлы. – Вот я и думал, когда ты, уважаемый Алан-бей, придешь ко мне в дом, чтобы провести обряд обручения наших детей.

– Теперь твоя дочь в услужении у самой великой княгини Анны, а мой Муса служит в охране у самого великого князя Витовта. Пусть наши дети будут в счастии вместе.

– Аминь! Аминь! – отвечал Давлет, отец Назлы.

Свадьбу сыграли через семь дней. В ушах Назлы звучали слова Мусы: «Ты царственна, как кипарисы рая, как роза льнет к тебе, изнемогая!» Позади остался девичник невесты и холостяцкая пирушка у жениха. Брачный договор был составлен. По караимской традиции на венчании жених и его друзья были с бритыми головами, а Назлы – с выкрашенными хной волосами и ногтями. На невесте надето длинное голубое платье из парчи до пят с яркими розовыми и золотыми цветами. На ногах у нее красные сафьяновые сапожки в цвет бархатной курточке, надетой поверх нарядного платья. На голове парчевая накидка. На груди множественные украшения из золотых монет и жемчуга. И такие же длинные серьги в ушах.

Звучала музыка и песни, угощения ровными рядами стояли на столах. Отдельно стояла ваза для сбора денег беднякам. Молодых поставили на белую овечью шкуру и осыпали монетами и зерном. На свадьбу пришли поглазеть почти все местные жители. Когда венчание было завершено, к воротам двора подъехал великий князь Витовт с герцогиней Анной и со свитой конников. Витовт почтил молодоженов большими дарами. В качестве подарков один из спешившихся конников свиты передал молодым золотые пояса и шкуры соболей. Молодожены, опустив головы, подошли к королевским особам и поцеловали им руки со словами благодарности. После этого королевская свита удалилась в сторону замка. И свадьба продолжалась своим чередом.

 

Великая княгиня Анна отправилась в Мариенверд на могилу отшельницы Доротеи из Монтау. Великую княгиню сопровождал её деверь Сигизмунд Кейстутвич и свита из четырехсот человек. Назлы была при княгине и ехала с ней в одной карете. Она подавала ей платок, помогала выходить из кареты на стоянках и подниматься в нее. Назлы плохо знала литовский, и они больше общались жестами. Голубоглазая и светловолосая красавица княжна была еще очень молодой. За князя Витовта она вышла замуж, когда ей исполнилось тринадцать лет. Муж старше нее на четырнадцать лет. В два раза. Назлы радовалась в душе, что ее Муса молод, как она, и красив. При дворе говорили о несчастной судьбе двух малолетних сыновей сиятельных супругов, которых отравили тевтонские рыцари. Если это так, думала Назлы, то это ужасное горе, и великая княгиня пережила его достойно величайшей особы. Анна понимала, насколько важно Витовту вернуть отцовский престол. На Купалу Витовт с верными ему воинами захватили арсенал крестоносцев из Риттерсвердера, подожгли сам замок и направились в Гродно, где в то время также находились крестоносцы. После короткой стычки город был взят. Это стало своеобразной реабилитацией Витовта перед своим народом, который иначе воспринимал бы его, союзника крестоносцев, как врага. И литвины простили князя и приняли его. А потом гонцы принесли ей ужасную весть: крестоносцы отравили её сыновей.

В Бранденбурге великая княгиня Анна молилась в церквях. Встречалась с некоторыми рыцарями Тевтонского ордена и принимала от них подарки, достойные ее царственной особы. Ей подарили клавикорд и ценные вина. Великая княгиня вела переговоры и очень хитро, как и ее супруг, обходилась со всеми, тасуя недругов и друзей. За время их путешествия Назлы немного выучила литовский и немецкий языки, зная теперь элементарные слова и понятия. Великая княгиня полюбила беседовать с Назлы в дороге. Она рассказывала девушке, старше которой сама была ненамного, о своей жизни и о своей любви к Великому литовскому князю Витовту.

– Ты знаешь, его мать была вайделоткой – жрицей, которая служила балтским языческим богам и охраняла священный огонь. Отец Витовта повстречал Бируту на берегу Балтийского моря и, очарованный её красотой, попросил её руки, однако получил отказ, так как она дала обет безбрачия. Но Кейстут похитил Бируту и отвёз в Троки, где устроил пышную свадьбу. Витовт – четвёртый сын этой пары. И самый лучший. Культ Бируты живет и поныне. Я даю золото в день рождения своего сиятельного супруга этим людям в Жемантии. Возьму тебя с собой в Палангу, где она захоронена. Там я понимаю своего мужа лучше, потому что он унаследовал божественный огонь в своем нраве и сердце, жрицей которого была его мать.

Назлы, затаив дыхание, слушала эти рассказы. Однажды она рассказала про это своей матери Берухе, и та посоветовала дочери больше молиться и при каждом удобном случае ходить с ней в кенасу.

За ужином в Тракайском замке сегодня многолюдно. К Великому литовскому князю приехал Улу-Мухаме́д хан, чингизид Золотой орды. Назлы, находясь по традиции за спиной своей госпожи, разглядывала гостя. Он сидел за столом, словно огромная скала Аю-Даг. Ел много мяса, говорил на удивление тихо, хитро щурясь, из-за чего было непонятно, куда он смотрит. Толмачом за ужином был сосед семейства Назлы, знаток языков персов и монголов, а также литваков и поляков, уважаемый Джаным Аксюяк. Хан рассказывал Великому князю и княгине о том, как к нему приезжали из Руси сын и внук Дмитрия Донского.

– Приехали претендовать на великокняжеское достоинство. Я решил дело в пользу внука, Василия Второго Васильевича. Почему, спросишь ты меня, великий князь?

– Не спрошу, уважаемый Улу-Мухамед. Потому как сам знаю, что такое власть и кто должен ее получать. Не только самый сильный, но и самый умелый и гибкий. Ну да ты не хуже меня знаешь. А про моего брата Ягайло и говорить за трапезой тошно.

Великая княгиня Анна нахмурила брови. Но через минуту ее чело вновь стало светлым и улыбчивым. Выдержка у этой женщины покрепче, чем у любого рыцаря будет. Ханы Золотой Орды тоже уважительно относились к этой женщине, чья решимость выступать за мужа достигла многих пределов, и многие, кто никогда ее не видел, дивились силе ее характера и мужеству духа.

– Ваше княжеское высочество, – обратился хан к Анне, – вижу, прислуживает вам караимская девушка. Это из тех, что с Крыма?

Назлы опустила глаза, но вся напряглась.

– Да, досточтимый хан, из караимов. Но она смышленая и уже выучила нашу литовскую речь.

– Очень красивая, – причмокнул хан жирными от мяса губами. – Я б за такую полцарства дал.

Витовт поспешно ответил:

– Не продается, прости друг.

Хан расстроенно покачал головой.

– Да, хорошую служанку трудно найти. Но тебе, великий князь, это удается, что каждая готова за тебя жизнь отдать.

Он явно вспомнил историю спасения Витовта Анной из замка Ягайло, когда князь переоделся в женскую одежду пришедшей к нему в темницу вместе с княгиней Анной ее служанки. А служанка осталась в темнице, зная, что ей грозит жестокая расправа. Великая княгиня Анна отвечала хану:

– Мой супруг, великий литовский князь Витовт, достоин этого, потому что и сам многим помог. Тебе, например, досточтимый хан Улу-Мухаммед. И еще многим ханам Золотой Орды. Господь видит деяния наши и по ним воздает благодеяния.

Назлы за ее спиной одними губами пошевелила: «Аминь». Хан хитро улыбнулся словам Анны и вновь заговорил:

– К богатому, но скупому человеку пришел однажды Ходжа Насреддин и попросил взаймы казан для варки плова. Хозяин неохотно, но дал. Через пару дней Ходжа вернул его большой казан и маленький в придачу. Хозяин обрадовался прибыли, но удивился: «Чего ты даешь мне маленький казанок?» – спросил он. Ходжа ответил, что маленький казан родился от большого. Через несколько дней Ходжа вновь попросил казан. Богач дал его охотно, надеясь на новую прибыль. Но казан ему Ходжа долго не возвращал. Тогда богач спросил его с нетерпением: «Когда же ты вернешь мой казан, сколько можно его держать?» Ходжа ответил, что не сможет вернуть, так как казан умер. «Ты что, с ума сошел? – вскричал богач. – Как может казан умереть?» На что Насреддин справедливо заметил: «Если казан смог родить, то почему он не может умереть?»

Хан замолчал и обвел присутствовавших прищуренным взглядом, затем продолжал:

– Всякий из нас поступает так, как тому выгодно для себя и для народа, за нами стоящего.

Витовт поднял чашу с вином и провозгласил:

– Так выпьем за то, чтобы наши очаги не угасли, в них всегда жарилось мясо, а мы могли любить и жить так, как любит каждый из нас. Пью за тебя, достопочтенный Улу-Мухамед. Я приготовил для тебя подарки мастеров своих и русских.

К столу стали подходить слуги с дарами в руках. Хан осматривал их и причмокивал губами от удовольствия. Это был крупный жемчуг, дорогой бархат, золотые седла и драгоценная конская сбруя. Теперь хан поднял кубок с вином и изрек:

– Благодарю тебя, великий князь! Мои подарки бьют копытами в твоей конюшне.

Они выпили вино и вновь вернулись к трапезе.

 

Весь Тракай кипел. Витовт собирал свое войско для похода. Польское королевство и Великое княжество обязались действовать совместно против общих врагов, польские феодалы должны были выбирать короля с согласия феодалов Великого княжества Литовского и то же самое при выборе великого князя. В результате ливонские рыцари вторглись в земли Литвы. Братья Назлы были конниками князя. А ее любимый супруг состоял бомбардиром войска Витовта.

– Потеряв своих сыновей, я стал отцом своему государству. И панование самовладное не потерплю! – обратился к своим воинам великий князь литовский Витовт.

Дав рыцарям пограбить вволю, он дождался помощи от Ягайло и пустился за ними в погоню. При этом князь так умело скрывался, что, обманывая всех их дозорных, шел прямо по следам врага и занимал на следующий день их вечерние стоянки, где находил еще горящие очаги и остатки сена и овса. А когда рыцари разошлись по замкам, Витовт ворвался в Ливонию и начал опустошать ее, захватил и сжег Динабургский замок. На Грюнвальдских холмах крестоносцы были загнаны в котел, окружены непробиваемой стеной хоругвей Ягайло и Витовта. Начался разгром войск Тевтонского ордена, тонувших в собственной крови. Никто из крестоносцев не просил пощады, рыцари умирали молча. Из войск Витовта погиб каждый второй воин. Погиб и Муса. Назлы обезумела от горя. В домах Мусы и Назлы на поминальную трапезу пекли яйца, варили «кара[4] халву», пекли пирожки с творогом и сыром. На поминальных столах стояли пиалы с изюмом и наливали за помин души воина Мусы виноградную ракию. На седьмой день после похорон подавали зеленую бабку, сарму, плов, наваристый суп из телячьих ножек и баранины с сухарями. У караимов он называется «бакла аши». Все одиннадцать месяцев после гибели мужа Назлы носила траур. На одиннадцатый месяц после похорон Назлы сняла траурные одежды, что считалось выходом из траура. На поминальные столы теперь подавали белую халву. Пережить это трудное время девушке помогла сама великая княгиня литовская Анна. Она напомнила ей, как пережила смерть двоих сыновей и нашла в себе силы жить. Назлы практически все время проводила подле княгини. Часто видела и князя. Слезы наворачивались на ее глаза, когда она видела их вместе, вспоминая своего любимого мужа.

Супруги Витовт и Анна отправились в путь. Назлы по обыкновению ехала с Анной. Вопрос с крещением в католическую веру подданных Великого княжества Литовского назрел остро. Русские князья после поражения Золотой Орды в последнем сражении начали захватывать земли с русскими литовскими жителями. Витовт хотел и при помощи веры решить вопрос в свою пользу. Сам он по веянию времени и политических баталий менял веру и уже два раза был крещен. Сначала в православие, потом в католицизм. Память о матери, языческой жрице огня, делала эти переходы неважными лично для Витовта, но важными для государства Литовского.

В этой поездке Назлы чувствовала себя неуютно. Витовт не сводил с нее похотливого взгляда, и она жалась к княгине Анне. Но и та изменила свое отношение к Назлы. Может быть, оттого, что взгляды супруга на служанку не остались ею незамеченными. И однажды вечером, когда Назлы расчесывала ее длинные пшеничные, словно шелковые, волосы, сказала ей:

– Я держу при себе женщину, которую вожделеет мой любимый супруг.

Назлы вздрогнула от этих слов, и золотой гребень выпал из ее рук.

– Вот видишь, ты еще и неловкая, – раздраженно добавила Анна.

Назлы спешно подняла гребень и хотела продолжить расчесывать волосы великой княгини, но та жестом остановила ее. Назлы опустила руки и склонила голову, потупив взгляд в пол.

– У меня было много служанок, которые отвечали взаимностью на страсть моего величественного супруга. И где они сейчас? Одна осталась в подземелье, другая на дне озера, третья случайно хлебнула из кубка с ядом. А что предпочла бы ты?

Анна подняла глаза на девушку. Назлы прошептала:

– Величественная моя госпожа! Я так рада служить вам, большего счастья для меня нет. И больше желаний у меня нет, лишь бы вы были здоровы и счастливы.

– А как ты думаешь, насколько я счастлива, перехватывая вожделенный взгляд своего возлюбленного супруга к тебе?

Анна встала с золоченого дорожного кресла, и атласная подушка с сиденья упала на пол. Анна подняла ее и покрутила в руках.

– Может быть, мне тебя задушить? Словно ты задохнулась в объятиях великого литовского князя Витовта? – Анна горько рассмеялась и, махнув рукой, скомандовала Назлы: – Пошла прочь!

Назлы спешно покинула спальню княгини. Слезы текли по ее щекам. Всю ночь она проплакала в подушку, а наутро княгиня Анна, как ни в чем не бывало, рассказывала ей о том, что Витовт хорошо понимает пагубность раздела его подданных на две конфессии, а поэтому желал иметь в своем государстве униатскую церковь, одновременно желал склонить сердце папы римского к себе, как к христианскому сподвижнику.

Прием у папы римского был блистательным. Римский папа Евгений IV лично вышел на крыльцо дворца встречать великую княжескую чету. Лицо великого князя Витовта моложаво, весело и спокойно. Он имеет что-то пленительное во взгляде, что привлекает к нему сердце каждого. Говорят, что он наследовал эту черту от матери. Он строго соблюдает приличия на встрече с папой римским. Княгиня Анна под стать ему. Папа имел схожий с Витовтом нрав. Перед коронацией выборщики принудили его подписать обязательство, что он без согласия кардинальской коллегии не примет ни одного важного решения, касающегося церковных дел. Но на следующий день после коронации папа Евгений IV заявил, что не намерен придерживаться незаконно вытребованных у него условий. Он решительным образом приступил к ограничению кардинальских привилегий. Это вызвало большое недовольство, и в городе начались беспорядки, которые были быстро ликвидированы папой.

Когда переговоры были завершены, подали обед в папской резиденции. Княжескую семью угощали запеченной курицей и мясом, свежие овощи и фрукты были красиво выложены на серебряных подносах, в серебряных кувшинах красное вино,  сыр, полента[5], треска и жареные помидоры рассредоточены в изобилии на огромном столе. Назлы заметила, что Витовт никогда через меру не пьет крепких напитков, даже в пище соблюдает умеренность.

За обедом папа римский обратился к нему:

– Говорят, что великий князь много работает, сам занимается управлением края и желает знать обо всем. Бывая на частых аудиенциях, многие видели вашу удивительную деятельность: разговаривая о делах, требовавших полного внимания, великий князь в то же время слушает чтение разных докладов и дает решения. Народ имеет свободный к нему доступ. Это достойно уважения.

– Ваше преосвященство, каждый день в замке очень много людей, приходящих с просьбами или приезжающих из отдаленных местностей с какими-то поручениями. Но все же я каждый день слушаю литургию.

– Это похвально, сын мой.

В разговор вступила великая княгиня Анна:

– Ваше преосвященство, великий литовский князь Витовт, мой супруг, до обеда работает в своем кабинете, обедает скоро и после того некоторое время, тоже недолго, остается в своем семействе, потом верхом на лошади он едет осматривать постройку дома или корабля или что-нибудь, привлекающее его внимание. Грозен он только в военное время, но вообще полон доброты и справедливости, умеет карать и миловать. Мало спит, мало смеется, более холоден и рассудителен, нежели пылок; когда хорошее или дурное известие получает он, лицо его остается бесстрастным; в этом отношении он очень мало изменился с того времени, как был в Пруссии.

– Великая княгиня Анна, вам повезло проживать жизнь рядом со столь видным государственным мужем. Это большая божья благость, ниспосланная на вас с небес.

Анна задумалась над словами папы. Как часто она думала также. И вдруг сказала:

– Ваше преосвященство, разрешите сделать вам подарок и угостить вас кофе.

Папа удивленно посмотрел на княгиню.

– Да! Да! Мне прислуживает караимка, и она варит кофе лучше любого в этом мире. Караимы знают в этом толк.

Слугам велено было привести на кухню папского дворца Назлы, чтобы она сварила кофе из того, что всегда возит с собой. Назлы, как и все караимы, брала с собой в дорогу не только кофе, но и турку. И вот в трапезную внесли круглый медный поднос с тремя чашечками дымящегося кофе. Поднос на четырех медных цепочках покачивался в руке слуги. Папа римский с интересом смотрел на поднос и чашки, вдыхая аромат свежесваренного кофе. Он взял с подноса чашечку и отпил маленький глоточек крепчайшего кофе.

– Божественно, – произнес он через минуту. – Кажется, что быстрее застучало сердце, и я вновь молод!

Великая княгиня велела позвать Назлы. Через некоторое время девушка появилась в дверях в национальном караимском костюме и в золотой феске, подаренной на свадьбу Мусой. Она стояла, опустив голову, и дрожала, словно юная лань.

Папа смотрел на девушку:

– Дочь моя, это ты сотворила столь вкусный напиток?

Назлы только кивнула головой, боясь пошевелиться. И только золотые монеты на ее феске тихонько звякнули.

– Караимы – потомки великих хазар, – произнес великий князь Витовт. – Они отменные воины. Выносливые и бесстрашные. Охрану своего замка в Троках я доверяю только им.

– А я только им доверяю варить мне кофе! – вставила княгиня и продолжила: – Ваше преосвященство, я так желаю сделать для вас что-то очень приятное, и поэтому эта девушка по имени Назлы останется у вас, если вы не возражаете, варить для вас караимский кофе.

Папа довольно улыбался, а великий князь сверлил взглядом свою жену. После ужина княжеская чета, церемонно распрощавшись с папой Римским, удалилась. Проходя мимо растерянной, молчаливо стоявшей у дверей Назлы, княгиня тихо шепнула ей: «Так не достанься же ты никому».

Наутро с благословения Папы они отправились в Троку. В дороге супруг ни разу не припомнил Анне про Назлы. А Анна уже и позабыла о ней.

 

Теперь Назлы варила караимский кофе самому Папе Римскому. Когда она внесла поднос с кофейником и чашками в трапезную, увидела, что священник не один. Вместе с ним за столом завтракал красивый юноша. Он тепло улыбнулся вошедшей Назлы. Девушка поставила на стол чашки, разлила по ним ароматный кофе из кофейника. Юноша казался ей знакомым, и она пыталась вспомнить, где видела его раньше. Папа Римский улыбнулся девушке со словами:

– Великая княгиня Анна не обманула меня. Аромат этого кофе и сегодня так же прекрасен.

Он отхлебнул глоток и довольно покачал головой. Молодой человек обратился к Папе:

– Святой отец, а я знаю эту девушку.

Затем он повернулся к удивленной Назлы и спросил:

– Вы совсем меня не помните?

Назлы растерянно отрицательно покачала головой.

– Базар в Бахчисарае, – напомнил ей юноша. – Я опрокинул блюдо с пирогами, которые вы продавали.

Слезы хлынули из глаз девушки, что очень удивило сидящих за столом мужчин. А Назлы вспомнила свой дом, отца и мать. Муса тогда был еще жив, и жизнь на том базаре казалась прекрасной своим будущим счастьем. Теперь Муса мертв, а она вдали от родных здесь, чужая и одинокая.

Юноша подошел к Назлы и обнял ее за плечи, успокаивая. Папа Римский заговорил:

– Дочь моя, утри слезы и возблагодари Господа нашего за это прекрасное утро. Мой племянник Филип не часто посещает Ватикан. А сегодня он здесь, и я рад. Мы оба рады твоему вкусному кофе. Ты, девочка, сделала наше утро более приятным. Господь позволяет нам отдавать, получая взамен много больше. Ты мусульманка?

Назлы всхлипнула:

– Мы, караимы, потомки великих хазар, веруем в единого Господа нашего Иисуса Христа.

– Подойди ко мне, дочь моя, я благословлю тебя.

Назлы робко приблизилась к святому отцу и, опустив голову, стояла перед ним. После благословления она поцеловала руку Папе Римскому и спешно вышла из трапезной. В коридорах папского дворца ее догнал Филип.

– Как твое имя?

– Назлы, – прошептала девушка.

– Ты стала еще красивее со дня нашей первой встречи, – улыбался ей юноша.

Назлы дрожала, словно пойманная охотником лань.

– Я не причиню тебе зла. Как ты оказалась в Ватикане?

И Назлы рассказала ему все, что случилось с ней за это время. Она рассказывала ему свою жизнь прямо здесь, в коридоре этого дворца. А он слушал ее внимательно. Хмурил брови и с нежностью смотрел на девушку, перенесшую так много страданий.

– Что дарят караимы своим возлюбленным накануне свадьбы? – вдруг спросил Филип.

Назлы растерялась. Вспомнила золотую феску, что подарил ей покойный Муса. Эта феска покоится на дне ее кованого сундука. Облизав пересохшие от волнения губы, она прошептала:

– Золотую феску….

 

Назлы и Филип венчались в соборе Святой Анны в Вильно. Пышная церемония со множеством цветов, именитыми гостями и родственниками самого Папы Римского очень смущала невесту. На церемонии были и ее родители. Беруха была на седьмом небе от счастья, словно это ее собственная свадьба, а не единственной дочери. Она шептала мужу:

– Это нам помог дух моей покойной матушки, которую ты даже вспоминать запрещал. Она из райских врат сотворила такое счастье для нашей Назлы. Мог ли подумать газзан в Чуфут-Кале, что наша дочь станет невесткой самого Папы Римского?

– Да тише ты, – шикнул на нее муж. Но Беруха находилась в счастливом возбуждении и продолжала шептать мужу:

– Теперь даже княгиня Анна не сможет обидеть нашу дочь, ведь она отныне родственница самого Папы! Жаль, что он не приехал лично провести обряд венчания…

Затем все гости кидали золотые монеты к ногам молодоженов, когда они вышли из собора. Беруха смахнула навернувшуюся слезу и, крепко сжав губы, с гордостью смотрела на свою единственную дочь. Их жизнь после переселения из Чуфут-Кале в Трокай сильно изменилась. Благодаря Великому литовскому князю Витовту они продолжали свой уклад жизни, но многие из караимов занялись ростовщичеством, кто-то производством табака. Беруха по-прежнему пекла караимские пироги, но теперь их не надо было носить на базар. Они с мужем и сыновьями соорудили торговую лавку прямо на первом этаже своего дома. И к ним каждый день заходило много народа поесть пирогов и выпить чашечку ароматного караимского кофе. Их сват, отец покойного Мусы, продолжал делать бочки, и они были лучшими во всем литовском королевстве. И даже за его пределами вино хранили в бочках и бочонках, сделанных бондарем из Чуфут-Кале. Он взял к себе в помощники Алана, мужа Айтолу. А сама Айтолу теперь прислуживает великой княгине Анне. В караимской слободе Трокая шепчутся, что жена Алана теперь возлюбленная самого великого князя Витовта. Но Беруха не понаслышке знает, что эта честь – тяжелый крест. Поэтому никто не удивился, когда тело Айтолу выловили из реки неподалеку от Трокайского замка. Было объявлено, что девушка поскользнулась, гуляя по берегу, упала в воду и утонула. Никто из караимов в эту версию не поверил, потому что девушка, выросшая в горном городе Чуфут-Кале, не может поскользнуться на ровном месте. И еще потому, что девушка, выросшая в Крыму у моря, прекрасно умела плавать. Все понимали, что великая княгиня Анна опасна, словно ядовитая змея, для врагов своего супруга. Но еще опаснее она для возлюбленных своего супруга.

 

– Я не зря в свое время пригрел Тохтамыша в Киеве, – говорил князь Витовт, смачно откусывая от еще шкворчащего с жара куска мяса. Жир потек по его подбородку и рукам. Анна сидела напротив мужа за большим столом, накрытым к вечерней трапезе супругов. Она внимательно слушала князя.

– Наконец-то я отомщен! – восклицал тот. – И кем? Сыном Тохтамыша! Он убил ненавистного хана Едигея! Он отомстил и за меня, и за разорение Едигеем Киева. Не зря говорят, корми волка с рождения, и он станет твоим охранником.

Анна кивнула и сказала на это:

– То же и с твоим двоюродным братом, великим князем Ягайло. Его мать с детства настраивала бороться против тебя за единовластие на престоле. Невзирая на то, что ваши отцы успешно правили троном вместе. Она науськивала своего волчонка, и он вырос в ненасытного жереха.

После этих слов супруги продолжили трапезу в полном молчании. Когда семейный ужин был закончен, Витовт спросил у жены:

– Дражайшая супруга моя, как продвигаются переговоры с рыцарями?

Анна горько усмехнулась:

– Весьма успешно. Хотя… в ходе переговоров, после моего отъезда, скоропостижно скончался сам магистр ордена.

Витовт с любопытством смотрел на Анну. А Анна продолжала:

– До меня дошли слухи, что его отравили. Это так ужасно! Ведь я отобедала с ним по его приглашению. Но хорошо, что при мне была эта новая служанка-караимка. Она пробовала все блюда, которые я ела.

Князь согласно кивал головой.

– Но эти кровопийцы решили, что именно моя служанка подсыпала ему яд в еду, и утопили бедняжку…

Анна притворно вздохнула.

– Утопили? Рыцари? – усомнился Витовт.

– Если они убили наших сыновей, то думаешь, что не смогли убить мою служанку?

Анна встала из-за стола, обошла его, наклонилась и поцеловала супруга в щеку. Затем вышла из залы с пожеланием доброй ночи. Великий князь Витовт усмехнулся. Станут рыцари руки марать из-за служанки. Анна вновь расправилась с одним из его маленьких удовольствий. Он выпил большой серебряный кубок вина и отправился вслед за Анной в супружескую спальню. Супруга должна получить наказание за содеянное, ведь та караимка была настоящей жрицей любви. Вспомнив о девушке, Витовт грустно вздохнул. Анна в долгу не осталась и при виде страсти мужа заметила:

– Дражайший мой супруг, мне показалось, что после каждой гибели моих служанок вы любите меня с особой страстью, пытаясь успокоить мою печаль.

 

Ягайло бежал по лесу, спотыкаясь о кусты и корни деревьев. Он уже обессилел от долгого преследования. Тьма, опустившаяся на Жемантийский лес, помогла ему оторваться от преследователей. Он был уверен, что это брат Витовт послал за ним погоню. Но Ягайло знал, что еще немного, и он окажется в безопасном месте. На опушке этого леса возвышался замок опекуна его супруги – венгерской принцессы Ядвиги. Он не посмеет отказать Ягайло в защите. Эту часть Жемантийского леса в свое время он сам отписал этому человеку, сдавшись уговорам молодой жены. Но вдруг Ягайло услышал совсем рядом страшный рык. Он этот рык ни с чем не перепутает. Это медведь. Он увидел силуэт зверя прямо перед собой. Безоружный Ягайло бросился на зверя, словно и сам стал зверем. Борьба была яростной. Ягайло одолел медведя, и, весь в крови, он уже полз дальше, не имея сил подняться. Кажется, зверь повредил ему ногу.

Стражники замка внесли окровавленного князя внутрь. Уложили на скамью. Подоспел лекарь замка. Весь кафтан и одежда на нем были разорваны в клочья. Лекарь обработал раны после того, как стража освободила пострадавшего от остатков одежды. Наутро Ягайло очнулся, когда солнечный луч через полукруглое окно замка лег ему на лицо. Позже в комнату вошел хозяин замка по имени Иштван. Этот добродушный венгр улыбался князю:

– Приветствую вас, великий князь!

Иштван подвинул стул к кровати, на которой лежал Ягайло.

– Приветствую, – пошевелил пересохшими губами Ягайло.

– Что с тобой произошло? – начал расспросы Иштван. – Как ты оказался один без свиты в лесу? В таком виде?

Ягайло слабо поднял кверху дрожащую руку.

– Подожди, Иштван. Я все тебе расскажу. Позже. Когда силы вернуться ко мне. Сейчас, прошу тебя, отправь надежных стражников в Вильно. Пусть они привезут мою жену сюда.

Иштван утвердительно кивнул:

– Я отправлю за Ядвигой. Не сомневайся, скоро она будет здесь. Поправляйся.

Ягайло вновь остался один в комнате и тут же крепко заснул. Ему снился медведь. Он пытался перегрызть горло Ягайло. Но в один миг медвежья голова превратилась в лицо его двоюродного брата Витовта. Он проснулся весь в поту. Около него стояла девушка-служанка. Она помогла ему выпить воды из кубка, что она держала в руках. Выпив всю воду, Ягайло вновь без сил откинулся на подушки.

Через день прибыла Ядвига. Она со слезами на глазах обнимала лежащего мужа. А уже через день он смог встать и ходил, держась за жену, по комнате замка, которую выделил Иштван под его покои. Ядвига твердила мужу, что в произошедшем с ним виноваты ведьмы Витовта. Ягайло недоуменно смотрел на жену, а она разъясняла ему:

– И мать братца твоего была ведьмой. И в жены ему ведьма досталась. Когда тебя на польский престол благословят, я во всех соборах службы закажу, чтоб нечисть эту из нашей жизни изгнать. Бирута на костре танцевала, а Анна, говорят, кровь своих служанок пьет.

Ягайло раскатисто рассмеялся.

– Успокойся, милая. Бирута была язычницей, а Анна из православия перешла в нашу католическую церковь. За супругом своим. Главный дьявол он, брат мой двоюродный Витовт. Но я Литву ему так просто не отдам. Я литовские земли к Польше присоединю, как только на польский престол взойду.

В комнату вошел Иштван и сообщил, что прибыл гонец из Польши с известием об утверждении королевским советом права Ягайло на польский престол.

– Так что, как оправишься, я дам тебе свиту и лошадей, чтобы смог ты, уважаемый Ягайло, добраться с Ядвигой до Кракова, в столицу королевства польского, и вступить на престол этого государства. А мы завсегда при тебе будем с нашими литовскими землями. Княж во благо, – с этими словами хозяин замка удалился. А Ядвига, помогая мужу сесть, добавила:

– Иштван ни чета твоему брату, хоть и не великий он князь, а честен и справедлив.

Ягайло дал знак жене, что хочет остаться один и отдохнуть. Пока будущий король отдыхал, Ядвига и Иштван сидели в большой зале дворца. Жена Иштвана играла на клавесине. А сам Иштван, пытаясь ободрить Ядвигу, вспоминал, как она топором рубила ворота его замка, пытаясь убежать к возлюбленному. Ядвига улыбалась и отвечала:

– Спасибо тебе, Иштван, что не пустил тогда. Теперь я королевой польской стану. Мой покойный отец в тебе не ошибся.

– Ему ошибаться нельзя было. Он отец трех дочерей. Выбор мужа для каждой – это политическое решение. Один неверный шаг – и всё.

Ядвига кивала словам Иштвана. Они пили венгерское вино, которое недавно доставили в замок прямо с их родины. Закусывали паштетом из гусиных печенок, тоже привезенных из Венгрии вместе с вином.

Ягайло совсем поправился, и они с Ядвигой стали собираться в путь. Красавица Ядвига была очень своевольной, но Ягайло такая своевольность жены даже нравилась. «Покорность – это не про будущую королеву», – думал князь, садясь в карету рядом с женой. Ядвига вот-вот должна была родить ему первенца.

– С Богом, – прошептала Ядвига, и карета двинулась вперед. За ней ехали несколько конников стражи из дворца Иштвана. Жемантийский лес остался позади, а вместе с ним и былые сомнения.

Иштван смотрел в окно башни замка на удаляющуюся процессию и просил Господа помочь в пути его подопечной когда-то венгерской принцессе и ее знатному супругу.

 

Анна ехала в Киев, где ее ожидал хан Тохтамыш. Дорога пролетела незаметно. Великая княгиня не стала отдыхать с дороги, а повелела немедленно позвать к ней хана. После обмена приветствиями, Анна сразу перешла к делу:

– Я просила избавиться от князя Ягайло. А он жив-живехонек и даже коронован на польский престол!

Голос великой княгини в гневе звучал, словно металл скрещиваемых мечей. Хан Туктамыш развел руками и отвечал:

– Великая княгиня, уверяю вас, что мои люди преследовали уже безоружного князя Ягайло, перебив до этого всю его стражу. Но тут из леса прямо к князю вышел медведь и напал на него. Мои воины приняли благоразумное решение оставить его на растерзание зверю. И гибель князя выглядела бы очень правдоподобно.

Глаза Анны метали молнии.

– Мы с моим великим супругом дали вам пристанище и защиту от ваших недругов. И что? Нам надо было лучше прикармливать медведя? Хотя и он не справился с этим…

Анна скривила губы, подбирая эпитет по отношению к ненавистному родственнику. Хан молча взирал на Анну, и ей показалось, что он улыбается.

– Теперь князь Ягайло недосягаем для нас на польском престоле! – сокрушалась великая княгиня. Ее раздражало молчание хана, и она гневно посмотрела ему в глаза.

– Великая княгиня Анна, для вас нет в этом мире ничего недосягаемого. Придет и его черед. Я хорошо помню о своих долгах и всегда плачу по ним.

Хан говорил дерзко. И Анна поняла, что перегнула палку, но задний ход здесь давать нельзя, и она, завершая встречу, холодно бросила:

– Надеюсь, прощайте, хан.

Желваки на лице хана нервно двигались, ноздри гневно расширялись, когда он смотрел вслед этой женщине. «Что она себе позволяет?» – думал он, воспитанный в ином мире человеческого бытия, где роли мужчин и женщин были расписаны и упорядочены.

– Ведьма, – в ярости прошептал хан, сжав рукоять своей сабли.

Анна после встречи с ханом велела принести воды и свежую одежду. После омовения ее ожидал ужин в трапезной. На ужин она пригласила племянника Папы Римского Филипа. Они с Витовтом хорошо продумали этот политический шаг, и именно этот ужин был причиной ее приезда в Киев.

В назначенное время к ужину приехал Филип с супругой. Анна с удивлением узнала в ней свою бывшую служанку.

– Но как? – только и смогла произнести Анна, глядя на Назлы. А девушка бросилась к великой княгине в ноги и, целуя ее руки, говорила, что благодаря ей она встретила свое счастье. Филип помог жене подняться, а Анна вопросительно смотрела на него. За трапезой Филип рассказал великой княгине всю историю знакомства с Назлы. Анна слушала его, улыбаясь, и думала: «Надо было все же задушить ее».

Когда жареные куропатки и запеченный ягненок были съедены, вопрос по участию Папы Римского в помощи Великому литовскому князю Витовту при подготовке к Грюнвальдской битве был решен. Все, церемонно распрощавшись, разошлись по спальням Киевского замка великого литовского князя Витовта. Анна долго не могла уснуть, злясь на то, что ее наказание для Назлы превратилось для служанки в сказку. Два промаха за один день. Она вспомнила ярость в глазах хана Токтамыша и усмехнулась: «Ну, хотя бы я его разозлила!» На этой приятной мысли она заснула, а первые лучи рассвета уже пытались проникнуть сквозь цветные изразцы окон ее спальни. Свеча у кровати потухла, и легкий чадящий дымок от нее растворился в наступающем новом дне. По возвращении она ни словом не обмолвилась мужу про Назлы.

 

Великая княгиня Анна в черных траурных одеждах, эффектно оттеняющих белизну ее кожи и волос, делали ее голубые глаза бездонными. Вслед за Великим князем Витовтом она вошла в собор, уходящий своими резными шпилями в голубое небо. Отпевание умершей при родах молодой супруги Короля Польши Ягайло проходило тихо и с малочисленным присутствием людей в храме. Зато на улицах стояли плачущие жители страны, которые так и не успели лучше узнать свою новую королеву. Пока Анна вслед за Витовтом подходила к собору, в толпе слышалось: «Это она ведьма», «Анна наколдовала», «Она умертвила молодую королеву». Ропот этот растворился в набатном звоне соборных колоколов.

После панихиды Ягайло подошел к Витовту и, не обращая внимания на Анну, заговорил:

– Да, брат… Я впервые не знаю, что мне дальше делать. Я хочу отречься от престола и вернуться на родину в Вильно.

Анна при этих словах вздрогнула и впилась взглядом в Ягайло. Тот был совсем разбит смертью жены. Горе совсем помутило его рассудок. «Не хватало еще, чтобы он вернулся в Литву, – думала Анна. – Под боком такого шакала нам не надобно». И она вмешалась в разговор двоюродных братьев:

– Великий князь, – обратилась она к Ягайло, – король польский, вы должны держаться. Не подобает так потомкам великого рода сдаваться на волю горю. Супруга ваша упокоилась, оставив на вас новорожденную дочь. Вот на кого вы должны обратить свою любовь и позабыть печаль.

Ягайло смотрел на Анну с удивлением. Она была для него загадкой. Король Польши перевел взгляд на брата.

– Да, брат мой, великая княгиня права в речах своих. Беззащитное дитя теперь нуждается в тебе, – великий князь Витовт повел рукой, призывая Ягайло посмотреть на своих подданных, заполнивших улицы города. – И народ твой отныне разделяет скорбь твою. А все потери наши нам за грехи наши жалует Господь.

Ягайло смотрел на людей, которые плакали по его возлюбленной супруге Ядвиге, столь безвременно скончавшейся. Король попрощался с Витовтом и Анной и в сопровождении свиты отправился в королевский замок. А великий литовский князь Витовт и его супруга великая княгиня Анна, не задерживаясь в Польше, отправились к себе в Трокай. В дороге Анна сказала Витовту:

– Господь услышал мои мольбы и вырвал хотя бы часть сердца у этого дьявола.

– Любезная моя супруга, – отвечал ей Витовт, – я мало доверяю Господу. Вы же помните, что мать моя Бирута была язычницей. Но когда я повстречал вас, то моей богиней стали вы. И я вверил вам свою жизнь.

На этих словах князь взял руку жены и поднес ее к своим губам. Анна счастливо выдохнула.

Путь до родного замка пробежал без происшествий, и только при подъезде к Трокаю их нагнал гонец от московского князя с депешей. В депеше он писал, что готов с сопредельными князьями помочь войском Витовту в Грюнвальдской битве. Входя в замок, великая княгиня Анна заметила:

– Только русским князьям и можно доверять, а никак не этому иноверцу Тохтамышу.

 

Визит к русскому князю в Московию великий князь Витовт и великая княгиня Анна начали со Смоленщины. Здесь родина жены литовского князя. Анна вспомнила, как любила ароматную землянику со здешних полей есть с парным молоком. Прислужница ее Прасковья всегда норовила добавить ей в чашку с ягодами ложку меда, а матушка ее, жена князя Смоленского, бранила Прасковью за это.

– Засластишь дитя, она так в девках-то засидится при сладкой жизни.

На что Прасковья махала рукой и бурчала:

– Ребенкам завсегда медком надо подсластить.

Но жбан с медом послушно уносила в кладовую, не осмеливаясь гневить властную княгиню.

Анна унаследовала многие черты характера своей матушки. Но более в ней от отца – Смоленского князя Василия. Как и его, Анну невозможно было переубедить, коли чего задумала. Когда князь Витовт приехал к ее отцу сватать Анну, она сразу решила, что так тому и быть. Голубыми глазами князь похож был на ее отца. Но отец с густой бородой, громогласный. А жених был тихий, с утонченными чертами лица и тонкими сжатыми губами. Говорил тихо, словно вкрадчиво. Всю дорогу в новый дом она думала о том, как же целовать князя в такие тонкие губы. Затем Анна поняла, что у мужа стальная воля, а характер, что гром и молния в одной грозе. И только с ней он все годы был тих и ласков, словно кот, снявший шкуру льва у ног ее. Княгиня Анна хорошо запомнила тот день, когда Витовт навсегда увез ее девчонкой со Смоленщины в свое государство. В том государстве она и стала великой княгиней Анной. Помнила, как Прасковья по вечерам затягивала ей колыбельную: «Баю-бай, детонька, отчего ты так горько плачешь? Да, ты и должна плакать: давным-давно было предрешено, что ты будешь жить в печали, вздыхая и горюя, как жили до тебя твои предки на земле». А матушка, когда слышала, говорила, что Прасковья словно не спать чадо укладывает, а в ад зазывает. Уж больно пронзительны и печальны были те песни. Теперь Анна думала, а может, нянька предвидела ее судьбу трагичную? Может, видела горе от ее потери сыновей? Анна вздохнула, отгоняя от себя нахлынувшие воспоминания, и обратилась к супругу своему:

– Говорят, что в Московии дивной красоты соборы и палаты княжеские.

– Вот и поглядим, – ответил Витовт, пришпоривая коня. Анна тоже ехала верхом и от мужа не отставала. Вокруг них бескрайние поля и луга. Вдали плотной стеной стоят леса. Скоро жатва. Колосья на полях впитывают в себя последние солнечные лучи, чтобы стать румяными караваями на столах и в княжеских палатах, и в избах. Анна по сию пору любила ароматные свежие хлеба, сдобой своей дарящие толику счастья каждому. Когда в государстве литовском поселились караимы, Анна полюбила пить кофе. Он придавал яркость жизни и солнца, если утро было туманным. А в ее новой стране туманные утра часты. Но эти туманные утра тоже составляли ее счастье. Она видела прекрасный лик своего возлюбленного супруга.

До Московии они добрались быстро и без особых происшествий. Князь Московский Дмитрий с боярами встречал их на подъезде к городу. Нарядные девушки в ярких сарафанах и белых рубахах держали на вышитых полотенцах румяные караваи. Соль в золотых солонках возвышалась ровными горками. Хлебом с солью на Руси издавна встречали дорогих гостей. Обменявшись теплыми приветствиями и отведав хлеб да соль, они вместе отправились в княжеские палаты. Белокаменные соборы были пленительны каждому, завидевшему их, своею чистотой белизны и светлым величием. Такова Русь. Внутри князя удивили сводчатые помещения, сложенные из белого тесанного камня. Но главным чудом Московии оказались часы, которые каждый час били молотом в колокол. Княжеская чета воззрилась на часы, укрепленные на стене княжих палат. Русский князь довольно пояснял, что эта диковина сотворена человеческой смекалкой и фантазией мастеров русских. Князь Витовт покачал головой, находясь в удивлении от впечатлений. Затем усадили гостей за огромный стол в палатах, на котором среди блюд с молочными поросятами, севрюгой и черной икрой, соленьями да пирогами стояли серебряные чаши да золотые ковши с медом, пивом и квасом. Украшена посуда тонкой резьбой. Князь Витовт с интересом рассматривал шарообразные золотые чаши для питья. Московский князь, увидев интерес гостя, пояснил:

– Великий князь, это у нас заздравные чаши. Мы называем их братинами. И тебе, князь, сегодня такую чашу нальем и за тебя их осушим. Пусть дела твои с нашими содружны будут. Соседям надобно в мире жить. А то у нас исстари говорят: кто на Русь с мечом придет, тот от меча и погибнет. Долгие лета тебе, князь!

На этих словах хозяин залпом выпил весь мед из своей братины и шумно поставил чашу на стол. Князь же литовский пил долго, смакуя вкус русского хмельного меда. Анна из-за стола внимательно наблюдала за происходящим. Затем гости преподнесли дары, что привезли московскому князю. Уехали Анна и Витовт спозаранку на следующий день, обсудив все государственные вопросы после ужина за полночь.

Московский князь хвалил литовского князя, похлопывал его по плечу, затем восторгался красотой Анны. Но Анна видела, что глаза хозяина Московии не улыбаются, а словно буравят их личину, силясь заглянуть внутрь помыслов высоких гостей. О чем она и сказала мужу в пути. Витовт отвечал Анне:

– Оно и понятно. Русь уже много лет осаждает Орда. А теперь и Ягайло, будучи на польском престоле, мечтает заполучить этот огромный кусок пирога с этими макушками соборов.

Анна поправила мужа:

– Маковками.

– Что? – не понял князь.

– На Руси их называют маковками.

Князь рассмеялся, с умилением глядя на свою княжну. А она продолжала:

– Чтоб Ягайло провалился! Этот кусок не на его роток!

Князь вновь рассмеялся, теперь уже слову «роток». Его удивлял русский язык, на все есть свое слово.

– Мое слово против его слова. Кому князь Московии верен станет, вот в чем вопрос.

Анна пожала плечами:

– Этот вопрос только мечом решить возможно. У твоего братца слова, что птицы. Сегодня выпустил, завтра стрелу пустил.

Князь сидел в задумчивости, жалея, что нет у него больше сыновей. А так женил бы их на дочерях московского князя, и вопрос решен. А вот у Ягайло, – думал Витовт, – теперь дочь подрастает, и, глядишь, он такой союз с сыном московского князя заключит. Вслух он добавил:

– Эх, только мечом! Все только им решить можно.

Князь печально вздохнул. Анна ласково погладила его по плечу.

– Не забывай, князь мой, Тохтамыш у нас в долгу.

Витовт похлопал ласково жену по руке на его плече и ответил:

– На Тохтамыша уже надежды мало. Он выдохся. Сами справимся. Князь Московии как-никак, а в верности мне и в дружбе поклялся. Пора трубить битву с рыцарями.

 

Витовт слышал вокруг лязг мечей, звон натянутой тетивы, ржание коней и предсмертные хрипы воинов. Он с детства был на полях сражений. Вид крови его не пугал, а внушал бесстрашие. Ветер бесновался над воюющими. Иногда он зловеще завывал над полем брани. Но Витовт знал, что это всего лишь ветер. Победный стук его сердца единственно важен здесь. Отгремела битва. Великий литовский князь Витовт разгромил ненавистных рыцарей-крестоносцев. Его войско состояло из его подданных. В мирное время они занимались крестьянским трудом. Часть армии составили караимы. Витовт еще раз убедился, что не ошибся в этом народе, когда приглашал их переселиться в Тракай из Чуфут-Кале. Когда он оглядывал поле брани после битвы, вдруг вспомнил караимскую красавицу Назлы, словно лань, трепещущую под его взглядом в лавандовых полях бескрайнего Крыма. Увидев ее тогда, он позабыл о своей богине – великой княжне Анне. Он привез ее во дворец, чтобы владеть этой черноокой красавицей, в жилах которой течет кровь древних хазар. Легенды приписывали этим племенам родство с ветром. Но Витовт не верил в легенды. Им владела страсть обладать той девушкой. И он был счастлив самим предвкушением этого обладания. Но его голубоглазая богиня перетасовала карты в колоде его жизни, подарив караимскую служанку самому Папе Римскому. Она все точно рассчитала, что отсюда он ее никак уже не достанет. Но эта победа над рыцарями позволяла ему, не мешкая, отправиться прямиком в Ватикан и на правах победителя увезти Назлы к себе в Литовское княжество. Его раздумья прервал стражник. Прибыл гонец с горестным известием о кончине великой княгини Анны.

Витовту показалось, что он оглох. Или это исчез из степи ветер? Он вскочил в седло, как и хотел, но поскакал в обратную сторону, оплакивать свою богиню в Трокае. И только ветер донес до стражников и до воинов его слова: «Когда настанет мой черед, похороните меня у ее ног». И все поняли, у чьих ног желает быть погребенным их великий князь.

Папа Римский приехал в Вильно, чтобы лично отпевать Великую княгиню Анну в соборе Святой Анны. А наутро здесь же он собирался крестить первенца Филипа и Назлы.

 

[1] Дословный перевод названия «хамур-долма» – фаршированное тесто. Блюда, подобные хамур-долме, есть у многих народов, но у всех имеют различные названия и свои особенности. Мясом для хамур-долмы должна быть только баранина, рубленая, а не молотая. По форме хамур-долма подобна пельменям, по размеру – гораздо мельче.

[2] Переводчик

[3] «Чтоб в твой дом никто не заходил!» (перевод с караимского языка)

[4] Черную

[5] Вареное кукурузное тесто